День уже приближался къ вечеру; дѣятельность "гостинъ-двора" стала утихать, и съ первыми сумерками торговцы готовились покинуть его. По направленію къ гостиному двору медленно брелъ, согнувшись и опираясь на палку, старикъ, похожій на странника. Пока онъ шелъ по глухой и почти лишенной домовъ улицѣ, въ рукѣ его находилась лѣстовка, которую онъ перебиралъ пальцами и нашептывалъ молитвы. Но едва только онъ вышелъ на людное мѣсто, какъ лѣстовка пропала, а съ лица сошло благочестиво-созерцательное выраженіе. Старикъ направился къ книжной лавкѣ, не входя въ нее, осѣнилъ себя двуперстнымъ раскольничьимъ крестомъ, и затѣмъ вошелъ и сбросилъ у дверей на полъ бывшую на спинѣ котомку, а посохъ поставилъ въ уголъ.
-- А-а! дѣдушка Аввакумъ, здравствуй! привѣтствовалъ его лавочникъ,-- чего ради такъ долго отсутствовалъ?
-- Здравы будьте, люди божьи! отвѣчалъ Аввакумъ,-- по дѣламъ, Михайло Васильичъ, по дѣламъ... почитай, всю амперію объѣздилъ за это время... И Аввакумъ опустился на лавку.
-- Я чаю, мѣсяцевъ шесть не видались? сказалъ Михайло.
-- Слиткомъ семь, божій человѣкъ, слишкомъ семь! О Рождествѣ я былъ здѣсь у васъ, да вотъ до сихъ поръ все милостью Пречистой и влачусь, аки червь недостойный...
-- Все раскольницкими книгами маклачишь? съ разстригами, какъ самъ, водиться?
Аввакумъ закашлялся.
-- Почто, божій человѣкъ, обносить людей лжего и поношеніемъ? Я торгую съ его царскаго позволенія, и что выходитъ въ пищу духовную съ благословенія патріарха, то я и развожу со всякимъ благочестіемъ на спасеніе души.
-- Я пошутилъ, а ты и во гнѣвъ пріемлешь, сказалъ Михайло и спросилъ:
-- За книжицами что-ль пріѣхалъ?
-- За ими самыми, божій человѣкъ, а такожде указы его величества и синода, кои есть новые, заберу.
-- Знатно, я чаю, торгуешь? спросилъ Васильевъ,-- тысячами ворочаешь?
-- Гдѣ намъ, нищимъ, сравняться съ государевою лавкой! еле на хлѣбъ добываемъ... а здѣсь какъ дѣла?
-- Охъ, здѣсь дѣла! вздохнулъ Васильевъ,-- почитай, никакихъ нѣтъ. Толь мало денегъ выручаемъ, что ежели бы не довѣріе начальствующихъ, то и до сумлѣнія въ татьбѣ дошло бы... Паче же всего то прискорбно, что книги и отчетныя записи за прошлые года пропали въ наводненіе, и нечѣмъ мнѣ оправдаться предъ царемъ...
-- Никто, какъ Богъ! отвѣтилъ Аввакумъ.
-- Изъ Москвы, я чаю, все забралъ? спросилъ лавочникъ.
-- Нѣту-ти, божій человѣкъ!-- совсѣмъ не прилунилось въ Москвѣ богоспасаемой побывать... "Регламенту духовнаго" тако-жъ потребно мнѣ.
-- Есть. Нынѣ онъ уже новымъ выпускомъ вышелъ, съ добавленіемъ, недавно... Значитъ, ты и указовъ, что изъ Московской печатни, не имѣешь?
-- Не имѣю, Михайло Васильичъ, ничего но имѣю, ты вотъ снабди меня ими, указами-то.
-- Изволь подождать, а я соберу... Разсказывай, Аввакумъ, что есть новаго на Руси.
-- Охъ, много на Руси православной неустройства и смятеніе веліе! послѣднихъ дней ждутъ!...
-- А паче всѣхъ, кто смуты разводитъ и объ Антихристѣ баснословитъ? оживился Михайло Васильевъ,-- раскольники!... Зѣло закоснѣли они въ невѣжествѣ и хулы сплетаютъ на царя, что хочетъ просвѣтить мракъ и необразованіе на Руси.
-- Старые люди говорятъ -- имъ свыше открывается.
-- Ужь не старый ли человѣкъ, воръ Гришка Талицкій, что объ антихристѣ доски знаменовалъ? ужъ не свыше ли было открыто полоумному Левину -- капитану, что наглымъ и нелѣпымъ обычаемъ залѣзъ въ Пензѣ на крышу и буесловилъ о пришествіи Антихриста во образѣ царя Петра?... Закоснѣніе!... горячился Михайло Васильевъ, ярый противникъ всего раскольничьяго. Глаза Аввакума загорѣлись подъ сѣдыми бровями, но онъ скрылъ это, а рука, засунутая за пазуху, перебирала лѣстовку.
