"Не хочу жениться, хочу учиться '".-- Черезъ Копенгагенъ на Берлинъ.
Послѣ успѣшной защиты докторской диссертаціи Пирогову оставалось ожидать офиціальнаго разрѣшенія изъ Петербурга на ученую поѣздку за границу. Это-то время онъ считаетъ самымъ пріятнымъ во всей своей жизни. Да и понятно: по чистой совѣсти получивъ докторскій дипломъ, онъ заслужилъ себѣ право закончить образованіе у первыхъ европейскихъ спеціалистовъ по излюбленной имъ наукѣ. И онъ съ особеннымъ наслажденіемъ отдался временному ничегонедѣланію.
Съ начала весны Могіеры передались на дачу; у нихъ и гостилъ теперь Пироговъ, котораго ничего уже не удерживало въ городѣ.
Живя въ Дерптѣ въ теченіе пяти лѣтъ, онъ почти никогда не участвовалъ въ студенческихъ пирушкахъ, былъ равнодушенъ и къ прекрасному полу. Теперь онъ вдругъ словно прозрѣлъ, и впервые замѣтилъ въ домѣ Мойеровъ двухъ молоденькихъ (лѣтъ 16--17) барышень.
Одна изъ нихъ, быстроглазая смуглянка-брюнетка, Лаврова, была приглашена Протасовою въ качествѣ компаньонки, чтобы ей читать, помогать въ вышиваньи (зрѣніе старушки сильно уже ослабѣло). Особенно покорила она его сердце тѣмъ паѳосомъ, съ какимъ декламировала стихи Жуковскаго. Какъ исключительно восторженная натура, Лаврова и о самыхъ обыденныхъ вещахъ говорила въ возвышенномъ тонѣ и нараспѣвъ.
Хотя Пирогову было тогда всего 22 года, но какъ по своему хладнокровному нраву, такъ и благодаря своимъ постояннымъ занятіямъ въ анатомическомъ театрѣ и клиникѣ, онъ на все смотрѣлъ съ прозаической точки зрѣнія; а потому, о чемъ бы у него ни заходила рѣчь съ Лавровой, мнѣнія ихъ оказывались діаметрально-противоположными. Она сердилась, горячилась; а онъ, давъ ей высказаться, преспокойно окачивалъ ее ледянымъ душемъ своей неотразимой логики.
Однажды, дойдя въ такомъ препирательствѣ до краснаго каленія, Лаврова договорилась до полной безсмыслицы. Возражать по пунктамъ не приходилось, и Пироговъ, не выбирая выраженій, прямо ляпнулъ:
-- Ну, знаете, это совсѣмъ ужъ глупо.
Въ черныхъ глазахъ барышни вспыхнулъ огонь.
-- Да какъ вы смѣете!-- крикнула она и бросилась на него съ кулаками.
Онъ отшатнулся. Она схватила его за плечи и напрягала всѣ силы, чтобы повалить его на земь. Тогда онъ взялъ ее такъ же за плечи и затрясъ, что было мочи. Барышня -- въ слезы. Онъ тотчасъ же, конечно, выпустилъ ее изъ рукъ; но она не могла успокоиться и истерически зарыдала.
-- Я -- женщина... Вы должны имѣть уваженіе ко мнѣ!
-- А я -- мужчина,-- отвѣчалъ онъ.-- Поступайте такъ, чтобы мужчины васъ уважали.
Это было ужъ слишкомъ! Разъяренной тигрицей она снова схватилась съ нимъ. Тутъ, однако, вмѣшалась ея подруга и не безъ труда разняла борцовъ.
При всей своей вспыльчивости Лаврова была и отходчива. За ночь гнѣвъ ея испарился, и утромъ она была попрежнему мила съ своимъ противникомъ,.
