Гостинница Красной Лисицы.
Во время прогулокъ молодой графъ почти никогда не разставался съ отъисканнымъ имъ въ деревнѣ мальчикомъ-сиротою. У бѣдняка не было ни родни, ни пристанища и Гуго, пріютивъ его, нашелъ себѣ не только преданнаго слугу, но и друга. Звали его Коклико за красный цвѣтъ волосъ.
Малый былъ вообще очень некрасивъ и неуклюжъ: большая голова на узкихъ плечахъ, длинныя руки, худыя ноги, все тѣло будто развинченное, пресмѣшной носъ, маленькіе глазки на кругломъ какъ вишня лицѣ; но за доброту и за услужливость всѣ забывали о его безобразіи. Передъ Гуго Коклико благоговѣлъ; Гуго былъ для него больше, чѣмъ идолъ, онъ былъ -- великій человѣкъ.
Дружба ихъ началась какъ-то разъ въ зимній вечеръ: въ углу подъ заборомъ маленькій Гуго -- ему было тогда лѣтъ десять -- нашелъ полузамерзшаго Коклико, лежащаго рядомъ съ большой связкой хворосту, слишкомъ тяжелой для его слабыхъ плечъ. Ноги у него были голыя, въ разбитыхъ деревянныхъ башмакахъ, руки посинѣли. Сердце, у Гуго сжалось отъ состраданія; ни просьбами, ни убѣжденіями онъ ничего не могъ добиться отъ бѣднаго мальчика; взвалилъ его къ себѣ на плечи, кое-какъ дотащилъ до Тестеры и положилъ къ себѣ на кровать. Тепло оживило бѣдняжку, и какъ только онъ открылъ глаза, прежде всего увидѣлъ возлѣ себя чашку горячаго супу.
-- А, ну-ка, поѣшь, сказалъ ему Гуго.
Мальчикъ взялъ, какъ сонный, деревянную ложку и съѣлъ супъ, не говоря ни слова, но когда онъ понялъ наконецъ, что еще живъ, глаза его наполнились слезами и, сложивши руки, онъ сказалъ:
-- Какъ же это? на васъ такое славное платье, а вы приняли участіе въ такомъ оборванцѣ, какъ я!
Платье на Гуго было далеко не славное, а изъ толстаго сукна, но на немъ не было ни дыръ, ни пятенъ, и оно показалось великолѣпнымъ безпріютному мальчику.
Эти слова тронули Гуго и онъ понялъ, до какой нищеты дошелъ этотъ сиротка.
-- Подожди, сказалъ онъ ему: ты бросишь эти лохмотья, а матушка дастъ тебѣ хорошее платье, въ которомъ тебѣ будетъ тоже тепло.
Графиня де Монтестрюкъ тотчасъ же исполнила желаніе сына, Коклико одѣли съ головы до ногъ. Потомъ она отвела Гуго въ сторону и сказала ему:
-- Ты спасъ ближняго, а теперь, дитя мое, на тебѣ лежитъ забота объ его душѣ.
-- Какъ это?
-- Ты долженъ заботиться объ этомъ несчастномъ, который порученъ тебѣ Провидѣніемъ, и не допускать, чтобъ онъ бродилъ безпріютнымъ и безпомощнымъ.
-- Что же мнѣ дѣлать?
-- Подумай самъ и послѣ скажи мнѣ, что придумаешь.
Гуго потеръ себѣ лобъ и сталъ думать, а вечеромъ за обѣдомъ сказалъ матери:
-- Кажется, я нашелъ средство.
-- Посмотримъ, какое?
-- Дурачокъ, который живетъ у насъ изъ милости, не въ силахъ справиться со всѣми работами по дому: надо и дровъ нарубить, и воды накачать, и за припасами сходить, и въ саду работать, и трехъ коровъ гонять въ поле, и фрукты уложить, и хворосту принести, да мало-ли еще что! Коклико пріймется за все: у него доброе сердце и отъ работы онъ сторониться не станетъ. Такимъ образомъ онъ будетъ заработывать себѣ хлѣбъ и не будетъ жить милостыней, которая еще, можетъ статься, не привела бы его къ добру. А я стану его учить читать;
-- Прекрасно, дитя мое! сказала графиня, обнимая сына: съ сегодняшняго вечера Коклико можетъ спать у насъ въ домѣ.
Коклико, не чувствуя больше ни голода, ни холода, вообразилъ, что онъ въ раю.
