Въ то безгазетное время новости не такъ скоро, какъ теперь, облетали городъ. Михайло Васильевъ однимъ изъ первыхъ узналъ отъ забѣжавшаго къ нему въ лавочку дворцоваго служителя на другой день преданія анаѳемѣ, что у "галанскаго" домика Петра Великаго на Петербургскомъ островѣ найдены подкинутыя раскольничьи письма съ проклятіемъ царю и всѣмъ властямъ духовнымъ и свѣтскимъ, гонящимъ и истязующимъ древлее благочестіе. Такое же письмо нашли у палатъ Меньшикова и у дома, гдѣ жилъ Ѳеофанъ Прокоповичъ.
-- Показали владыкѣ Ѳеофану, разсказывалъ дворцовый служитель,-- онъ прочелъ и сказалъ, что надо подождать со строгимъ розыскомъ, а покуда розыскивать не спѣша, втихомолку. Извѣстіе къ царю писалъ самъ владыка, сказывали...
-- Вѣдь сколь озлоблены еретики! восклицалъ Михайло Васильевъ при разсказѣ.
По уходѣ служителя, Петръ, внимательно слушавшій разсказъ о подкинутыхъ письмахъ, вдругъ подошелъ къ Михайлу Васильеву и сказалъ:
-- А что, Михайло Васильичъ, я тебѣ скажу: чаятельно мнѣ, что Аввавумъ-то не даромъ былъ у Троицы, охъ, не даромъ!... Мнится мнѣ, что этотъ Аввакумъ подбрасывалъ цидулки...
-- Не можно этому быть! усумнился Васильевъ вслухъ, хотя внутренно и самъ сталъ подозрѣвать Аввакума.
-- Воистину такъ, Михайло Васильичъ, нѣшто зѣло торопко переходилъ Аввакумъ площадь и все оглядывался на галанской царской домикъ... и шелъ онъ къ Меньшиковымъ палатамъ, а тамъ также цыдулки нашли!... дѣлалъ соображенія Петръ.
-- Все-таки не подобаетъ обвинять сряду... Можетъ быть, онъ такъ переходилъ... Мы его давно знаемъ, знаемъ, что онъ отрекся раскола и соединился съ церковью...
-- Мало-ли что онъ самъ-то наговоритъ -- онъ хитеръ!...
-- Все такъ!... и повѣрить ему трудно, а все-таки до время помолчимъ, Петруха... Страшно въ эти дѣла вмѣшиваться!... Коли на дыбу не хочешь,-- такъ и молчи!...
-- Вѣдомо, что " доказчику -- первый кнутъ", вздохнулъ Петръ.
-- Аввакумъ долженъ придти въ лавку -- вотъ мы и подождемъ его, а какъ придетъ, и спросимъ: былъ ли онъ тамъ вчера, у Троицы?... Можетъ, и вывѣдаемъ, а покуда -- ни-ни...
-- Что теперь дѣлается въ тайной канцеляріи!... Боже мой! что день, то привозятъ колодниковъ для допроса; всѣ застѣнки, всѣ дыбы работаютъ -- стонъ и плачъ во всѣхъ углахъ; палачи не успѣваютъ крови съ рукъ смывать...
-- Это все по дѣлу Варлаама Левина!-- и подѣломъ имъ, еретикамъ!... Не развращай они простой народъ буесловными рѣчами... Вѣдь что измыслили: -- царь нашъ, Петръ Алексіевичъ, яко-бы нѣмкой рожденъ и подмѣненъ у царицы новорожденнымъ, яко-бы онъ восьмой царь -- Антихристъ, и всѣ его просвѣтительныя дѣла, кои славою покроютъ его народъ -- суть развратъ и угнетеніе вѣры!... Воистину жестокой казни достойны сіи закоспѣлые въ невѣжествѣ и злобѣ еретики!... разгорячился Михайло Васильевъ, начитанный и развитой парень, употребившій съ пользою для своего умственнаго развитія восемь лѣтъ торговли своей въ книжной лавочкѣ.
Входя въ частыя сношенія со всѣми помощниками и сотрудниками Петра Великаго и неоднократно бесѣдуя съ самимъ царемъ, Михайло Васильевъ понялъ стремленія царя-преобразователя и сталъ искреннимъ и горячимъ его поклонникомъ и ненавистникомъ всего, что было враждебно царю и его начинаніямъ.
