XV.

Типичное засѣданіе волостного суда.

Итакъ, мы усаживаемся за столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, судьи сидятъ у стѣны по длинѣ стола, я -- съ боку, за узкимъ концомъ его. Петровичъ мнѣ порадѣлъ, поставилъ единственное имѣющееся у насъ кресло, онъ это дѣлаетъ каждое воскресенье, несмотря на мои протесты: "вы больше ихъ работаете -- пишете, а они только языкомъ болтаютъ; вамъ и отдохнуть надо, а на креслѣ и мягче, и откинуться можно",-- говоритъ онъ; судьи сидятъ на разнокалиберныхъ стульяхъ. Засѣданіе наше носитъ вначалѣ офиціально-торжественный характеръ: судьи сидятъ въ застегнутыхъ на-глухо полушубкахъ, туго перепоясанныхъ праздничными домотканными кушаками, но по мѣрѣ того, какъ въ небольшой комнатѣ, гдѣ мы засѣдаемъ, становится все душнѣе,-- полушубки разстегиваются, позы становятся свободнѣе, на лицахъ сказывается утомленіе, рѣчь принимаетъ болѣе домашній характеръ. Но въ началѣ, какъ я сказалъ, всѣ держатся чопорно, глубоко вздыхаютъ, шепчутся другъ съ другомъ вполголоса, какъ бы боясь нарушить торжественность обстановки; Петровичъ стоитъ у дверей на вытяжку, на диванѣ сидятъ два офиціальныхъ свидѣтеля, при которыхъ читаются постановленія суда, что и отмѣчается въ книгѣ такимъ образомъ: "рѣшеніе это объявлено такого-то числа при свидѣтеляхъ, крестьянахъ такихъ-то". Такъ какъ комнатка наша мала, и къ тому же случается, что публика не ведетъ себя достаточно чинно, то кромѣ этихъ двухъ свидѣтелей присутствовать при допросахъ допускается лишь избраннымъ, изрѣдка приходящимъ "скуки ради" послушать суды: учителю, священникамъ, мѣстнымъ торговцамъ, Ивану Моисеичу и нѣкоторымъ другимъ лицамъ, составляющимъ сливки кочетовскаго общества. Для прочей, "черной" публики двери нашей залы засѣданій растворяются только въ моментъ объявленія рѣшенія суда.

-- Василій Коняхинъ!-- вызываю я по жалобной книгѣ истца по первому, стоящему на очереди, дѣлу.

-- Василій Коняхинъ!-- гремитъ Петровичъ въ полуотворенныя двери, ведущія въ сборню.-- Коняхинъ!

-- Гдѣ Коняхинъ?.. Аль въ трактиръ ушелъ?

-- Здѣся, чего кричишь!..

-- Чего жъ ты не отзываешься, коли тебя зовутъ?-- допекаетъ его нашъ судебный приставъ.

-- Для-ча мнѣ отзываться?.. Ты зовешь,-- я и иду, а отзываться мнѣ не для-ча...

-- Ну-ну, не разговаривай, а становись вонъ къ печкѣ!..

Вошедшій мужикъ, сутуловатый и широкоплечій, съ угрюмымъ выраженіемъ лица, нѣсколько разъ истово крестится на икону, дѣлаетъ глубокій поклонъ судьямъ и, тряхнувши волосами, становится на указанное ему мѣсто,

-- Вы -- Василій Ивановъ Коняхинъ? спрашиваю я.

-- Я самый.

-- Въ чемъ ваша жалоба? Разсказывайте суду.

-- Въ чемъ?.. Извѣстно, въ чемъ: Гришка побилъ!

-- Чей это Гришка?-- вмѣшивается Колесовъ.

-- Волковъ.

-- А, а... Волковъ? Это Матвѣя Ивановича зять? Ну такъ, такъ... Побилъ, говоришь ты, и больно?

-- Лучше не надо. Глазъ во-какъ раздуло, почернѣлъ совсѣмъ:, теперь зажило.

-- Такъ-съ. Гдѣ же у васъ дѣло-то было?

-- Да около кабака. Я домой хотѣлъ ѣхать, а онъ догналъ и давай бить...

-- Такъ ни за, что и побилъ?

-- Ни за что... Съ празднику мы ѣхали, отъ гудовскихъ. Праздникъ у нихъ былъ.

-- Да что жъ у тебя языкъ-то, прости Господи, словно жерновъ ворочается! Сказывай веселѣе, какъ у васъ дѣло было?

-- Сказывать-то нечего: побилъ, да и только. Безъ глазу двѣ недѣли ходилъ...

-- H. М.,-- обращается ко мнѣ Колесовъ, потерявъ охоту допрашивать такого неразговорчиваго субъекта:-- зовите виновника, послушаемъ, что онъ скажетъ, а отъ этого никакого толку не добьешься.

На выкликъ Петровича, въ комнату быстро входитъ очевидно ожидавшій у дверей отвѣтчикъ Григорій Волковъ, юркій вертлявый мужиченка, на видъ гораздо слабѣе коренастаго Коняхина. Онъ начинаетъ говорить, не дожидаясь вопроса.

-- Не вѣрьте, господа судейскіе, ему: навретъ со злобы, ей-Богу навретъ, какъ пить дастъ...

-- Ты не мели!-- осаживаетъ его Денисъ Ивановичъ,-- а говори дѣломъ, что и какъ у васъ было?