Когда ребенокъ перенесъ столько лишеній, сколько ихъ выпало на долю Коклико, и не умеръ, -- значитъ, у него желѣзное здоровье и онъ силенъ, какъ жеребенокъ, выросшій на волѣ, на лугу. Коклико работалъ въ Тестерѣ за большаго человѣка. Онъ также охотно пользовался и уроками, которые Гуго давалъ ему съ большимъ усердіемъ и съ аккуратностью стараго учителя. Но забивать себѣ въ голову буквы и учиться читать по книгѣ, проведя столько лѣтъ на вольномъ воздухѣ, не очень-то легко. Коклико билъ себя кулаками по головѣ и приходилъ въ отчаяніе передъ этими таинственными знаками, изображавшими звуки и понятія.
-- Ничего не понимаю! говорилъ онъ со слезами: такой ужъ болванъ!
Эти четыре слова засѣли у него въ головѣ и онъ почти всегда начиналъ ими фразу:
-- Я такой ужъ болванъ!...
А между тѣмъ, онъ только казался добрякомъ и дурачкомъ: въ сущности онъ былъ хитеръ -- какъ лисица, ловокъ -- какъ обезьяна и проворенъ -- какъ бѣлка. Не нужно было повторять ему два раза одно и тоже. Онъ все понималъ съ полуслова и все замѣчалъ отлично.
Скоро онъ и доказалъ это.
Разъ случилось, что Гуго, который ничего не боялся, вздумалъ перейти выступившую изъ береговъ рѣчку, чтобъ достать въ ямѣ карповъ; вдругъ онъ потерялъ дно и хотя умѣлъ плавать какъ рыба, но его унесло теченьемъ, онъ запутался въ травѣ и едва не утонулъ совсѣмъ.
Коклико, увидѣвъ бѣду, бросилъ лодку, поплылъ и вытащилъ изъ воды Гуго уже безъ чувствъ. Вблизи были мельники; они бросились на помощь и окружили Гуго, котораго Коклико положилъ на берегу. Совѣты посыпались со всѣхъ сторонъ. Наиболѣе сообразительные хотѣли уже повѣсить его за ноги, головой внизъ, чтобъ изъ него вылилась вода, которой онъ наглотался. Коклико протестовалъ.
-- Хорошо лекарство! и здороваго-то оно убьетъ, а больному какая можетъ быть отъ него польза? вскричалъ онъ.
-- Такъ что же съ нимъ дѣлать!
-- Я такой ужъ болванъ, а вотъ что мнѣ кажется... тутъ не въ водѣ дѣло, что онъ проглотилъ...и вы сами не стали бы пить, еслибъ васъ окунуть съ головой въ рѣку -- ему просто не достаетъ воздуху. Надо, значитъ, чтобъ онъ вздохнулъ, да чтобъ онъ согрѣлся, а то онъ совсѣмъ холодный.
И не теряя ни минуты, Коклико унесъ Гуго, раздѣлъ его и положилъ у огня такъ, чтобъ голова была повыше.
-- А теперь, дайте-ка поскорѣй водки!
Его слушали, сами не зная, почему. Наливши водки на шерстяную тряпку, онъ принялся изо всѣхъ силъ растирать утопленника. Мельники взялись тоже, кто за ногу, а кто за руку. Коклико раскрылъ всѣ окна, чтобъ было побольше воздуха. Наконецъ, грудь Гуго поднялась, и онъ раскрылъ глаза. Первымъ движеньемъ Коклико было броситься ему на шею.
-- Вотъ какъ, сказалъ онъ, надо спасать утопленника; хоть я и болванъ, а добрался до этого самъ собой.
Гуго подросталъ и становился совсѣмъ ужъ большимъ. Герцогъ де Мирпуа, навѣщавшій ихъ отъ времени до времени въ Тестерѣ, далъ ему позволеніе охотиться за кроликами въ его лѣсахъ, и Гуго пользовался этимъ позволеньемъ, какъ хотѣлъ: то ставилъ силки въ кустахъ, то сторожилъ кроликовъ съ лукомъ и стрѣлой.. Эта охота была для него любимымъ отдыхомъ отъ занятій; Коклико всегда былъ при немъ.
Разъ, какъ-то вечеромъ, они стояли на опушкѣ лѣса и мимо ихъ проѣхалъ верхомъ господинъ съ большой свитой. Это былъ человѣкъ большаго роста и важнаго вида, лѣтъ тридцати; всѣ знали, что у него горячая голова и что онъ скоръ на руку; гордъ онъ былъ, какъ эрцгерцогъ, и никѣмъ не стѣснялся. Звали его маркизъ де сен-Эллисъ; онъ то именно купилъ у жидовъ-барышниковъ замокъ Монтестрюкъ, заложенный имъ графомъ Гедеономъ. Гуго, въ самую минуту ихъ встрѣчи, опускалъ въ сумку штукъ пять убитыхъ имъ кроликовъ.
