Въ Берлинѣ.-- Квартирная хозяйка и ея сынокъ.-- Товарищи: Штраухъ, Котельниковъ и Липгардтъ.
Первою заботой Пирогова въ Берлинѣ былъ квартирный вопросъ. Послѣ недолгихъ поисковъ ему удалось устроиться, повидимому, очень недурно: вдова мелкаго чиновника уступила ему за сходную плату большую комнату съ отдѣльнымъ входомъ. Обстановка была, правда, далеко не блестящая. Зато хозяйка взялась готовить ему обѣдъ; а домашній столъ которымъ онъ пользовался уже въ Дерптѣ у Мойеровъ, куда вѣдь питательнѣе, да и вкуснѣе трактирнаго.
увы! Въ І5ерлинѣ на этотъ счетъ оказались другіе порядки: водянистая безвкусная жижа, именуемая супомъ жареная или вареная подошва, носящая громкое названіе жаркого, и вязнущіе въ зубахъ блинчики, все притомъ въ гомеопатическихъ дозахъ,-- какъ было насытиться этимъ молодому хоть и не избалованному желудку? Поневолѣ приходилось для утоленія голода заходить то въ колбасную, то въ дешевый ресторанчикъ.
По все это было бы еще съ полбѣды; настоящая бѣда грозила его тощему бумажнику съ такой стороны, откуда онъ ея совсѣмъ не ожидалъ, Дѣло въ томъ, что свой бумажникъ онъ хранилъ въ комодѣ, запиравшемся, какъ слѣдуетъ, на ключъ. Но разъ, взявъ оттуда бумажникъ, Пироговъ замѣчаетъ, что бывшая еще тамъ наканунѣ пачка пятиталеровыхъ ассигнацій сдѣлалась какъ будто вдвое тоньше. Начинаетъ онъ ихъ пересчитывать,-- такъ и есть! Капиталовъ его не хватитъ даже на квартиру и ѣду до слѣдующаго семестра; про гонораръ профессору Шлемму за "privatissimum" по операціямъ надъ трупами и думать нечего.
Онъ -- къ хозяйкѣ:
-- Такъ и такъ, мадамъ: кто-то съ подобраннымъ ключомъ ходилъ ко мнѣ въ комодъ и рылся въ моемъ бумажникѣ.
Мадамъ -- въ амбицію:
-- Herrjemine! Да какъ вы, сударь, смѣете подозрѣвать меня, честную нѣмку, вдову королевскаго прусскаго чиновника...
-- Самихъ васъ, мадамъ, я и не подозрѣваю. Но у васъ есть сынъ-подростокъ...
-- Чтобы мой Карльхенъ былъ воромъ! Вы, сударь, забываете, что вы не у себя въ Россіи, а въ Пруссіи, въ Берлинѣ...
-- Точно въ Берлинѣ у васъ всѣ люди -- ангелы? Для чего же у васъ существуютъ полиція и тюрьмы? Допустимъ даже, что вашъ Карльхенъ тутъ ни при чемъ; такъ кто-нибудь все же былъ у меня въ комодѣ. Надо это разслѣдовать.
-- Ну, и разслѣдуйте, жалуйтесь въ полицію! Вотъ ужъ никогда мнѣ и во снѣ не снилось, что придется возиться съ полиціей! Herrgottsdonnerwetterl
Дѣлать нечего, подалъ онъ заявленіе въ полицію; произвела та формальное дознаніе. Но прямыхъ уликъ, у потерпѣвшаго не имѣлось: не могъ онъ даже опредѣлить, сколько именно денегъ у него было въ бумажникѣ до пропажи. Такъ слѣдствіе ни къ чему и не привело, кромѣ размолвки съ хозяйкой.
А уплатить профессору Шлемму за "privatissimum" все-таки нужно, пока есть еще деньги. И поплелся онъ, скрѣпи сердце, къ профессору съ понуренной головой, какъ приговоренный къ голодной смерти.
