Докторъ Ѳедоръ Петровичъ Гаазъ.-- Его характеръ и дѣятельность на пользу человѣчества.-- Костюмъ Гааза.-- Отношеніе Гааза къ арестантамъ.-- Памятникъ, сооруженный ему ссыльными въ Сибири.-- Посѣщеніе государемъ Николаемъ Павловичемъ московскаго тюремнаго замка.-- Гаазъ испрашиваетъ у императора помилованіе приговоренному.-- Слова государя, обращенныя къ Гаазу.-- Дѣятельность Гааза во время холеры въ Москвѣ.-- Кончина его.-- Дружба Гааза съ графомъ Зотовымъ.-- Иванъ Васильевичъ Капнистъ.-- Встрѣча у Капниста Гоголя съ М. Н. Муравьевымъ.-- Неудовольствіе Гоголя по случаю рекомендаціи.-- Наружность Гоголя и его костюмъ.
Среди волнъ и тины моря житейскаго, среди ежедневныхъ столкновеній страстей и страстишекъ, самолюбій и честолюбій, зависти и ненависти, невольно отдыхаешь и умомъ, и сердцемъ, встрѣчаясь съ личностями, воплощающими добро, безграничную любовь въ ближнимъ и полнѣйшее самоотверженіе.
Къ числу такихъ, къ прискорбію болѣе чѣмъ рѣдкихъ, личностей принадлежалъ докторъ Ѳедоръ Петровичъ Гаазъ, котораго знала вся Москва -- отъ аристократа до простолюдина.
Гаазъ былъ главнымъ докторомъ тюремныхъ больницъ и всецѣло посвятилъ себя своему призванію -- любви къ человѣчеству.
Когда-то богатый, онъ былъ обобранъ и разорёнъ однимъ изъ своихъ коллегъ, вслѣдствіе безпредѣльной довѣрчивости своего характера. Переходъ отъ благосостоянія почти къ нуждѣ нисколько не измѣнилъ Гааза: та же всегда добродушная улыбка на устахъ, то же нравственное спокойствіе, то же состраданіе къ горю и несчастью ближнихъ, та же готовность помочь страждущему -- не покидали его до конца жизни.
Гаазъ часто посѣщалъ насъ, и я, будучи ребенкомъ, уже зналъ и любилъ его, такъ какъ онъ былъ особенно ласковъ съ дѣтьми.
Ѳедоръ Петровичъ, вслѣдствіе разразившейся надъ нимъ катастрофы, вынужденъ былъ замѣнить карету съ четверкой плохими дрожками съ верхомъ, запряженными старою клячею, которою правилъ кучеръ въ потертомъ армякѣ. Экипажъ этотъ былъ извѣстенъ всему бѣдному населенію Москвы, такъ какъ Гаазъ не только принималъ у себя бѣдныхъ больныхъ безплатно, но и ѣздилъ навѣщать ихъ по чердакамъ и подваламъ, не взирая на свои преклонныя лѣта.
Постоянный костюмъ Ѳедора Петровича былъ черный фракъ, бѣлый галстухъ съ неизбѣжнымъ жабо, короткія панталоны, черные шелковые чулки и башмаки со стальными пряжками.
Когда Гаазъ встрѣчалъ на улицѣ какого нибудь пьяненькаго мужичка, то непремѣнно сажалъ его въ свои дрожки и довозилъ до дому. Объ арестантахъ онъ заботился, какъ будто они были дѣйствительно его родныя дѣти, и арестанты положительно боготворили его. Эта непритворная любовь арестантовъ къ Гааву выразилась наглядно тѣмъ, что сосланные въ Сибирь арестанты, знавшіе Ѳедора Петровича въ Москвѣ, собрали между собою, грошами, деньги и соорудили ему маленькій памятникъ, у котораго ежегодно служили панихиды по усопшемъ.
Занимаясь, по предписанію московскаго военнаго генералъ-губернатора, дѣлами арестантовъ, содержащихся въ тюремномъ замкѣ, я былъ свидѣтелемъ слѣдующаго эпизода, обрисовывающаго личность Гааза.
