Берлинскіе профессора: Кранихфельдъ, Гуфеландъ, Рустъ, Диффенбахъ, Грефе и Шлеммъ.-- Прозекторша Фогельзангъ.-- Геттингенскій профессоръ Лангенбекъ.
Инспекторомъ надъ кандидатами русскаго профессорскаго института въ Берлинѣ былъ назначенъ профессоръ Кранихфельдъ, окулистъ и послѣдователь гомеопатіи, который, впрочемъ, спустя нѣкоторое время долженъ былъ сдать свое инспекторство русскому генералу Мансурову. Кранихфельдъ не замедлилъ представить молодыхъ людей ихъ будущимъ профессорамъ.
Пирогова онъ повелъ прежде всего къ Гуфеланду, о которомъ Пироговъ слышалъ уже, какъ о знаменитомъ френологѣ (черепословѣ). Это былъ высокаго роста, сановитый, 70-ти-лѣтній старецъ. Глаза его, по слабости зрѣнія, были защищены зеленымъ зонтикомъ; но надъ этимъ зонтикомъ виднѣлся необычайно развитый лобъ, и выдающійся подбородокъ свидѣтельствовалъ о большой энергіи и силѣ воли.
"Немудрено, что онъ сталъ френологомъ,-- подумалось Пирогову:-- надъ собственнымъ черепомъ ему легче всего изслѣдовать человѣческія способности".
Принялъ Гуфеландъ обоихъ посѣтителей съ тою невозмутимою торжественною важностью, съ какою средневѣковые бургграфы принимали своихъ вассаловъ. Пирогову онъ предложилъ нѣсколько вопросовъ о дерптскомъ университетѣ, далъ ему нѣсколько добрыхъ совѣтовъ, какъ работать съ пользою для себя и для науки, а затѣмъ милостиво отпустилъ опять обоихъ.
-- Да это какой-то олимпіецъ!-- замѣтилъ Пироговъ на улицѣ Кранихфельду.
-- Именно что такъ,-- подтвердилъ тотъ.-- Онъ да Гёте -- вотъ наши два германскихъ олимпійца.
-- Но Гуфеландъ не болѣе, какъ френологъ...
-- Такъ вы не знаете, что онъ -- основатель здѣшняго поликлиническаго института, здѣшняго медико-хирургическаго общества, что онъ -- лейбъ-медикъ его королевскаго величества и еще до сихъ поръ числится при нашемъ университетѣ профессоромъ терапіи и хирургіи.
-- Числится?-- переспросилъ Пироговъ.-- Стало-быть, лекцій онъ уже не читаетъ?
-- Нѣтъ, на старости лѣтъ онъ отдыхаетъ на лаврахъ въ родной семьѣ. Но еще не такъ давно у него была своя собственная клиника...
-- Такъ для чего же вы, г-нъ профессоръ, водили меня къ нему?
-- А какъ же: всѣ медики идутъ къ нему еще на поклонъ, какъ правовѣрные въ Мекку ко гробу пророка.
Послѣ Гуфеланда Пироговъ былъ отрекомендованъ еще тѣмъ изъ профессоpовъ-клиницистовъ, у которыхъ онъ располагалъ заниматься; а затѣмъ съ перваго же семестра записался у нихъ на лекцій и практическія работы.
Все это были крупныя научныя величины; но всѣ они болѣе или менѣе пренебрегали анатоміей и физіологіей, т.-е. тѣми двумя науками, которыя англійскіе и французскіе врачи уже тогда считали азбукою практической медицины. Поэтому-то берлинскіе клиницисты, опредѣляя болѣзнь, при всей своей практической опытности, впадали иногда въ презабавныя ошибки.
Примѣромъ тому могъ служить Рустъ, клиника котораго въ Charité (госпиталѣ для неимущихъ, отъ французскаго слова "charité" -- "милосердіе") пользовалась во всей Германіи вполнѣ заслуженною славой одной изъ образцовыхъ клиникъ. Самъ не занимаясь уже практической медициной Рустъ ограничивался діагнозомъ (распознаваніемъ болѣзней по ихъ отличительнымъ признакамъ). Какъ бы сознавая, однако, недостаточную эрудицію свою въ анатоміи и физіологіи, Рустъ не приступалъ къ діагнозу, не заручившись предварительно свѣдѣніями о болѣзненныхъ симптомахъ каждаго больного. Эти свѣдѣнія докладывались ему до лекціи ординаторами клиники, а затѣмъ на самой лекціи онъ съ полнымъ апломбомъ опредѣлялъ, будто уже отъ себя, свойства данной болѣзни.