-- А слышалъ, Аввакумъ, снова началъ Михайло,-- что у насъ въ Петербургѣ скоро будетъ?
-- А что? встрепенулся Аввакумъ, какъ бы выведенный изъ задумчивости и быстро оборачиваясь къ лавочнику.
-- Слышалъ, говорю, о томъ, что будутъ здѣсь предавать анаѳемѣ раскольниковъ, что подметныя письма писали къ царю, яко бы честная "Правда воли монаршей" {"Правда воли монаршей" утверждала право Петра Великаго лишить царевича Алексѣя престолонаслѣдія и объясняла дѣло о немъ.} сущая ложь и сплетенія "непостриженнаго попа" -- такъ буесловы поносятъ владыку Феофана (Прокоповича).
-- Нѣтъ, не слыхалъ, не сподобился; повѣдай, друже, какъ и когда это будетъ? И глаза Аввакума загорѣлись подъ густыми бровями.
-- А будетъ это въ десятый день сего іюня, въ церкви св. Троицы, съ великимъ торжествомъ... Будутъ поносить враговъ-раскольниковъ.
-- Охъ, охъ, согрѣшихомъ предъ Богомъ! вздыхалъ Аввакумъ,-- охъ, дѣла Божьи -- судъ царевъ!...
-- Нѣтъ, не Божьи это дѣла, а анаѳемскія -- хулы писать на царя! прервалъ Михайло Васильевъ.
-- Все попущеніемъ Божіимъ!... Безъ воли Божіей власъ съ главы не падетъ.
-- Нынѣ святѣйшій синодъ издалъ указъ, вотъ сей: "Всероссійскія православныя церкви сыновомъ радоватися о Господѣ", въ коемъ отечески призываетъ раскольниковъ на безопасное разглагольствіе о дѣлахъ вѣры, дабы прикладами отъ Писанія и кроткимъ увѣщаніемъ наставить ихъ на путь истины; также и о ворѣ Талицкомъ тутъ сказано.
-- Дай сюда и сей указъ.
-- Вотъ еще: "О кощунственной продажѣ якобы чудотворнаго меда и масла въ Чудовѣ монастырѣ и церкви Василія Блаженнаго въ Москвѣ" и еще сей: "О нелѣпомъ обычаѣ обвѣшивать иконы" разными вещами и деньгами, на коихъ имъ разъ начертанъ ликъ иноземный, нехристіанскій, и надписаніе на языкѣ незнаемомъ.
-- Всѣ, всѣ клади! говорилъ Аввакумъ глухимъ голосомъ.
-- Да, принялся теперь правительствующій синедріонъ за искорененіе ереси, продолжалъ Васильевъ,-- и съ Божьею помощью сломитъ упорство заблуждающихся. Сколь злостно уклонялась отъ закона Кіевопечерская типографія и, несмотря на увѣщанія, продолжала на книгахъ, ею издаваемыхъ безъ просмотра и разрѣшенія, означать себя ставропигіею константинопольскаго патріарха, но теперь приведена наконецъ къ тому, что покорилась синоду и пишетъ себя ставропигіею патріарха всероссійскаго, а всѣ печатаемыя ею книги свѣряются и подписуются въ синодѣ. Скоро мы получимъ оттуда "Дѣянія Апостольскія", напечатанныя вполнѣ согласно съ общеупотребляемыми и исправленными, безо всякой ереси.
-- Богъ -- судія нелицемѣрный между злыми и добрыми слугами его, отвѣчалъ неопредѣленно Аввакумъ,-- а что слышно о Черниговской печатнѣ? спросилъ онъ.
-- Отъ сей также никакихъ извѣстій, почитай, два года нѣтъ... и здѣсь въ большое на нее подозрѣніе вошли.
-- Отецъ Гавріилъ что предпринимаетъ?
-- Архимандритъ Гавріилъ Бужинскій желаетъ пресѣчь это упорство еритическое, пославъ нарочнаго въ Черниговъ, чтобы онъ забралъ всю тамошнюю друкарню и привезъ ее сюда, а на завѣдующаго ею наложатъ пеню въ тысячу рублей...
-- Ты, Господи, вѣси дѣла земныя!... Я чаю -- не быть этому! усумнился Аввакумъ.
