XI.

Выборы волостныхъ судей.

-- Петровичъ!-- взываю я почти каждое воскресенье между тремя и четырьмя часами по-полудни:-- сажай судей.

Это значитъ, что старостъ я отпустилъ, просителей всѣхъ удовлетворилъ и теперь намѣреваюсь приступить къ отправленію правосудія. Петровичъ -- отставной солдатъ, семидесяти пяти лѣтъ отъ роду, но бодрый и свѣжій, съ зычнымъ голосомъ и представительною наружностью; онъ -- сторожъ при волостномъ правленіи, получаетъ шесть рублей жалованья въ мѣсяцъ; въ будни -- вставляетъ свѣчи въ подсвѣчники, "соблюдаетъ" сидящихъ въ арестантской и спитъ по ночамъ на денежномъ сундукѣ правленія; по воскресеньямъ же его главная обязанность заключается въ извлеченіи, по мѣрѣ надобности, изъ "Центральной Бѣлой Харчевни" то старшины, то судей, то тяжущихся... Ахъ, эта "Бѣлая Харчевня"! Сколько она мнѣ крови испортила за эти три года!.. Расположена она какъ разъ напротивъ волости, саженяхъ въ двадцати отъ нея (есть законъ, что кабаки не могутъ быть ближе 40 саж. отъ волости, а бѣлыя харчевни, т. е. тѣ же кабаки, но съ продажей горячаго чая -- это ничего). Флаги надъ ней такъ весело полощутся, а въ открытыя двери несется такой заманчивый гулъ, что рѣдкій посѣтитель волости утерпитъ не заглянуть и въ "Харчевню", считая ее какимъ-то необходимымъ дополненіемъ къ волостному правленію. Просовывается, напримѣръ, ко мнѣ въ дверь канцеляріи чья-нибудь кудластая голова и спрашиваетъ:

-- Яковъ Иваныча нѣтъ тута?

-- Нѣту,-- отвѣчаешь съ сердцемъ, потому что приходится въ это утро въ десятый разъ отвѣчать на подобный вопросъ. Посѣтитель, ничего больше не разспрашивая, твердыми стопами направляется въ "Центральную" и, пробывъ тамъ болѣе или менѣе долгое время, возвращается уже съ румянцемъ на лицѣ, предшествуемый обезпокоеннымъ старшиной, который, торопясь, открываетъ денежный сундукъ, вынимаетъ требуемую гербовую марку или паспортъ и вновь спѣшитъ въ "Центральную", гдѣ такъ внезапно была прервана его дружеская съ кѣмъ-нибудь бесѣда... И такъ ежедневно, по десяти и болѣе разъ. По воскресеньямъ же "Харчевня" рѣшительно отравляетъ мое существованіе...

-- Петровичъ! гдѣ Петровичъ?-- взываю я во всю глотку до тѣхъ поръ, пока кто-либо изъ десятскихъ не сжалится надо мной и не объяснитъ, что "Петровичъ въ трактирѣ-съ".

-- Бѣги скорѣй, тащи его сюда, да и судей захвати.