Однажды, намъ дано было знать, что государь Николай Павловичъ желаетъ посѣтить, въ извѣстный день, тюремный замокъ. Всѣ служившіе въ замкѣ, нѣкоторые директора тюремнаго комитета и главный докторъ тюремной больницы, Ѳедоръ Петровичъ Гаазъ, явились, естественно, задолго до прибытія государя императора. По прошествіи нѣсколькихъ часовъ, его величество изволилъ прибыть въ замокъ, съ генералъ-губернаторомъ, княземъ А. Г. Щербатовымъ.
При входѣ въ такъ называемый "дворянскій корридоръ", гдѣ содержались арестанты привилегированныхъ сословій, государь обратился къ нимъ съ вопросомъ: "Довольны ли они содержаніемъ, не обижаютъ ли ихъ, и нѣтъ ли у кого нибудь изъ нихъ особыхъ просьбъ?"
Содержащіеся отвѣчали, что всѣмъ довольны, но что просятъ у государя одной милости -- повелѣть окончить дѣла ихъ скорѣе, такъ какъ медленность производства слѣдствій томитъ ихъ и тяжелѣе для нихъ ожидаемаго ими наказанія.
Государь милостиво выслушалъ эту просьбу и сказалъ князю Щербатову, чтобы онъ велѣлъ приготовить о дворянахъ особый докладъ на высочайшее имя.
За симъ, его величество направился для осмотра одиночныхъ камеръ. При входѣ въ одну изъ нихъ, онъ увидѣлъ дряхлаго старика, который съ трудомъ поднялся съ своей койки.
Старикъ, какъ оказалось, пять лѣтъ уже приговоренъ въ ссылкѣ въ Сибирь, но остается въ замкѣ лишь потому, что докторъ Гаазъ находитъ опаснымъ для арестанта столь дальній путь, сопряженный со множествомъ неудобствъ для больнаго.
Государь обратился къ Гаазу и спросилъ, правда ли это и законно ли онъ поступаетъ, удерживая "рѣшеннаго" въ замкѣ?
Ѳедоръ Петровичъ, вмѣсто отвѣта, всталъ предъ государемъ на колѣна и просилъ государя вовсе помиловать старика.
Его величество взялъ Гааза за локти и хотѣлъ его приподнять, но тотъ рѣшительно объявилъ, что не встанетъ, не получивъ для старика помилованія. Тогда императоръ Николай Павловичъ, подумавъ немного, сказалъ: "Я исполню желаніе ваше, Ѳедоръ Петровичъ {Государь давно зналъ коротко Гааза и очень любилъ и уважалъ его.}, но если я поступаю несправедливо, то грѣхъ ляжетъ на вашей душѣ".
Гаазъ всталъ и со слезами бросился обнимать и цѣловать государя, у котораго показались тоже слезы на глазахъ и который, въ свою очередь, обнялъ и поцѣловалъ Гааза.
На другой же день, по приказанію генералъ-губернатора, были мною изготовлены двѣ докладныя записки на высочайше имя: одна объ ускореніи слѣдствій, производившихся о дворянахъ, а вторая о помилованіи старика; но Ѳедоръ Петровичъ, не ожидая окончанія формальностей, тотчасъ же вывелъ старика изъ камеры и отвезъ къ себѣ домой.
Таковъ былъ докторъ-апостолъ Гаазъ!
Во время холеры, господствовавшей въ Москвѣ въ 1847--1848 годахъ, Ѳедоръ Петровичъ, не взирая на свои преклонныя лѣта и видимый упадокъ силъ, проявлялъ особую дѣятельность въ холерныхъ больницахъ и придерживался того мнѣнія, "что холера болѣзнь неприлипчивая". Съ цѣлію убѣдить въ этомъ какъ больныхъ, такъ и врачей, Гаазъ, немедленно послѣ больнаго, садился въ неопорожненную ванну, оставаясь въ ней по 10-ти минутъ и болѣе, чему я былъ неоднократно свидѣтелемъ въ яузской холерной больницѣ.
Кончина Гааза представила вѣрующимъ въ святость добра трогательную картину. Когда Ѳедоръ Петровичъ почувствовалъ, это силы окончательно оставляютъ его и что смерть неизбѣжно постигнетъ его очень скоро, онъ велѣлъ перенести свою кровать изъ спальни въ пріемный залъ своей квартиры и отдалъ приказаніе допускать къ нему всѣхъ, кто пожелаетъ его видѣть и съ нимъ проститься. Сотни людей явились взглянуть на святаго старика, который скончался спокойно, въ присутствіи бѣднаго, нуждающагося люда, такъ имъ любимаго,-- люда, которому онъ посвятилъ всю свою многолѣтнюю, праведную дѣятельность...