-- Да не быть и тому, чтобы сіи отщепенцы невозбранно распускали лжетолки и непокорство властямъ! возразилъ Михайло Васильевъ.-- Это уже рѣшено: только ждутъ времени, чтобы накрыть сразу.
-- Слуги Божіи! промолвилъ Аввакумъ,-- кое гоненіе возднигаете другъ на друга! Чего ради угнетаете другъ друга!
-- Нѣтъ, это не слуги Божіи, а мздолюбцы, что о земныхъ благахъ пекутся больше, чѣмъ о Богѣ... Какое благочестіе показало львовское братство? Чѣмъ была поколеблена у нихъ вѣра православная? Ради чего оно впало въ папежскую прелесть и приняло унію въ 1708 году?... Ради корысти, ради денежнаго прибытка! разгорячился Михайло Васильевъ.-- Оно до тѣхъ поръ было вѣрно православію, покуда въ уніатскомъ Георгіевскомъ монастырѣ не открыли типографію и не стали, на перебой имъ, печатать "Ирмолога" и другихъ книгъ, которыя набивали кису братскую деньгами. Оно съ тѣмъ условіемъ и перешло въ унію, чтобы уніатская типографія была закрыта...
-- Вѣропродавцы! промолвилъ Аввакумъ.
-- Да не лучше ихъ и раскольники -- тоже мздолюбіе...
Аввакумъ быстро, нервно поднялся и прервалъ:
-- Книжицы-то я заберу теперь, а за календаремъ зайду послѣ, когда поѣду съ товаромъ!..
Аввакумъ разсчитался и уложилъ цѣлый ворохъ указовъ въ свою котомку и, вскинувъ ее на плечи, побрелъ изъ лавки.
Сумерки уже наступали, и Михайло Васильевъ сталъ собираться запирать лавку и идти домой.
На всѣ стороны энергично отплюнулся Аввакумъ, едва только отошелъ подальше и въ безлюдное мѣсто.
-- Погоди, никоньщина проклятая, царство антихристово! злобно потрясалъ онъ кулакомъ въ воздухѣ,-- перерветъ твое алчное горло возставшее древлее благочестіе!... Ты думаешь, задавила насъ, предавая пыткамъ и казни?!... Нѣтъ! Огненное и кровавое крещеніе пріемля, мы внидемъ въ рай Исусовъ... Возросшіе въ вѣрѣ отцовъ и дѣдовъ, дѣти наши, если не мы, сломятъ твою гордыню и сметутъ всѣ новшества поганыхъ нѣмцевъ... И ты, Мишка, слуга антихристовъ! Восплачешь о своей злобѣ на насъ и поношеніи! Дыба и колодки на семъ свѣтѣ и Веельзевулово лоно -- на томъ ждутъ тебя, Мишка-никоньщикъ!...
Сумерки сгущались, Аввакумъ бодро шелъ по едва намѣченнымъ улицамъ и скоро совсѣмъ вышелъ за черту города; по обѣимъ сторонамъ гати изъ хвороста возвышались густыми рядами вѣковыя сосны.
Книжникъ Аввакумъ былъ яростный старовѣръ и ненавистникъ никоньщины и реформъ. Его торговля книгами была лишь маской, средствомъ отклонять подозрѣнія, ибо въ дѣйствительности онъ былъ дѣятельнымъ пропагандистомъ, посредникомъ и шпіономъ всѣхъ враговъ новаго и приверженцевъ стараго, допетровскаго порядка и "древляго благочестія". Если онъ и исполнялъ нѣкоторыя порученія по закупкѣ книгъ новыхъ, то для того только, чтобы оправдать въ глазахъ подозрительныхъ людей свою профессію книжника. Главнымъ же образомъ онъ снабжалъ своихъ единомышленниковъ книгами старыми, печатанными по до никоновскимъ образцамъ въ типографіяхъ: Кіевопечерской, Черниговской и Могилевской, а также писанными.
Свою, преслѣдуемую закономъ, торговлю онъ умѣлъ ловко маскировать, прибѣгая ко всевозможнымъ средствамъ, причемъ подкупъ игралъ немаловажную роль, для чего Аввакумъ имѣлъ солидныя деньги, ассигнуемыя богачами -- ревнителями древляго благочестія. Его постоянные разъѣзды по разнымъ мѣстамъ давали ему возможность всюду и вездѣ узнавать своевременно всякія новости и приключенія, и, въ случаѣ нужды, Аввакумъ извѣщалъ и предупреждалъ кого слѣдуетъ изъ людей своей партіи о грозящихъ имъ бѣдахъ, наѣздахъ и "выемкахъ".