Я очень боюсь, чтобы Петровичъ не напился, потому что онъ незамѣнимъ въ роли судебнаго пристава для вызыванія тяжущихся и свидѣтелей и водворенія между ними порядка. Онъ такъ зычно покрикиваетъ, такъ энергично поворачиваетъ и выпроваживаетъ изъ комнаты какого-нибудь забредшаго "на огонекъ" пьянчужку, что публика боится его гораздо больше, чѣмъ самого старшины. Вообще, Петровичъ -- рѣдкій и крайне симпатичный типъ стараго служаки, всѣмъ существомъ своимъ преданнаго начальству... Миръ праху его, этого вѣрнаго слуги, нашедшаго разъ пачку съ деньгами до пяти сотъ рублей, забытую старшиною на столѣ, и возвратившаго ее безъ всякаго промедленія: за этотъ подвигъ онъ получилъ отъ старшины рубль серебра... Исполнителенъ онъ былъ замѣчательно, бывало, скажешь ему: "пришли мнѣ завтра въ 4 1/2 часа утра лошадей на квартиру",-- и ужъ вполнѣ увѣренъ, что лошади ни на пять минутъ не опоздаютъ, ни на четверть часа ранѣе назначеннаго срока не пріѣдутъ... Былъ однажды на судѣ такой случай: тягались два мужика о запроданной лошади; свидѣтелемъ у одного изъ тяжущихся былъ священникъ изъ сосѣдняго села, который очень тянулъ руку своего кліента и даже съ азартомъ наскакивалъ на судей, покрикивая такъ: "да чего вы думаете,-- тутъ и думать нечего! Пишите прямо: отказать" и проч. Между тѣмъ я замѣтилъ, что дѣло попова кліента неправое, да и судьи, хотя поддакивали "батюшкѣ", но тоже что-то мялись; необходимо было имъ дать поговорить между собой,-- но никакъ не въ присутствіи полуначальственнаго лица, т.-е. священника. Поэтому я, по обыкновенію, предложилъ всѣмъ присутствующимъ оставить комнату, "такъ какъ судьи будутъ совѣщаться". Всѣ вышли, кромѣ священника, преважно разсѣвшагося на диванѣ, съ видимымъ намѣреніемъ производить "давленіе" на судей.

-- Батюшка,-- говорю я ему:-- предложеніе мое -- на время удалиться изъ этой комнаты -- относилось къ вамъ въ той же степени, какъ и ко всѣмъ прочимъ.

-- А вы что-жъ не уходите?-- придирчиво спрашиваетъ онъ меня.

-- Моя обязанность быть здѣсь въ качествѣ секретаря суда. Постороннимъ же здѣсь нѣтъ мѣста.

-- Я уйду только въ томъ случаѣ, если и вы уйдете,-- настойчиво твердитъ расходившійся пастырь.

-- Петровичъ,-- говорю я,-- попроси батюшку оставить эту комнату.

Несмотря на свою набожность и полное уваженіе къ духовенству, Петровичъ мигомъ подскочилъ къ священнику и, взявъ его легонько за рукавъ рясы, вѣжливо, но настойчиво просилъ удалиться, тотъ, во избѣжаніе пущаго скандала, покорился... Я потомъ спрашивалъ Петровича, какъ это онъ рѣшился вывести священника?-- "Мнѣ покойный предводитель Сифоновъ говорилъ,-- отвѣчалъ онъ: старикъ, ты знай только старшину, да писаря,-- ихъ только и слушайся, а становые, урядники и прочая шушера -- для тебя не начальники. Вотъ я теперь и знаю: что старшина, или писарь сказалъ, такъ тому и быть. Онъ, батюшка-то, у себя въ церкви хозяйствуй, а здѣсь онъ не хозяинъ"... Такъ вотъ каковъ былъ Петровичъ.

Возвращаюсь къ прерванному разсказу. Десятскій бѣжитъ въ харчевню, но судей безпокоить не рѣшается, а приглашаетъ только "дяденьку Петровича" -- такъ всѣ его называютъ -- "сходить къ писарю"-. Этотъ послѣдній на полусловѣ обрываетъ рѣчь и мгновенно является въ дверяхъ канцеляріи, вопрошая: что прикажете?

-- Ты, другъ мой, который счетомъ шкаликъ пропустилъ?.. Только говори по совѣсти!

-- Врать не буду, H. М.,-- четвертый.

-- Ну, это ничего; только больше до конца суда -- ни-ни!.. Зови же судей.

-- Слушаю-съ.

Онъ дѣлаетъ на лѣво кругомъ и бѣглымъ шагомъ отправляется въ харчевню... Жду пять, десять минутъ,-- наконецъ, появляются и судьи.