Случилось какъ-то, что въ клинику поступили два паціента: одинъ съ переломомъ ключицы, другой съ онѣмѣніемъ плеча отъ удара молніи, и оба были одновременно введены въ аудиторію. Малорослый старикъ-профессоръ, съ обрюзгшимъ багрово-краснымъ лицомъ и съ выбивающимися изъ-подъ зеленаго суконнаго картуза, растрепанными сѣдыми волосами, опираясь на трость (потому что страдалъ подагрой), двинулся къ новымъ двумъ паціентамъ. Окинувъ обоихъ изъ-подъ нависшихъ бровей сквозь серебряныя очки своимъ пронзительнымъ, умнымъ взоромъ, онъ невольно остановилъ свое вниманіе на болѣе нервномъ субъектѣ, придерживавшемъ одной рукой локоть другой руки.
-- Ну-съ, скажите-ка, что это такое?-- обратился онъ къ ближайшему практиканту, тыкая тростью въ плечо больного.
Практикантъ хотѣлъ-было изслѣдовать больного; но Рустъ грубо отстранилъ его:
-- Sind Sie toll! (Что, вы съ ума сошли!). Въ данномъ случаѣ съ одного взгляда, par distance, можно опредѣлить, въ чемъ дѣло.
Окружающіе слушатели любознательно придвинулись еще плотнѣе къ профессору.
-- Взгляните на положеніе тѣла,-- продолжалъ Рустъ:-- не задумываясь можно сказать, что это переломъ ключицы...
Тутъ стоявшій около профессора ординаторъ наклонился къ его уху и сообщилъ ему что-то такое, отъ чего тотъ смущенно замялся:
-- Hm... ja so... Т.-е., изволите видѣть, господа, подобное же положеніе принимаетъ тѣло иногда и при внезапномъ параличѣ плеча. Это вотъ какъ-разъ исключительный случай: плечо парализовано молніей.
Такіе промахи случались у Руста, разумѣется, довольно рѣдко и оставались обыкновенно незамѣченными, такъ какъ больныхъ тотчасъ послѣ діагноза отправляли для лѣченія въ палаты Charité, куда практиканты уже не допускались. На практикантовъ, однако, оракульскія изреченія Руста по однимъ внѣшнимъ признакамъ производили очень сильное впечатлѣніе.
"Я и самъ,-- признается Пироговъ,-- въ первые годы моей клинической дѣятельности въ Дерптѣ держался этого способа и увлекалъ имъ молодежь... И теперь предварительный діагнозу до разспроса больного, я считаю болѣе падежнымъ; никому, однакоже, изъ молодыхъ врачей не посовѣтую основываться на этомъ одномъ предварительномъ распознаваніи (болѣзни, считая необходимымъ, послѣ разспроса и разсказовъ больного, снова повторить свой объективный діагнозъ, нерѣдко послѣ этихъ разспросовъ требующій еще и новаго разслѣдованія".
У Руста, какъ у большинства выдающихся людей, было немало завистниковъ и недоброжелателей. Его низкорослая фигура и оригинальная внѣшность служили имъ благодарною темой для недостойныхъ остротъ, которыя потомъ живо распространялись по всему городу. Когда онъ выступилъ защитникомъ карантинной системы, въ окнахъ эстампныхъ магазиновъ "Подъ Липами" появилась карикатура, гдѣ онъ былъ изображенъ въ видѣ воробья въ клѣткѣ, а подъ рисункомъ было поясненіе:
"Passer rusticus".
"Der gemeine Landsperling".
Въ прямомъ смыслѣ это значило: "простой деревенскій воробей". Соль же карикатуры заключалась въ игрѣ словъ: Рустъ -- rusticus, Landsperre (карантинъ) -- Landsperling, и въ эпитетѣ "der gemeine", означающемъ также "подлый", "низкій". Хотя подлость и низость была именно на сторонѣ насмѣшниковъ, но карикатура имѣла успѣхъ,-- что и требовалось.
