Безпокойный поручикъ.
(1746--1768 гг.).
Поручикъ Ростовскаго пѣхотнаго полка, Аѳанасій Кучинъ, главное лицо настоящаго дѣла въ Тайной канцеляріи,-- типъ чрезвычайно любопытный, продуктъ своего времени. Набожный и суевѣрный, замкнутый, повидимому, въ себѣ и безпокойный, вѣчно заводящій ссоры и сутяжничества, онъ, благодаря этимъ несчастнымъ качествамъ своей натуры, разъ попавъ въ Тайную канцелярію, окончательно испортилъ себѣ жизнь.
Дѣло это интересно обиліемъ мелкихъ частностей, которыя могутъ пригодиться занимающимся бытовою исторіею прежняго времени.
Дѣло началъ собственно не Кучинъ, а другой поручикъ Архангелогородскаго полка, Иванъ Вельяминовъ-Зерновъ, и при обстоятельствахъ, характеризующихъ слабость тогдашней военной дисциплины.
Оба эти поручика сидѣли съ марта мѣсяца 1746 года подъ арестомъ при полковой канцеляріи Рязанскаго пѣхотнаго полка по приговорамъ кригсрехта: Вельяминовъ-Зерновъ -- по представленію Архангелогородскаго полка секундъ-маіора Якова Ламздорфа, за безпрестанное его, Зернова, пьянство, а Кучинъ -- за много различныхъ дѣлъ: поношеніе чести лейбъ-кампанскаго сержанта Михаила Осипова, за насильное отнятіе отъ мастера заказаннаго серебрянаго креста и чеканныхъ евангелистовъ на Евангеліе, за самовольную отлучку отъ команды и другія преступленія.
Сидя вмѣстѣ, поручики почему-то между собою не поладили и враждовали. Вражда ихъ выразилась въ слѣдующемъ.
4-го апрѣля 1746 года, Вельяминовъ-Зерновъ вмѣстѣ съ сержантами Рязанскаго полка Васильемъ Пахомовымъ и Иваномъ Вѣяннымъ за карауломъ одного солдата былъ кѣмъ-то отпущенъ изъ-подъ ареста послѣ вечеренъ въ гости къ сержанту же того полка Ѳедору Фустову.
По дорогѣ Зерновъ, сильно, какъ онъ увѣряетъ впослѣдствіи, пьяный, началъ говорить шедшему рядомъ съ нимъ Пахомову:
-- Возьми меня обѣдать къ себѣ. Я все съ Кучинымъ обѣдалъ, а теперь не хочу... Буду просить полковника фонъ-Трендена, чтобы разсадилъ насъ съ Кучинымъ порознь... Давай вмѣстѣ обѣдать!
-- Тебѣ съ Кучинымъ пристойнѣе обѣдать,-- отвѣчалъ Пахомовъ,-- вы оба оберъ-офицеры, онъ тебѣ настоящая компанія.
-- А ну его!... "Онъ состоянія недобраго", сумасшедшій, что ли! Онъ вонъ весь генералитетъ поносить, да не токмо, что генералитетъ, а и про самое государыню говорить, будто она гвардіи съ маіоромъ Шубинымъ жила...
Пахомовъ ничего не отвѣтилъ на это, а намоталъ на усъ.
Побывъ у Фустова съ четверть часа, всѣ воротились въ полковую канцелярію, за исключеніемъ Пахомова, который отправился прямо къ командиру фонъ-Трендену, чтобы объявить на Зернова "слово и дѣло".
По дорогѣ къ полковнику Пахомовъ встрѣтилъ солдата Песошнаго, который прежде служилъ въ Семеновскомъ полку, а потомъ, за корчемство битый батогами, былъ переведенъ въ Рязанскій полкъ, и спросилъ его:
-- Слыхалъ ты что нибудь про маіора Шубина?
