ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Бузыкин, молодой человек.
Максим Семенович, лет 45, говорит тягуче, скрипящим голосом.
Комната в гостинице. Две кровати. На одной под одеялом лежит Бузыкин, на другой сидит Максим Семенович. Он в жилетке. Раздевается крайне медленно. О т стегнув манжеты, он принимается за ботинок и медленно снимает его, кряхтя и сопя.
Максим Семенович. Вот спасибо, что позволили переночевать. Вы подумайте только, -- во всей гостинице ни одного номера!
Бузыкин. Да, знаете... В это время, вообще, очень трудно найти номер. Ярмарка и съезд дворян. Все гостиницы переполнены.
Максим Семенович. Нет, я, положительно, не знаю, как мне благодарить вас. Если бы не ваша любезность, мне пришлось бы ночевать на улице...
Бузыкин. Ну, чего там... Стоит ли...
Максим Семенович (перебивая). Нет-с. Уж извините-с. Очень стоит! Не много найдется людей, которые предложат совершенно незнакомому человеку переночевать в их номере... А вы вот предложили-с... Большое спасибо! А за добавочную кровать я, разумеется, заплачу.
Б у зыкин (слегка недовольно). Ну, что за пустяки... А вы лучше вот что: раздевайтесь и заваливайтесь спать. Ведь уже 2 часа...
Максим Семенович (смотрит на часы). Да, два... (Пауза.) В первый раз вижу такую любезность, какую проявили вы... Пустить незнакомого человека!.. Я уже не говорю, что компаньон-то я тяжелый...
Бузыкин. А что такое?
Максим Семенович. Человек я пожилой, неразговорчивый, мрачный, все больше в молчанку играю, а вы, вероятно, любите поболтать перед сном о том, о сем?
Бузыкин. Наоборот. Я с удовольствием помолчу. Я сам не из болтливых. Да к тому и спать смертельно хочется...
Максим Семенович. А если так, то лучше и желать нельзя! Нам с вами будет удобно. А то, знаете, есть люди, которые органически не переносят молчания. Меня, например, многие не любят за мое молчание. "Что это" -- говорят -- "молчит человек, как колода"?..
Бузыкин. Ну, со мной можете и помолчать.
Максим Семенович (снимает, наконец, ботинок и, держа его в руках, устре м ляет на него задумчивый взгляд). Да... Помню, еще в моей молодости были случаи. Поселился я с знакомым студентом Силантьевым в одной комнате. Ну, молчу я... День, два молчу... Сначала он посмеивался надо мной, над молчанием-то моим, потом стал нервничать и под конец ругаться стал. "Ты что", говорит, "обет молчания дал? Чего молчишь, как убитый". "Да, ничего", отвечаю. "Нет", -- говорит, "ты что-нибудь скажи!" -- "Да, что же?" Опять молчу. День, два. Как-то схватил он бутылку, да и говорит: "эх, говорит, с каким бы удовольствием трахнул тебя этой бутылкой, чтобы только от тебя человеческий голос услышать". А я ему говорю: "Драться нельзя". Помолчали денька три опять. Однажды вечером раздеваемся мы перед сном, вот как сейчас, а он как пустит в меня сапогом! "Будь ты", говорит, "проклят отныне и до века. Нет у меня жизни человеческой!.. Не знаю, говорит, в гробу я лежу, в одиночной тюрьме или где. Завтра же утром съезжаю!". И что же вы думаете? (Молчание.) -- Вы спите?
Бузыкин. Еще не сплю, но очень хочу спать... Знаете, уж вы мне лучше завтра доскажете...
Максим Семенович. Нет, зачем завтра? Я сейчас. Уж недолго. Так что же вы думаете? Ведь сбежал мой приятель, ей-Богу, сбежал! "Не могу, говорит, жить с этой молчаливой колодой"...
Бузыкин (полусонно). Ну, это просто нервный субъект.
Максим Семенович. Нервный? Тогда, значит, все нервные. Ежели девушка 20-ти лет веселая, здоровая, она тоже нервная? У меня такая невеста была. Сначала говорила: "мне, -- говорит, -- нравится, что вы такой серьезный, положительный, не болтун". А потом, как только приду, уже спрашивать начала: "чего вы все молчите?" -- "Да о чем же говорить?" -- "Мне, -- говорит, -- страшно с вами. Вы все молчите..." -- "Такой уж, -- говорю, -- я есть, таким меня и любите". Да где там! Приезжаю к ней как-то, а у нее юнкер сидит. Сиди-ит, разливается! "Я, -- говорит, -- видел и то и се, бывал и там и тут, и бываете ли вы в театре, и любите ли вы танцы, и что это значит, что подарили мне сейчас желтый цветок, и со значением или без значения?" И сколько этот юнкер мог слов сказать, это даже удивительно... А она все к нему так и тянется, так и тянется... Мне-то что... сижу -- молчу. Юнкер на меня косо посматривает, стал с ней перешептываться, пересмеиваться... Ну, помолчал я, ушел. И что ж вы думаете? Дня через два заезжаю к ней, выходит ко мне этот юнкер. "Вам, -- говорит, -- чего тут надо?" -- "Как чего? Марью Петровну хочу видеть". -- "Пошел вон!", -- говорит мне этот проклятый юнкеришка. "А то я, говорит, тебя, так тресну, если будешь еще шататься". Хотел я возразить ему, оборвать мальчишку, а за дверью смех. Засмеялась она и кричит из-за двери: "Вы мне, говорит, не нужны. Вы молчите, но, ведь, и мой комод молчит, и мое кресло молчит. Уже лучше я комод в женихи возьму..." Дура! Взял я да ушел.