Маркизъ остановился и крикнулъ, важно подбоченясь:
-- А сколько тутъ кроликовъ накрадено?
-- Ни одного не украдено, а поймано много, возразилъ Гуго, поднимая голову.
-- Я уже такой болванъ, не отвѣтилъ бы ни слова, проворчалъ Коклико.
-- Это герцогъ де Мирпуа позволилъ тебѣ бродяжничать по своей землѣ? продолжалъ маркизъ, между тѣмъ какъ Гуго закрывалъ сумку.
-- Онъ самый, и я не понимаю, зачѣмъ вы мѣшаетесь не въ свое дѣло?
-- Э! да собачонка, кажется, лаетъ! А послѣ еще и кусаться станетъ! сказалъ маркизъ презрительно. Ну, не стыдно-ли пускать на свою землю такого негодяя, какъ ты?
-- Стыдно тому, кто, сидя на лошади, оскорбляетъ пѣшаго, да еще когда ихъ десять противъ одного.
-- Ахъ, ты дерзкій! вскричалъ маркизъ и, обратясь къ одному изъ окружавшихъ его людей, сказалъ:
-- Пойди-ка, нарви уши этому мальчишкѣ!
-- Вотъ этого-то я и боялся! прошепталъ Коклико и прибавилъ тихо товарищу:
-- Бѣгите же теперь скорѣй.
Но Гуго уперся покрѣпче на ногахъ и поджидалъ посланнаго человѣка; онъ подпустилъ его къ себѣ и въ ту минуту, какъ тотъ поднималъ уже руку, чтобъ схватить его, Гуго отскочилъ въ сторону, подставилъ ему ногу и сильнымъ ударомъ кулака прямо въ грудь -- сбросилъ его кувыркомъ въ ровъ.
-- Что вы на это скажете, маркизъ? спросилъ онъ. У мальчишки есть и зубы!
-- А вотъ я ему ихъ выбью! проревѣлъ маркизъ въ бѣшенствѣ и, выхвативъ пистолетъ изъ кубура, выстрѣлилъ; но Гуго успѣлъ отскочить во время.
-- Не попали! вскричалъ онъ, смѣясь -- Вотъ я когда стрѣляю, такъ всегда попадаю.
И прежде, чѣмъ маркизъ могъ догадаться, что онъ хочетъ дѣлать, Гуго вскочилъ на бугоръ и положилъ стрѣлу на лукъ:
-- Берегите шапку, маркизъ; я не убиваю, а только заставляю невѣжъ мнѣ кланяться.
Стрѣла просвистѣла и, какъ стрѣла Вильгельма Телля сняла когда-то яблоко съ головы сына, такъ и стрѣла Гуго свалила на землю алую шапку съ мѣховой опушкой, бывшую на головѣ у маркиза.
Маркизъ испустилъ яростный крикъ и, давъ шпоры коню, хотѣлъ броситься на Гуго, но этотъ не зѣвалъ: однимъ скачкомъ онъ бросился въ лѣсъ, который по густотѣ своей былъ недоступенъ лошадямъ. Прежде, чѣмъ маркизъ взобрался на бугоръ, бывшій между ними, Гуго уже скрылся и догналъ Коклико, который бѣжалъ раньше, захвативши и сумку съ кроликами. Вѣтеръ сильно раскачивалъ деревья и кустарникъ, и оба товарища исчезли, какъ волчата, не оставивъ за собой никакихъ слѣдовъ.
Маркизъ тщетно искалъ на опушкѣ лѣса хотя бы малѣйшую тропинку, чтобы броситься въ погоню за бѣглецами; вѣтки били его по лицу, густая листва слѣпила глаза, острые шипы кололи со всѣхъ сторонъ.
-- Мы еще увидимся! крикнулъ онъ наконецъ громовымъ голосомъ.
-- Надѣюсь! отвѣчалъ ему голосъ издали, донесясь по вѣтру черезъ волны качающихся вѣтокъ.
Гуго и маркизъ должны были, въ самомъ дѣлѣ, встрѣтиться.
Въ день рожденья и именинъ, Гуго, съ позволенья матери, забиралъ своихъ товарищей, бродилъ съ ними по полямъ и потомъ угощалъ ихъ въ какой-нибудь гостинницѣ.