Раскольники -- враги Петра -- были врагами и Михайлу Васильеву, и онъ всѣми силами старался помогать противодѣйствію имъ.
Вотъ почему онъ такъ заинтересовался Аввакумомъ, хотя ему и страшно было вмѣшиваться въ кровавое раскольничье дѣло.
Аввакумъ долго не появлялся въ лавкѣ, поджидая, пока немного утихнутъ разговоры о новыхъ подметныхъ письмахъ.
Весь раскольничій міръ былъ въ это время страшно возбужденъ и озлобленъ. Въ Москвѣ страшное дѣло Левина заключилось казнью его.
Изможденному пытками Левину 26-го іюля 1722 года отрубили голову, а тѣло сожгли и пепелъ развѣяли по вѣтру.
Царскій докторъ Блументростъ получилъ приказаніе "сочинить спиртъ въ удобномъ сосудѣ, въ которомъ бы можно ту голову Девина довезти до Пензы".
Моленная Кравцова въ этотъ періодъ времени значительно перемѣнила свой составъ и поубавилась: многіе поѣхали въ Москву, на казнь мученика Варлаама и прислали вѣсть о ней къ своимъ петербургскимъ собратьямъ, многіе ушли по своимъ скитамъ и пустынямъ, разнося вѣсти и разсказы о видѣнномъ ими проклятомъ гнѣздѣ Антихриста -- Петербургѣ, и его заморскихъ, еретическихъ порядкахъ. Во всѣхъ раскольничьихъ скитахъ, пустыняхъ и общежитіяхъ служились панихиды по мученикамъ за древле-православную церковь.
За казнью Левина въ Москвѣ должны были произойти и другія казни въ Пензѣ и иныхъ городахъ... Пропадало много фанатическихъ дѣятелей у раскола, но не уменьшалось рвеніе раскольниковъ въ борьбѣ съ правительствомъ. Такимъ внѣшнимъ оружіемъ, какъ огонь и мечъ, не искореняются религіозныя секты, не разрѣшаются вопросы совѣсти, причины которыхъ кроются очень глубоко...
Аввакумъ все еще жилъ для какихъ-то нуждъ въ Петербургѣ; въ самомъ началѣ августа онъ зашелъ наконецъ въ книжную лавочку къ Михайлу Васильеву съ цѣлью узнать кое-что, если можно.
-- Добрый день людямъ божьимъ, произнесъ Аввакумъ, кланяясь.
-- Здравствуй, Аввакумъ, сухо отвѣтилъ Васильевъ,-- что долго глазъ не казалъ?
-- Дѣла!... торговлишка!... Скоро потребно уѣзжать изъ Питера, зѣло долговременно загостился здѣсь.
Разговоръ пошелъ о событіяхъ послѣднихъ дней. Разсказывалъ Васильевъ, Аввакумъ только вздыхалъ, да вставлялъ общія фразы, стараясь не выдать себя. Подручный Петръ тоже вошелъ въ лавку и многозначительно поглядывалъ на Михайла Васильева.
-- Тѣмъ не кончилось дѣло для еретиковъ, разсказывалъ Михайло Васильевъ,-- голову сего изувѣра, на позоръ враговъ государевыхъ и въ примѣръ неразумнымъ, повезутъ въ спирту въ Пензу, гдѣ буесловилъ Варлаамъ Левинъ, и воткнутъ на шестъ, купно съ другими, коихъ обезглавятъ въ Пензѣ...
Аввакумъ откинулся назадъ, схватившись рукою за грудь, и еле-еле сдержалъ вспышку злобы при этой новой для него вѣсти.
Михайло Васильевъ замѣтилъ это, точно также, какъ и Петръ.
-- Что съ тобой, Аввакумъ? спросилъ Васильевъ.
-- Нѣшто неможется -- заморился добре, отвѣтилъ Аввакумъ спокойно и началъ подыматься.
-- Пожди малость, вотъ еще новые указы соберу тебѣ, остановилъ Михайло.
Аввакумъ сѣлъ.
-- А что, Аввакумъ, былъ ты у Троицы десятаго іюля, когда предавали анаѳемѣ подметчиковъ? вдругъ спросилъ Михайло Васильевъ, а Петръ такъ и впился глазами въ Аввакума.
Раскольника передернуло.
