Дерптскіе профессора: Перевозчиковъ и Мойеръ.-- Г-жа Протасова.

Въ Дерптѣ наши три путника остановились въ заѣзжемъ домѣ Фрея, куда вслѣдъ за ними прибыли и трое остальныхъ кандидатовъ профессорскаго института отъ московскаго университета: Корнухъ-Троцкій, Шиховскій и Шуманскій.

Профессоръ русскаго языка, Василій Михайловичъ Перевозчиковъ (единственный, вообще, при дерптскомъ университетѣ профессоръ изъ русскихъ) былъ назначенъ наблюдателемъ за русскими студентами и, какъ оказалось, пріискалъ уже для вновь прибывшихъ двѣ квартиры: одну -- вблизи университета, другую -- въ тихомъ, захолустномъ переулкѣ. Въ послѣдней поселились Пироговъ и столь же скромные въ своихъ житейскихъ требованіяхъ Корнухъ-Троцкій и Шиховскій. Подъ свѣжимъ еще впечатлѣніемъ поэтической ночи у Нарвскаго водопада и на взморьѣ Пироговъ не замедлилъ излить свое восхищены въ двухъ письмахъ въ Москву -- къ матери и сестрамъ и къ своему "предмету", Латугиной. Это была прощальная дань юношескимъ грезамъ передъ тѣмъ, какъ окунуться съ головою въ трезвый міръ медицины.

Профессоръ Перевозчиковъ съ первой же встрѣчи принялъ относительно порученныхъ ему молодыхъ людей такой сухой начальническій тонъ, что нимало не расположилъ ихъ въ свою пользу.-- Въ воскресенье, господа, послѣ церковной службы пожалуйте ко мнѣ,-- приказалъ онъ имъ:-- я поведу васъ къ другимъ профессорамъ.

И вотъ въ ближайшее воскресенье, послѣ обѣдни, когда всѣ улицы маленькаго университетскаго городка пестрѣли оживленными группами разряженныхъ горожанъ и студентовъ-нѣмцевъ въ цвѣтныхъ корпоративныхъ шапочкахъ,-- изъ улицы въ улицу, отъ профессора къ профессору, чинно двигалась компанія молодыхъ москвичей въ казенныхъ мундирахъ треуголкахъ, при шпагахъ, предшествуемая ихъ наблюдателемъ. По временамъ до слуха ихъ долетали и насмѣшки:

-- Вонъ русскихъ медвѣдей поводырь ведетъ на показъ.

Профессора- нѣмцы обращались къ представляемымъ имъ кто по-нѣмецки, кто по-французски.

Всѣхъ симпатичнѣе показался Пирогову профессоръ хирургіи Мойеръ, жившій какъ оказалось, въ одномъ съ нимъ переулкѣ. Рослый, плечистый, съ крупными чертами лица, съ густою съ просѣдью, гривой и съ примодушными умными голубыми глазами подъ нависшими бровями,-- Мойеръ однимъ видомъ своимъ внушалъ уже безотчетное довѣріе. Счастливой внѣшности отвѣчало и все его обращеніе. Замѣитивъ, что Пирогову недостаетъ нѣмецкихъ словъ, онъ заговорилъ съ нимъ на его родномъ языкѣ,.

-- Вы, г-нъ профессоръ, вѣрно, жили долго среди (русскихъ?-- не утерпѣлъ тутъ спросить Пироговъ.

-- Потому что говорю порядочно по-русски?-- улыбнулся въ отвѣтъ Мойеръ.-- Въ домѣ у себя я цѣлый день слышу русскую рѣчь: покойная жена моя приходилась вѣдь племянницей Василью Андреевичу Жуковскому...

-- Какъ! нашему извѣстному поэту?

