* Рецензия на вечер А.Т. Аверченко в Сословном театре 26 сентября 1922 г..
Гладко выбритое лицо с чувственными, по-гурмански шевелящимися губами, с которых, вполне соответствуя выражению лица, слетают чаще всего нежно-льстивые, даже по-женски тонкие, по-сибаритски мягкие звуки. Он играет с оттенками в интонациях слов, так сказать, холодно, не меняя выражения лица, с усталым разочарованным взглядом измученного рутиной комедианта, но если изредка улыбка и оживит эту маску, на ней замирает привычная гримаса любителя наслаждений. Он смотрит на привлекательную женщину, с которой он завязывает знакомство на скамейке в парке, так же, как искушенный пьяница смотрит на бокал доброго вина, и твердый отказ, который он услышит от нее, вызывает на его лице смешное выражение человека, у которого неожиданно сорвалось запланированное и уже заранее прочувствованное удовольствие. Таков и есть настоящий Аверченко, принесенный волной русской эмиграции пред наши очи и полностью отвечающий представлению, которое мы составили по его слегка импровизированной юмористической продукции, попавшей в нам задолго до войны, -- представлению о веселом собеседнике, использующем весьма расчетливо все слабые стороны своей публики.
Но все же при создании его образа мы кое о чем забыли. На носу его сидит старомодное пенсне, которое уже давным-давно не носят и которое у конферансье из кабаре сегодня может быть лишь намеренным анахронизмом. Такое пенсне носил когда-то достопамятный А.П. Чехов, и кажется, что так Аверченко кокетничает с образом своего великого предшественника. Это пенсне в черной костяной оправе могло быть единственным, что объединяет Аверченко и Чехова. Но Аверченко, похоже, унаследовал и чеховские стекла для наблюдений за человеческими смешными чертами и слабостями, но сквозь них смотрят отнюдь не те серьезные, задумчивые глаза, которые мы знаем по портретам Чехова, под ними внизу, под прямым, благородной формы носом не смыкаются плотно те нежные, будто бы всеми произнесенными одухотворенными словами отшлифованные губы патриарха современной русской литературы... В этом-то и заключается вся огромная разница!
Аверченко в Сословном театре представил нам себя как рассказчика анекдотических мелочей, а также как актера в инсценировках юмористических эскизов, которые показал вместе с несколькими другими актерами. После гастрольных представлений Московского Художественного театра и московской Студии этот вечер в духе кабаре может стать аналогией в сравнении, каким является сам Аверченко по отношению к Чехову. Для актеров игра не представляла особых трудностей, поскольку инсценированные эскизы развивались почти монологически. Из программы заслуживает особого внимания забавная идея "Самоубийцы", где для излечения самоубийцы его приятель начинает зариться на его имущество, будто бы тот уже умер, и приводит его при помощи данной методы к отчаянному решению не лишать себя жизни, и легкая сценка "Старика", где хозяин и слуга меняются ролями пьяного, требующего деликатного обхождения. В целом оказалось, что юморески Аверченко лучше читать, чем слушать, даже если на сцене выступает сам автор. К слову, даже к случаю сочиненный "Мученик", где Аверченко говорил по-чешски, был бы совсем не смешным.