Занимаясь самъ почти исключительно діагнозомъ, Рустъ всю оперативную часть въ Charité предоставилъ своему помощнику Диффенбаху. Лекторскимъ талантомъ Диффенбахъ не обладалъ: несмотря на широкую, выпуклую грудь, голосъ у него былъ тоненькій и слабый, а рѣчь несвязная и вялая, точно ему жаль было подѣлиться своей мудростью со слушателями. Но пластическія операціи его были верхъ совершенства. Объяснялось это, между прочимъ, тѣмъ, что, еще будучи студентомъ въ Кёнигсбергѣ, онъ напрактиковался по этой части въ мѣстной берейторской школѣ, а на студенческихъ дуэляхъ сшивалъ раны дуэлянтовъ, въ качествѣ такъ-называемаго "заплатчика" (Flicker).
Пироговъ засталъ этого (по собственному его выраженію) "генія-самородка" въ полномъ расцвѣтѣ его феноменальнаго таланта. Въ глубокихъ глазахъ его свѣтился живой умъ; все его красивое лицо съ римскимъ носомъ и высокимъ лбомъ дышало благородствомъ. Но вотъ онъ берется за хирургическіе инструменты, чтобы приступить къ одной изъ своихъ пластическихъ операціи,-- и черты его внезапно преображаются; въ задумчивомъ взорѣ вспыхиваетъ какой-то священный огонь; самъ онъ, хотя и широкоплечій, но приземистый, словно вырастаетъ на глазахъ окружающихъ, и тѣхъ охватываетъ безотчетный трепетъ ожиданія: что-то онъ опять съимпровизируетъ! И въ ожиданіяхъ своихъ они никогда не обманывались: каждая операція не только производилась блестяще, но представляла всегда нѣчто невиданное и поучительное.
Еще большую противоположность съ Рустомъ представлялъ профессоръ-окулистъ Грефе, постоянно и враждовавшій съ нимъ.
Родомъ Грефе былъ изъ Польши, и, по мнѣнію однихъ, въ его жилахъ текла славянская кровь, по мнѣнію другихъ -- еврейская. Въ его внѣшности прежде всего поражала своеобразная прическа: темные, съ, просѣдью, волосы, обильно напомаженные, были зачесаны, или, вѣрнѣе сказать, прилизаны длинными прядями справа налѣво такъ, что прикрывали лобъ чуть ли не до самыхъ бровей, пушистыхъ и черныхъ. Отъ этого все лицо его, пухлое и тщательно выбритое, походило на лицо куклы.
На лекціи Грефе являлся всегда "въ парадѣ": или въ форменномъ синемъ мундирѣ съ густыми эполетами, или въ элегантномъ статскомъ костюмѣ. Входилъ онъ въ аудиторію мягкой кошачьей походкой, привѣтственно наклоняя голову во всѣ стороны, а взойдя на каѳедру, окидывалъ своихъ слушателей ласковымъ взглядомъ и начиналъ пѣвучимъ голосомъ:
-- Meine hochgeschätzten Herren! ("Милостивѣйшіе государи!" Буквально же: "высокочтимые господа!").
Волновался онъ крайне рѣдко, да и тогда не возвышалъ тона; со всѣми былъ одинаково корректенъ и учтивъ. Даже паціентовъ изъ простолюдиновъ онъ называлъ не иначе, какъ "mein liebster Freund" (любезнѣйшій другъ).
Ту же педантичную аккуратность и чистоту соблюдалъ онъ при производствѣ операцій поражая своими мастерскими пріемами и быстротою работы. Чтобы въ операціяхъ не было ни малѣйшей задержки, всѣ необходимые инструменты (по большей части -- собственнаго изобрѣтенія Грефе) лежали тутъ же въ опредѣленномъ порядкѣ и ассистенты въ данную минуту молча подавали ему все что слѣдовало. Съ такою же тщательностью перевязывалъ онъ всѣ кровеносные сосуды, а края раны соединялъ наглухо швомъ или липкими пластырями, сверхъ которыхъ накладывалъ, разумѣется, еще бинты. Это было своего рода священнодѣйствіе, присутствовать при которомъ всѣми практикантами считалось обязательнымъ. Виртуозъ-операторъ разрѣшалъ имъ также слѣдить потомъ за ходомъ болѣзни, дѣлать и самостоятельно операціи, но непремѣнно по его способу и его же изобрѣтенія инструментами. Такъ и Пироговъ произвелъ въ его клиникѣ три операціи.
"Грефе остался доволенъ,-- говоритъ Пироговъ;-- но онъ не зналъ, что всѣ эти операціи я сдѣлалъ бы вдесятеро лучше, если бы не дѣлалъ ихъ неуклюжими и мнѣ несподручными инструментами".