Гаазъ былъ въ тѣсной дружбѣ съ графомъ Николаемъ Ивановичемъ Зотовымъ, о которомъ я упоминалъ въ началѣ этихъ записокъ. Замѣчательно, что Гаазъ принадлежалъ къ числу людей, твердо и слѣпо вѣрующихъ, тогда какъ гр. Зотовъ былъ скептикъ, послѣдователь ученія энциклопедистовъ и мало вѣрующій. Между тѣмъ, эти двѣ крайности сходились -- ихъ соединяла и общила любовь къ ближнему, любовь къ добру и теплое, сердечное влеченіе къ проявленію этого добра, этой любви.
Я очень часто видѣлся съ гр. Николаемъ Ивановичемъ и Ѳедоромъ Петровичемъ, который обязательно, два раза въ недѣлю, обѣдалъ у своего стараго друга. Не проходило ни одного обѣда, чтобы между добродушнымъ Гаазомъ и Зотовымъ не происходило горячаго, даже крупнаго разговора по поводу отстаиваемыхъ каждымъ изъ нихъ, вполнѣ противоположныхъ принциповъ; но споры эти не могли разстроить дружбы стариковъ.
Особенно интересный характеръ принимали словопренія, когда къ Зотову пріѣзжалъ обѣдать Иванъ Васильевичъ Капнистъ {Тогдашній московскій гражданскій губернаторъ, сынъ автора извѣстной комедіи "Ябеда",-- человѣкъ, замѣчательный по своему уму, честности и добротѣ.}, любившій и уважавшій обоихъ стариковъ. Онъ такъ ловко, такъ умно доказывалъ Гаазу, что тотъ увлекается, а гр. Зотову, что онъ во многомъ заблуждается, что оба противника вдругъ умолкали и въ концѣ концовъ сознавались, что ни тотъ ни другой не были правы.
У И. В. Капниста, гр. Зотовъ, А. И. Булгаковъ (бывшій московскій почтъ-директоръ) и я собирались часто, по вечерамъ, играть на билліардѣ, до котораго всѣ мы были большіе охотники, хотя я никогда не могъ научиться хорошо играть на немъ. Нѣсколько разъ, у Капниста, мнѣ довелось видѣть геніальнаго Гоголя, который рѣдко пускался въ разговоръ и всегда выгладывалъ "букой".
Одинъ только разъ удалось мнѣ видѣть Гоголя въ хорошемъ расположеніи духа и вздумавшимъ представлять въ лицахъ разныхъ животныхъ изъ басенъ Крылова. Всѣ мы были въ восхищеніи отъ этого дѣйствительно замѣчательнаго impromptu, которое окончилось внезапно вслѣдствіе случайнаго пріѣзда въ Капнисту Михаила Николаевича Муравьева, который не былъ знакомъ съ Гоголемъ.
Капнистъ, знакомя Гоголя съ Муравьевымъ, сказалъ: "Рекомендую вамъ моего добраго знакомаго, хохла какъ и я, Гоголя". Эта рекомендація, видимо, не пришлась по вкусу геніальному писателю, и на слова Муравьева: "Мнѣ не случалось, кажется, сталкиваться съ вами", Гоголь очень рѣзко отвѣтилъ: "Быть можетъ, ваше превосходительство, это для меня большое счастіе, потому что я человѣкъ больной и слабый, которому вредно всякое столкновеніе".
Муравьевъ, выслушавъ эту жолчную тираду, отвернулся отъ Гоголя, который, ни съ кѣмъ не простившись, тотчасъ же уѣхалъ. Впослѣдствіи, я слышалъ отъ Ивана Васильевича, что Гоголь не на шутку на него разсердился за "непрошенную (какъ онъ выразился) рекомендацію".
Наружность Гоголя была очень непривлекательна, а костюмъ его (венгерка съ бранденбургами) придавалъ ему крайне невзрачный видъ. Кто не зналъ Гоголя, тотъ никогда бы не догадался, что подъ этой некрасивой оболочкой кроется личность геніальнаго писателя, которымъ гордится Россія.