-- Изволите видѣть, господа судейскіе: были мы, значитъ, у праздника, въ Гудовкѣ, значитъ... Тамъ на Введеніе завсегда престолъ бываетъ...

-- Знаемъ, какъ не знать, сами не однова были!-- не утерпѣлъ, чтобы не вставить своего слова, Колесовъ.

-- Вотъ, вотъ, это я и говорю... Хорошо-съ, ѣдемъ мы оттелева съ нимъ, я на его лошади -- потому, первымъ дѣломъ, лошади у меня нѣтъ -- еще около Покрова увели; може, слыхали?..

-- Съ озимей?-- участливо замѣчаетъ Колесовъ.

-- Съ озимей, съ озимей; какъ пить дали, увели... А добрый меренокъ былъ,-- хоть и въ годахъ, а грѣхъ покорить... Ладно; такъ я и говорю: кумъ (а онъ мнѣ и кумомъ еще доводится)!-- поѣдемъ къ празднику вмѣстѣ! Ну, что-жъ, говоритъ, поѣдемъ...

-- Вы покороче говорите,-- останавливаю я словоохотливаго разсказчика, опасаясь, что мы принуждены будемъ выслушать подробное повѣствованіе о всѣхъ ихъ похожденіяхъ на праздникѣ.-- Сказывайте прямо, съ чего у васъ драка вышла? Тамъ, что ли, подрались?..

-- Упаси Богъ, зачѣмъ тамъ! Мы тамъ, то-ись, во-какъ, душа въ душу были, и вмѣстѣ по гостямъ ходили; а это ужъ какъ мы назадъ ѣхали, неудовольствіе-то промежъ насъ привлючилось. Чтой-то, говорю, кумъ, прозябъ я будто маленько?-- И то, говоритъ, холодно что-то къ ночи.-- Заѣдемъ, говорю, въ Шепталиху, она намъ по дорогѣ будетъ, по стаканчику и выпьемъ. Заѣхали. Спросилъ я у цѣловальника, Ивана Митрича, косушку, да и говорю: у меня, вѣдь, кумъ, денегъ-то нѣту, ужъ видно ты заплатишь.-- Въ ту пору онъ промолчалъ; только, какъ выпили по стаканчику, онъ и сталъ ко мнѣ приставать, чтобы я ему на свои деньги поднесъ косушку. Я ему божусь, что денегъ нѣту, а онъ видно опять захмелѣлъ -- ругаться сталъ: "такой, да сякой, на моей лошади ѣдетъ, да еще мою водку пьетъ, иди же, говоритъ, пѣшкомъ, а я не повезу". И пошелъ садиться на телѣгу. Я за нимъ: кумъ,-- говорю,-- да что ты, очумѣлъ, родимый, чтоли? тутъ еще пять верстъ до дому, а ужъ ночь на дворѣ: куда я пойду въ этакую темь?.. А кумъ мой распрелюбезный быдто меня и не слышитъ, и ухомъ не ведетъ, знай понукаетъ лошадь; ну, я тутъ и схватился за возжу -- попридержать его маленько... Ка-акъ онъ мнѣ въ тую пору дастъ леща прямо въ ухо, ажъ звонъ у меня въ головѣ пошелъ!.. Ну, въ этотъ разъ и я ужъ не стерпѣлъ, прыгъ къ нему въ телѣгу, и пошло у насъ тутъ неудовольствіе... Да мнѣ гдѣ-жъ было-бъ съ нимъ справиться, кабы онъ пьянъ не былъ: сами извольте, господа судьи, посмотрѣть на него и на меня...

-- А глазъ ты ему точно подбилъ?-- допрашиваетъ Колесовъ.

-- Врать не хочу, случился такой грѣхъ: маленько не ладно потрафилъ. Да теперь у него, слава Богу, зажило.

-- Вотъ что, почтенный,-- прерываетъ свое молчаніе Черныхъ, обращаясь къ жалобщику:-- брось это дѣло, ничего не получишь; самъ виноватъ: первый зачалъ, потому оба подрались,-- о чемъ же жаловаться?

-- Это, то-есть, какъ же?.. Ни съ чѣмъ?

-- Ахъ, кумъ, кумъ!..-- подхватываетъ обидчикъ, ободренный заступничествомъ судьи,-- Я-жъ тебѣ еще полуштофъ на мировую поставить хотѣлъ, а ты, поди-жъ, что выдумалъ!.. Въ судъ идти, судейныхъ утруждать такимъ пустякомъ!..

-- Ну, вотъ это первое дѣло!-- восклицаетъ Колесовъ.-- Пойдите-ка, выпейте на мировую, да чтобъ ни на комъ...

-- Миритесь, говорю вамъ,-- заключаетъ Черныхъ,-- миритесь скорѣй, не то обоихъ въ холодную на сутки.

-- Дровецъ мнѣ подможете наколоть!-- подхватываетъ Петровичъ,-- А то нѣтъ моей моченьки: на двѣ печки-то каждый день, сколько ихъ наготовить надо?..

-- Что-жъ, кончаете дѣло мировой?-- вставляю и я свое словечко.

-- Кумъ, брось, пра-слово, брось, а?..

-- Да ну-те къ лѣшему! Пойдемъ!.. Прощенья просимъ, господа судейскіе.

-- Вотъ это превосходно, на что ужъ лучше!-- одобряютъ и Колесовъ, и Пузанкинъ, и даже успѣвшій уже задремать "въ теплѣ" Ѳедька Ягодкинъ. Одинъ Денисъ Иванычъ угрюмо молчитъ.