Вдругъ кто-то его останавливаетъ:
-- Ба! Кого я вижу? Пироговъ!
Смотритъ Пироговъ: передъ нимъ знакомый дерптски; студентъ-медикъ.
-- Штраухъ! Вы-то здѣсь какими судьбами? Ахъ, да, помню: вы были вынуждены бѣжать за границу изъ-за дуэли?
-- Да, моя пуля ранила противника въ шею навылетъ около сонныхъ артерій; полагали, что онъ истечетъ кровью...
-- Ну, такъ могу васъ успокоить,-- сказалъ Пироговъ:-- я самъ присутствовалъ при перевязкѣ. Опасность, дѣйствительно, была серьезная. Было задѣто и дыхательное горло; больной долгое время не могъ говорить.
-- Да, мнѣ потомъ уже писали объ этомъ, а также, что онъ поправляется. У меня упалъ камень съ плечъ.
-- И все-таки не вернулись въ Дерптъ?
-- Будучи уже разъ въ Берлинѣ, я остался слушать здѣшнихъ профессоровъ.
-- Такъ у васъ есть порядочныя собственныя средства?
-- О, да: у моего отца въ Петербургѣ большая аптека.
-- Счастливецъ же вы!
-- А вы, Пироговъ, развѣ нуждаетесь? Говорите прямо. Мнѣ было бы это даже очень кстати.
-- Въ какомъ отношеніи?
-- А вотъ въ какомъ: вы и въ Дерптѣ уже отлично знали анатомію и понабили себѣ руку въ операціяхъ. Такъ если-бъ вы поселились теперь вмѣстѣ со мною, вы помогали бы мнѣ въ моихъ занятіяхъ, а я за то предложилъ бы вамъ квартиру и столъ, да и всякія удовольствія и развлеченія.
-- Но мнѣ, право, совѣстно...-- пробормоталъ Пироговъ, у котораго сердце въ груди отъ радости запрыгало.
-- Полноте! Я-то буду вамъ гораздо болѣе обязанъ, чѣмъ вы мнѣ: у меня будетъ постоянный компаньонъ и при работѣ и при отдыхѣ. Такъ что же: согласны?
-- Еще бы не согласиться!
Такъ-то вотъ дальнѣйшее пребываніе Пирогова въ Берлинѣ было разомъ обезпечено. Онъ имѣлъ свою отдѣльную комнату и обѣдалъ со Штраухомъ въ студенческомъ ресторанѣ, гдѣ свинину съ тертымъ горохомъ и сельдерейнымъ салатомъ (Seilerysalat) запивалъ легкимъ пивомъ (Wassbier); по воскреснымъ же днямъ они ходили вмѣстѣ въ Королевскчй театръ смотрѣть классическія пьесы Шекспира, Лессинга, Гёте и Шиллера.
Съ своей стороны Пироговъ помогалъ Штрауху, конечно, "по совѣсти": читалъ съ нимъ и репетировалъ, а въ анатомическомъ театрѣ, руководилъ его практическими занятіями по хирургической анатоміи и оперативной хирургіи. Старанія его не пропали даромъ: послѣ двухлѣтнихъ занятій Штраухъ сдалъ въ Дерптѣ экзаменъ на доктора.
Изъ другихъ берлинскихъ товарищей Пирогова заслуживаютъ упоминанія еще двое: Котельниковъ, съ которымъ онъ совершилъ всю дорогу изъ Россіи, и Липгардтъ, съ которымъ онъ подружился еще въ Дерптѣ, работая вмѣстѣ въ анатомическомъ театрѣ у профессора Мойера.
Котельниковъ готовился къ профессурѣ по математикѣ, и еще въ Дерптѣ не только товарищи, но и профессора Струве и Бартельсъ пророчили ему блестящую ученую будущность.
