(В Сословном театре 26 сентября 1922 г.)
Аркадий Аверченко организовал в Сословном театре вечер своих коротких драматическх сценок и этюдов, в качестве введения к которому или рекламы написал в "Prager Presse" короткое юмористическое эссе о чехе. Очень характерное для него. Там идет речь о том, как он хотел вывести из равновесия миролюбивого приятеля чеха и как пытался рассердить его, несколько раз опорочив. Ничего не хотелось Аверченко столь сильно, как того, чтобы чех в ответ вспылил, а он бы мог спокойно реагировать на вспышки его гнева. Действительно, все юмористические сценки и этюды, попавшие в программу Аверченко в Сословном театре имеют эту типичную черту: против возбужденного, возмущенного, выведенного из равновесия человека выступает другой -- невозмутимо спокойный -- и унимает его или берет над ним верх безопасностью своего самообладания.
...Спокойствие аверченковских людей имеет разный характер и природу; иногда это спокойствие взрослой умудренности, которая научилась прощать чужие ошибки и слабости, иногда -- спокойствие душевной надменности, горделиво взирающей на разгоряченную болтовню; временами -- спокойствие неразумной самоуверенности, чересчур полагающейся на собственный ум; спокойствие внутреннего равнодушия, которому ни до кого и ни до чего нет дела; спокойствие развлекающегося наблюдателя, который человеческое возмущение и раздражение воспринимает как увлекательное театральное представление. Но всегда в этом спокойствии есть абсолютная уверенность в том, что возмущение утихнет, что возбуждение и вспыльчивость -- это нечто мимолетное, суетное, неразумное, а если бы мы углубились в психологию произведений Аверченко, то нашли бы в лучших из лучших его рассказов уверенность во всепобеждающей жизни, которая сама по себе сглаживает заблуждения, грехи и обиды. Этой уверенности предшествовало глубокое изучение человеческой натуры во всех ее проявлениях, изучение выпестованной столькими десятилетиями русской литературы; но все же Аверченко не должен слишком долго задерживаться у своих людей, потому что они уже все давно вдоль и поперек изучены. Однако в "Мученике" Аверченко приписал чеху спокойствие, которое невозможно нарушить заманиванием соблазнительной прелестницы, перенес на него всю лучшую суть своей юмористической трактовки. Он вложил в чеха часть собственного личного идеала.
Его драматические сценки, взятые из обычной ежедневной жизни, не требуют участия особенно выдающихся актеров, а всяких там жоржиков, парковых франтов и "мучеников" вполне может играть и сам Аверченко -- стройный, мужественный, статный, красивый, немного похожий на нашего Эдуарда Басса, только более холодный и серьезный, менее подвижный, скорее, со скрытой веселостью. Из помощников Аверченко стоит упомянуть г. Владимирова, который играет отчаявшегося Билевича, г. Бичурина, как он проводит роль взъерошенного Берегова с его купеческой оценкой окружающего мира, г. Искольдова в роли сухого, черствого Перепелицына, г. Минина -- ярко представляющего старого чванливого Макосова. Из дам действительно выделяется брюнетка г-жа Раич -- нежным образом суетливой, мятежной писательской жены, в ней, как внутренний прибой, до издевательского изображения поднимается удовлетворение, и в быстрых колебаниях расходится в двойном потоке: по отношению к мужу и по отношению к воображаемому любовнику.
В целом вечер был не особенно блестящий, но освежающий и поучительный.