-- Слыхалъ: онъ служилъ въ Семеновскомъ полку и вышелъ въ отставку генераломъ.
Пахомовъ ничего больше не спросилъ у Песошнаго и, явившись къ фонъ-Трендену, донесъ ему обо всемъ.
На другой день полковникъ отправилъ всѣхъ оговоренныхъ: Кучина, Зернова, Бѣлина, Песошнаго и доносчика Пахомова, къ бригадиру графу Григорью Чернышеву, а этотъ послѣдній -- въ Тайную канцелярію, къ А. И. Ушакову.
Приведенныхъ тотчасъ же обыскали, причемъ у Кучина нашли рукописную апокрифическую тетрадку "Сонъ Пресвятой Богородицы" и "Сказаніе о двѣнадцати пятницахъ", переписанную его собственною рукою, каковую тетрадку тотчасъ же отъ него и отобрали.
Первый допросъ былъ сдѣланъ доносчику Пахомову, разсказавшему все вышеписанное; второй допросъ былъ Вельяминову-Зернову.
О себѣ онъ показалъ, что происходитъ изъ дворянъ, испомѣщенъ {Т. е. у него есть или было у его родителей тамъ помѣстье.} въ Бѣлевскомъ уѣздѣ (Тульской губ.), въ службѣ съ 1732 года, началъ ее солдатомъ и, прошедъ всѣ чины, съ 1742 г. поручикомъ. Въ говоренныхъ имъ про Кучина словахъ онъ сознался, только объяснилъ, что говорилъ все "съ простоты своей, вымысля, отъ себя, въ безмѣрномъ своемъ пьянствѣ, а отъ Кучина и ни отъ кого таковыхъ непристойныхъ словъ никогда, нигдѣ, ни въ какихъ разговорахъ не слыхивалъ, и съ чего въ то время затѣялъ онъ о тѣхъ словахъ на Кучина Пахомову,-- онъ и самъ не знаетъ!... Затѣмъ пошли обычныя увѣренія о неимѣніи ни съ кѣмъ согласія, злобы на императрицу и т. д.
О поношеніи Кучинымъ генералитета Зерновъ не отрекся и объяснилъ:
-- Какъ приходилось мнѣ сидѣть съ Кучинымъ подъ арестомъ, и онъ, ходя по свѣтлицѣ, съ сердцемъ говаривалъ: "Держатъ меня подъ арестомъ напрасно, и военная коллегія дѣлаетъ самовольно указы, противно регуламъ и законамъ, и обираетъ взятки. Я де ихъ проберу, и тѣхъ, которые при дворѣ въ долгихъ шубахъ ходить!.. И съ тѣхъ у меня ленты сойдутъ ("а какія именно -- не выговорилъ").
Зерновъ, будто бы, на это ничего не отвѣчалъ Кучину, а не доносилъ объ этомъ раньше "простотою своею".
Позвали къ допросу Кучина: этотъ поразсказалъ о своей безпокойной жизни побольше.
Онъ изъ дворянъ, испомѣщенъ въ Ростовскомъ уѣздѣ, въ службѣ съ 1728 года въ Ростовскомъ пѣхотномъ полку, началъ службу съ солдата. Съ марта 1742 года по январь 1744 года былъ при дворѣ ея величества у смотрѣнія дѣланія алмазныхъ вещей въ командѣ камеръ-юнкера, что нынѣ камергеръ, Никиты Возжинскаго, а въ 1744 г. онъ изъ дворца уволенъ въ военную коллегію.
-- Зачѣмъ у тебя находилась тетрадка о "Снѣ Пресвятой Богородицы", переписанная твоею рукою?
