Братья Антонъ и Жеромъ Бравура.-- Переѣздъ Антона Бравура въ нашъ домъ.-- Производство его Потемкинымъ въ профессоры филармонической академіи.-- Мундиръ Бравура.-- Племянникъ его и красавица-племянница.-- Маркизъ де-Фаринелли.-- Галантерейность князя Юсупова.-- Итальянская колонія въ Москвѣ.-- Алексѣй Ѳедоровичъ Малиновскій.-- Князь Шаликовъ.-- Карлъ Ивановичъ Миллеръ.-- Оригинальный способъ мощенія улицъ.-- Гусарскій отставной маіоръ Доможировъ.-- Его своеобразная промышленность.-- Жобаръ и графъ С. С. Уваровъ.-- Прощальная визитная карточка Жобара.
Въ Москвѣ, въ 30-хъ -- 40-хъ годахъ, жили два итальянца, Антонъ и Жеромъ Бравура; оба они были когда-то пѣвчими въ капеллѣ папы, оба были кастраты и до конца жизни были обречены говорить дискантомъ. Жеромъ считался въ то время лучшимъ учителемъ пѣнія въ Москвѣ и давалъ уроки во всѣхъ аристократическихъ домахъ. Что же касается Антона Бравура, то онъ, наживъ кое-какія деньги уроками пѣнія, нашелъ гораздо для себя выгоднѣе заняться покупкою и продажею картинъ и старинныхъ вещей, помощію чего составилъ себѣ круглый капиталецъ.
Будучи хорошимъ игрокомъ въ коммерческія игры, Антонъ Бравура, въ англійскомъ клубѣ, снискалъ расположеніе къ себѣ старыхъ завсегдатаевъ этого аристократическаго въ то время вечерняго ихъ убѣжища. Къ Антону Бравура старики такъ привыкли, что постоянно звали его къ себѣ или обѣдать, или вечеромъ, на партію моднаго тогда "бостона".
Отецъ мой предложилъ однажды Антону Бравура даровую квартиру у насъ въ домѣ, на антресоляхъ, съ условіемъ, чтобы онъ ежедневно у насъ обѣдалъ, а вечеромъ сопровождалъ его въ англійскій клубъ. Итальянецъ-кастратъ съ величайшею готовностью принялъ предложеніе отца, и съ этого дня сдѣлался у насъ своимъ домашнимъ человѣкомъ.
Антонъ Бравура, по прибытіи въ Россію, попалъ, не помню какъ, въ фавориты Потемкина, который нашелъ нужнымъ произвести его въ профессоры, никогда не существовавшей въ Россіи, филармонической академіи. Съ этимъ званіемъ, Бравура получилъ отъ Потемкина шитый золотомъ мундиръ. Рисунокъ шитья заключался изъ изображеній всевозможныхъ струнныхъ и духовыхъ инструментовъ. Два раза въ годъ, а именно 1-го января и въ первый день Пасхи, Бравура, въ обѣду, наряжался въ свой мундиръ и не иначе садился за столъ, какъ завязавъ у горла салфетку, долженствовавшую охранять мундиръ его отъ пятенъ.
У Бравура былъ племянникъ (сынъ третьяго брата, какимъ-то чудомъ спасшагося отъ кастраціи), который былъ женатъ на замѣчательной красавицѣ. Всѣ старики, и въ особенности князь Юсуповъ, были очарованы мадамъ Бравура и старались всячески угождать ей. Юсуповъ пристроилъ мужа красавицы на службу въ провіантское вѣдомство, смотрителемъ провіантскаго магазина, вслѣдствіе чего Бравура-племянникъ получилъ названіе "маркиза Фаринелли" (въ переводѣ -- "мучнаго маркиза").
Однажды, лѣтомъ, Юсуповъ пригласилъ г-жу Бравура и пріятелей своихъ обѣдать въ себѣ. Обѣдали въ саду, и Юсуповъ, сорвавъ съ дерева наливное яблоко, поднесъ его красавицѣ. Та нашла яблоко по вкусу и попросила князя прислать ей нѣсколько яблокъ. Тотъ обѣщалъ, и дня черезъ два мадамъ Бравура получила десятокъ огромныхъ картонныхъ яблоковъ, наполненныхъ червонцами и присланныхъ въ большой серебряной мискѣ.