Въ Иль-ан-Ноэ была въ то время гоcтинница, куда собирался народъ во дни ярмарки; она соперничала въ славѣ съ Золотымъ Карпомъ въ Сен-Жанъ-ла-Конталѣ. Гуго выбралъ разъ какъ то эту самую гостниницу Красной Лисицы, чтобы погулять въ ней съ друзьями, и заказалъ хорошій обѣдъ, ударивъ съ гордостью по карману, въ которомъ звенѣли деньги, положенныя Агриппой. Пока ставили кострюли на огонь и накрывали столъ, онъ побѣжалъ по деревнѣ собирать лучшій виноградъ и самые спѣлые фрукты на шпалерахъ.
Между тѣмъ подъѣхалъ маркизъ де Сент-Эллисъ съ собаками и съ охотниками; съ нимъ было двое или трое друзей и всѣ они сильна шумѣли. Смуглый красавецъ-конюшій, съ грустнымъ и гордымъ лицомъ, закутанный въ бѣлый шерстяной плащъ, соскочелъ съ лошади, взявъ за узду лошадь маркиза, помогъ ему сойти.
Войдя въ гостинницу съ друзьями и съ конюшимъ, маркизъ закричалъ, стуча ручкой хлыста по столу.
-- Ну, вы тамъ! обѣдать! да поскорѣй! А ты, Кадуръ, забудь законы своего пророка противъ вина, ступай въ погребъ и принеси намъ по больше старыхъ бутылокъ изъ тѣхъ, что хозяинъ, какъ хорошій знатокъ, прячетъ за связками хвороста.
Арабъ, не отвѣчая ни слова, медленно вышелъ.
Маркизъ въ эту минуту увидѣлъ накрытый скатертью столъ и разставленныя тарелки. Дѣвушка съ голыми руками принесла суповую чашу, изъ которой выходилъ аппетитный паръ.
-- Чортъ возьми! сказалъ маркизъ, это просто волшебство какое-то, намъ и ждать было некогда.
И онъ храбро сѣлъ за столъ и протянулъ стаканъ, чтобъ ему налили пить.
Служанка немного было-замялась, но, получивъ поцѣлуй въ щеку и деньги въ руку, ушла улыбаясь.
-- А мнѣ что за дѣло? сказала она; пусть сами разбираются, какъ знаютъ!
Когда Гуго возвратился и увидѣлъ, что за его столомъ сидятъ уже другіе, онъ очень вѣжливо заявилъ свои права.
-- Идите своей дорогой, любезный! отвѣчалъ, несмотря на него, маркизъ съ набитымъ ртомъ.
-- Господи! маркизъ! сказалъ Коклика, узнавши съ трепетомъ его голосъ.
Но Гуго повторилъ свои слова настоятельнѣй: онъ заказалъ обѣдъ, онъ заилатилъ за него; обѣдъ принадлежитъ ему. Маркизъ обернулся и узналъ его.
-- Э! сказалъ онъ, мѣряя его глазами, да это -- охотникъ за кроликами:
-- Пропали мы! прошепталъ Коклико.
А маркизъ, наливая свой стаканъ, продолжалъ невозмутимо:
-- Ну, счастливъ твой Богъ, что ты являешься въ такую минуту, когдая вкусно ѣмъ и не хочу сердиться! Обѣдъ очень не дуренъ... И за это славное вино я, такъ и быть, прощаю тебѣ обиду тамъ, на опушкѣ лѣса... Бери же себѣ кусокъ хлѣба и убирайся!
Кадуръ вошелъ въ эту минуту и, проходя мимо Гуго, сказалъ ему тихо, не смотря на него:
-- Ты слабѣй, чѣмъ онъ, смолчи... молчанье -- золото.
Но Гуго не хотѣлъ молчать; онъ начиналъ уже горячиться. Коклико тащилъ его за рукавъ, но онъ пошелъ прямо къ столу, и, ударивъ рукой по скатерти, сказалъ:
-- Все, что есть на ней, принадлежитъ мнѣ; я своего не уступлю!
-- Я такой ужъ болванъ, когда сила не на моей сторонѣ, я ухожу потихоньку, шепталъ Коклико... Черномазый-то конюшій -- истинный мудрецъ!