-- Сторожу-то за хлопоты не забудьте приберечь стаканчикъ!-- въ догонку уходящимъ кумовьямъ кричитъ Петровичъ, тоже довольный состоявшейся мировой, хотя надежда на помощь при колкѣ дровъ и остается тщетной.

-- Ладно, оставимъ. Подходи!..-- отвѣчаетъ уже изъ другой комнаты Гришка.

-- И съ чего это вздумалось Коняхину жаловаться на кума?-- полувопросительно замѣчаю я.-- Мужики оба, кажется, хорошіе; ну, подрались, такъ это не въ диво.

-- Обидно очень стало Василію-то ходить съ подбитымъ глазомъ: кабы не глазъ -- ничего бы и не было, а то засмѣяли его вовсе онамеднись въ трахтирѣ... Вотъ онъ съ пьяну-то и пошелъ жалобу записывать, а потомъ ужъ поопасался отступиться, какъ бы за это что не было,-- объяснилъ судья Пузанкинъ, знающій почти всю подноготную житья-бытья кочетовскихъ обывателей.

Выступаетъ на сцену истецъ по второму дѣду, старикъ, лѣтъ шестидесяти. Онъ жалуется, что сынъ его пересталъ слушаться, бранится, бросается съ кулаками на мачеху -- его, старика, вторую жену... Старикъ проситъ судъ "постращать" сына, всыпавъ ему десятокъ горячихъ. Зовемъ парня; входитъ малый лѣтъ двадцати-пяти, самъ уже отецъ двоихъ дѣтей; за его спиной становится его жена, а съ боку старика -- мачеха. Бабы эти вторглись къ намъ, несмотря на протесты Петровича, я оставляю ихъ, однако, въ покоѣ, думая, что изъ имѣющей произойти семейной сцены скорѣе выяснится, кто изъ нихъ правъ, кто виноватъ.

-- Батюшки мои, заступитесь, родные!..-- причитаетъ мачеха.-- Житья мнѣ не стало, со свѣта сгоняетъ...

-- Кто тебя сгоняетъ? Сама всѣхъ изъ дому выгоняешь, поѣдомъ меня ѣшь,-- замѣчаетъ молодая.

Отецъ съ сыномъ молчатъ, не глядя другъ на друга.

-- Ты что-жъ это, молодецъ, дѣлаешь, а? Нешто годится это отца родного да мать забижать?-- спрашиваетъ Колесовъ.

-- Отца я не обижаю, а она -- какая же мнѣ она мать!-- нехотя замѣчаетъ бунтовщикъ.

Судьи молчатъ; съ двухъ словъ становится для всѣхъ понятной семейная драма тяжущихся: мачеха не уживается съ молодой и натравляетъ на нее старика, а сынъ заступается за свою жену и отстаиваетъ ее передъ стариками. "Отцы" не ладятъ съ "дѣтьми",-- исторія далеко не новая.

-- Проси, чего-жъ ты не просишь?-- слышу я шопотъ старухи.

-- Такъ какъ же, господа судейскіе, постращайте малаго-то?.. Совсѣмъ отъ рукъ отбился.

-- Старикъ! ты не дарма ли просишь на него? Не твоя ли хозяйка тебя подбиваетъ свое дѣтище тѣснить?-- строго спрашиваетъ Черныхъ.

-- Да разрази меня Мать Пресвятая Богородица!.. Да провались я на этомъ мѣстѣ,-- начала-было причитать старуха, но быстро умолкла при грозномъ жестѣ Петровича. Старикъ ничего на вопросъ не отвѣтилъ.

-- Эй, молодецъ, слухай сюда,-- говоритъ Черныхъ.-- Можетъ, тутъ и не вся вина твоя, а все-жъ ты супротивъ отца родного не долженъ идти, не смѣешь ругаться, это великій грѣхъ!.. Проси прощенья: онъ, може, и проститъ, а то, не прогнѣвайся, отстегаемъ.

"Молодецъ" угрюмо молчитъ, не поднимая глазъ съ полу.

-- Дѣдушка! А то, на первый разъ, вы бы простили его!-- дѣлаю я слабую, что и самъ замѣчаю, попытку смягчить старика.

-- Какъ же мнѣ прощать, коли онъ не проситъ?-- говоритъ онъ и этимъ порываетъ всякую надежду на мирный исходъ дѣла.

По предложенію Петровича (онъ понялъ кивокъ головой, сдѣланный Денисомъ Иванычемъ) вся группа тяжущихся выходитъ изъ комнаты.

Наступаетъ моментъ рѣшенія участи малаго, почему-то пріобрѣвшаго мою симпатію. Я выжидаю, что скажетъ Денисъ Иванычъ: мнѣнія прочихъ не имѣютъ для меня такого значенія. Первымъ, по обыкновенію, начинаетъ говорить Колесовъ.

-- Что-жъ, господа товарищи,-- всыпать ему десяточекъ, или много?

-- Чего много!-- поддерживаетъ Пузанкинъ, не попользовавшійся ничѣмъ отъ обвиняемаго и поэтому сохраняющій суровый ригоризмъ: чего много, въ самый разъ! Имъ гляди въ зубы-то; они живо осѣдлаютъ...