-- А находилась она по такому случаю: въ томъ же 1744 году, послѣ увольненія изъ дворца, посланъ я былъ въ Ригу изъ комиссаріата съ денежною казною. Въ Ригѣ поступила на меня жалоба, что я забиралъ по подорожной лошадей безъ платежа прогонныхъ денегъ (чего по слѣдствію не явилось), и былъ я арестованъ и отданъ подъ судъ. Я находился въ превеликой тоскѣ, и нападалъ на меня страхъ, и въ то время находившійся у меня въ командѣ солдатъ, нынѣ капралъ Михаилъ Матвѣевъ, показалъ мнѣ тетрадку о "Снѣ Богородицы", прочелъ ее и велѣлъ себѣ списать таковую же (а Матвѣеву тетрадку далъ монахъ Псково-Печерскаго монастыря, имени не помнить). "Кто де эту тетрадку спишетъ самъ и будетъ ее при себѣ держать, а въ субботу и воскресенье съ вѣрою читать,-- и тому никакое зло не приключится!" {Рукопись "Сна Богородицы" и понынѣ еще держится у суевѣровъ, какъ талисманъ противъ всякихъ бѣдъ. Въ концѣ ея между прочимъ сказано: "Кто сонъ твой спишетъ и въ дому у себя держитъ въ вѣрѣ и чистотѣ,-- и тотъ человѣкъ избавленъ вѣчныя муки, огня геенскаго и осьми дочерей Иродовыхъ (лихорадокъ), и отъ человѣкъ лукавыхъ никакое зло не пристанетъ, и защититъ того Царица Небесная своимъ святымъ покровомъ нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ. Аминь".
Въ рукописи Кучина, скопированной въ Тайной канцеляріи, есть приписка:
А сей листъ найденъ у гроба Господня. А сей листъ писалъ Исусъ Христосъ въ Іерусалимѣ. 1462 года, мѣсяца іюля, 1-го дня". Этой приписки нѣтъ въ изданіи Памятн. старинн. русск. слов." Кушелева-Безбородки, т. 3 (отреченныя книги).}.
-- По этимъ Матвѣева словамъ я и списалъ,-- продолжалъ Кучинъ,-- тетрадку, желая себѣ отъ страха свободы, и понынѣ всегда держалъ ее при себѣ и читалъ, и отъ страха и тоски было мнѣ облегченіе, а потому я и приписалъ отъ себя на тетрадкѣ: "Воистину должно сію книжицу въ чистотѣ при себѣ держать и много зла творить не надлежитъ".
Что въ этой тетрадкѣ есть многія церкви святой противности, Кучинъ отозвался, что признать того не могъ, самъ противъ церкви противности не имѣетъ и ни съ кѣмъ по тетрадкѣ толкованія не имѣлъ.
На очной ставкѣ Кучина съ Зерновымъ они остались каждый при своихъ прелестныхъ рѣчахъ.
Показанія Былина и Песошнаго не прибавили ничего; они скоро вмѣстѣ съ Пахомовыхъ были отпущены изъ Тайной канцеляріи съ подпискою подъ угрозой смертной казни о молчаніи и съ обязательствомъ являться до окончанія дѣла въ канцелярію.
Когда Кучину послѣ допросовъ предложили подписать допросные пункты, то онъ не захотѣлъ этого сдѣлать и объявилъ секретарю Набокову:
-- Не подпишу. Тутъ не все записано, не записано, что крестъ и евангелисты были сдѣланы не изъ настоящаго серебра.
-- Это до Тайной канцеляріи не касается,-- отвѣтилъ Набоковъ,-- заяви объ этомъ въ надлежащемъ мѣстѣ, а теперь вотъ подпиши это.
-- Ни за что не подпишу!.. Безъ генерала Ушакова не подпишу,-- онъ не дастъ вамъ скрывать мои рѣчи!-- заартачился Кучинъ, и съ тѣмъ его вывели изъ допросной комнаты, оставивъ дѣло до прибытія начальника Тайной канцеляріи.
Это было 6-го апрѣля, а Ушаковъ прибылъ въ Тайную канцелярію только 16-го; пришлось ждать 10 дней, въ теченіе которыхъ занялись разсматриваніемъ тетрадки Кучина и его черновыхъ прошеній въ сенатъ и на имя императрицы.