-- Ужъ вы простите великодушно, H. М.,-- признаться, чайкомъ съ морозу побаловались. Морозецъ нынѣ важный, благодаря Создателю!

-- Добраго здоровьица, H. М., съ праздникомъ-съ! Все-ли по добру себѣ, по здорову?

-- Слава Богу, благодарю... Садитесь, пожалуйста, пора начинать, а то поздно засидимся: ныньче восемнадцать дѣлъ.

-- Господи, Создатель Милосердый! Да откуда-жъ ихъ такая пропасть?.. Нѣтъ, вы ужъ насъ не держите, H. М., выпустите поскорѣе: нельзя ли кой-какія до будущаго воскресенья отложить?..

-- Къ будущему воскресенью опять наберется десятка два дѣлъ,-- ужъ сейчасъ семь жалобъ новыхъ записано. Садитесь, начнемъ поскорѣе, чего народъ зря держать...

Крестясь и покряхтывая, залѣзаютъ судьи на свои мѣста, позади длиннаго стола, покрытаго зеленымъ сукномъ. Ихъ четверо. Но позвольте мнѣ сначала разсказать, кто сейчасъ сидитъ со мной за этимъ судейскимъ столомъ, и какимъ путемъ они достигли высокаго званія народныхъ судей.

На самомъ дальнемъ концѣ стола, противъ того мѣста, гдѣ обыкновенно стоятъ тяжущіеся, сидитъ Петръ Колесовъ, мужикъ изъ средне-состоятельнаго дома, лѣтъ около сорока, живой и юркій, любящій вести допросы и ежеминутно перебивающій какъ свидѣтелей, такъ и тяжущихся своими восклицаніями и замѣчаніями. Колесовъ всегда съ живѣйшимъ интересомъ слушаетъ дѣло, задаетъ вопросы очень остроумные, хотя подчасъ къ дѣлу не относящіеся, а имѣщіе только цѣлью уяснить лично Колесову какое-нибудь непонятное ему побочное обстоятельство, о которомъ кто-либо упомянулъ на судѣ. Когда дѣло доходитъ до постановки рѣшенія, то онъ всегда первый предлагаетъ что-нибудь, но зачастую отказывается отъ своего мнѣнія подъ вліяніемъ разсужденій сосѣда, Дениса Черныхъ. Денисъ, безспорно, мужикъ умный, разсудительный; несмотря на свои 60 лѣтъ, онъ еще крѣпокъ и не покидаетъ сохи, хотя у него трое взрослыхъ сыновей. Говоритъ Денисъ мало, слушаетъ тяжущихся, опустивъ глаза въ землю и сохраняя безстрастное выраженіе лица, онъ, несомнѣнно, предсѣдатель нашего суда, хотя такой должности, въ дѣйствительности, и нѣтъ; но его авторитетъ настолько великъ, что при постановкѣ рѣшенія очень рѣдкіе осмѣливаются перечить ему. Колесовъ уступаетъ ему охотно, хотя и позволяетъ себѣ иногда задать нѣсколько вопросовъ или хотя бы сдѣлать нѣсколько восклицаній, долженствующихъ выразить его удивленіе и сомнѣніе. Совершенно иначе относится къ Черныхъ другой его сосѣдъ, Василій Пузанкинъ или, какъ его по просту называютъ, лишь только онъ выйдетъ изъ-за судейскаго стола,-- Васька Голопузъ. Этотъ Васька -- типъ деревенскаго прохвоста, на все готоваго за рубль или за полштофъ водки; въ судьи онъ попалъ благодаря поддержкѣ подобныхъ ему, которымъ онъ "стравилъ" рубля полтора на водку,-- и вотъ теперь онъ старается "вернуть свое". Онъ совершенно продаженъ; съ упорствомъ, достойнымъ лучшей участи, отстаиваетъ онъ кругомъ неправаго, если этотъ неправый посулилъ ему могорычъ; онъ со злостью уступаетъ только соединеннымъ усиліямъ Дениса и Петра, подкрѣпляемымъ и моимъ писарскимъ авторитетомъ,-- и часто имѣетъ нахальство, уступивъ, приговаривать: "смотрите, дѣло ваше; человѣка, извѣстно, не долго обидѣть... А нужно такъ, чтобы, то есть, по правдѣ"... Въ эти минуты великолѣпенъ Черныхъ, бросающій на озлобленнаго взяточника мрачно-презрительные взгляды; подъ вліяніемъ этихъ взглядовъ, причитанія Васьки становятся все тише и тише и наконецъ переходятъ въ невнятный шопотъ про себя. На судъ Васька является всегда нѣсколько зарумянившимся отъ трехъ, четырехъ выпитыхъ "въ задатокъ" стаканчиковъ; выпить сверхъ этого онъ не рѣшается до суда -- съ того времени, какъ я однажды потребовалъ, чтобы онъ вышелъ изъ-за судейскаго стола, такъ какъ онъ былъ окончательно пьянъ; Васька было запротестовалъ, не желая оставлять теплаго мѣстечка, но я объявилъ, что не буду продолжать дѣла и покину судейскую комнату на все то время, покуда тамъ будетъ засѣдать пьяный Васька. Это подѣйствовало: онъ вышелъ изъ за стола и впослѣдствіи остерегался уже "перепускать" лишній стаканчикъ, изъ боязни вновь осрамиться; за то, по окончаніи судовъ, Пузанкинъ переставалъ стѣсняться и напивался съ тяжущимися до положенія ризъ. Любопытнѣе всего, что его угощали даже тѣ изъ судившихся, которые, несмотря на его заступничество въ судѣ, проигрывали тяжбы; дѣлалось это изъ благодарности за подмогу: все-таки, молъ, старался человѣкъ, а и такъ сказать надо,-- можетъ быть, и хуже безъ него было бы... Но большею частью Васька доилъ имѣющихъ еще только судиться въ будущемъ, застращивая однихъ и суля другимъ всякую благодать, а зачастую не стѣснялся выпить и съ противной стороны стаканчикъ-другой, при чемъ склонялъ ее на мировую съ уступкою, стращая всякими ужасами... Словомъ, это былъ въ полномъ смыслѣ негодяй.