Мадамъ Бравура была дѣйствительно рѣдкой красоты женщина и, по смерти мужа, "маркиза Фаринелли", переѣхала на жительство въ Петербургъ и вышла замужъ за содержателя англійскаго магазина, Когуна.
По перекочевкѣ Антона Бравура въ нашъ домъ, у насъ появилась чуть не вся итальянская колонія Москвы: знаменитый портретистъ Тончи, скульпторъ Витали, "maître maèon" Kapлони (онъ же и архитекторъ кремлевской экспедиціи у князя Юсупова), содержатель магазина рѣдкостей Негри и друг. Всѣ эти итальянцы пользовались у насъ широкимъ гостепріимствомъ, котораго никогда во зло не употребляли.
Пріятели отца очень любили общество итальянцевъ; въ особенности же къ нимъ были расположены: князь Юсуповъ, Алексѣй Ѳедоровичъ Малиновскій (сенаторъ и начальникъ московскаго архива иностранныхъ дѣлъ, нашъ самый близкій сосѣдъ но дому) и князь Шаликовъ (бывшій редакторъ "Московскихъ Вѣдомостей", которыя въ новый годъ выходили всегда съ его стихами).
Князь Шаликовъ былъ очень остроуменъ и энциклопедически образованъ; онъ говорилъ всегда плавно, съ нѣжной интонаціей голоса, любилъ иногда эротическіе разговоры, прикрытые завѣсою скромности.
Среди этого общества, никогда не поднимавшаго голоса во время разговоровъ, странно было видѣть оригинальную личность Карла Ивановича Миллера (побочнаго сына знаменитаго Волынскаго), отставшаго маіора, съ золотымъ очаковскимъ крестомъ въ петлицѣ..
Кардъ Ивановичъ не говорилъ, а трубилъ, въ полномъ смыслѣ этого слова; его голосъ можно было слышать черезъ три-четыре комнаты. Замѣчателенъ онъ былъ тѣмъ, что, купивъ въ Харитоньевскомъ переулкѣ клочокъ земли, собирая ежедневно раннимъ утромъ булыжникъ на улицахъ, нашелъ возможнымъ чрезъ нѣсколько лѣтъ вымостить этимъ булыжникомъ улицу передъ своимъ домомъ, такъ что матеріалъ для мостовой обошелся ему даромъ.
Миллеръ ни зимой, ни лѣтомъ не надѣвалъ на себя бѣлья, а надѣвалъ сапоги и платье на голое тѣло; о галошахъ и тепломъ платьѣ у него и помину не было, такъ какъ онъ утверждалъ,"что если бы человѣку нужна была теплая одежда, то Богъ бы ему далъ ее при рожденіи". Карла Ивановича, не взирая на его угловатость и отсутствіе свѣтскихъ формъ, всѣ любили и уважали, какъ человѣка рѣдкой честности и доброты.
Онъ, напримѣръ, призрѣвалъ у себя въ домѣ довольно долгое время извѣстнаго всей Москвѣ Доможирова, отставшаго гусарскаго маіора, который, вслѣдствіе бѣдности, изобрѣлъ себѣ особаго рода промыселъ -- предшествовать всѣ погребальныя процессіи. Онъ, на богатыхъ похоронахъ, всегда шелъ впереди кортежа, въ отставномъ гусарскомъ голубомъ мундирѣ, въ треугольной огромной шляпѣ, съ воткнутымъ въ нее полуаршиннымъ бѣлымъ султаномъ. Когда, бывало, говорятъ о похоронахъ, то при этомъ прибавляютъ: "да, похороны были богатыя, съ Доможировымъ". Купеческія похороны были особенно выгодны для стараго гусарскаго маіора, потому что онъ тутъ даромъ наѣдался на поминкахъ и, кромѣ того, получалъ за свою оригинальную службу отъ пяти до десяти рублей ассигнаціями.
Не взирая на этотъ скромный доходъ, Доможировъ, какъ разсказывали, съумѣлъ скопить себѣ маленькій капиталецъ, который далъ ему возможность существовать, когда силы уже не позволяли ему выходить изъ дому, чтобы заниматься своимъ почетнымъ ремесломъ.