Апокрифическая тетрадка съ "Сномъ Богородицы", "Сказаніемъ о двѣнадцати пятницахъ" и "О почитаніи воскреснаго дня", хотя и интересна, но къ нашему разскаэу отношенія не имѣетъ, и потому мы не войдемъ въ ихъ разсмотрѣніе. Черновыя же прошенія даютъ намъ кое-какія бытовыя черты изъ безпокойной жизни поручика.
Съ марта 1742 г., какъ мы знаемъ, онъ находился во дворцѣ безотлучно въ мастерской палатѣ при строеніи коронъ и прочихъ алмазныхъ вещей къ коронаціи. Въ 1743 г. его начальникъ Возжинскій былъ посланъ въ Казань для объявленія о заключеніи мира съ Швеціей, а въ январѣ 1744 г. Кучинъ по проискамъ лейбь-кампаніи сержанта Михаила Осипова и капрала Шорстова потерялъ это мѣсто. Съ ними онъ успѣлъ поссориться, жаловался на нихъ офицерамъ лейбь-кампаніи, подавалъ прошеніе принцу Гессенъ-Гомбургскому въ томъ, что якобы Осиповъ въ покояхъ императрицы поносилъ всякими ругательными словами бѣдную, живущую при немъ, Кучинѣ, сиротинку, родную его племянницу и крестную дочь, дѣвочку Кучину же, называлъ, что она не честнаго отца дочь. "Отъ того поношенія" дѣвочка, по словамъ Кучина, не можетъ до сихъ поръ выйти замужъ.
Кучинъ подалъ жалобу, Осиповъ -- тоже; военная коллегія рѣшила судить ихъ обоихъ; тогда Осиповъ сдался первый, просилъ прощенія, обѣщалъ заплатить дѣвочкѣ безчестье и найти достойнаго жениха.
Изъ-за этой ссоры Кучинъ былъ отставленъ отъ дворца.
Въ слѣдующемъ году Кучинъ, по ордеру изъ своего полка, изъ Эстляндіи былъ командированъ въ Петербургъ съ разными порученіями, и между прочимъ ему велѣно было заказать для полковой церкви серебряный крестъ и евангелистовъ на Евангеліе.
Онъ заказалъ это въ серебряномъ ряду купцу Ивану Минину, далъ ему старый кресть да 90 золотниковъ выжиги, а когда заказъ былъ готовъ, то, въ качествѣ спеціалиста по ювелирнымъ работамъ, остался исполненіемъ заказа недоволенъ, нашелъ чеканку "недостойною святости предмета", а серебро низкопробнымъ и велѣлъ все снова передѣлать. Мастеръ не согласился, Кучинъ взялъ у него сдѣланную работу и не заплатилъ денегъ. Мастеръ подалъ на Кучина жалобу въ военную коллегію (у него, Минина, были родственники,-- пишетъ Кучинъ,-- при корпусѣ лейбъ-кампаніи и въ военной коллегіи), и бѣднаго поручика снова арестовали, а крестъ и евангелистовъ взяли въ военную коллегію. Кучинъ сталъ писать прошеніе императрицѣ и просилъ въ немъ, чтобъ разсмотрѣла работу сама она.
Пока безпокойный Кучинъ собирался подать всѣ эти прошенія,-- онъ неожиданно попалъ въ Тайную канцелярію изъ-за болтовни Вельяминова-Зернова, но и здѣсь своей правды упустить не хочетъ и упорно воюетъ со всѣми.
Наконецъ, Андрей Ивановичъ Ушаковъ добрался до непокорнаго поручика и самъ лично позвалъ его на допросъ.
-- Почему ты не подписываешь допросныхъ пунктовъ?-- спросилъ Ушаковъ.