На этотъ разъ и маркизъ разразился гнѣвомъ. Онъ тоже ударилъ кулакомъ по столу, да такъ сильно, что стаканы и тарелки зазвенѣли, и крикнулъ, вставая:
-- А! ты хочешь, чтобъ я вспомнилъ старое?... Ну, хорошо же! Заплатишь ты мнѣ разомъ я за то, и за это!
-- Ну, теперь надо смотрѣть въ оба! проворчалъ Коклико, засучивая рукава на всякій случай.
Маркизъ сдѣлалъ знакъ двумъ слугамъ, которые бросились на Гуго; но онъ былъ сильнѣй, чѣмъ думали, и однимъ ударомъ свалилъ обоихъ на-полъ.
Кадуръ подошелъ скорымъ шагомъ къ маркизу и сказалъ:
-- Не позволитъ-ли мнѣ господинъ поговорить съ этимъ человѣкомъ? Онъ молодъ, какъ и я, и можетъ быть...
Но маркизъ оттолкнулъ его съ бѣшенствомъ и крикнулъ:
-- Ты! убирайся, а не то я пришибу и тебя, невѣрная собака!
И обращаясь къ слугамъ:
-- Схватить его, живаго или мертваго!
Охотники бросились на Гуго; Коклико и нѣсколько товарищей кинулись къ нему на помощъ; слуги друзей маркиза вмѣшались тоже въ общую свалку. Одинъ Кадуръ, сжавъ кулаки, держался въ сторонѣ. Посрединѣ залы, между опрокинутыми стульями, удары сыпались градомъ. Сидѣвшіе за столомъ громко смѣялись. Товарищи Гуго были и ростомъ меньше его, и гораздо слабѣй; нѣкоторые бросились вонъ; другіе, избитые, спрятались по угламъ; Коклико лежалъ ужъ безъ чувствъ наполу. Гуго долженъ былъ уступить силѣ и тоже упалъ. Все платье на немъ было въ клочкахъ; его связали веревками и положили на скамьѣ.
-- А теперь -- моя очередь, сказалъ маркизъ; такой скверный негодяй, какъ ты, стоитъ хорошаго наказанья... Вотъ тебя сейчасъ выпорютъ, какъ собаку.
-- Меня! крикнулъ Гуго и сдѣлалъ отчаянное усиліе разорвать давившія его^ веревки.
-- Ничего не сдѣлаешь, возразилъ маркизъ: веревки вопьются тебѣ въ тѣло прежде, чѣмъ лопнутъ.
И въ самомъ дѣлѣ, вокругъ кистей его рукъ показались красныя полосы, а самыя руки посинѣли.
Между тѣмъ, съ него сорвали платье и ремнемъ привязали ему крѣпко ноги и плечи къ скамьѣ, растянувши его спиной кверху.
Одинъ изъ охотниковъ взялъ въ руки длинный и гибкій ивовый прутъ и нѣсколько разъ свистнулъ имъ по воздуху.
-- Бей! крикнулъ маркизъ.
Глухой стонъ, вырванный скорѣй бѣшенствомъ, чѣмъ болью, раздался за первымъ ударомъ. За третьимъ -- Гуго лишился чувствъ.
-- Довольно! сказалъ маркизъ и велѣлъ развязать ремень и веревки и прыснуть ему въ лицо водой, чтобъ принести въ чувство.
-- Вотъ какъ наказываютъ школьниковъ, прибавилъ онъ.
-- Маркизъ, сказалъ Гуго, устремивъ на него глаза, налитые кровью, напрасно вы меня не убили: я отмщу вамъ.
-- Попробуй! отвѣчалъ маркизъ съ презрѣньемъ и сѣлъ снова за столъ.
Гуго возвращался въ Тестеру, какъ помѣшанный. Жилы у него надулись, виски бились, въ головѣ раздавался звонъ. Онъ спрашивалъ себя, неужели все это было съ нимъ въ самомъ дѣлѣ: эта встрѣча, брань, борьба, розги?... Онъ весь вздрагивалъ и крики бѣшенства вырывались у него изъ груди. Коклико тащился кое-какъ, вслѣдъ за нимъ.
Когда Гуго прошелъ уже мимо послѣднихъ домовъ деревни, онъ услышалъ за собою шаги бѣжавшаго человѣка. Онъ обернулся и узналъ араба; бѣлый бурнусъ его развѣвался по вѣтру; онъ скоро догналъ Гуго и, положивъ руку ему на плечо, сказалъ ему:
-- Ты былъ храбръ, будь теперь и терпѣливъ. Терпѣнье -- это червь, подтачивающій корни дуба, это капля воды, пробивающая скалу.