-- Да. Ея мать, Катерина Аѳанасьевна Протасова, живетъ здѣсь въ моемъ домѣ и ведетъ у меня хозяйство; такъ вотъ она говорить всегда по-русски со своей внучкой, моей дочкой. Кромѣ того, во время вакацій я ѣзжу обыкновенно въ ихъ орловское имѣніе присмотрѣть за полевыми работами; тамъ я имѣю случай упражняться въ русской рѣчи и съ простымъ народомъ. А скажите-ка теперь, гдѣ вы-то устроились тутъ въ Дерптѣ?

-- Да на вашей же улицѣ, г-нъ профессоръ, наискосокъ отсюда.

-- Не въ домѣ ли Реберга?

-- Именно.

-- Вотъ и чудесно. Вамъ, значитъ, ничего не стоитъ заходить къ намъ запросто, когда соскучитесь..

-- Если не стѣсню васъ, г-нъ профессоръ...

-- Называйте меня просто Иваномъ Филипповичемъ. Катерина Аѳанасьевна особенно будетъ рада поболтать съ землякомъ.

Пироговъ не преминулъ воспользоваться любезнымъ приглашеніемъ и въ скоромъ времени сдѣлался въ домѣ Мойера своимъ человѣкомъ. Такъ постепенно онъ узналъ и исторію жизни Мойера.

Родился Мойеръ въ 1786 году въ семьѣ ревельскаго пастора, голландскаго уроженца. По желанію отца, онъ шелъ въ дерптскомъ университетѣ сперва также по богословскому факультету, но природная склонность къ медицинѣ заставила его перейти на медицинскій. Окончивъ курсъ, онъ слушалъ лекціи еще въ двухъ заграничныхъ университетахъ: гёттингенскомъ и павіанскомъ. Занимаясь въ Павіи у знаменитаго хирурга Скарны, онъ сдалъ тамъ экзаменъ на доктора хирургіи; послѣ чего, ради практики, работалъ еще въ госпиталяхъ миланскихъ и вѣнскихъ; въ послѣднихъ -- подъ руководствомъ извѣстнаго Руста. Когда возгорѣлась Отечественная война 1812 года, онъ поспѣшилъ назадъ въ Россію и въ военныхъ госпиталяхъ своимъ искусствомъ сохранилъ жизнь не одной сотнѣ раненыхъ. Съ прекращеніемъ военныхъ дѣйствій онъ возвратился въ Дерптъ, гдѣ въ 1814 г. занялъ каѳедру хирургіи. Три года спустя онъ женился на племянницѣ Жуковскаго, Марьѣ Андреевнѣ Протасовой. Но уже черезъ шесть лѣтъ онъ овдовѣлъ. Съ этихъ поръ онъ всецѣло отдался своей профессорской! дѣятельности и только по вечерамъ отводилъ душу игрой на фортепіано.

И что это была за игра! По часамъ Пироговъ просиживалъ, мечтая, въ укромной мойеровской гостиной, слушая чудные звуки Бетховенскихъ сонатъ.

Уложивъ спать свою маленькую внучку Катю, къ нашему мечтателю подсаживалась со своимъ вышиваньемъ Катерина Аѳанасьевна.

-- Иванъ Филиппычъ, кажется, и не подозрѣваетъ, что мы его слушаемъ,-- замѣтилъ ей разъ шопотомъ Пироговъ.

-- Да, онъ весь погруженъ теперь въ воспоминанія...-- такъ же тихо отозвалась старушка.

-- О покойной женѣ?

-- Да... Самъ докторъ, онъ все-таки не могъ спасти ее: противъ скоротечной чахотки медицина еще безсильна. Бѣдная моя Маша! Ей не было вѣдь еще и 30-ти лѣтъ...

-- Но отчего у нея сдѣлалась чахотка?

-- Видно, было природное уже предрасположеніе; а потомъ...

Протасова глубоко вздохнула и замолкла.

-- А потомъ?-- повторилъ за нею Пироговъ.

Очень ужъ, должно-быть, наболѣло у старушки материнское сердце; явилась неодолимая потребность высказаться.

-- Вы, Николай Иванычъ, лично не знаете моего брата-поэта?