Въ оперативной хирургіи надъ трупами Пироговъ бралъ "privatissimum", какъ уже упомянуто, у профессора Шлемма. Самъ Шлеммъ оперировалъ исключительно на трупахъ и, превосходно изучивъ на нихъ анатомію, работалъ артистически. Пирогова, какъ хорошо уже знавшаго анатомію и на рѣдкость ретиваго практиканта, Шлеммъ особенно охотно посвящалъ во всѣ тонкости своего дѣла.
.Любопытно, однако, что самую наглядную пользу по спеціальности Шлемма нашъ будущій знаменитый хирургъ вынесъ все-таки подъ руководствомъ не самого Шлемма, а женщины-операторши.
Совсѣмъ случайно ему стало извѣстно, что за опредѣленную плату можно присутствовать при вскрытіи труповъ въ Charite. Войдя съ этою цѣлью въ препаровочную, Пироговъ остолбенѣлъ на порогѣ: въ довольно тѣсной комнатѣ, гдѣ умѣщалось всего два стола, на этихъ столахъ лежало по два, по три трупа, живыхъ же существъ было всего одно -- въ чепцѣ, въ клеенчатомъ передникѣ и съ клеенчатыми нарукавниками,-- очевидно, особа прекраснаго пола. Лицомъ, впрочемъ, она походила скорѣе на старую обезьяну. Занятая своимъ дѣломъ -- вскрытіемъ трупа, почтенная дама сначала и не замѣтила вошедшаго, пока тотъ не подошелъ къ ней съ поклономъ. Она съ недоумѣніемъ оглядѣла его съ головы до ногъ и спросила:
-- Угодно вамъ что отъ меня?
-- Да-съ, мнѣ хотѣлось бы присутствовать здѣсь при вскрытіяхъ.
-- Что-жъ, пожалуй, приходите хоть каждый день.
-- Такъ вы, сударыня, бываете здѣсь каждый день?
-- А то какъ же: кромѣ меня никто здѣсь не вскрываетъ.
-- А профессора Charité?
-- Профессора! Развѣ они что-нибудь смыслятъ въ этомъ дѣлѣ! Вотъ хоть бы еще вчера: никто мнѣ не вѣрилъ, что при вскрытіи одного трупа окажется огромный эксудатъ въ груди. Хороши господа, нечего сказать! За милю видно было, что вся половина груди растянута.
-- А тогда вамъ повѣрили?
-- Какъ не повѣрить, когда улика налицо. Такъ-то вотъ, и-да!
Пироговъ исполнился невольнаго уваженія къ столь опытной прозекторшѣ.
-- Позвольте, сударыня, узнать ваше имя?
-- Мадамъ Фогельзанѣ.
-- Такъ вотъ, мадамъ Фогельзангъ, не разрѣшите ли вы мнѣ также поупражняться у всасъ надъ трупами?
-- Сдѣлайте одолженіе. Вы вѣдь, я вижу, иностранецъ?
-- Да, я -- русскій.
-- Очень рада. Иностранцамъ я не разъ уже показывала, какъ оперировать трупы.
-- А ваши условія, сударыня?
-- Одинъ талеръ за штуку.
-- Т.-е. за трупъ?
-- Ну да. Тогда вы можете оперировать на немъ, сколько душѣ угодно. Кромѣ того, однако, съ васъ придется еще 15 зильбергрошей за перевязку артерій и за вылущеніе изъ суставовъ. Да задатка -- три талера {Въ талерѣ, по номинальной стоимости того времени -- 93 коп., считалось 30 зильбергрошей.}.
Пироговъ досталъ изъ кошелька и вручилъ ей три талера и съ этого же дня сдѣлался ея постояннымъ кліентомъ. Такъ за время его пребыванія въ Берлинѣ не одна сотня труповъ прошла черезъ его руки. Мадамъ Фогельзангъ, видя такое его усердіе, не разъ приносила ему, какъ знатоку и цѣнителю, разные препараты, почему-либо заслуживавшіе вниманія:
-- Полюбуйтесь-ка: какая прелесть!
Еще въ Дерптѣ отъ Мойера Пироговъ наслышался о гёттингенскомъ хирургѣ-анатомѣ Лангенбекѣ. Въ Германіи послѣдній пользовался общепризнанной, громкой славой и медики-гёттингенцы, съ которыми Пирогову случалось сталкиваться въ Берлинѣ, отзывались объ искусствѣ Лангенбека съ единодушнымъ восторгомъ. Какъ же было не поучиться также у этого маэстро?