Онъ снялъ свою руку съ плеча Гуго и бросился назадъ, завернувшись въ широкія складки своего бурнуса.
Агриппа первый увидѣлъ Гуго и былъ испуганъ выраженіемъ отчаянія на его лицѣ; прежде, чѣмъ онъ раскрылъ ротъ, Гуго сказалъ ему:
-- Оставь меня, я прежде хочу говорить съ матушкой.
Онъ побѣжалъ къ ней въ комнату. Графиня ахнула, взглянувъ на него: предъ ней стоялъ графъ Гедеонъ, какимъ онъ бывалъ въ минуты сильнаго гнѣва. Гуго бросился къ ней и хриплымъ голосомъ, безъ слезъ, съ глухимъ бѣшенствомъ разсказалъ ей все, что случилось въ гостинницѣ Красной Лисицы, споръ, борьбу, удары и обморокъ свой, заключившій сѣченье.
Графиня де Монтестрюкъ страшно поблѣднѣла. Она схватила сына за руку и спросила:
-- Ты отмстишь за себя?
-- О! да, клянусь вамъ!
-- Не клянись! я это вижу по твоимъ глазамъ... но -- подожди!...
Это слово, напомнившее ему слово Кадура, заставило Гуго подскочить на мѣстъ.
-- Ждать!... когда тамъ наверху есть десятокъ шпагъ, не считая той, которая виситъ въ головахъ моей кровати и покрыта пятнами крови по самую рукоятку!
-- Подожди, говорю я тебѣ: месть -- такое кушанье, которое надо ѣсть холоднымъ.
Графиня положила руку на голову сына, подумала съ минуту и продолжала:
-- У тебя течетъ въ жилахъ благородная крови слѣдовательно, ты долженъ мстить со шпагой въ рукѣ, это ясно. Но ты не долженъ пасть въ этомъ поединкѣ первымъ! Что сталось бы со мной, еслибъ онъ убилъ тебя, этотъ маркизъ? онъ взялъ бы у меня еще сына послѣ замка!! нѣтъ!... нѣтъ!... Но еслибы и ты всадилъ ему шпагу въ грудь, и этого было бы еще мало!... Гдѣ же было бы страданье, гдѣ-жъ было бы униженье?... Что ты самъ перенесъ, надо, чтобъ и онъ перенесъ это же самое и такимъ же точно образомъ.
-- Но какъ же это сдѣлать?
-- Случай хоть и хромаетъ, но все-таки приходитъ!... Когда человѣкъ съ твоимъ именемъ получаетъ благодѣяніе, онъ воздаетъ за него сторицей; когда онъ получаетъ оскорбленіе, онъ возвращаетъ его вчетверо!... Нѣсколько мѣсяцевъ позднѣе или раньше, что-жъ это значитъ? Карауль, ищи; своимъ терпѣньемъ ты еще докажешь, что у тебя воля и долгая, и упорная... Готовься... не отдавай ничего случаю... думай только о томъ, какъ бы побѣдить... И знаешь-ли, почему я говорю тебѣ съ такой суровостью, сынъ мой? Потому, что ты носишь имя, у котораго нѣтъ другаго представителя и защитника, кромѣ тебя, и ты одинъ отвѣчаешь за это имя; потому, что твой долгъ -- передать его безъ пятна тѣмъ, кто родится отъ тебя, такимъ точно, какимъ ты получилъ его отъ своего отца, умершаго со шпагой въ рукѣ, потому, что ты только еще вступаешь въ жизнь и дурно бы вступилъ въ нее, еслибъ не отмстилъ тому, кто нанесъ тебѣ смертельное оскорбленіе... Надо, чтобы по первому же твоему удару всѣ узнали, отъ какой крови ты происходишь... Да! моимъ голосомъ говоритъ тебѣ духъ отца твоего... Повинуйся ему... Маркизъ этотъ, говорятъ, опасный человѣкъ... надо, значитъ, чтобы рука твоя пріучилась еще лучше владѣть шпагой, надо изучить всѣ уловки... Ищи средствъ, составляй планъ; а когда прійдетъ часъ, когда ты будешь увѣренъ, что онъ у тебя въ рукахъ, -- тогда вскочи и порази!
Изъ всего страшнаго отчаянья, подавлявшаго Гуго еще за минуту, на лицѣ у него осталась только синеватая блѣдность, да сверкающая молнія въ глазахъ. Волненіе улеглось въ немъ окончательно.
-- Вы будете довольны мной, матушка, сказалъ онъ: я буду ждать и поражу.