-- Такъ, такъ,-- это первымъ дѣломъ!-- поддакиваетъ и Ѳедька, всегда согласный съ чужимъ авторитетно-высказаннымъ мнѣніемъ. Въ эту минуту Ѳедька даже забылъ, какъ въ прошлый праздникъ, напившись въ кабакѣ, пришелъ домой и такъ саданулъ въ бокъ своего родного батюшку, начавшаго дѣлать ему выговоръ, что тотъ дня два кряхтѣлъ и грозилъ идти жаловаться въ судъ на драчливаго судью...

Денисъ Ивановичъ все молчитъ; я начинаю надѣяться, что онъ несогласенъ съ мнѣніями прочихъ, и стараюсь расчистить ему путь, указывая на выяснившееся на судѣ обстоятельство -- злющій характеръ мачехи, притѣсняющей, по всей вѣроятности, жену обвиняемаго, что и послужило поводомъ къ открытой ссорѣ между "отцами и дѣтьми". Я намекаю, что не худо бы на первый разъ все дѣло оставить безъ послѣдствій, предупредивъ отвѣтчика, что если на него еще будутъ жалобы, то онъ въ слѣдующій разъ будетъ подвергнутъ тяжелому взысканію.

-- Нѣтъ, вовсе прощать ку-быть не годится,-- замѣчаетъ Черныхъ.-- А дать ему одинъ лозанъ -- для острастки...

Но я окончательно возстаю противъ тѣлеснаго наказанія. Парень, доказываю я, кажется, хорошій и долженъ теперь пропасть изъ-за ехидной старушенки. Если пороть, то разница между однимъ и двадцатью ударами -- только въ относительной боли, а послѣдствія для осужденнаго одни и. тѣ же: онъ лишается многихъ правъ, не можетъ быть выбранъ старостой, старшиной и пр. Я горячо защищаю жертву семейныхъ неурядицъ и, какъ крайнее средство, предлагаю остановиться на арестѣ, если судъ найдетъ окончательно невозможнымъ совершенно простить обвиняемаго... Прежде всѣхъ со мной соглашается Ѳедька-ямщикъ, такъ какъ онъ -- изъ уваженія къ моему писарскому званію -- считаетъ необходимымъ согласоваться съ моими взглядами даже въ ущербъ авторитету Дениса Ивановича; но остальные молчатъ, упорно отстаивая права родительской власти. Совѣщаніе наше тянется около получаса, Колесовъ и Пузанкинъ начинаютъ, наконецъ, сдаваться и говорятъ Черныху: "а то, ну его къ лѣшему!... давай его въ холодную сутокъ на пять посадимъ, коли закона нѣтъ пороть?" -- на что Черныхъ отрывисто отвѣчаетъ: дѣлайте, какъ знаете"- Я ухватываюсь за эту полууступку съ его стороны и пишу рѣшеніе: арестовать такого-то при вол. правленіи на пять сутокъ... Денисъ Ивановичъ устранилъ себя отъ рѣшенія вопроса, не осмѣливаясь измѣнить ветхозавѣтнымъ традиціямъ, по которымъ въ данномъ случаѣ требовалось выдать сына головой отцу, т.-е сдѣлать съ нимъ все, что пожелаетъ отецъ, но новыя времена съ такой неудержимой силой разрушаютъ всѣ отцовскіе и дѣдовскіе обычаи, что Денисъ Ивановичъ иногда въ полномъ недоумѣніи,-- гдѣ же ложь, и гдѣ истина, и, не умѣя разрѣшить этихъ жгучихъ вопросовъ, вовсе отстраняется отъ активнаго вмѣшательства, ограждая себя словами: "дѣлайте -- какъ знаете"...

Недоразумѣніямъ, возникшимъ по поводу этого дѣла, не суждено было, однако, кончиться на этомъ: когда я прочелъ постановленіе суда о "подвергнутіи Порфирія Алексѣевича пятидневному аресту за неповиновеніе родительской власти", то старикъ вдругъ завопилъ.

-- Батюшки, господа судейные!.. да что-жъ это вы со мной дѣлаете? Намъ съ нимъ завтра ѣхать надо къ Сысоеву дрова возить,-- я договорился и задатки на три подводы взялъ,-- а вы его въ холодную посадить хотите!.. Да гдѣ-жъ мнѣ одному, старику, справиться? Вѣдь онъ у меня одинъ, какъ перстъ!.. Ослобоните, родимые, не зорите!..

Я пытаюсь успокоить старика, увѣряя, что его сына арестуютъ не сейчасъ, а по истеченіи тридцати-дневнаго срока, и что онъ самъ можетъ явиться, какъ посвободнѣе будетъ,-- но старикъ и на этотъ компромиссъ нейдетъ.

-- Завсегда работа около дома найдется: помолотиться, сѣчки скотинѣ нарѣзать; гдѣ-жъ мнѣ одному пять-то дней справляться со всѣмъ хозяйствомъ?.. Нѣтъ, господа судейные, ужъ вы его лучше постегайте, да и отпустите домой!

Черныхъ глубоко вздыхаетъ; Колесовъ ерзаетъ на стулѣ; Пузанкинъ шепчетъ: "я говорилъ постегать"... Подсудимый все время стоитъ, потупивъ глаза, и только изрѣдка нетерпѣливо встряхиваетъ волосами, когда стоящая позади его молодуха шепчетъ ему что-то на ухо. Я объявляю, что постановленіе суда уже сдѣлано и измѣнено быть не можетъ; недовольные же имъ имѣютъ право обратиться съ жалобой въ уѣздное присутствіе.