И вотъ, еще задолго до конца перваго семестра 1834 года Пироговъ покатилъ въ Гёттингенъ. Въ этомъ провинціальномъ нѣмецкомъ городкѣ, совсѣмъ такъ же, какъ въ Дерптѣ, всѣ интересы горожанъ вращались около университета съ его профессорами и студентами.
Самъ Лангенбекъ, несмотря на свою знаменитость, относился къ своимъ слушателямъ патріархально-просто; поучать ихъ своему искусству доставляло ему видимо удовольствіе, и, какъ отецъ, онъ ободрялъ ихъ безропотно переносить всѣ превратности жизни.
-- Frisch in's Leben hinein, frisch in's Leben hinein (смѣло впередъ)!-- говаривалъ онъ, когда кто падалъ духомъ.-- Keinen Leichtsinn, aber leichten Sinn (безъ легкомыслія, но съ легкимъ сердцемъ)!
Въ молодости онъ несомнѣнно былъ красавцемъ-богатыремъ. Да и теперь, въ зрѣломъ возрастѣ, его атлетически-могучая фигура, его энергичное, пышущее здоровьемъ лицо, его звучный, трубный голосъ сразу покоряли его новыхъ учениковъ.
При анатомическихъ демонстраціяхъ, благодаря своей исполинской ладони и длиннымъ пальцамъ, онъ цѣлый мозгъ человѣка умѣщалъ у себя на рукѣ, какъ на тарелкѣ; а когда ампутировалъ бедро, то одною же рукою охватывалъ весь верхъ бедра и самъ при этомъ съ ловкостью гимнаста поворачивался на одной ногѣ своимъ грузнымъ туловищемъ, приноравливая движенія всего тѣла къ дѣйствію оперирующей руки.
Такъ-называемыя "анестезирующія" средства, уничтожающія боль при хирургическихъ операціяхъ, никѣмъ еще въ то время не примѣнялись. Поэтому, для возможнаго сокращенія продолжительности страданій оперируемаго Лангенбекъ, какъ и Грефе, придавалъ особенное значеніе быстротѣ операцій. Но у Лангенбека, при равномъ съ Грефе искусствѣ, было одно громадное преимущество -- превосходное знаніе внутренняго строенія всего человѣческаго тѣла. Поэтому ножомъ онъ дѣйствовалъ съ такою увѣренностью, какой, конечно, не могло быть у Грефе.
Самъ Лангенбекъ не безъ самодовольства разсказывалъ Пирогову, какъ во время французской кампаніи онъ разудивилъ одного англійскаго хирурга. Тому не вѣрилось, чтобы какой-то нѣмецъ могъ вылущить плечо изъ сустава въ три минуты. И вотъ, когда послѣ одной битвы въ полевой лазаретъ къ Лангенбеку доставили раненаго съ раздробленнымъ плечомъ, невѣрующій Ѳома былъ опять тутъ какъ тутъ. Раненаго усадили на стулъ, Лангенбекъ засучилъ рукава, а англичанинъ, чтобы лучше разглядѣлъ, досталъ изъ кармана очки, отеръ ихъ платкомъ и собирался только-что осѣдлать ими носъ, какъ вдругъ мимо самаго его носа пролетѣло что-то и попутно вышибло у него изъ рукъ очки.
-- Goddam!-- буркнулъ онъ.-- Что это такое, мистеръ Лангенбекъ?
-- А вылущенное плечо.
Для своихъ ампутацій Лангенбекъ придумалъ особой формы ножъ съ дугообразно-выгнутымъ и тонкимъ, какъ бритва, лезвеемъ. Держалъ онъ этотъ ножъ не всѣмъ кулакомъ, а одними лишь пальцами, чтобы острая сталь отнюдь не вдавливалась въ разрѣзаемую ткань, а скользила по ней на подобіе смычка. Такъ онъ выражался и самъ:
-- Ампутаціонный ножъ въ рукѣ хирурга долженъ быть смычкомъ. Kein Druck, nur Zug (не нажимать, а только водить).
И Пироговъ перенялъ отъ него этотъ чрезвычайно важный пріемъ, примѣняя его впослѣдствіи при всѣхъ случаяхъ, гдѣ то оказывалось возможнымъ.