Петербург, среда утром 12 (25) января.
Несколько дней, как мы ждали провозглашения осадного положения. Много раз мне говорили, что это уже случилось. Это неверно; несомненно -- одно: с вечера субботы внешняя полицейская служба вверена армии, которая и доказала свое уменье. Вчера вечером говорили также, что генерал Трепов, бывший московский градоначальник, на которого недавно было произведено неудачное покушение, назначен петербургским генерал-губернатором на все продолжение беспорядков. Правительство знает, что по части энергичных мер на него можно положиться.
Ни в понедельник, ни вчера бойня не возобновлялась, по крайней мере, в центре города, ибо мы осведомлены довольно плохо о том, что происходит в предместьях. Если солдаты не стреляют, то это еще не значит, что всякие насилия прекратились.
Утром в понедельник, после кровавого воскресного дня, наступило как бы затишье. Ранним утром я пошел на Невский, а оттуда на Васильевский Остров и на Петербургскую. На Невском я видел разбитые стекла во дворце великого князя Сергея.
В обоих предместьях все было спокойно там, где я проходил, но было всего 9 часов утра. Всюду войска. Сидя на поленьях, солдаты греются вокруг костров. Во всех кварталах многочисленные патрули; все мосты все время весьма тщательно охраняются. Ждали, очевидно, новых демонстраций после обеда. Битва осталась еще далеко незаконченною. Рабочие говорили накануне, что в понедельник они отплатят с лихвою...
После обеда беспорядки снова начались, приблизительно повсюду. Невский был полон народу. В толпе много рабочих. Они останавливались у сожженных киосков, у разбитых витрин. Часто слышался смех. Однако, эти повреждения скорее дело рук босяков, чем рабочих. Я спросил: "Зачем жечь киоски?" Мне ответили: "Потому, что в них продается "Правительственный Вестник", сообщающий ложные сведения о событиях". С наступлением ночи электричество на проспекте не зажглось, и он стал понемногу черным и зловещим. Только и можно было различить, что огромные массы дворцов Сергея Александровича и Аничкова, имевшие трагический вид, в особенности последний; во дворе можно было заметить огни, отблеск которых бродил по высоким стенам. На всем Невском стоял гул, переходивший по временам в резкие крики.
Я подходил к Казанскому собору, как вдруг я увидел толпу, охваченную паникой, стремительно бежавшую мне навстречу. Ее гнал отряд казаков, очищавший от народа всю улицу вместе с тротуаром. Я вместе с другими бросился в боковую улицу; поколебавшись на мгновенье, офицер, командовавший казаками, дал приказ преследовать нас и дальше; но в ста метрах оттуда была небольшая площадь, откуда расходилось несколько улиц. Таким образом, толпа могла рассеяться.
Сделав крюк, я вернулся на Невский. Пройти к Казанскому собору стало невозможным. Тогда я направился вдоль по проспекту по направлению к Николаевскому вокзалу, но едва перешел Фонтанку, как услышал перед собою громкие крики на пересечении Невского с Литейным.
Казаки летели на нас во весь опор. Я бегу вместе с другими вдоль канала. Пробежав метров пятьдесят, я обернулся; два казака остановились у моста, колеблясь, преследовать ли нас, или ехать своей дорогой. Но вскоре они кидаются за нами, понукают лошадей, испуская дикие крики. Решетчатые ворота одного дома раскрыты. Я поднялся по ступенькам и спрятался за одной из колонн. Казаки были в десяти шагах за мной. Я видел, как они резким движением повернули своих лошадей к решетке. Один из них спешился и, отдав повод лошади товарищу, набросился на молодого рабочего, упавшего на землю, и стал его жестоко бить плетью и топтать сапогами. Совершив этот подвиг, казаки повернули вспять, а рабочий мог уйти избитый.