-- Лично -- нѣтъ; но я всегда восхищался его чудными стихами и еще въ дѣтствѣ заучивалъ наизусть его баллады. Душа у него, должно-быть, необыкновенно нѣжная, чувствительная...

-- Да, души болѣе мягкой, кристально-свѣтлой мнѣ во всю жизнь еще не встрѣчалось. Онъ -- романтикъ чистѣйшей воды.

-- Но во всѣхъ" его стихахъ слышится какая-то затаенная грусть, точно по утерянномъ идеалѣ.

-- Такъ оно и есть. Онъ груститъ по своей покойной племянницѣ Машѣ...

-- Вашей дочери, женѣ Ивана Филиппыча?

-- Чшшш! Не такъ громко. Передъ Иваномъ Филиппычемъ я до сихъ поръ не смѣю произнести ея имя.

-- Но братъ вашъ могъ бы ужъ кажется, утѣшиться?

-- Такъ вамъ, Николай Иванычъ, стало-быть, еще не знакома идеальная любовь! Братъ вѣдь помышлялъ сперва самъ жениться на бѣдной Машѣ...

-- На родной племянницѣ? Православнымъ это развѣ не запрещено?

-- То-то, что запрещено. Василью Андреевичу, правда, удалось даже заручиться согласіемъ духовенства; но я, по моимъ религіознымъ убѣжденіямъ, была рѣшительно противъ брака между такими близкими родственниками.

-- Хотя бы разрушили этимъ счастье обоихъ? Такъ вотъ отчего ваша дочь и впала въ чахотку!

Протасова испуганно замахала руками.

-- Что вы, что вы! пожалуйста, не говорите этого! Не думайте также, что я насильно выдала Машу за Ивана Филиппыча; нѣтъ, самъ братъ мой убѣдилъ ее къ этому браку, потому что хотѣлъ видѣть ее за хорошимъ человѣкомъ.

"Бѣдные, бѣдные!" -- мысленно пожалѣлъ Пироговъ обоихъ обойденныхъ, но вслухъ не сказалъ уже ни слова.

Посвящая его такимъ образомъ въ интимную жизнь дорогихъ ей людей, Протасова въ то же время разспрашивала его участливо и о его собственныхъ родныхъ, входила во всѣ его личные интересы. Благодаря ея покровительству, онъ избавился и отъ незаслуженныхъ преслѣдованій профессора-надзирателя Перевозчикова. Было дѣло такъ:

Возвращаясь однажды домой съ лекціи, Пироговъ былъ до того занятъ своими мыслями, что вошелъ въ домъ въ шапкѣ, не замѣтивъ и присутствующихъ въ проходной комнатѣ. Только обернувшись на порогѣ своей спальни, онъ увидѣлъ у окошка своихъ двухъ товарищей-сожителей и бесѣдующаго съ ними Перевозчикова.

"Потомъ поздороваюсь",-- рѣшилъ онъ, вымылъ руки, переодѣлся и тогда уже возвратился къ бесѣдующимъ. Поклонившись профессору, онъ вмѣшался въ общій разговоръ. Перевозчиковъ, не сдѣлавъ ему никакого замѣчанія, вскорѣ удалился. Тѣмъ, казалось, все должно было и кончиться. Но не тутъ-то было.

Подошли рождественскія вакаціи. Вдругъ Пирогова, требуютъ въ кабинетъ Перевозчикова.

"Что ему отъ меня нужно?" -- недоумѣвалъ Пироговъ.

Не отвѣчая на его поклонъ, Перевозчиковъ съ сжатыми губами пристально взглянулъ на вошедшаго и затѣмъ промолвилъ:

-- Скажите-ка, Пироговъ, какую аттестацію дать мнѣ высшему начальству о вашемъ поведеніи?

Пироговъ выпучилъ на него глаза.

-- Я васъ не понимаю, Василій Михайлычъ...