-- Не подписалъ и не подпишу ни допроса, ни очной ставки,-- запротестовалъ Кучинъ,-- потому тамъ много не записано канцеляристомъ, напримѣръ, что я отставленъ отъ алмазныхъ вещей безъ именного ея величества указа, что воровство Минина могу изобличить,-- и много чего не записано!.. Велите все это, ваше превосходительство, записать -- и тогда я подпишу допросъ. А и въ очной ставкѣ секретарь и канцеляристъ мирволили Зернову: многаго изъ его рѣчей не записали, напримѣръ, что Зерновъ говорилъ, будто я обѣщался бунтъ сдѣлать, коли меня въ солдаты напишутъ,-- не записали... Да и ругали меня здѣсь всѣ, ваше превосходительство, скверными словами... И секретарь, и протоколистъ, и другіе приказные ругали... Протоколистъ сказалъ: "я бы де и того кнутомъ высѣкъ, кто тебя офицеромъ сдѣлалъ!..". Развѣ такъ можно говорить? Я, какъ вышелъ изъ допросной, такъ сейчасъ же доложилъ объ этомъ караульному лейбь-гвардіи оберъ-офицеру, спросите того офицера,-- онъ скажетъ!..
Ушаковъ велѣлъ объ отставкѣ Кучина безъ указа вписать въ допросѣ на поля, а заявленіе о серебряникѣ Мининѣ оставить безъ послѣдствія, какъ дѣло постороннее.
-- Я и тѣмъ буду доволенъ и подпишу,-- сказалъ Кучинъ, и его повели изъ присутствія къ канцеляристу Орлову, чтобы тотъ вписалъ его слова. Пока Орловъ вписывалъ, Кучинъ успѣлъ и ему наговорить дерзостей, на которыя канцеляристъ пока промолчалъ, а какъ только они вошли опять въ присутствіе, и Кучинъ подписалъ бумаги и былъ выведенъ,-- Орловъ объявилъ присутствующимъ и генералу, что Кучинъ клепалъ на него, будто Орловъ подучалъ Зернова оговаривать Кучина въ непристойныхъ словахъ и училъ "стоять въ однихъ словахъ, а много не болтать".
-- Всѣ вы тутъ за одно!-- говорилъ Кучинъ Орлову,-- ну, да ладно! и секретарь, и протоколистъ, и ты -- всѣ будете со мною въ розыскѣ!..
-- И все онъ вымышляетъ напрасно на насъ,-- закончилъ канцеляристъ.
Съ опаснымъ народомъ связался Кучинъ, раздражая всѣхъ въ Тайной канцеляріи,-- не по силамъ ему была борьба съ ними!
Тотчасъ же снова позвали Кучина въ присутствіе.
-- Для чего ты такъ вымышленно Орлову говорилъ?-- спросилъ Ушаковъ.
-- Это было-съ, подлинно было, ваше превосходительство, оное наущеніе отъ Орлова Зернову!.. Меня вывели, а Зернова оставили, а я черезъ дверь и слышалъ, какъ онъ училъ: "стой въ однихъ словахъ, а больше не болтай!".
Кучина вывели, привели Зернова.
-- Научалъ тебя Орловъ стоять въ однихъ словахъ?
-- Никогда этого не было, никогда не училъ.
-- А говорилъ ты, что Кучинъ бунтъ хочетъ сдѣлать?
-- Не говорилъ, потому что никогда не слыхалъ отъ него такихъ словъ.
Зерновъ, видимо отлично наученный канцеляристами, ловко избѣгалъ всего опаснаго. Тамъ онъ отрекся отъ словъ про Шубина, а здѣсь про бунтъ, зная, что все это доносы тяжкіе, и ему самому попадетъ "за недонесеніе во время".