Нужно было самому наблюдать подобные сцены, чтобы понять ужас и ненависть, распространяемые казаками, которые хозяйничают в городе с субботы. Свирепость их поступков извиняет всю ненависть рабочих и все ответные насилия с их стороны. В одиночку или попарно, во всяком случае, в отсутствии начальства, казаки могут, отделившись от отряда, безнаказанно совершать в глухих улицах свои подлые нападения на прохожих, безоружных и слишком малочисленных, чтобы им сопротивляться. Со всех сторон я слышу достоверные свидетельства, подтверждающие то, что я видел собственными глазами, иногда в еще более трагической окраске. Так, на одной улице Васильевского Острова казак ударил саблей по голове какого-то прохожего, молодого человека, без всякого повода со стороны этого последнего. На Большом проспекте Петербургской стороны старик, при виде проезжающих казаков, говорит своей спутнице: "Вот те, кто нас избивают". Один казак услышал и замахивается саблей на старика. Тот бросается в лавку. Казак требует его выдачи, но старик убегает через ворота, выходящие на другую улицу. Тогда казак угрожает убить лавочника и уходит, все еще грозясь. На Васильевском Острове студент с империала трамвая видит солдатский пикет, охраняющий мост. Он кричит солдатам тоном презрения: "Опричники!" Солдаты останавливают трамвай, поднимаются на империал, волочат вниз студента, наносят ему удары саблей и умирающего оттаскивают за ноги в сторону, чтобы не оставить его среди мостовой. Какой-то прохожий, который вступился за студента, тоже получил несколько сабельных ударов. То же на Васильевском Острове: недалеко от 16-й линии, по Большому проспекту, учительница-француженка видит бегущую к ней молодую девушку, преследуемую двумя казаками. Казаки стреляют, молодая девушка падает мертвой к ногам француженки. Напротив здания Академии Наук служащий выходит из Этнографического музея и проходит мимо поставленного в этом месте солдатского пикета. Офицер наносит ему удар саблей. Директор музея, свидетель этой сцены, закрывает немедленно музей и пишет протестующее и негодующее письмо великому князю Константину, председателю Академии Наук.
Я не могу ни привести, ни вспомнить всех рассказов, слышанных мною о жестокостях, совершенных в понедельник. Я удивляюсь только -- и есть чему удивляться! -- что в газетах (некоторые появились сегодня) официально объявляется, что десятого не было ни одного раненого.
В понедельник вечером среди населения царствовала большая паника. Отсутствие электричества, пожар киосков на Невском, разбитые витрины магазинов, слухи о пожарах в подгородних местах, словом, все, что делалось и о чем говорилось, способствовало распространению страха, еще более напряженного, может быть, чем накануне. Предсказывали, что будут громить лавки, что наступит недостаток в продовольствии. Цены всех продуктов стали быстро повышаться. Керосин, стоящий обычно 4 коп. фунт, продавался в понедельник утром по 20 коп.; вскоре цена на него поднялась до 30, 40, 50 коп., а вечером нельзя было достать его и за рубль. Предусмотрительные люди последовали совету дворников и сделали значительные запасы с вечера субботы. Некоторые запаслись даже мукой, ибо прислуга здесь умеет месить и печь хлеб. Несмотря на наши советы, Катя, от природы беззаботная, только в понедельник пустилась на розыски, и так как керосин вышел совершенно, то я вынужден писать при печальном свете сальной свечи.
Понятно, что больше чем когда-нибудь, ходят слухи, зловещие или... нелепые: водопроводные трубы будут разрушены; чтобы помешать царю убежать за границу, рабочие будто бы попортили локомотивы и разобрали рельсы на линии Варшавской железной дороги; теперь они готовятся взорвать арсенал, рискуя разрушить половину Петербурга; царь после пушечного выстрела 6-го января окончательно сошел с ума; ему все кажется, что его преследуют, и он прячется то в одной, то в другой отдаленной комнате дворца; вот от этого-то он и не мог появиться в воскресенье перед народом; наконец, узнав, что стреляли в народ, великие князья пришли будто бы в такой восторг, что собрались вместе пить шампанское. Один из них -- называют Владимира -- даже пустился танцевать кек-уок, вероятно, чтобы ознаменовать конец и блестящий успех своих занятий, ибо каждому известно, что в последние дни он корпел над историей Великой Революции, ища в ней тактические ошибки, совершенные французской королевской властью во дни народного восстания.
Либералы устроили два собрания в понедельник вечером: одно -- частное, где обсуждались события и предлагались различные меры, было нарушено прибытием полиции, которая, встретив энергичный протест хозяина дома, удовлетворилась тем, что переписала участников. Другое собрание было организовано адвокатами, которые в резких речах, а затем и в протестующих резолюциях клеймили правительство, главного виновника возмутительных убийств, совершенных накануне.
В ночь с понедельника на вторник были произведены аресты среди либералов. Правительство, как кажется, было уверено, что ему удастся захватить главарей революционного заговора. Арестовали почти всех тех, кто принимал участие в делегации, посланной в субботу вечером министру внутренних дел с целью предупредить кровопролитие. Так, арестованы: Кедрин, член управы, Гессен, редактор журнала "Право", профессора Кареев и Семевский, Горький, Анненский, Пешехонов, Мякотин. Только два делегата избегли тюрьмы: делегат от рабочих и Арсеньев. Кроме того, арестовали еще одного члена управы, Шнитникова, но сейчас же выпустили.