Четвертый судья, Ѳедька-ямщикъ, былъ дѣйствительно ямщикомъ и попалъ въ судьи именно потому, что онъ былъ ямщикъ. Свою судейскую обязанность онъ отправлялъ, какъ натуральную повинность; во время дѣлопроизводства обыкновенно дремалъ, во всемъ соглашался съ мнѣніемъ большинства, по нѣскольку разъ мѣняя свои рѣшенія, и думалъ только объ одномъ, какъ бы скорѣе отпустили его "ко двору". Это онъ-то всегда и проситъ меня передъ началомъ засѣданія,-- нельзя ли нѣсколько дѣлъ отложить до другого раза? Такимъ образомъ, Ѳедька сидѣлъ только для счета, никакого вліянія на ходъ дѣла не оказывая.

И вотъ за однимъ столомъ сидятъ такія разнохарактерныя личности, каковы Петруха Колесовъ и Ѳедька-ямщикъ, Денисъ Черныхъ и Васька Голопузъ. Какъ же они попали сюда, кто и какъ уполномочилъ ихъ отправлять функціи народнаго правосудія?

Начало января мѣсяца; большая комната сборни при волостномъ правленіи биткомъ набита выборными на волостной сходъ, явившимися для составленія смѣты волостныхъ расходовъ на начинающійся годъ и для производства выборовъ двѣнадцати волостныхъ судей, полномочія которыхъ простираются также на одинъ годъ. Смѣту уже составили, жалованье всѣмъ назначили, при чемъ выторговали съ волостныхъ ямщиковъ ведро, со сторожа и съ десятскаго (которымъ положили -- первому шесть и второму -- четыре рубля въ мѣсяцъ) -- по четверти, да отъ старшины,-- коли его милость будетъ,-- ожидается полуведерка. Такимъ образомъ, въ перспективѣ имѣется два ведра водки, т.-е. по полтора шкалика на человѣка, потому что собравшихся всего около ста сорока душъ. Понятно, что всѣ горятъ нетерпѣніемъ приступить къ даровому угощенію и поэтому съ явнымъ неудовольствіемъ выслушиваютъ мое предложеніе избрать изъ своей среды двѣнадцать человѣкъ на должность волостныхъ судей. Слышится даже нѣсколько восклицаній: "да чего тамъ выбирать, назначай кого-нибудь, все равно отходятъ!" но восклицанія эти все-таки подавляются крикомъ большинства: "нѣтъ, такъ нельзя,-- дѣлать нечего, надо по закону! Ужъ мы сами назначимъ, какъ допрежь было!.."

-- Ну, такъ выбирайте, господа, кого желаете?-- повторяю я.

-- Да вы разложите по душамъ, много ли на каждое общества приходится судей-то?

-- Это не по закону будетъ, господа; надо, чтобы весь сходъ производилъ выборы, а не каждое общество отдѣльно.

-- Да изъ кого же, лѣшій ихъ возьми, будемъ выбирать-то, коли примѣромъ сказать -- Никольскіе никого изъ нашихъ не знаютъ, а мы Никольскихъ впервое въ глаза видимъ? Кабы всѣ изъ одного села были, ну тамъ другъ дружку все-таки знаемъ, а тутъ за пятнадцать-то верстъ поселки наши лежатъ,-- намъ никогда и бывать-то у нихъ не приходилось!..

-- Все это такъ, господа, но я не могу раскладку судейской повинности по душамъ дѣлать, мнѣ законъ этого не разрѣшаетъ.

-- Дозвольте намъ выйти, пообдуетъ насъ маленько вѣтеркомъ-то, а то дюже ужъ запотѣли... Выходи, ребята, на улицу, тамъ столкуемся!..

Толпа выходитъ на "вѣтерокъ", но нѣсколько человѣкъ, въ числѣ коихъ знакомые уже намъ Иванъ Моисеевичъ, Парфенъ, Петръ Колесовъ и другіе, забѣгаютъ предварительно въ канцелярію, гдѣ сидитъ мой помощникъ, и просятъ его сдѣлать неофиціальную раскладку -- по многу ли судей на каждое общество приходится соотвѣтственно числу его ревизскихъ душъ. Оказывается, что изъ Кочетова должно быть выбрано четыре человѣка, изъ Никольскаго двое, изъ Осиновки двое, изъ Надгорнаго и Троицкаго {Кстати, считаю долгомъ замѣтить, что всѣ названія мѣстъ и имена лицъ, которыя приведены въ этихъ очеркахъ,-- вымышлены.} вмѣстѣ -- одинъ, и т. д. Справлявшіеся выходятъ къ ожидающей ихъ у крыльца толпѣ, которой и передаютъ результатъ раскладки; тогда общая толпа распадается на кучки односельчанъ, и начинаются оживленные толки. Я прислушиваюсь къ тому, что происходитъ въ самой многочисленной группѣ, состоящей изъ представителей села Кочетова.

-- Такъ какъ же мы надумаемся теперь дѣлать-то, господа?-- ведетъ пренія Иванъ Моисеичъ.-- Давайте двоихъ изъ нашего прихода выберемъ, а двоихъ изъ энтаго, чтобы поровну было.

-- Ладно, валяй...

-- У насъ, я думаю, Петруху Колесова можно, да Прохора Дубоваго... Ладно, что ли будетъ!

-- Чего лучше!.. Отходятъ!.. Валяй теперь, ребята, своихъ!