Совершенно въ иномъ, родѣ была другая барышня. Катя Воейкова, дочь извѣстнаго въ свое время сатирика-поэта, женатаго на старшей дочери Протасовой. Окончивъ только-что курсъ въ петербургскомъ Екатерининскомъ институтѣ, она гостила это лѣто у бабушки. Съ десятилѣтняго возраста проведя безвыходно въ стѣнахъ, института, она была еще дѣтски-наивна и великая охотница поболтать и посмѣяться.
Безобидно-веселому нраву ея соотвѣтствовали и ея эѳирная фигура, свѣжее личико, голубые глазки и золотисто-бѣлокурые локоны. Неудивительно, что у мужской молодежи она пользовалась большимъ успѣхомъ. Пироговъ съ своей стороны потѣшалъ ее всевозможными забавными анекдотами изъ университетской жизни.
Однимъ изъ объектовъ этихъ анекдотовъ былъ прозекторъ (чeлoвѣкъ, разсѣкающій трупы) профессора Цихорiyса, докторъ Вахтеръ. (Нудясь на него за какой-нибудь недосмотръ при анатомическихъ демонстраціяхъ, Цихоріусъ говорилъ ему:
-- Г-нъ докторъ Вахтеръ! Вы глупѣе, чѣмъ дозволяютъ русскіе законы!
Симъ Пироговъ очень цѣнилъ Вахтеpа, у котораго съ большою пользой прослушалъ приватно весь курсъ анатоміи и спиртныхъ препаратовъ.
Вообще же Вахтеръ былъ необыкновенный оригиналъ. Съ Пироговымъ онъ охотно говорилъ по-латыни экспромтами.
Такъ, когда они, выходя вмѣстѣ изъ клиники на улицу, встрѣчали кучку болтающихъ бабъ, онъ неизмѣнно всякій разъ изрекалъ одно и то же четверостишіе:
-- "Ouando convenninf;
Catherina, Rosina, Sibilla,
Sermonem faciunt
Et de hie, et de hoc, et de ilia".
(Какъ соберутся Катерина, Розина, Сибилла, такъ заведутъ разговоръ и о семъ, и о томъ и объ ономъ).
Мало вѣря въ цѣлебныя свойства аптечныхъ лѣкарствъ, въ составъ которыхъ большею частью входятъ ядовитыя вещества, Вахтеръ прописывалъ больнымъ домашнія средства, а изъ нихъ всего чаще ромашковый чай. Однажды ночью его позвали къ умирающему. Пока его добудились, пока онъ одѣлся и добрался до мѣста, паціентъ успѣлъ уже отдать Богу душу. Въ темнотѣ, подойдя къ одру умершаго, Вахтеръ произнесъ свою обычную фразу:
-- Banken Sie mal Kamillenthee, mein Lieber; es wird schon gut werden. (Попейте-ка ромашковаго чая, мой милый; ужо поправитесь).
Но когда онъ взялъ паціента за пульсъ, то замѣтилъ, что рука у того уже похолодѣла. Неизмѣнно вѣжливый, однако онъ все-таки извинился:
-- А, so! Verzeihen Sie: Sie sind schon tot. (А, вотъ что! Простите: вы уже мертвы!).
Забавляя такими анекдотами хохотунью Воейкову, Пироговъ усиливалъ еще комизмъ своей серьезной миной.
-- Знаете ли, Николай Иванычъ,-- замѣтила она ему разъ:-- изъ васъ вышелъ бы прекрасный актеръ. Не устроить ли намъ домашній спектакль?
-- Устроимте. Но что играть-то?
-- Въ институтѣ у насъ ставили, напримѣръ, "Недоросля". И отгадайте-ка, кого я сама играла? Ни за что не угадаете: Митрофанушку!
Барышня залилась такимъ серебристымъ смѣхомъ, что заразила имъ и Пирогова.
-- Ну, что-жъ,-- сказалъ онъ:-- чтобы посмотрѣть на васъ въ этой роли,-- поставимъ также "Недоросля".