-- Коли такъ, съ сердцемъ объявляетъ старикъ,-- не надо-жъ мнѣ вашего суда!.. Ничего не хочу -- помарайте, кубыть я и не судился!.. Видно, нонѣ законъ такой есть: сыновьямъ на шеѣ отцовской ѣздить!.. Прощенья просимъ, что обезпокоили васъ.

И онъ величественно -- не подберу другого слова -- уходитъ, шмыгая избитыми лаптями; сынъ тоже молча поварачивается къ выходу, одна только молодуха низко кланяется намъ и говоритъ: "Дай вамъ, Господи!.. Помоги, Царица Небесная!.." Петровичъ ласково толкаетъ ее къ двери... Мы сидимъ, словно воды въ ротъ набрали; всѣмъ тяжело, даже и Ѳедькѣ,-- про Дениса Ивановича я и не говорю: онъ видимо даже въ лицѣ измѣнился... Не суду возстановлять дискредитированную власть "отцовъ" надъ "дѣтьми"!

Слѣдующее за этимъ дѣло нѣсколько разгоняетъ мрачное настроеніе нашего духа. Тяжущіеся: мужъ, плюгавый мужиченка, горбатый, съ слезящимися глазами, и жена,-- по городскому одѣтая женщина, лѣтъ 32--34, все еще довольно красивая, несмотря на отпечатокъ бурной жизни на лицѣ; она держитъ себя модно, говоритъ по "благородному" и вообще смахиваетъ на горничную средней руки. Истица проситъ судъ заставить отвѣтчика выдать ей паспортъ для проживанія въ городѣ.

-- Я вотъ уже шесть годовъ по господамъ живу, хорошія мѣста имѣю, и вдругъ онъ требуетъ меня къ себѣ, господину старшинѣ не дозволяетъ документъ мнѣ выдать...

-- Не хочу, чтобъ болталась: иди ко мнѣ жить.

-- Никакъ это невозможно-съ, господа!.. Оченно прошу принять въ резонъ, что еслибъ у него хозяйство было, еслибъ онъ меня, какъ должно, соблюдать могъ, то это разговоръ иной былъ бы, а то домишко у него весь развалился, самъ онъ въ пастухахъ живетъ... Развѣ у него достатка хватитъ соблюдать меня?.. А теперь я и сама не хуже людей живу и еще дочь при себѣ имѣю,-- ничего отъ него не прошу, только дай мнѣ документъ.

-- А вотъ не дамъ! Иди ко мнѣ, ѣшь мой хлѣбъ!..

-- Да есть ли онъ у васъ-то еще, надо перво-на-перво спросить?..-- презрительно спрашиваетъ городская.

-- Вотъ что, другъ, покайся-ка: ты вѣдь самъ ее спервоначалу отпустилъ въ городъ?-- спрашиваетъ Колесовъ.

-- Извѣстно, самъ,-- мрачно отвѣчаетъ "другъ".

-- И все время пачпорта давалъ?

-- Давалъ...

-- Вотъ и разбаловалъ бабу! Самъ виноватъ, теперь и кайся. Что ты съ ней теперь дѣлать будешь, коли ежели теперь она къ тебѣ придетъ? Вѣдь она чаи-сахары любитъ, а ты гдѣ ей возьмешь?

-- И безъ чаевъ поживетъ...

-- Господа судьи!.. Сдѣлайте вы такую милость, уговорите его! Я ему пять рублей въ годъ буду давать, чтобы только онъ не нудилъ меня...

-- Не надо мнѣ денегъ, иди жить.

-- Нѣтъ, Ѳедулычъ, это не дѣло теперь бабу кругомъ обрѣзать... Куда она теперь годится? Никуда... Она только тебя по рукамъ, по ногамъ свяжетъ, она теперь тебѣ ужъ не жена!..

Пастухъ молчитъ. Меня все больше начинаютъ интересовать мотивы, заставившіе его вдругъ измѣнить отношенія къ пущенной давно на вольную жизнь дражайшей половинѣ. Впослѣдствіи я узналъ, что онъ серьезно сталъ тосковать отъ своей бобыльской жизни и вздумалъ свить себѣ вновь гнѣздо, не принявъ только въ расчетъ полнаго разлада между всей своей жизнью и жизнью городской горничной.

-- Ну, выдьте,-- говоритъ Колесовъ разнокалиберной четѣ. Что намъ съ ними дѣлать?-- обращается онъ къ Денису Черныхъ.-- Отпустить ее: пусть беретъ хвостъ въ зубы и убирается, куда глаза глядятъ?..

-- Тоже баловать-то не годится ихнюю сестру: онѣ такъ-товсѣ поразбѣгутся.

-- Ну, этой дряни всегда хватитъ... На кой лядъ она ему,-- вѣдь она теперь ему не жена и не хозяйка!

-- Извѣстно -- городская...

-- H. М.! А можемъ мы ей пачпортъ-то дать?.. Какъ тамъ въ законахъ-то?..

-- Въ законѣ -- о томъ, что нельзя давать -- ничего не сказано... Я думаю, что можно.

-- И превосходно. А недоволенъ, бери "скопію",-- пусть тамъ высшее начальство разбираетъ ихъ: намъ и того пріятнѣе будетъ!.. Пиши, H. М.,-- дать ей билетъ.