-- Надъ математическими выкладками, надъ небесной механикой Лапласа недоѣдаетъ вѣдь, недосыпаетъ,-- говорили про него всѣ въ одинъ голосъ.-- Это -- будущее математическое свѣтило, выше самого Остроградскаго,-- лишь бы здоровье выдержало. Отъ изнурительной лихорадки да кровохарканья и теперь уже обратился въ скелетъ, въ живого мертвеца. Того гляди, не выживетъ бѣдняга. Какая потеря для науки!
Опасенія къ счастью, не оправдались. Уже ко времени отъѣзда за границу кандидатъ въ математическіе геніи началъ поправляться, а морской воздухъ по пути въ Копенгагенъ еще болѣе укрѣпилъ его легкія и развилъ у него волчій аппетитъ, такъ что въ Берлинъ онъ прибылъ пополнѣвшимъ и съ розовыми щеками.
Но здоровье не пошло ему въ прокъ: вмѣсто того, чтобы съ новыми силами отдаться своей любимой наукѣ, онъ цѣлые дни теперь фланировалъ по улицамъ, отдыхать заходилъ въ кофейню или ресторана, а вечеръ проводилъ либо въ театрѣ, либо въ веселой компаніи гдѣ-нибудь за городомъ.
-- Что это тебя, братецъ, совсѣмъ не видать въ университетѣ?-- спросилъ его какъ-то Пироговъ.-- Бываешь ли ты вообще на лекціяхъ?
Котельниковъ смущенно улыбнулся.
-- Нѣтъ, пока еще не собрался.
-- "Пока"! Но вѣдь идетъ уже второй семестръ. А между профессорами на математическомъ факультетѣ есть также, слышно, извѣстные ученые. Какъ тебѣ, право, не грѣшно?
-- Грѣшно, душенька, что говорить. Духомъ я силенъ, но плоть немощна.
-- Однако дома-то ты все-таки читаешь книги?
-- Книгъ, признаться, тоже не читаю; развѣ что въ кофейнѣ развернешь газету.
-- Не понимаю! Что это съ тобой сдѣлалось?
Котельниковъ глубоко вздохнулъ и тронулъ пальцемъ лобъ.
-- Вотъ тутъ у меня словно что-то желѣзнымъ обручемъ сжимаетъ, а ночью мечешься на постели, воздуху въ груди не хватаетъ. Вскочишь, растворишь окошко и стоишь этакъ въ одной рубашкѣ на холодномъ вѣтру; а то поскорѣй одѣнешься, выскочишь на улицу и бѣжишь себѣ безъ оглядки куда глаза глядятъ.
-- Знаешь, Котельниковъ, какъ это у насъ по-русски называется?
-- Какъ?
-- Человѣкъ съ жиру бѣсится. Тебѣ слишкомъ сладко живется; надо посадить тебя на строгую діэту.
-- Тебѣ-то, Пироговъ, легко разсуждать: у тебя катарръ желудка, поневолѣ держишься діэты; а у меня желудокъ варитъ чертовски исправлю...
-- Такъ возьми себя наконецъ въ руки. Погулялъ, слава Богу; пора и честь знать.
Убѣжденія Пирогова, казалось, подѣйствовали: Котельниковъ "взялъ себя въ руки". Возвратясь черезъ два года въ Россію, онъ выдержалъ-таки экзаменъ на магистра математики и положилъ профессуру въ Казани. Ожидаемаго геніальнаго математика изъ него, однако, никогда такъ и не вышло.
Еще болѣе любопытное явленіе въ томъ же родѣ представлялъ Липгардтъ. Въ дерптскомъ университетѣ онъ не былъ настоящимъ студентомъ, а вольнослушателемъ, и занимался разными науками, такъ сказали, изъ любви къ искусству. Будучи сыномъ богатаго лисфляндскаго помѣщика, онъ до университета воспитывался дома подъ наблюденіемъ выписаннаго изъ Швейцаріи педагога. Явившись въ Дерптъ, онъ заявилъ, что желалъ бы слушать высшую математику. Профессоръ математики Бартельсъ отнесся къ такому заявленію съ понятнымъ недовѣріемъ и далъ молодому человѣку для рѣшенія очень сложную задачу. Липгардтъ, немножко подумавъ, взялъ мѣлъ и началъ выводить на доскѣ уже безъ остановки формулу за формулой.
