В городском саду было оживленно и весело. Дети составили круг и плыли в спокойном хороводе. Девочка-запевало была полная, не по летам развитая. В обтянутом платье, вздрагивая бедрами, вела она круг, распоряжалась всем и кокетливо поводила все понимающим взором, особенно заглядываясь на пожилых мужчин.
Костя с отвращением посмотрел на девчонку и прошел дальше по аллее.
А вон мелькает и "пиллеристка".
Какая радость. Он ей все скажет сейчас. Откроет душу.
"Пиллеристка" была строга и суха.
-- Я пришла, потому... потому что вы меня просили. Но я не хотела. Я про вас слышала очень много скверного.
Костя, виноватый и смущенный, пошел рядом, стараясь пройти в аллею потемней.
-- Да, -- бормотал он, -- и вот меня сегодня исключили...
"Пиллеристка" остановилась.
-- Исключили?
-- Да, -- твердо ответил Костя, -- и мне теперь ничего не остается делать, как броситься с мола.
-- Сядем, -- сказала девушка, помолчав.
Костя сел рядом с ней. Ему так хотелось поближе сесть к девушке, коснуться ее тонкого плечика, ощутить на своем лице трепетанье локона ее каштановых волос... Обнять... Нет -- он не смел бы обнять...
-- Как вас зовут? -- спросил он ее наконец.
-- Марийка...
-- Марийка, Марийка!..
Костя посмотрел на нее робким взглядом и видит:
Длинные ресницы трепещут. Закрывают большие, большие глаза, а глаза не слушают ресниц и смотрят вперед, круглые, странные, горящие.
-- Марийка, простите меня. Дайте мне якорь. Я весь день думаю об этом сегодня.
Марийка повела плечом, вздрогнула.
-- Отчего вы такой нехороший?..
Костя сказал:
-- Если бы вы знали, как я хочу быть хорошим...
-- Неправда. Моя тетя Анна Васильевна бывает у ваших в соборном доме. И она говорила, как вы мучите отца и мать... Не ночуете дома... Убегаете... Откуда-то достаете деньги... Дома у вас плачут... А теперь исключили...
И Марийка повернула к нему свое побледневшее личико и по побледневшему личику струятся слезки, маленькие, дробные, как капли осеннего дождя...
-- Все это правда, -- отвечает Костя. -- Но ведь меня никто не любил.
-- Даже отец и мать?
Костя чувствует, что солгал, но ему не хочется оставить позицию, возбуждающую жалость.
-- Меня не любили в гимназии... У меня нет товарищей. Нет друзей...
Марийка молчит. Видно, борется. Что-то хочет сказать. Но сдерживается. И опять наступило надолго молчание...
А Костя успокоился и, жадно глядя, на ее тонкие плечики и крохотную, еле-еле видную грудь, осторожно придвинулся к ней и зашептал.
-- Если бы вы знали все, если бы вы знали все, Марийка...
Девушка не посторонилась, а еще плотнее прижалась к нему. Так жалко его, бедного. Он страдает... Надо его утешить...
А Костя, возбуждаясь этой близостью и горя все больше, шептал ей:
-- Везде гадость, Марийка, везде люди скверные. Учителя, -- так это мерзость. В гимназии у вас преподают идиоты без сердца... Дома у меня никого, никого... Родители? Так они старые... А я один... Если бы вы, Марийка, помогли мне...
И Костя жадно обнимает ее за талию и крепко привлекает к себе, и уже ищет привычным движением губ ее губы и слышит ароматный запах ее уст...
Но резкое движение, -- и Марийка уже на ногах.
-- Как вы смеете?
Звенит тоненький серебряный голосок. Дрожит в нем гнев и злоба. И оглушенный сидит Костя, не понимая, что случилось...
-- Марийка... Марийка...
-- Молчите, гадость вы этакая... Как вы смели меня трогать?..
Костя встает.
-- Не смейте, садитесь.
Костя покорно садится.
-- Но что я сделал? -- шепчет он.
-- Что сделали?! Как вы смеете меня трогать!
Она смотрит воспаленным пытливым взором, наклонившись к нему, и искривив лицо в гримасе отвращения.
-- Понимаете, вы мне противны... Мне противно физическое прикосновение мужчины...
И Марийка с той же гримасой отвращения бежит по саду быстрыми, мелкими шагами и скрывается среди теней деревьев...
Костя сидит, как у края пропасти.
И решает, что теперь уже поздно; что теперь пора шагнуть в нее...