Двухэтажный дачного вида домик стоит на окраине города. Еще совсем немного дальше пройти и выйдешь в поле, а там недалеко и до гор. Домик окружен небольшим фруктовым садом. Внизу помещаются французы-хозяева, а второй этаж, т. е. одну довольно большую с некрашеным деревянным полом, широкой кроватью под ситцевым пологом и чижиком в клетке, комнату занимает Андрей Плетнев.
Сейчас он озабоченно ходит из угла в угол, покручивая свои тонкие усики и на что-то, видимо, раздражаясь. Иногда сердито взглядывает на часы, подходит к окошку. А перед окошком растет грушевое дерево, крупные плоды заманчиво оттягивают зеленые ветви. Андрей барабанит пальцами по подоконнику.
-- Да, да, ужасно неприятно, -- почти вслух произносит он. -- Вот что получилось из его невинной, казалось, шутки. Раиса Александровна заинтересовала его с первого взгляда. Поразила ее нежность, хрупкость, слабость. Она казалась такой нервной, такой податливой. Ему нравилось, шутя нарушать ее настроение. И всегда это ему удавалось. Правда, он только радовал ее. Зачем ей было горевать о Варшаве, которую, конечно, легко не отдадут врагам, зачем горевать о нелегальных, помочь которым она все равно не может. Лучше пусть будет весела и беззаботна.
Но в тот вечер у них он сам был возбужден необычностью обстановки, у него дрожали руки, и нестерпимо хотелось подчинить себе окончательно эту странную женщину. И вот, шаг за шагом он дошел до того, чего не желал, не предусмотрел: он позвал ее к себе. Скоро два часа, скоро она должна прийти. В том, что она придет, он не сомневался, зная уже силу своего внушения. Но ведь он не хотел причинять ей зла. Пусть придет, он поцелует ее и она уйдет счастливая и спокойная, как была вчера...
Но у него при одной мысли о ней, о том, что она будет здесь, подле него, покорная и нежная, кружилась голова. Он сделает ее счастливой -- в этом оправдание его поведения. Но если он не выдержит роди, не сдержит своих мужских чувств? Кто знает, может быть, это и принесет ей счастье, но...
Андрей Плетнев был человек решительный, в каждом положении он любил найти выход. Даже пока все русские томились в изгнании, он сделал решительный шаг: предложил себя в качестве волонтера во французскую армию, и теперь ждал только ответа, чтобы уехать. Как порвать ту цепь, невидимую, но тем более плотную, которая связала его с Раисой Александровной? Он жалел слабую женщину, но рядом с жалостью к ней росло в его душе и раздражение...
Калитка стукнула. Это была она.
Раиса Александровна не могла бы объяснить того спокойствия, с которым, выслушав заявление мужа "я иду по дедам", она обещала ему к трем часам прийти к консулу, надела шляпку и вышла на улицу.
Города она совсем не знала, название улиц путала, но все же безошибочно пришла к домику, занимаемому Андреем. Правда, минутами она будто просыпалась толчками, и тогда в ужасе думала: "Куда я иду?" Сразу переставала узнавать местность, готова была поворотить обратно, но через минуту, снова впадая в сладкое небытие, только ускоряла шаги.
Ровно в два часа она открыла калитку во фруктовый сад, и замерла, увидев в окне Андрея. Сердце ее дрожало, и она стояла, прижав руки к груди.
-- Идите скорее, скорее, я вас жду! -- нервно крикнул Андрей, и она, рванувшись, бросилась вверх по лестнице.
Знакомые руки охватили ее, и она поникла, почти теряя сознание. Она позволила отнести себя наверх, сама целовала и ласкала Андрея.
Позднее они сидели, тесно прижавшись, на обитом ситцем диване, и она восторженно, глядя ему в глаза, говорила все снова и снова о своей любви.
-- И нет жизни у меня, кроме этой любви. Нет и не было вообще ничего. Дочку свою Олечку даже во сне больше не вижу... Только ты... Только ты!..
Андрей, будто извиняясь в чем-то, целовал ей руки.
-- Как же ты расстанешься со мной? Вот муж собирается тебя увезти...
-- Не могу, не могу! -- страстно обвила его шею руками Раиса Александровна.
-- Так не надо, моя Рая, -- тихонько отстранился Плетнев, -- не надо. Ты перенесешь разлуку спокойно. Будешь верить, что мы еще увидимся.
Он пристально смотрел ей в глаза, и она, затихшая, покорно улыбалась.
К консулу пришли они вместе. На лестнице сидела вся компания. В консульство попасть сегодня было труднее обыкновенного. По сторонам двери стояли два мальчика, одетых швейцарскими бойскаутами и с альпийскими палками в руках. В обязанности швейцарских бойскаутов входило разносить почту, смотреть за порядком на улицах, вообще заменять ушедших защищать свои границы мужчин. Мальчики исполняли свои роли с большим рвением, и здесь у консула проявляли чрезмерную строгость. Они аккуратно впускали желающих по одиночке, а потом прикрывали вход своими спинами и палками.