-- Нѣтъ, этотъ разъ я возьму себѣ роль Простаковой, а Митрофанушкой будете вы.
-- Развѣ я ужъ такъ похожъ на него?
-- И очень, только совсѣмъ наоборотъ: "не хочу жениться, хочу учиться".
-- Вотъ это вѣрно.
Скоро были навербованы и другіе исполнители, и пьеса прошла для любительскаго спектакля очень гладко; самые же шумные вызовы выпали на долю Пирогова-Митрофанушки.
Не успѣлъ онъ оглянуться, какъ наступилъ и день отъѣзда за границу. Спутниками Пирогова были: товарищъ его изъ профессорскаго института Котельниковъ и дерптскій пріятель Самсопъ-фонъ-Гиммельштернъ. Въ своемъ жизнерадостномъ настроеніи всѣ трое уже въ Ригѣ не пожалѣли своихъ кошельковъ. Такъ изъ выданнаго имъ (сверхъ путевыхъ денегъ,) за полгода впередъ заграничнаго жалованья (800 талеровъ въ годъ,) немалая толика была поистрачена на всевозможныя "европейскія" удовольствія. А тутъ у пристани новый соблазнъ -- датское судно, распустившее уже паруса, чтобы возвратиться въ Копенгагенъ. Чѣмъ тащиться тысячу верстъ по пыльной дорогѣ въ колесномъ экипажѣ, не поплыть ли далѣе "синимъ моремъ"? И вотъ наши путешественники уже на палубѣ датскаго судна, выходятъ въ открытое море... Разочаровались они, правда, довольно скоро: буря, качка, морская болѣзнь такъ допекли ихъ что они были рады-радехоньки, когда наконецъ черезъ недѣлю ощутили опять подъ ногами твердую почву.
Датская столица съ ея опрятными улицами, усаженными рядами пирамидальныхъ тополей и съ ея мирнымъ, трудолюбивымъ населеніемъ, имъ чрезвычайно понравилась. Не менѣе отрадное впечатлѣніе вынесъ Пироговъ и изъ осмотра мѣстныхъ госпиталей и клиникъ, директора которыхъ встрѣтили молодого русскаго хирурга съ изысканною любезностью:
-- Всѣмъ мы друзья,-- высказался одинъ изъ нихъ,-- всѣмъ, кромѣ нѣмцевъ: нѣмцы -- наши злѣйшіе враги.
Изъ вольнаго города Гамбурга до Берлина волей-неволей пришлось закупориться въ почтовую карету. Около прусской границы Пирогову вспомнилось вдругъ, что по пути онъ сильно поразстроилъ свои финансы. Чтобы сдѣлать имъ подсчеты, онъ вынулъ бумажникъ. Въ это самое время карета остановилась у пограничной станціи, чтобы принять новаго пассажира -- прусскаго офицера.
"Чего онъ такъ уставился на меня, какъ на чудище морское?-- подумалъ Пироговъ, видя, что новый спутникъ впился въ него глазами.-- Одѣтъ я, кажется, такъ же прилично, какъ всѣ эти нѣмцы"... Загадка вскорѣ разъяснилась.
-- Позвольте спросить, милостивый государь,-- вѣжливо обратился къ нему офицеръ:-- вы, вѣрно, русскій?
-- Да, русскій...-- отвѣчалъ озадаченный Пироговъ.-- Но какъ вы сразу догадались?
-- А по запаху.
-- По запаху! Богъ ты мой... Неужели отъ меня пахнетъ?
Офицеръ усмѣхнулся.
-- Пахнетъ не отъ васъ самихъ, а отъ вашихъ вещей: бумажника и обуви.
И благо, если русскій человѣкъ за границей обращаетъ вниманіе туземцевъ только этими внѣшними признаками, а не духовною некультурностью. Пироговъ, пообтесавшись въ Дерптѣ, во всякомъ случаѣ такимъ отрицательнымъ свойствомъ никого изъ иностранцевъ уже не поражалъ.