Нѣжные пальцы Ваѳила казались не созданными для грубыхъ сельскихъ работъ; впрочемъ, они были достаточно искусны и проворны для плетенія сѣтей, длинныхъ веревокъ, вѣнковъ, употребляемыхъ при жертвоприношеніяхъ и на пирахъ, для вырѣзыванья самыхъ тонкихъ рисунковъ на деревянныхъ чашахъ, и, кромѣ того, они никогда не утомлялись перебирать отверстія флейтъ.
Никѣмъ не принуждаемый, Ваѳилъ почти не оставался безъ дѣла: лѣтомъ онъ или уходилъ на берегъ моря съ работой или присматривалъ за козами Біона, извлекая нѣжные звуки изъ своихъ флейтъ. Зима тоже не уменьшала его усердія. Даже приглашаемый къ сосѣдямъ, онъ не приходилъ безъ своей кожаной сумки, въ которой, кромѣ флейтъ, всегда лежали какія-нибудя принадлежности для новыхъ долгихъ работъ.
Въ тотъ годъ, когда Ваѳилу пошла пятнадцатая весна, онъ всю зиму прохворалъ. Напрасно Біонъ, и самъ не полный невѣжда въ искусствѣ врачеванія, давалъ ему пить различныя мелко растертыя въ порошокъ травы, прикладывалъ пластыри, заставлялъ дѣлать тайныя движенія, да и еще призывалъ отовсюду извѣстныхъ въ далекихъ окрестностяхъ врачей, -- Ваѳилъ кашлялъ и хирѣлъ, не вставая съ мягкаго ложа, кутаясь въ тяжелые мѣха.
Только по мѣрѣ того, какъ весеннее солнце, оттаивая замерзшія окна, пробиралось въ хижину, мало-по-малу возвращались силы Ваѳилу. Однако, слабость зимней болѣзни не скоро покинула хрупкое тѣло юноши, такъ что праздникъ Адониса былъ для Ваѳила тоже первымъ возвращеніемъ.
Деплій, бывавшій даже за моремъ, взялся устроить въ этотъ годъ весенній праздникъ по городскому обычаю. Ему пришла счастливая мысль поручить роль воскресшаго бога Ваѳила. Бѣлокурая Амариллисъ изображала радостную Киприду. Двѣнадцать дѣвушекъ, самыхъ прекрасныхъ, всѣ въ цвѣтахъ и новыхъ яркихъ туникахъ, несли носилки, на которыхъ возлежалъ возвращенный Адонисъ. Съ радостными восклицаніями бросилась, какъ львица, Киприда навстрѣчу юному любовнику, а онъ, нѣжный и хрупкій, ожидалъ ее съ томной улыбкой, покорно отдавая свое тѣло страстнымъ ласкамъ перваго свиданья послѣ долгой разлуки.
Трепетъ наполнялъ души зрителей, ибо оба были прекрасны и настолько подходили къ своимъ ролямъ, что нельзя было даже повѣрить, будто все происходившее только пустое притворство искусныхъ актеровъ.
Пестрымъ вѣнкомъ окружая Ваѳила, одѣвали дѣвушки его въ праздничныя, вышитыя золотомъ одежды, украшали волосы цвѣтами, умащали. руки и ноги благовонными мазями.
Длинное шествіе пастуховъ и пастушекъ проходило мимо высокаго ложа, на которомъ въ цвѣтахъ, окруженные своей прекрасною свитой, возлежали Киприда и Адонисъ, и онъ, улыбаясь всѣмъ безразлично, привѣтливо срывалъ бѣлыя и красныя розы и, прикоснувшись къ нимъ губами, бросалъ ихъ внизъ проходившимъ дѣвушкамъ; а она, палимая страстью и ревностыо, обнимала его колѣни, цѣловала руки, глядѣлась съ мольбой въ его ласковые, невѣрные глаза.
Съ той же нѣжной улыбкой, что была для всѣхъ, утѣшалъ богиню коварный любовникъ и, какъ бы лаская, закрывалъ ей глаза своими розовыми ладонями, а въ это время измѣнчивыя уста уже дарили поцѣлуи соперницѣ. Всѣ дѣвушки покинули своихъ возлюбленныхъ и каждая старалась хоть на мигъ владѣть улыбкой Адониса, лаской его надушенныхъ рукъ, нѣжнымъ, какъ прикосновеніе лепестка розы, поцѣлуемъ. Тщетны были слезы и мольбы Киприды, и она смирилась. Отошла грубая ревность отъ ложа прекраснаго.
Наконецъ, досталъ Ваѳилъ изъ складокъ одежды свои флейты и, выпрямившись, заигралъ, и начались танцы, то тихіе и стыдливые, то быстрые и сладострастные, смотря по тому, какіе звуки рождались подъ искусными пальцами.