-- У насъ Гаврикова Илюху, да Ваську Пузанкина!-- авторитетно заявляетъ Парфенъ.

-- На кой лядъ Пузанкина-то?..-- восклицаетъ одинъ скептикъ.

-- Какъ на кой лядъ? Да чѣмъ же онъ хуже другихъ-то?..

-- Да я, то-ись, къ слову.

-- Къ слову?.. Нѣтъ, ты мнѣ скажи, чѣмъ онъ плохъ?... Не сумѣетъ нѣшто разсудить, думаешь?.. Да онъ лучше твоего разсудитъ, небось!..

-- Да я ничего, я только то-ись про себя мекаю... А ну-те къ ляду, отвяжись ты совсѣмъ!-- внезапно озлобляется скептикъ.

-- Ваську, Ваську Пузанкина!-- поддерживаютъ Парфена человѣкъ пять сторонниковъ Пузанкина, только-что распившихъ три полштофа на его, Пузанкина, счетъ.

Иванъ Моисеичъ безмолвствуетъ. Онъ свое дѣло сдѣлалъ, своихъ двухъ кандидатовъ (Колесовъ ему сватъ, а Дубовый -- пріятель сосѣдъ) провелъ, а до другихъ ему дѣла нѣтъ... Но тутъ мое вниманіе отвлекается другой группой избирателей.

-- Конаться, вотъ что! Иначе никакъ нельзя...

-- И чудакъ же ты, братецъ мой!.. Вѣдь прошлымъ годомъ нашъ надгоренскій Тимоха отходилъ, теперь вашему троицкому чередъ...

-- Ладно, толкуй Захаръ съ бабой!.. А позапрошлымъ годомъ опять-таки нашъ Андрюха ходилъ?.. А душъ-то у васъ сто сорокъ, а у насъ сто пятнадцать,-- вотъ и нѣтъ никакого расчета намъ съ вами наравнѣ чередоваться: душъ-то у васъ побольше...

-- Ну, шутъ съ тобой, конайся коли такъ!...

-- Живетъ! Такъ на слѣдующій годъ опять вашъ надгоренскій будетъ, а нонѣ кому достанется?..Такъ, что ли, старички?..

-- Такъ, такъ!.. Кому жъ конаться?..

-- Ну, у насъ опричь тебя, Фролушка, некому быть,-- ты здѣсь одинъ отъ трехъ душъ. Конайся ты! А у васъ кто будетъ?

-- Да у насъ вотъ Игнатъ Мартынычъ.

-- Эхъ, сватъ, лучше бы ужъ тебѣ: старъ я сталъ, пора бы и на покой.

-- Вотъ-та! Намъ стариковъ-то и надо, которые насъ бы уму-разуму по старински учили... Такъ-то. Походишь, небось, не умрешь!.. А умрешь, все почетнѣе поминать будутъ! Судьей былъ, скажутъ... хо-хо!..

-- Охъ, не хотѣлось бы мнѣ!..-- продолжалъ упираться старикъ, но, легонько подталкиваемый сзади сватомъ, придвигается къ кандидату "противной партіи", Фролушкѣ и берется съ нимъ за кнутовище: чья рука придется, при послѣдовательномъ перемѣщеніи ихъ, къ противоположному концу кнутовища,-- тотъ, значитъ, и судья... Судьба оказалась милостива на этотъ разъ къ Игнату Мартынычу и опредѣлила въ судьи Фролушку, развеселаго малаго лѣтъ тридцати-трехъ, четырехъ.

А вотъ и еще одна группа, привлекшая мое вниманіе.

-- Ѳедя, а Ѳедя, да что тѣ стоитъ, не упрямься,-- выручи ты насъ, сдѣлай милость!..