Поѣздки въ Петербургъ предпринимались имъ довольно часто: тамъ онъ ухитрялся подробно узнавать обо всѣхъ намѣреніяхъ правительства относительно раскольниковъ, собиралъ всѣ нужныя свѣдѣнія, и затѣмъ это становилось извѣстнымъ по всѣмъ монастырямъ, пустынямъ и скитамъ, словомъ, вездѣ, гдѣ это знать было необходимо. Благодаря Аввакуму, многія тысячи запрещенныхъ богослужебныхъ книгъ были спасены и доставлены, куда слѣдуетъ, а многіе внезапные наѣзды "синодскихъ" людей на монастыри и скиты оказывались безрезультатными, а все подлежавшее аресту или сожженію самымъ невѣроятнымъ образомъ исчезало, несмотря на то, что, кажется, были приняты всѣ мѣры для сохраненія наѣзда втайнѣ.
Въ Петербургѣ Аввакумъ прожилъ уже мѣсяцъ до того дня, когда мы увидѣли его у Михаилы Васильева.
Книжная лавка тоже обогащала его свѣдѣніями, ибо простоватый Михайло Васильевъ, не стѣсняясь, разсказывалъ ему все, что зналъ, а зналъ-то онъ много, находясь въ самомъ центрѣ правительственныхъ мѣропріятій и узнавая все изъ вѣрныхъ источниковъ.
Самъ Васильевъ былъ искренно убѣжденъ во вредоносности раскольниковъ и вѣрилъ въ пользу и цѣлесообразность всего, что предпринимаетъ противъ нихъ правительство. Но Васильевъ и не подозрѣвалъ, что Аввакумъ такой могущественный и дѣятельный агитаторъ нелюбимыхъ имъ раскольниковъ. Самое большое, что онъ зналъ, да и то невѣрно,-- что Аввакумъ не прочь продать и купить раскольничью книжку, и что онъ разстриженный попъ; объ истинныхъ же размѣрахъ дѣятельности Аввакума Васильевъ не имѣлъ и понятія.
Аввакумъ умѣлъ притвориться и сократиться, гдѣ нужно.
Теперь Аввакумъ шелъ по направленію къ дому боярина Кравцова, тайнаго раскольника, съумѣвшаго соединить двѣ, одна другую исключающія вещи: службу императору Петру I и ярую приверженность къ расколу.
Недалеко отъ нынѣшняго Семеновскаго моста, въ мѣстности лѣсистой и глухой, былъ у Кравцова загородный домъ, гдѣ и остановился Аввакумъ со своей лошадью и возомъ.
Самъ бояринъ Кравцовъ былъ гдѣ-то по дѣламъ и только въ этотъ день пріѣхалъ въ свой петербургскій загородный домъ.
Онъ поселился близь Петербурга тоже для того, чтобы быть поближе къ средоточію противораскольничьей дѣятельности и слѣдить за нею. Во время слѣдствія по дѣлу царевича Алексѣя, одинъ изъ бывшихъ его слугъ попался въ тайную канцелярію и былъ пытанъ, но, къ счастію Кравцова, умеръ, не успѣвъ объяснить ничего о своемъ господинѣ. Самъ Кравцовъ остался внѣ подозрѣнія и, надѣясь на вліятельную родню и множество доброжелателей, смѣло продолжалъ свою дѣятельность и послѣ погрома и казней...
Къ дому этого-то Кравцова Аввакумъ и шелъ, громко разсуждая съ собою, окруженный со всѣхъ сторонъ густимъ сосновымъ боромъ, выросшимъ на топкомъ финскомъ болотѣ.
-- Господи Исусе! Истинно настало царство антихристово! Сколь много мученій пріемлемъ! "Тогда предадятъ вы въ скорби и убіютъ вы и будете ненавидими всѣми языки, имене моего ради... и мнози лжепророци возстанутъ"... Истинно возстали мнози лжепророцы во образѣ іееревъ и первосвященниковъ! разсуждалъ Аввакумъ, воздымая руки кверху.
Затѣмъ его мысли перешли на предметы разговора въ книжной лавочкѣ, и снова посыпались проклятія на голову Михайла.
-- Добро, рабъ неразумный, что ты повѣдалъ мнѣ о беззаконіи, кое хотятъ сотворить съ честнымъ архимандритомъ рязанскаго Троицко-Ильинскаго монастыря Германомъ Кононовичемъ -- не пройдетъ и седми дней, какъ онъ узнаетъ благовременно и сотворитъ посему, дабы ухищренія врага Исусова, недостойнаго Гаврилы-никоньщика, разсыпались въ прахъ!... {Аввакумъ говорилъ о протекторѣ типографій, архимандритѣ Гавріилѣ Бужинскомъ.}