Мужъ остается этимъ рѣшеніемъ недоволенъ и требуетъ "скопію", но въ назначенный день за полученіемъ ея не является: за два дня, протекшіе съ воскресенья, онъ, видно, помирился съ своей судьбой -- доживать вѣкъ одинокимъ бобылемъ.

-- Андрей и Егоръ Петровы!

Входятъ два брата; старшему, Андрею,-- 30 лѣтъ, младшему, Егору,-- 26 л. Они рѣшили подѣлиться, благодаря семейнымъ неурядицамъ: бабы, т.-е. ихъ жены, вздурили и никакъ ужиться не могутъ, ни старшого, ни старшой въ домѣ нѣту, а молодухи другъ другу подчиняться не хотятъ,-- ну и не стало житья самимъ братьямъ,-- лучше ужъ отъ грѣха разойтись. Но и разойтись не такъ-то легко: помѣстье у нихъ маленькое, двумъ дворамъ не умѣститься: надобно которому нибудь изъ нихъ удаляться съ родительскаго гнѣзда. Конечно, никому изъ нихъ нѣтъ охоты садиться на выгонѣ-пустырѣ; спорили, спорили, раза два до драки доходило,-- а толку нѣтъ никакого... Селенье ихъ небольшое; всѣ прочіе домохозяева -- родня имъ: ни на чью сторону и не тянутъ; вотъ и порѣшили они разобраться на судѣ: что чужіе умственные люди скажутъ,-- такъ тому и быть.

-- Ну, какъ тутъ съ этимъ дѣломъ быть, Денисъ Иванычъ?-- спрашиваетъ Петруха Колесовъ, и всѣ взоры обращаются на Дениса Иваныча, ибо несомнѣнно, что изъ всѣхъ засѣдающихъ судей онъ одинъ только вполнѣ компетентенъ въ области дѣдовскихъ обычаевъ, нынѣ по наслышкѣ развѣ извѣстныхъ молодому поколѣнію, возросшему подъ сѣнью писаннаго закона.

-- А вотъ какъ,-- говоритъ Денисъ Иванычъ послѣ минутной паузы:-- идти тебѣ, Андрей, на новое мѣсто и отцовскую избу оставить Егоркѣ, а самъ возьмешь, во что старики положатъ взамѣнъ ея, клѣтку съ амбаромъ, или еще что...

-- Это мы очень понимаемъ; только почему же это и помѣстье ему, и изба, а мнѣ однѣ клѣтки?-- говоритъ Андрей.

-- А потому, молодецъ, что это еще дѣдами нашими заведено такъ: всегда старшій братъ уходитъ отъ младшаго. Не будь этого, старшіе-то всегда спихивали бы молодшихъ на выгона; знамо, они посильнѣе будутъ, они въ годахъ, ну, и потяжелѣе жеребій имъ долженъ идти. Не дѣлись, а сталъ дѣлиться, начинай хозяйство съизнова; такъ-то!..

Андрей покоряется и остается доволенъ рѣшеніемъ: видно, онъ "не дошелъ" еще до отрицанія власти стариковъ.

Истецъ по слѣдующему дѣлу предъявляетъ ко взысканію росписку въ 90 р., засвидѣтельствованную въ волостномъ правленіи; срокъ уплаты давно истекъ.

-- Сколько же вы взыскиваете?-- спрашиваю я, чтобы оформить дѣло.

-- Пятьдесятъ два рубля съ полтиной,-- къ удивленію моему отвѣчаетъ истецъ.

-- Какъ такъ? А росписка на 90 руб.?

-- Это точно-съ. Только я ужъ получилъ по ней тридцать рублей землицей, да осьмину ржи, да четверть овса; да поросенка, да пахалъ онъ на меня день... Вотъ мы сочлись: какъ разъ на тридцать семь съ полтиной вышло. Остальные ищу, какъ собственно срокъ давно уже прошелъ.

-- Должны вы ему?-- спрашиваю отвѣтчика.

-- Что зря болтать, долженъ.

-- А много ли?

-- Да подсчитывались, ку-быть пятьдесятъ два рубля.

-- Анъ съ полтиной!-- вмѣшивается истецъ.

-- Анъ, нѣтъ!

-- Врешь!..

-- Анъ, не вру. Перекрестись, коль съ полтиной?..

-- И перекрещусь... А ты думаешь, что и не перекрещусь?..

-- А слеги-то забылъ, что бралъ у меня десятокъ о заговѣнье? по пятачку положили?

-- Такъ они за картошку пошли...

-- Разуй глаза-то!.. За картошку даве посчиталисъ, какъ за землю-то усчитывались!

-- А ну-те къ Богу въ рай!..-- говоритъ истецъ упавшимъ голосомъ, должно быть, смутно припоминая, что слеги точно не шли за картошку, но все-таки не желая признать своей ошибки,-- Пятьдесятъ два, такъ пятьдесятъ два... Не обѣдняю съ полтинника.

-- Да и не разживешься...

-- Ну, вотъ что, почтенные,-- вступается Колесовъ,-- чего браниться? Честь-честью столковались, и слава Богу: зачѣмъ Его, Батюшку, гнѣвить... Такъ какъ же, милушка, отчего деньги-то не отдаешь?

-- Да у насъ уговоръ былъ землей расплачиваться по двѣ десятины, я ему каждый годъ отдаю, только больно ужъ обидную цѣну онъ кладетъ -- десять съ полтиной; вотъ я и сталъ покупщика искать, съ четырнадцатью рублями за десятину ужъ набиваются...

