Однажды, возвращаясь съ безцѣльной прогулки, Ваѳилъ былъ остановленъ вопросомъ поборовшей робость Главкисъ, уже давно томящейся страстью къ юношѣ:
-- Отчего ты грустенъ, прекрасный Ваѳилъ? Развѣ никто не хочетъ принять отъ тебя душистаго вѣнка? Развѣ мало утѣшаютъ тебя поцѣлуи и нѣжныя ласки дѣвушекъ, что ты ходишь, какъ отвергнутый и никому не любый?
Поднявъ на вопрошающую свои свѣтлые прозрачные глаза, еще никогда не темнѣвшіе страстью, Ваѳилъ отвѣчалъ, горько жалуясь:
-- Я готовъ, милая Главкисъ, спросить у тебя, что случилось со мной, Оставаясь прежнимъ, я не понимаю самъ, почему все вокругъ меня измѣнилось.
-- О, юноша, признавайся, какъ имя жестокой, что заставляетъ тебя страдать! -- съ притворнымъ смѣхомъ воскликнула дѣвушка, трепеща отъ ожидаемаго отвѣта.
-- Мнѣ пришлось бы перечислить всѣ имена, потому что всѣ безъ всякой вины стали слишкомъ мало любить меня.
-- Можетъ быть, потерявъ любовь всѣхъ, ты пріобрѣлъ любовь одной, и не есть ли она самая истинная.
-- Увы, я не замѣчаю даже этой единственной.
-- Какъ несчастна должна быть имѣющая столь непроницательнаго возлюбленнаго.
Отвернувшись, чтобы скрыть свое волненіе и даже слезы, дѣвушка пошла по дорогѣ, закрывъ лицо руками.
-- Если ты, милая Главкисъ, хотѣла сказать, что ты любишь меня -- я очень радъ, -- догоняя дѣвушку, говорилъ Ваѳилъ. -- Я тоже очень люблю тебя, -- добавилъ онъ голосомъ, слишкомъ не похожимъ на влюбленнаго, и цѣлуя ее, утѣшая, онъ не замѣчалъ, что отвѣтные поцѣлуи были уже совсѣмъ не такими, какъ даваемые при всѣхъ.