-- Я отвѣтственъ за васъ передъ г-немъ министромъ,-- продолжалъ тотъ.-- Такъ что же прикажете мнѣ донести его свѣтлости?

-- Вамъ лучше знать. Что же я-то самъ могу сказать?

-- Но послѣ тѣхъ знаковъ явнаго неуваженія къ начальствующимъ лицамъ, которые я имѣлъ случай замѣтить, могу ли я отозваться о васъ съ хорошей стороны?

-- Простите, Василій Михайлычъ, но я не понимаю, о какихъ знакахъ неуваженія вы говорите.

-- А по-вашему, вы оказываете должное уваженіе начальству, когда, заставая его у себя на дому, не снимаете передъ нимъ даже шапки?

-- Такъ вотъ вы о чемъ вспомнили! Да неужто вы думаете, что я сдѣлалъ это тогда умышленно?

-- Нимало не сомнѣваюсь. И это вамъ, молодой человѣкъ, такъ не сойдетъ! Сегодня же пишу въ Петербургъ.

Кровь бросилась въ голову Пирогова, и онъ не сдержалъ своей запальчивости:

-- Очернить меня передъ министромъ вы, г-нъ профессоръ, можете, конечно, какъ вамъ угодно; но одно я, кажется, въ правѣ отъ васъ требовать: чтобы аттестацію обо мнѣ вы дали не голословно, а съ указаніемъ самаго факта моего неуваженія, будто бы, къ вамъ.

Сказалъ, отдалъ короткій поклонъ и былъ таковъ. Вечеромъ онъ зашелъ къ Мойерамъ. Протасова тотчасъ обратила вниманіе на разстроенный видъ юноши.

-- Что это съ вами, голубчикъ Николай Иванычъ? Не было ли у васъ какой-нибудь непріятности?

-- Да, нелѣпѣйшее столкновеніе съ нашимъ надзирателемъ...

-- Съ Перевозчиковымъ? Какъ же это могло случиться? Вы, кажется, такой хладнокровный. Разскажите, облегчите душу.

Пироговъ разсказалъ. Протасова не на шутку возмутилась.

-- Это ни на что не похоже! Завтра же переговорю съ Катериной Матвѣевной (Катерина Матвѣевна, урожденная Княжевичъ, была жена Перевозчикова).

-- Оставьте ужъ ихъ!-- сказалъ Пироговъ.-- Господь съ ними! Вѣдь рапортъ обо мнѣ въ Петербургъ нынче уже посланъ. Что будетъ, то будетъ.

-- Нѣтъ, дорогой мой, такъ я этого не оставлю. И червякъ корчится, когда на него наступятъ; а вы слава Богу, не червякъ.

И точно, на другой же день она отправилась къ г-жѣ Перевозчиковой. Что было между двумя дамами -- осталось неизвѣстнымъ. Послѣдствіемъ же ихъ свиданія было то, что прежнія пріятельницы совершенно раззнакомились.

Добрѣйшая Катерина Аѳанасьевна не ограничилась, однако, этимъ, безполезнымъ въ сущности, вмѣшательствомъ. Передъ своимъ зятемъ она настояла на томъ, чтобы онъ съ своей стороны защитилъ Пирогова отъ навѣтовъ надзирателя. Мойеръ, и безъ того принимавшій теплое участіе въ многообѣщающемъ юношѣ, постарался выгородить безъ вины виноватаго передъ совѣтомъ профессоровъ. Въ результатѣ въ отвѣтъ на донесеніе Перевозчикова хотя и пришло изъ Петербурга предписаніе сдѣлать Пирогову строгое внушеніе, но на дѣлѣ такого внушенія не послѣдовало.

Что же до самого Перевозчикова, то своею вѣчною безтактностью и мелочною придирчивостью онъ возстановилъ противъ себя не только порученныхъ ему русскихъ, но и слушателей-нѣмцевъ. На одной лекціи тѣ его "выбарабанили" (ausgetrommelt), и онъ былъ вынужденъ навсегда покинуть Дерптъ.