-- Гмъ... гмъ...-- скептически хмыкалъ Бартельсъ, такъ какъ самъ рѣшалъ задачу совсѣмъ иначе.
Когда же у Липгардта выводъ все же получился тотъ же самый профессоръ только руками развелъ.
-- Ну, молодой человѣкъ,-- объявилъ онъ,-- у васъ есть несомнѣнный математическій талантъ. Я очень охотно займусь съ вами.
Способности Липгардта, однако, были не исключительно математическія. Купивъ себѣ новѣйшій въ то время и лучшій анатомическій атласъ. Клокъ (С1оquet), онъ основательно занялся также анатоміей, физіологіей и хирургіей; каждый день аккуратно посѣщалъ анатомическій театръ для практическихъ работъ. Такъ онъ вскорѣ сдѣлался однимъ изъ любимыхъ учениковъ Мойера и добрымъ пріятелемъ другого его любимца -- Пирогова.
Въ Берлинѣ Липгардтъ не послѣдовалъ примѣру Котельникова: не поддался соблазну пустыхъ удовольствій. Продолжая заниматься спеціально физіологіей у профессора Іоганна Мюллера, онъ одновременно изучалъ также изящныя искусства: живопись и скульптуру. Для этой же цѣли онъ изъ Берлина отправился потомъ въ Италію, гдѣ пробылъ нѣсколько лѣтъ и откуда вывезъ къ себѣ въ Лифляндію очень цѣнную коллекцію картинъ, гравюръ, статуй и слѣпковъ. Впослѣдствіи Пироговъ встрѣтился съ нимъ еще разъ въ Штутгартѣ, гдѣ Липгардтъ съ неостывающимъ увлеченіемъ изучалъ средневѣковую готическую архитектуру. Сверхъ того, онъ всегда съ живымъ, интересомъ слѣдилъ и за политическими вопросами. Словомъ сказать, это была безспорно богато-одаренная натура, многосторонній талантъ, но талантъ пассивный, быстро усваивающій только чужое, а не активный, не самодѣятельный и творческій.
"Изъ знакомыхъ мнѣ людей -- замѣчаетъ Пироговъ,-- Карлъ Липгардтъ всѣхъ болѣе доказалъ мнѣ, какъ различны между собою двѣ способности человѣческаго духа: емкость ума и его производительность (Kapacitat und Produktivität): отъ первой зависитъ способность пріобрѣтать самыя разностороннія свѣдѣнія, отъ второй -- способность извлекать изъ пріобрѣтенныхъ свѣдѣній нѣчто самодѣльное и самостоятельное... Не свѣдѣнія, не знанія, пріобрѣтенныя емкостью ума, а какая-то, не каждому уму свойственная, vis a tergo толкаетъ его къ новой работѣ, извлеченію этого чего-то своего, изъ запаса знаній. Такъ, Липгардтъ былъ несравненно образованнѣе и по емкости ума гораздо умнѣе меня, умнѣе и многихъ ученыхъ, способствовавшихъ ему пріобрѣтать многостороннія знанія; но Липгардту недоставало этой самой vis a tergo. Люди съ умами этой категоріи родятся для умственныхъ наслажденій; но уму, кромѣ огромной емкости, необходима еще и большая производительная сила, чтобы сдѣлаться гумбольтовскимъ".
Самъ Пироговъ, считавшій себя по врожденной скромности менѣе даровитымъ, чѣмъ Липгардтъ, обладалъ именно этою производительною силой, сдѣлавшею его со временемъ всемірнымъ научнымъ свѣтиломъ, своего рода Гумбольтомъ въ хирургіи.