-- А ты денежки-то умѣлъ брать, а отдавать-то не любо?... А что я второй годъ жду на тебѣ, это ты въ счетъ не кладешь?...

-- А ты не кладешь, что поросенка-то у меня за два рубля зачелъ, а онъ на худой конецъ четыре стоитъ?..

-- Да не ты ли кланялся, Христомъ Богомъ просилъ просеца на сѣмена?.. Это ты забылъ?..

Долго препираются такимъ образомъ пріятели; ихъ денежныя отношенія такъ запутаны, что крайне мудрено опредѣлить, кто изъ нихъ больше пользовался услугами другого; но что должнику услуги, оказанныя кредиторомъ, обошлись не дешево, это внѣ всякаго сомнѣнія, и симпатія Черныха и Колесова, какъ я замѣчаю, лежитъ къ нему, потому что они общими усиліями стараются сбить истца на мировую, что имъ, наконецъ, и удается послѣ получасового усовѣщеванія. Тяжующіе кончаютъ дѣло миромъ: десятина идетъ за тринадцать безъ четверти, а уплата остального долга отсрочивается до будущей осени.

Затѣмъ слѣдуетъ цѣлый рядъ дѣлъ о взысканіи за землю, о недожитіи въ работникахъ, и проч. Это дѣла заурядныя, составляющія самый значительный процентъ всѣхъ тяжбъ, разбираемыхъ въ волостномъ судѣ. Прослушаемъ еще двѣ финальныхъ тяжбы.

-- Еще позалѣтошнимъ годомъ бралъ у меня этотъ молодецъ двѣ десятины подъ яровое по 18 руб. за десятину; рубль далъ задатку, да какъ возить время пришло и я снопы на полѣ пріостановилъ, онъ 15 руб. мнѣ далъ и въ ногахъ валялся -- просилъ остальные подождать на немъ. Я съ дуру и повѣрилъ, да вотъ по сію пору и жду: "нынѣ, да завтра", только и слышишь. Прикажите ему, господа старички, остаточные 20 р. додать.

Это говоритъ старикъ лѣтъ шестидесяти, хозяйствующій по-кулацки, снимающій землю у нуждающихся по осени и раздающій ее по веснѣ, наживая за "комиссію" отъ 25 до 75%. Но у старика этого есть еще гоноръ нынѣ исчезающаго уже типа коренного сына деревни, ведущаго безъ всякихъ росписокъ тысячныя дѣла.

-- Ты чтожъ не отдаешь Ефиму Степанычу денегъ?-- спрашиваетъ, по обыкновенію Колесовъ.

-- Да я ему отдалъ,-- говоритъ отвѣтчикъ, малый лѣтъ 24-хъ.

-- Отдалъ, да не всѣ...

-- Нѣтъ, всѣ отдалъ.

-- И языкъ у тебя не отсохнетъ такъ врать-то? Бога хоть побойся!.. говоритъ старикъ.

-- Чего мнѣ еще бояться, я и такъ боюсь.

-- Ахъ, ты паскуда, паскуда!.. Да смѣешь ли ты такъ говорить-то?.. А ну, перекрестись, коли отдалъ?...

Я спѣшу вмѣшаться въ дѣло, чтобы не допустить божбы, но опаздываю: отвѣтчикъ, не дрогнувъ и нахально посматривая на старика, кладетъ широкій крестъ...

-- Тьфу ты, окаянный! плюетъ старикъ въ негодованіи.-- Пропади ты пропадомъ и съ двадцатью рублями этими!.. Чтобы такой грѣхъ на душу принимать, да упаси тебя Царица Милосердая!.. Не надо мнѣ ничего, господа старички, отъ своихъ денегъ отказываюсь, не хочу объ него мараться... Ни на комъ...

И старикъ уходитъ, дѣлая крестныя знаменья.

-- А нельзя ли ему подъ портки десятка два всыпать?-- говоритъ Колесовъ, со злобой глядя на небрежно стоящаго "молодца".

-- Никакъ нельзя,-- говорю я, и чувствую, что краснѣю, потому что не прочь былъ бы въ данномъ случаѣ нарушить законъ и допустить подвергнуть отвѣтчика по гражданскому дѣлу уголовному взысканію.

-- Петровичъ! Убери его!.. приказываетъ Колесовъ, и я увѣренъ, что онъ чувствуетъ нѣкоторое удовлетвореніе, когда "молодецъ" подъ мощной рукой Петровича турманомъ вылетаетъ изъ "залы засѣданія".

А вотъ старуха-черничка на сценѣ. Вся она брыжжетъ злостью, накопившейся у ней на сердцѣ за полстолѣтіе ея невольнаго дѣвства... Она уже много лѣтъ въ ссорѣ со своими сосѣдями, и обѣ стороны, когда только возможно, гадятъ другъ другу. Случилось черничкину цыпленку залетѣть черезъ плетень на дворъ къ сосѣдямъ, мальчишка съ того двора немедленно свернулъ цыпленку шею и трупъ его перебросилъ обратно къ черничкѣ на дворъ. Это и послужило поводомъ къ настоящему дѣлу: черничка взыскиваетъ за цыпленка рубль. Къ разбору дѣла за восемь верстъ явились: истица, отвѣтчикъ -- отецъ провинившагося мальченки съ самимъ виновникомъ дѣла, и десятскій, въ качествѣ свидѣтеля, которому старуха, по всѣмъ правиламъ крючкотворства, предъявила трупъ цыпленка и, такимъ образомъ, засвидѣтельствовала свершенное преступленіе.