Оказывается, что очередь выставить судью пала на селеніе Хуторки, отстоящее отъ Кочетова на 30 верстъ; это выселки изъ села Гладкаго, которое во время VIII ревизіи получило прирѣзку на излишнее количество душъ въ отдѣльномъ участкѣ, потому что по близости свободныхъ казенныхъ земель уже не было. Но Хуторки, хотя и составляютъ отдѣльное, самостоятельное селеніе и даже избираютъ своего старосту, все-таки остались причисленными къ кочетовской волости, потому что владѣнная запись на землю у нихъ общая съ метрополіей -- селомъ Гладкимъ, отсюда крайне отяготительная обязанность для хуторянъ -- ѣздить въ Кочетово на суды, сходы и проч. Они нанимаютъ особаго ямщика, Ѳедьку, платя ему 90 р. въ годъ, чтобы онъ доставлялъ по воскресеньямъ старосту въ волость и отвозилъ бы его обратно, теперь же, когда до хуторянъ дошла очередь "выставить своего судью", они и пришли въ крайнее затрудненіе, потому что никто изъ четырехъ выборныхъ не хочетъ каждое воскресенье дѣлать прогулку въ 60 верстъ. Просили они кочетовскихъ ослобонить ихъ, взять на себя лишнюю судейскую должность, да тѣ заломили ведро водки, а они давали только четверть... Ну, насмѣялись надъ ними только: "ладно, отх о дите, разжирѣли тамъ, сидя въ углу-то! А вы вотъ съ наше походите-ка"!..

-- Да что, ребята, думаю я,-- говоритъ одинъ изъ выборныхъ,-- Ѳедькѣ все равно кажинное воскресенье забиваться сюда со старостой, такъ его и выберемъ въ судьи. Онъ посидитъ, посидитъ, да и отходитъ такъ-то, Господи благослови.

Нужно сказать, что Ѳедька попалъ и въ выборные на волостной сходъ на томъ же основаніи, т.-е. что ему ужъ все равно забиваться въ волость съ старостой, такъ и въ выборныхъ, молъ, за одно отходитъ.

Всѣ отлично понимали, что Ѳедька ни на какую общественную должность, кромѣ старостинаго ямщика, не годится, потому что Богъ его умомъ обидѣлъ, не говоря ужъ про то, что онъ до страсти жаденъ на вино, но стремленіе съэкономить одного человѣка при отбываніи общественной повинности натолкнуло хуторской міръ на мысль сдѣлать Ѳедьку однимъ изъ своихъ представителей. Ѳедька, послѣ легкаго протеста, получивъ полштофъ мірского вина, согласился принять на себя обязанности выборнаго на волостной сходъ, такъ какъ всѣ обязанности могли заключаться лишь въ томъ, чтобы при перекличкѣ на сходѣ онъ сказалъ бы "здѣсь", а потомъ до самой минуты отъѣзда онъ могъ уже безпрепятственно хранить глубокое молчаніе и дремать, прислонившись спиной къ жарко-натопленной печкѣ. Но перспектива судейскихъ обязанностей испугала Ѳедьку, и онъ энергично сталъ открещиваться отъ сдѣланнаго ему предложенія.

-- Да что вы, почтенные, помилуйте, какой же я судья! Опять мнѣ за лошадью присматривать надо, а тамъ сиди за столомъ... Нѣтъ, ужъ вы ослобоните!

-- Пустое ты болтаешь! Прикажешь десятскому за лошадью посмотрѣть,-- на то онъ и десятскій, а ты судья... А тамъ себѣ будешь смирнехонько въ теплѣ сидѣть, отсидишь, да и поѣдешь съ Господомъ...

-- Никакъ это невозможно, старички.

-- Ѳедька, будь другъ! Уважь міръ!.. Мы те и въ караульные цѣлый годъ выгонять не будемъ...

-- Это вѣрно,-- не будемъ!-- поддерживаютъ "міръ" и староста.

-- И два полштофа сейчасъ выставимъ тебѣ!..

Ѳедька колеблется.