Въ заключеніе настоящей главы, не могу не сказать нѣсколькихъ словъ о личности, которая въ сороковыхъ годахъ производила фуроръ въ Москвѣ, а именно о французѣ Жобарѣ.
Альфонсъ Жобаръ долгое время былъ въ Петербургѣ преподавателемъ французскаго языка въ учебныхъ женскихъ заведеніяхъ вѣдомства императрицы Маріи. Какъ человѣкъ умный, образованный и ловкій, онъ съумѣлъ обратить на себя вниманіе императрицы Маріи Ѳеодоровны, которая чрезвычайно милостиво относилась къ нему и по личной просьбѣ которой государь Николай Павловичъ пожаловалъ Жобару, французскому подданному, крестъ св. Владиміра 4-й степени -- награду, считавшуюся въ то время особенно почетною для иностранца. Жобару вообще везло на службѣ, и онъ сталъ считать себя лицомъ важнымъ. Но вдругъ, совсѣмъ неожиданно, судьба измѣнила ему. Бывшій министръ народнаго просвѣщенія, Сергѣй Семеновичъ Уваровъ, вздумалъ какъ-то посѣтить одинъ изъ институтовъ и попалъ какъ разъ въ классъ Жобара. Французъ очень фамильярно принялъ Уварова, который во время урока сдѣлалъ ему какія-то замѣчанія. Жобаръ, привыкшій считать себя непогрѣшимымъ и твердо вѣруя въ покровительство вдовствующей императрицы, отвѣчалъ министру просвѣщенія очень рѣзко. Это послужило причиною негодованія Уварова на Жобара, который вскорѣ убѣдился, что ему тягаться съ министромъ было невозможно. Его отрѣшили отъ должности преподавателя въ институтахъ. Тутъ Жобаръ вздумалъ сочинять разныя пасквили на Уварова, перевелъ стихотвореніе "Смерть Лукулла" на французскій языкъ и послалъ свое произведеніе самому Уварову. Я помню, между прочимъ, слѣдующіе два стиха, относящіяся до министра и его любовицы:
"....et poor за chère pouponne
Il volait le bois de la couronne" *).
*) У Уварова, какъ разсказывали, была дѣйствительно какая-то любовница, которая, пользуясь протекціею своего высокопоставленнаго содержателя, брала взятки съ подрядника дровъ на казенныя учебныя заведенія.
Кромѣ пасквилей въ стихахъ, Жобаръ вздумалъ подавать разныя прошенія на высочайшее имя, въ которыхъ обвинялъ Уварова чуть не въ уголовныхъ преступленіяхъ.
Все это окончилось тѣмъ, что Жобара выслали изъ Петербурга, и онъ появился въ Москвѣ, съ цѣлью, какъ онъ увѣрялъ, помощію московскаго сената добиться справедливости, возстановленія своей чести и увольненія Уварова отъ службы.
Прибывъ въ городъ, гдѣ находились на покоѣ безвредно-недовольные правительствомъ, Жобаръ принятъ былъ ими съ распростертыми объятіями, какъ невинная жертва насилія и произвола.
Солнцевъ и Чаадаевъ въ особенности патронировали Жобару, очутившемуся сраэу въ лучшихъ московскихъ салонахъ такъ называемымъ "своимъ".
Но, увы! все это не помогло расходившемуся черезчуръ французу: московскій военный генералъ-губернаторъ князь Дмитрій Владиміровичъ Голицынъ вызвалъ въ себѣ Жобара и объявилъ ему приказаніе немедленно выѣхать изъ Россіи.
Дѣлать было нечего, и Жобаръ, объѣздивши всѣхъ своихъ знакомыхъ съ прощальнымъ визитомъ, покинулъ Москву.
Дѣлая визиты и не заставая многихъ дома, Жобаръ оставлялъ печатныя карточки съ слѣдующей надписью:
Alphonse Jobard,
noble russe, sujet franèais, et cheval lié *) chassé de Russie, par des gendarmes sans jugement **). p. p. c.
*) Вмѣсто chevalier.
**) Вся соль прощальной визитной карточки заключалась въ послѣднемъ словѣ: "sans jugement", переводимомъ двояко: "безъ суда", или "безсмысленныхъ".
Эти карточки показывались въ московскомъ англійскомъ клубѣ съ большимъ сочувствіемъ къ высланной изъ Россіи "жертвѣ произвола".