Дали Зернову очную ставку съ Кучинымъ, и оба уперлись на своемъ. Только что хотѣли увести Кучина,-- онъ съ просьбой къ присутствующимъ:
-- Я не могу съ Орловымъ ничего дѣлать! Назначьте мнѣ другого канцеляриста, назначьте Матвѣя Зотова,-- я съ нимъ обстоятельно всѣ свои недовольства изъясню.
Согласились присутствующіе на эту просьбу и отправили Кучина къ Зотову. Черезъ нѣсколько времени и Зотовъ пришелъ въ присутствіе жаловаться на Кучина:
-- Кучинъ просить весь прежній разспросъ уничтожить и допросить снова... Я отказался уничтожить, а Кучинъ какъ закричитъ на меня: "А коли ты разспроса не перечернишь, то и съ тобою будетъ то же, что и со всѣми"!... Я, ваше превосходительство, такъ не могу!-- жаловался Зотовъ.
-- Вотъ такъ сокровище!-- пожали плечами присутствующіе и велѣли опять привести Кучина.
-- Ну, и чортъ навязался!-- ворчали приказные: -- мы-жъ тебя закатаемъ!.. Погоди!
-- Для чего ты такъ продерзостно говорилъ Зотову?-- спросили Кучина присутствующіе.
-- Потому, какъ онъ не хочетъ прежній допросъ перечернить, а новый написать!
-- Нельзя этого сдѣлать!.. Ты показывай, что вновь,-- отдѣльно запишутъ и прибавятъ.
-- Тогда я попрошу у вашего превосходительства бумаги и чернилъ,-- я напишу все, что надо, своеручно и отдамъ къ дѣлу,-- заявилъ непокорный поручикъ.
Усмѣхнулись присутствующіе, однако Ушаковъ велѣлъ дать Кучину бумаги и чернилъ, только чтобъ писалъ онъ въ канцеляріи, при Зотовѣ.
Пока Кучинъ писалъ, Ушаковъ велѣлъ позвать того офицера, на котораго ссылался Кучинъ, какъ на свидѣтеля брани. Этимъ офицеромъ оказался Преображенскаго полка князь Петръ Трубецкой и заявилъ, что никогда ни о какой брани Кучинъ ему не говорилъ...
Сидя въ канцеляріи, Кучинъ исписалъ четыре листка, но новаго ничего не прибавилъ: упрекалъ приказныхъ въ извращеніи допросовъ, брани, притѣсненіяхъ (былъ посаженъ въ особливую холодную казарму, въ которой вмѣстѣ съ караульными "едва по два дни отъ угару не померъ"), а затѣмъ просилъ все-таки допросить его вновь.
Этому писанью не придали никакого значенія, а занялись разсмотрѣніемъ отзывовъ военной коллегіи о бывшихъ судныхъ дѣлахъ Кучина и Зернова, чтобы сообразно съ ними обсудить все дѣло.
Военная коллегія нелестно отозвалась о Кучинѣ.
Между Кучинымъ и Осиповымъ было въ 1743 г. дѣло о безчестьѣ, по которому рѣшено военною коллегіей обоихъ отдать подъ судъ. Указъ генералу Ушакову былъ подписанъ и скрѣпленъ, но не посланъ за невзятіемъ отъ Осипова и Кучина для запечатыванія и платежа пошлинъ (!?). Кучинъ былъ безпокойнаго характера. Когда онъ жаловался на Минина о крестѣ, то монетная контора нашла крестъ и евангелистовъ указной пробы.
Кучина велѣли вести въ монетную контору, но онъ не пошелъ, отзываясь болѣзнью и тѣмъ, что за нимъ прислали сержанта, а не офицера. Послали офицера и лѣкаря,-- Кучинъ легъ на печь и кричалъ, чтобы не смѣли его трогать, а то онъ всѣхъ потянетъ "въ тайную". Взяли Кучина насильно и привели въ военную коллегію. Тамъ онъ раскричался, что его взяли, не какъ офицера, а "по-мужичьи". Потребовали у него полковыя деньги за работу Минина -- онъ сказалъ, что деньги на другое дѣло ушли, а когда ему возразили, что этого быть не можетъ, онъ сказалъ:
-- Есть деньги, да не принесу въ коллегію! Безъ вѣдома полка денегъ не принесу, а истрачу ихъ на другое...
