Не правда-ли странное явленіе у писателя, съ такимъ, казалось бы, жаркимъ темпераментомъ южанина, обласканнаго солнцемъ, обвѣяннаго народной поэзіей Польши и Малороссіи?
А между тѣмъ этотъ любопытный фактъ предъ глазами...
Мы отчасти его объяснили вьине, говоря объ аскетическомъ вліяніи народническаго догмата о личномъ подвигѣ. Несомѣнно, этотъ догматъ сразу смолоду же поставилъ предъ Короленко всѣ вопросы любви въ опредѣленныя шоры, замкнулъ кругъ чувствъ въ слѣпое однолюбіе и сдѣлалъ добродѣтель стражемъ съ мечомъ въ рукахъ противъ всякихъ искушеній и соблазновъ.
Вліяніе догмата, конечно, было. Но вѣдь для этого и нужна была почва, и такой почвой надо считать отсутствіе достаточнаго темперамента, что и повело и къ аскетизму, и къ отсутствію въ полѣ зрѣнія женщины, и къ преобладанію добродѣтелей, и къ общеласковому отношенію къ людямъ и жъ переоцѣнкѣ людей.
Это отсутствіе темперамента въ связи съ публицистическими особенностями литературной дѣятельности В. Г. Короленко повело къ нѣкоторымъ недоразумѣніямъ въ нашей критикѣ.
Такъ, напримѣръ, ІО. Айхенвальдъ, давшій мастерскій портретъ В. Г. Короленко, въ то же время построилъ чуть-ли не обвинительный актъ противъ него, какъ художника, обвиняя его во многихъ грѣхахъ. Для критика въ Короленжѣ "неутомимая гуманность" "слишкомъ явна и настойчива". Она заглушаетъ болѣе "мужественные тоны и не оставляетъ мѣста для художественной объективности". Вмѣсто проникновенія въ чужую душу Короленко показываетъ свою собственную. Короленко повиненъ въ своеобразномъ эгоизмѣ. Въ немъ много узко-человѣческаго. Онъ не знаетъ трагедіи одиночества и т. д.
Но вѣдь всѣ эта обвиненія построены на томъ предположеніи, что Короленко безспорный чистѣйшей воды художникъ -- и только. Если бы это было такъ, то всѣ эти критическія замѣчанія были бы справедливы или имѣли бы вообще право быть высказанными. Но разъ все основное въ Короленко отъ публицистики, то происходитъ, очевидно, недоразумѣніе, и обвинительный актъ г. Айхенвальда "не стоитъ на собственныхъ ногахъ".
И мнѣ представляются гораздо интереснѣе и содержательнѣе тѣ замѣчанія, которыя сдѣлали образованныя англичанки -- въ томъ числѣ переводчица произведеній Короленко -- лично самому автору по поводу нѣкоторыхъ особенностей его письма.
Дѣло происходило въ Лондонѣ, гдѣ В. Г. Короленко вмѣстѣ съ С. Д. Протопоповымъ былъ проѣздомъ въ Чикаго на. всемірную выставку {Передаю эпизодъ со словъ С. Д. Протопопова.}.
Англичанки, горячо бесѣдовавшія съ Короленко объ его произведеніяхъ, между прочимъ, пылко напали на автора "Слѣпого Музыканта" за его странное отношеніе къ музыкальнымъ инструментамъ.
-- Вы защищаете какую-то глупую первобытную дудку. Іохимъ вырѣзываетъ ее чортъ знаетъ изъ чего и чортъ знаетъ, что пиликаетъ на ней. И слѣпой покоряется. Возможна конкуренція съ роялью! И вы позволяете ничтожной невѣжественной дудкѣ торжествовать надъ классическимъ музыкальнымъ интрументомъ!..
А по поводу "Сна Макара" англичанки тоже брюзжали:
-- Помилуйте, почему вы защищаете дикаря, ставите его на какую-то высоту, дѣлаете его привлекательнымъ человѣкомъ, когда онъ только дикарь, котораго нужно учить, подымать, воспитывать? А вы его раскрашиваете привлекательно.
Это интересная тема. Англичанки, дѣти вѣковой культуры, стояли на своей почвѣ, трезвой, дѣловой, чуждой романтизма и чуждой вамъ.
Но вѣдь онѣ правы со своей стороны.
Впрочемъ, это такой громадный вопросъ о русскомъ романтизмѣ, о русскомъ отношеніи къ младшему брату, о любви къ людямъ и проч.,-- что не говорить, а писать цѣлые трактаты надо на эту тему.
Но замѣчаніе англичанокъ, конечно, въ высшей степени интересно. И мы его приводимъ здѣсь, какъ любопытный литературный фактъ.