-- Нѣтъ, не былъ, Божій человѣкъ... гдѣ намъ,-- не до того было съ дѣлами... А что?... повѣдай, какъ сіе было, хитро спросилъ Аввакумъ.
Васильевъ въ нѣсколькихъ словахъ разсказалъ уже извѣстное читателю объ оскорбленіи владыки, о подметныхъ письмахъ.и о попыткѣ къ бунту на базарной площади Петербургскаго острова.
-- Теперь розыскиваютъ еретиковъ, что подкидывали хулительныя на царя грамоты, заключилъ лавочникъ,-- такъ ты не былъ, говоришь, Аввакумъ?...
-- Нѣтъ, нѣтъ, не былъ!... недосужно было, снова началъ Аввакумъ,-- да что?... въ тотъ день меня и въ Питерѣ не было! какъ-бы припомнилъ онъ.
-- А я ровно бы какъ тебя видѣлъ у Троицы въ тотъ день, Аввакумъ! вдругъ вмѣшался въ разговоръ Петръ.
-- Христосъ съ тобой, Божій человѣкъ! испуганно заговорилъ Аввакумъ и приподнялся; лицо его поблѣднѣло,-- это тебѣ пригрезилось!... не мало есть сходственныхъ лицъ; ты кого другого видѣлъ, а но меня!... что ты, Петръ!... Я въ этотъ день отъѣзжалъ изъ города.
-- Куда-жь ты отъѣзжалъ?
-- Въ Стрѣльной деревнѣ былъ, у сродственника, работаетъ онъ тамъ.
-- Да, нѣтъ, не могъ я ошибиться!-- волосъ въ волосъ ты былъ!... Чудеса! Еще ты шелъ отъ галанскаго царскаго домика къ Меньшиковымъ палатамъ, скоро таково, ровно какъ уходя отъ кого, и руку за пазухой держалъ...
-- Нѣтъ, Петруша, ты въ заблужденіе вшелъ -- статься можетъ, похожій на меня былъ, а не я... одначе, прощайте -- недосужно! заторопился Аввакумъ лихорадочно.
-- Что-то не ладно, Аввакумъ! сказалъ Михайло Васильевъ,-- ты припомни, можетъ запамятовалъ...
-- Напраслину, Божій человѣкъ, взводишь! произнесъ Аввакумъ, уже выходя изъ лавки.
-- Онъ былъ!... вмѣстѣ произнесли и Петръ, и Михайло, взглянувъ другъ на друга и поблѣднѣвъ при этомъ отъ сдѣланнаго ими открытія.
-- Петръ! прерывающимся голосомъ сказалъ Михайло,-- онъ уйдетъ!... скроется, прослѣди, братъ, скорѣй -- куда онъ пойдетъ... Ой, Боже милостивый! Чаялъ ли я!...
У Петра еще раньше мелькнула эта мысль, и онъ быстро схватилъ шапку и вышелъ изъ лавки.
Оставшись одинъ, Михайло Васильевъ опустился въ изнеможеніи на скамейку; буря мыслей закрутилась въ его головѣ, въ немъ боролись различныя чувства: и страхъ передъ тайной канцеляріей, въ которую онъ неминуемо попадетъ, ввязавшись въ дѣло,-- и желаніе наказать раскольника-подметчика, открытаго такъ случайно...
-- Да еще и онъ ли это?... Ошибка можетъ быть!... Что-жь до сихъ поръ я слѣпъ и глухъ былъ, якшаясь столь долго съ яростнымъ раскольникомъ, думалъ Васильевъ.-- А какъ взведутъ обвиненіе въ соучастіи и сокрытіи! пришла ужасная мысль въ голову Михаилы,-- долго разсуждать не будутъ, врагамъ легко повѣрятъ, а враги у меня найдутся -- честное исполненіе долга среди окружающей татьбы всегда сдѣлаетъ враговъ... Хоть бы тотъ же князь Львовъ!-- до сихъ поръ что-то не слышно о немъ, а вѣдь онъ, я знаю, не забылъ обиды и найдетъ случай отомстить. Случись что,-- онъ сейчасъ подхватитъ это... а лицо сильное -- тотчасъ погубитъ...
Такъ думалъ Михайло Васильевъ, опустя голову на грудь.