-- Изъ своихъ обидовъ къ вамъ, господа судіи праведные... Нѣтъ моей моченьки отъ нихъ, въ гробъ меня вогнать хотятъ!..

-- Ты-то насъ скоро изъ села выживешь своимъ языкомъ безстыжимъ,-- говоритъ отецъ мальченки.

-- Я безстыжая? Я?.. Праведные судьи! Помилосердствуйте! будьте заступниками! На старости лѣтъ такое поношеніе...

-- Да вы постойте!.. Вы разскажите намъ толкомъ, о чемъ вы просите?

-- Писклака у меня задушилъ его змѣенышъ... Они у меня такъ всѣхъ куръ передушатъ.

-- Ври больше, рада языкъ-то чесать... А мальченка точно, побаловался, такъ я ему за это вихры надралъ.

-- Сколько-жъ вы за цыпленка вашего получить желаете?-- останавливаю я ихъ препирательства.

-- Меньше рубля никакъ не могу, потому они у меня калехинскаго завода. Еще упокойная барыня, Надежда Яковлевна, когда изволила...

-- Постойте, постойте!... Такъ рубль просите?

-- Да-съ, рубликъ-съ. А что сверхъ этого положите, коли ваша милость будетъ, ваше благородіе, господинъ писарь...

-- Ну, будетъ!.. прерываетъ ее Черныхъ.-- Ты, Игнатичъ, сына, говоришь,-- поучилъ?

-- Поучилъ, Денисъ Иванычъ, какъ-же,-- въ ту-жъ пору поучилъ, чтобъ не баловался.

-- А ну-ка поучи еще!

Отцовская длань немедленно запутывается въ бѣлобрысыхъ волосенкахъ восьмилѣтняго мальчугана; раздается жалобный пискъ: "батя, не буду! Ой, ой, никогда не буду!"...

-- Ладно!-- останавливаетъ Денисъ Иванычъ экзекуцію.-- Такъ ты не будешь больше баловаться, парнишка, а?

-- Не буду, дяденька!..

-- То-то-жъ, смотри!.. А то я вотъ Петровичу тебя отдамъ -- онъ не такъ раздѣлаетъ... А ты, Игнатичъ, отдай ей пятиалтынный-то за писклака...

-- Что-жъ, Денисъ Иванычъ,-- я цѣну настоящую завсегды отдать готовъ... А то вдругъ -- рупь!..

-- Это какъ-же, судьи праведные, сверхъ рублика пятиалтынничекъ мнѣ на убожество пожаловали?-- алчнымъ тономъ спрашиваетъ черничка.

-- Ну, зажирѣешь, мать: всего-на-всего пятиалтынный.

-- Это что же будетъ?.. Въ насмѣшку вы мнѣ это дѣлаете?-- такъ я не молоденькая!.. Нѣтъ-съ, я этимъ судомъ недовольна; два раза по восьми верстъ проѣздила...

-- А кто-жъ те сюда тянулъ? Сидѣла бы себѣ дома, акаѳисты читала, да душу спасала... ехидствуетъ Колесовъ.

-- Скопію мнѣ пожалуйте, господинъ писарь: я дѣла кончать не буду; я завтра-жъ къ господину становому приставу... Рази это по закону?... Я до высокихъ особъ доходить буду!

-- За копіей приходите въ середу, раньше не будетъ готова,-- объясняю я.

-- Это мнѣ еще разъ восемь-то верстъ переть?.. Понимаю-съ, очень даже преотлично понимаю-съ, что все это вы въ насмѣшку мнѣ дѣлаете. Только ужъ я не позволю -- нѣтъ, ужъ я не позволю!..

И черничка, при дружномъ хохотѣ всѣхъ присутствующихъ (кромѣ Черныха), бѣгомъ бѣжитъ изъ волости -- жаловаться товаркамъ на причиненную ей обиду.

-- Никого тамъ больше на судъ нѣту? - спрашиваю я Петровича.

-- Никакъ нѣтъ-съ!..

Судьи съ нетерпѣніемъ ожидаютъ этого отвѣта, что вполнѣ понятно, ибо уже одиннадцать часовъ вечера. Мы сидѣли, такимъ образомъ, безъ перерыва, семь часовъ, и въ это время разобрали тринадцать исковъ; остальныя пять дѣлъ, назначенныя на этотъ день "къ слушанію", пришлось оставить безъ разсмотрѣнія, потому что по двумъ -- не явились истцы, въ одномъ -- не оказалось отвѣтчика, а по двумъ прочимъ состоялось примиреніе между тяжущимися до вызова ихъ на судъ.

-- Слава Тебѣ, Создатель Милосердный!..-- шепчутъ судьи, дѣлая истовые поклоны передъ иконой. Однако, я увѣренъ, что всякій изъ нихъ влагаетъ въ эти слова свой особый смыслъ, кромѣ развѣ Колесова, который кладетъ кресты машинально, по привычкѣ: Черныхъ благоговѣйно благодаритъ Создателя за наставленіе его уму-разуму, Ѳедька -- за то, что наконецъ-то настала минута ѣхать ко двору, а Пузанкинъ -- за то, что настала возможность пропить полтинникъ, полученный имъ съ пастуховой жены -- въ благодарность за содѣйствіе, оказанное ей при полученіи "разводной" отъ мужа...