Ему стали выговаривать за грубость и ослушаніе, а онъ грозился жаловаться на коллегію въ сенатъ. При вторичномъ спросѣ денегъ онъ ихъ все-таки не далъ: "воля ея величества! хоть голову отсѣчь -- денегъ не дамъ!". За это его арестовали и отдали подъ военный судъ.
О Вельяниновѣ-Зерновѣ военная коллегія отозвалась только, что судился за пьянство и мотовство и укрывательство отъ суда въ домѣ магистратскаго "раухера" Михаила Серебреникова.
Таковы дополнительныя черты къ характеристикѣ безпокойнаго Кучина, полученныя Тайною канцеляріей.
Больше ей ничего не нужно было, и она постановила приговоры:
"Сержанту Пахомову за правый доносъ испросить высочайшее повелѣніе.
"Вельяминова-Зернова слѣдовало бы пытать, а потомъ сослать въ Оренбургъ, однако же оное не соизволено ли будетъ изъ высочайшаго ея императорскаго величества милосердія оставить, а вмѣсто того, учиня ему, Зернову, наказаніе, каковое ея величество соизволитъ, сослать въ Оренбургъ на житье вѣчно".
Въ этомъ приговорѣ видна большая мягкость въ отношеніи Зернова. За такіе разговоры о фаворитахъ всегда пытали и били плетьми.
Въ приговорѣ о Кучинѣ Тайная канцелярія постаралась припомнить все: и дерзости въ военной коллегіи, и ношеніе при себѣ запрещенной суевѣрной книжки, и оговоръ имъ секретаря, протоколиста и приказныхъ,-- и со всей этой тягостью преступленій "для наказанія по силѣ государственныхъ правъ" отослала его въ военную коллегію.
Военная коллегія рѣшила Кучина разжаловать и записать солдатомъ въ сибирскій гарнизонъ вѣчно...
Кончено, кажется?.. Чего еще больше?..
Однако нѣтъ! Несчастный Кучинъ снова попадаетъ въ Тайную канцелярію черезъ годъ, уже солдатомъ, и опять-таки по своей страсти сутяжничать.
Будучи въ Нарвѣ подъ карауломъ онъ 25-го іюня 1747 года объявилъ за собою "слово и дѣло" по первому пункту.
Въ Тайной канцеляріи узнали стараго знакомаго и -- обрадовались. Но Кучинъ и теперь своего апломба не потерялъ и объявилъ присутствующимъ, что "своей тайности" онъ никому, кромѣ императрицы, не объявитъ, и чтобъ представили его Елисаветѣ Петровнѣ.
-- Стара штука! Знаемъ мы тебя, гуся лапчатаго!-- отвѣтили ему,-- ведите его въ застѣнокъ, авось на дыбѣ языкъ развяжетъ!
Кучинъ на дыбу не захотѣлъ и разсказалъ свою тайность:
-- Слышалъ я, что ея величество изволитъ находиться въ близкихъ отношеніяхъ съ его сіятельствомъ Алексѣемъ Григорьевичемъ Разумовскимъ...
Затѣмъ Кучинъ отмочилъ такую штуку, рабски записанную канцеляристомъ въ подлинномъ дѣлѣ, которую мы не рѣшаемся передать ни подлинными словами, ни пересказать...
Тутъ у присутствующихъ лопнуло терпѣніе, и Кучина потащили на дыбу.
На пыткѣ Кучинъ въ своемъ доносѣ утвердился, то-есть твердилъ одно и то же, а на вопросъ: "отъ кого это слышалъ?" -- отвѣчалъ твердо:
-- Это скажу только самой ея величеству!..