-- Да что толковать!-- замѣчаетъ еще одинъ выборный: насъ пятеро -- цѣлую четверть мірскую выпьемъ, во какъ!..

-- Выпьемъ!.. Это что и говорить!.. Такъ какъ же, Ѳедька, а?..

У Ѳедьки слюнки текутъ...

Сборня начинаетъ вновь наполняться; выборные столковались и спѣшатъ теперь объявить результаты своихъ совѣщаній.

-- Кого же, господа старички, желаете въ судьи?-- спрашиваетъ старшина.

-- Петруху Колесова!-- объявляетъ Иванъ Моисеевичъ.

-- Всѣ желаете,-- опять спрашиваетъ старшина.

-- Всѣ... Желаемъ!..-- какъ одинъ человѣкъ отвѣчаютъ сто сорокъ выборныхъ.

-- Прохора Дубоваго...

-- Всѣ желаете?..

-- Всѣ...-- и т. д., покуда не будутъ провозглашены судьями всѣ двѣнадцать кандидатовъ, въ числѣ коихъ значатся и Илюха Гавриковъ, и Васька Пузанкинъ, и Фролъ Бородинъ и Ѳедоръ Ягодкинъ, т.-е. по обиходному -- Ѳедька ямщикъ...

-- Господа,-- заканчиваю я выборы: у насъ издавна ведется, чтобы всѣ судьи разбивались на три очереди, по четыре человѣка въ каждой, при чемъ каждая очередь обязана "отходить" по четыре мѣсяца; первая очередь съ января по апрѣль включительно, вторая -- съ мая по августъ, третья -- съ сентября по декабрь. Дозволите вы мнѣ со старшиной распредѣлить новыхъ судей по очередямъ, или сами будете назначать, когда кому ходить?

-- Чего тамъ!.. Стоитъ толковать изъ пустяковъ!.. Сами назначайте, вамъ виднѣе!..-- слышатся со всѣхъ сторонъ восклицанія.

Сходъ кончается. Всѣ спѣшатъ къ "распивочному и на выносъ" -- пить могорычи и разныя отступныя; волость мгновенно пустѣетъ -- остаемся только мы съ старшиной, потому что даже Петровичъ съ десятскимъ убѣжали, чтобы изъ своихъ четвертей хоть по стаканчику выпить.

-- Ну, какъ же, Яковъ Ивановичъ, надо вѣдь разсортировать судей? Я многихъ еще не знаю, такъ ты ужъ помоги мнѣ.

-- Что жъ, это можно: вотъ Ваську Пузанкина надо пріобщить къ Черныху; этотъ окарачивать будетъ, а то Васька -- дюже плутъ-мужикъ...

-- Какой это Васька? я что-то не припомню...

-- А вотъ, что намедни приходилъ жаловаться на Воробьева Ивана, будто тотъ у него сѣно на гумнѣ потравилъ...

-- А, а! это что еще просилъ пять рублей за потраву, а на полтинникѣ сошелся?

-- Ну, вотъ, этотъ самый выжига такой, бѣда! Онъ ворочать теперь пойдетъ, посмотри-ка... Безпремѣнно къ нему Черныха приспособить надо.

-- Ладно, записалъ. А вотъ Прохоръ Дубовый, этотъ каковъ изъ себя будетъ?

-- Это Иванъ Моисеича сватъ! Что жъ, мужикъ хорошій, тверезый мужикъ! Про него дурного ничего сказать нельзя. Его хоть во вторую очередь запиши, онъ тамъ будетъ головой...

Такимъ путемъ и произошла разсортировка судей; послѣдствіемъ этого совѣщанія было, что въ знакомой уже намъ очередной группѣ находились такія разнохарактерныя личности, каковы Пузанкинъ, Черныхъ, Колесовъ и Ягодкинъ, взаимно дополнявшіе или нейтрализовавшіе другъ-друга.

Посмотримъ, однако, что и какъ дѣлается этими судьями на этихъ народныхъ судахъ.