Скоро пришел Стремницын. Он был чрезвычайно весел.
-- Нет, вы подумайте; был я сейчас у немецкого консула, он не узнал, что я -- русский, и был со мной очень любезен.
-- Вы похожи на англичанина, но их немцы тоже теперь не любят, -- сказала Ася.
-- Нет, я говорил по-немецки, как истый берлинец, -- в восторге ответил Стремницын, -- и он принял меня за немца.
Раиса Александровна взглянула на презрительное лицо Андрея, и вдруг неудержимо расхохоталась. Стремницын на минуту прервал свою речь, но, привыкший к странным выходкам жены, продолжал дальше:
-- Немецкий консул был страшно любезен, дал адрес, где можно -- с потерей, конечно, -- разменять немецкие деньги... Теперь съезжу дня на два в Берн к послу, узнаю подробности Северного пути, а, может, и денег раздобуду, а там, Бог даст, уедем в Россию.
Но дни шли, Стремницыны не уезжали. Адрес, который Стремницыну дал немецкий консул, привел его к магазину готового дамского платья с крупной надписью через все окно: Ликвидация. Стремницын недоумевал, но все-таки вошел.
Покупателей в лавке не было и он обратился, невольно понижая голос, к единственному приказчику, вставшему со стула при его появлении.
-- Могу я здесь выменять немецкие бумажки на французские? -- спросил он по-немецки.
Тот, тоже понижая голос, ответил:
-- Да, да, только хозяина сейчас нет, он уехал по делам. Зайдите в конце недели.
Эту оставшуюся неделю Стремницын был очень занят. Он бегал поочередно ко всем консульствам, посылал телеграммы русским консулам в Лондоне и Ньюкасле с запросами, есть ли пароход в Норвегию и безопасен ли путь. Обсуждал без конца, как и когда надо выехать. В этих хлопотах он совсем не замечал своей жены, довольный только ее сравнительно спокойным состоянием.
А жизнь Раисы Александровны сложилась в эти дни совсем по-своему и в полном соответствии с жизнью Андрея Плетнева.
Уже раз поддавшись искушению, он решил возможно радостнее провести это время, взять все, что можно успеть взять до неизбежной и близкой разлуки.
Утром они неизменно встречались у консула. Правда, были здесь и Ася с братом, и Змигульский, но их не замечала Раиса Александровна, чувствуя только присутствие Плетнева. В самое консульство они вовсе не входили, совершенно разочаровавшись в обещанном пароходе и мало интересуясь им. Сидели на лестнице и разговаривали. Впрочем, Раиса Александровна даже и говорила-то мало, просто тихо наслаждалась его близостью.
Затем он провожал ее до дому, целовал руку, смотрел в глаза. Днем она придумывала возможный предлог и уходила от мужа. Часы в комнате там далеко на окраине, с окнами в сад, с чижиком в клетке, с широкой кроватью под пологом -- были исполнены для нее высшего и неизъяснимого блаженства.
Вечером гуляли по набережной вдоль озера. Проходили мимо ярко освещенных кофеен, мимо курзала, феерично расцвеченного электрическими лампочками; Стремницын с Змигульским разговаривая, постепенно уходили вперед, а они шли тихо, часто молча или говоря о чем-то отвлеченном и далеком. И совсем не могла бы вообразить себе Раиса Александровна, что не везде жизнь идет так спокойно и безмятежно, что война продолжает свое жестокое дело.
Иногда они заходили в кафе, аплодировали плохенькому оркестру, особенно когда он играл близкие сердцу мотивы из "Садко". А когда на эстраду выходила худенькая девушка (обычно она пела в неаполитанском хоре) и, немилосердно коверкая слова, затягивала "очи черные, очи страстные", -- восторгам русских не было пределов.
Ходили они еще в кинематограф, который показывали за кружку пива в саду при бастионе. Сперва на полотне происходили раздирающие драмы, их сменяли комедии, и наконец появлялись русские войска, государь, войска союзных держав.
Публика неистово кричала "ура", аплодировала, стучала кружками. Зато немцам шикали невероятно. Кто-то в стороне за оградой (там помещалась публика абсолютно даровая, даже без пива, все больше мальчишки подростки) кто-то за оградой не то не разобрав, не то из озорства захлопал в ладоши немецкому летчику. Возмущение было общее, и дерзкого сразу призвали к порядку.
Неделя подходила к концу. Стремницын отправился менять деньги. Тот же приказчик встретил его и провел во второй этаж. Там в комнате, обставленной в виде конторы, господин с длинной седоватой бородой в старомодном сюртуке выдал ему французские бумажки, долго рассматривая на свет данные Стремницыным немецкие.
Дело было сделано, оставалось только съездить в Берн.
-- Как хорошо, два дня я могу быть с тобой все время, не выдумывая предлогов. Милый! -- говорила радостно Раиса Александровна.
Этот день Андрей, казалось, был с ней еще нежнее, еще влюбленнее.
Он молча и как-то виновато целовал ее руки и твердил умоляюще:
-- Будь спокойна, будь спокойна, родная!