Вѣроятно, жестоко пострадалъ Кучинъ отъ пытки, потому что дѣло о немъ надолго, до слѣдующаго года, прерывается. Надо полагать, что онъ лѣчился отъ вывиховъ и другихъ послѣдствій пытки.
Наконецъ, въ 1748 году, въ февралѣ, онъ самъ попросился въ присутствіе со своей "тайностью" и сообщилъ, что слышалъ это въ 1746 году въ Ригѣ отъ бывшаго Бѣлозерскаго полка аудитора Нартова.
Потребовали Нартова черезъ военную коллегію "въ тайную".
Долго справлялись о Нартовѣ -- полтора или два года, такъ что онъ успѣлъ прожить годъ послѣ доноса Кучина за границей, въ командѣ генералъ-фельдмаршала князя Репнина, а въ 1750 году военная коллегія увѣдомила Тайную канцелярію, что Нартовъ въ 1749 году, января 9-го, "въ Цесаріи умре"...
Ну, что подѣлаешь съ такимъ доносчикомъ?..
Тайная канцелярія рѣшила: Кучина за поздній доносъ, который провѣрить нельзя, бить кнутомъ нещадно и сослать на вѣчное житье въ дальній сибирскій городъ.
Теперь, кажется, могъ бы быть финалъ злоключеній Кучина?..
Такъ нѣтъ! Въ 1766 году "для многолѣтняго здравія ея императорскаго величества, дабы Кучинъ въ Тайной канцеляріи и резиденціи ея величества не былъ и впредь бы отъ него разглашенія не было и по неспособности его къ военной службѣ (конечно, Кучинъ былъ искалѣченъ пыткою), было велѣно послать его въ Иверскій монастырь къ вѣчному и неисходному, кромѣ церкви Божіей, содержанію".
Въ іюнѣ 1776 года Кучинъ прибылъ въ Иверскій Новгородской епархіи монастырь и, кажется, присмирѣлъ въ первое время, такъ что въ ноябрѣ того же года іеродіаконъ Кесарій доносить въ Тайную канцелярію, что Кучинъ "содержитъ себя въ силу указовъ исправно". Но это было не надолго. Черезъ мѣсяцъ Кучинъ задурилъ такъ, что приставленный къ нему сержантъ Базаровъ донесъ монастырскому начальству, что не знаетъ, что дѣлать съ Кучинымъ: онъ ругается, дерется съ караульными солдатами и снова объявляетъ за собою слово и дѣло!..
Монастырь снесся съ Тайною канцеляріей; эта послѣдняя отозвала Базарова отъ Кучина, а смотрѣть за нимъ поручила другому сержанту, Анисину Воротникову, который уже раньше былъ въ монастырѣ при колодникахъ Иванѣ Сѣчихинѣ и Петрѣ Грамотинѣ. Воротникову предписано было никакимъ объявленіямъ Кучина не вѣрить и бить его за это батоги, а коли не уймется -- бить шелепомъ, а если и тогда не поможетъ, то не пускать и въ церковь.
Черезъ годъ Кучинъ успокоился: причащался на страстной недѣлѣ три раза. Еще черезъ годъ просилъ черезъ Воротникова Тайную канцелярію назначить ему на одежду монашеское жалованье, три рубля въ годъ.
Еще черезъ три года, въ 1760 году, доносятъ, что Кучинъ ведетъ себя исправно, а въ 1763 году бывшій непокорный и безпокойный поручикъ просить позволенія постричься въ монахи, и въ томъ же году по высочайшему повелѣнію это ему разрѣшено, и онъ постригся подъ именемъ Аполлоса...
Дальше о немъ не имѣется никакихъ свѣдѣній, но мы въ правѣ предположить, что почти двадцать лѣтъ несчастнаго сутяжничества, закончившагося жестокими истязаніями, наконецъ усмирили эту безпокойную натуру.