Когда онъ поднялъ ее и обвелъ лавку глазами -- вдругъ взглядъ его остановился на кожаной котомкѣ, лежавшей у двери. Васильевъ сразу узналъ котомку Аввакума, быстро подошелъ и поднялъ ее трясущимися руками.
-- Что тутъ еще?... Это Аввакумъ забылъ второпяхъ! мелькнуло въ головѣ Васильева,-- посмотрю, что тамъ есть. И онъ торопливо началъ отстегивать ремни котомки, довольно туго набитой...
-- Ну да какъ -- тамъ улики противъ него! думалъ лавочникъ,-- тогда хочешь -- не хочешь, а свяжешься съ тайной канцеляріей... Господи, что будетъ со мной, что будетъ!... Этакій проклятый день сегодня...
Ремни отстегнуты; Михайло началъ вынимать книги... все дозволенное, купленное у него же!... Вотъ указы... Но подъ указами, на днѣ котомки оказалось еще мѣсто, снова застегнутое ремнями.
Когда и это отдѣленіе было раскрыто,-- тамъ оказались раскольничьи письма, книги тайныхъ монастырскихъ типографій, картины, изображающія императора Петра въ видѣ апокалиптическаго звѣря объ осьми головахъ, а кругомъ его змѣи, ящерицы, жабы и разные гады въ нѣмецкихъ камзолахъ.
-- Такъ вотъ онъ каковъ!-- Аввакумъ-то! вырвалось невольное восклицаніе у Михайла Васильева,-- а я, слѣпой и глупый мужикъ, до сихъ поръ и въ сумлѣпіе не приходилъ о немъ!... На глазахъ у меня раскольникъ дѣйствуетъ во вредъ императора и строитъ ковы купно со всѣми злодѣями, коихъ нынѣ казнятъ и предаютъ анаѳемѣ!-- а я подаю ему руку, зову его пріятелемъ, разсказываю ему все!... О, слѣпота! погибшій я человѣкъ, если враги мои истолкуютъ это во вредъ мнѣ... Теперь нѣтъ сумнѣнія, что Петръ не обманулся, увидѣвъ Аввакума -- это онъ подметывалъ письма къ галанскому царскому домику... Что это?... вотъ и списокъ этой анаѳемы!... Подъ руку Михайла Васильева попался листъ бумаги съ грубо-напечатаннымъ съ доски текстомъ. На верху стояло крупно: "Анаѳема, анаѳема, анаѳема!" Пришедшему въ міръ во образѣ благочестиваго царя, Петру, всѣмъ его сдугамъ-діаволамъ, щерящимъ поганыя пасти свои, полныя злобы и мерзости, на древлее благочестіе. Почто тщитеся, о дѣти веельзевуловы, нечистымъ жаломъ своимъ, произнося имя Божіе, буесловно проклинать истинныхъ слугъ Божіихъ"...
Далѣе Михайло Васильевъ не могъ читать, въ глазахъ его зарябило, а бумага вывалилась изъ рукъ его...
-- Что теперь дѣлать? куда нойти? спрашивалъ себя Васильевъ въ ужасѣ,-- объявить "слово и дѣло государево ", сдать котомку въ тайную канцелярію... Да, да, нечего больше дѣлать, я раскрою ихъ гнусные замыслы, я не дамъ имъ издѣваться надъ иы нераторомъ...
Въ это время вошелъ въ лавку Петръ, Михайло Васильевъ вздрогнулъ.
-- Михайло Васильичъ, я прослѣдилъ Аввакума, я шелъ все время сзади его, онъ не видѣлъ меня... Вѣдаешь ли, гдѣ скрылся онъ?... въ усадьбѣ боярина Кравцова!...
-- Какъ! у боярина Кравцова, вѣрнаго слуги государева! воскликнулъ Васильевъ,-- да ты, Петръ, не ошибся ли?
-- Нѣтъ, Михайло Васильичъ, не ошибся... а это что? И Петръ указалъ на выложенныя изъ котомки книги и бумаги.
-- Охъ, братъ, Петръ, ты не обманулся!-- Аввакумъ -- раскольникъ, подметчикъ, это его котомка! Тутъ я нашелъ всѣ улики противъ него -- надо объявлять слово и дѣло...
Васильевъ показалъ Петру бумаги и печатную анаѳему.
-- Страшное дѣло, Михайло Васильичъ... пора лавку запирать, возьмемъ котомку домой, а завтра и объявимъ...