Бузыкин. Да-а... История... Ну, спокойной ночи!
Максим Семенович. Приятных снов! Вообще, у мужчины хотя логика есть, по крайней мере. А женщина иногда так себя поведет... Дело прошлое -- можно признаться -- был у меня роман с одной замужней женщиной... И за что она меня, спрашивается, выбрала? Смеху подобно! За то, видите ли, что я очень молчалив и никому о наших отношениях не проболтаюсь.
Бузыкин (отчаянно). Послушайте, вы знаете, уже половина четвертого.
Максим Семенович. Да? Как, однако, время-то летит! Так вот, только три дня эта дама меня и вытерпела. Взмолилась: "Господи! -- говорит -- пусть лучше будет вертопрах, хвастунишка, болтун, но не этот мрачный надгробный мавзолей. Вот, говорит, со многими приходилось целоваться и обниматься, но труп безгласный никогда еще любовником не был. Иди ты, говорит, и чтобы мои глаза тебя не видели отныне и до века". И что же вы думаете? Сама пошла и мужу, рассказала о наших отношениях... Вот тебе и разговорчивость! После скандал вышел... А то еще один раз...
Бузыкин (приподнимаясь, раздраженно). Послушайте, да ляжете ли вы, наконец?
Максим Семенович. Да, разумеется...
Бузыкин (свирепо). Спокойной ночи! Спокойной ночи! Я сплю! (закрывается одеялом с головой).
Максим Семенович. Так вот ... Один раз даже незнакомый человек на меня освирепел. Дело было на поезде, едем мы в купе; я, конечно, по своей привычке, сижу, молчу...
Бузыкин (притворно громко храпит).
Максим Семенович. Он сначала спрашивает меня: "Далеко изволите ехать?" -- "Да". -- "То есть, как да?.."
Бузыкин (храпит еще громче).
Максим Семенович. Гм... Что он заснул, что ли? Спит... Ох, молодость, молодость. Этот студент бывало тоже, что со мной жил... Как только ляжет -- сейчас начнет храпеть. А иногда среди ночи проснется и начинает сам с собой разговаривать... Со мной-то не наговоришься, хе-хе!..
Бузыкин (срываясь с подушки). Послушайте, черт возьми... Какой же вы неразговорчивый! Да вы уморить можете своей болтливостью. Вы вот уже три часа без умолку рассказываете...
Максим Семенович (расстегиваяжилет). Я к примеру рассказываю. Вот тоже случай у меня был с батюшкой на исповеди... Пришел я к нему, он спрашивает, как полагается: "Грешен?" -- "Грешен". -- "А чем?" -- "Мало ли!" -- "А все-таки?" -- "Всем грешен". Молчим. Он молчит, я молчу. Наконец...
Бузыкин (с дрожью в голосе). Слушайте, дайте мне поспать!.. Ради Бога! Уж если вас так распирают слова, -- выйдите в переднюю, отговоритесь, а потом возвращайтесь и ложитесь спать... (Вскакивает, гасит электричество. Полная тьма.)
Максим Семенович. С чего вы взяли, чтоменя распирают слова? Наоборот! Меня, знаете, очень трудно заставить произнести слово. Меня даже, если хотите, губит моя неразговорчивость. У меня из-за нее даже на службе была неприятность... Приезжает как-то директор... Зовет меня к себе... Настроение у него, очевидно, было самое хорошее... "Ну, что, спрашивает, новенького?" -- "Ничего". -- "Как ничего?" -- "Да так -- ничего!" -- "То есть, позвольте... Как это вы так мне"...
Постепенно светает. При слабом свете виден Бузыкин, закутанный в одеяло. Он мечется по комнате; за ним шагает Максим Семенович, продолжая разговор.
Бузыкин (плача). Послушайте, да замолчите вы когда-нибудь?.. Я не могу больше! Не могу! (Рыдает.)
Максим Семенович. Это у вас нервы. Ох, уж эти нервные люди!.. Да... Так "как это вы так мне отвечаете, -- говорит, -- ничего! Это невежливо!" -- "Да так как же иначе вам ответить, если нового ничего. Из ничего и не будет ничего. О чем же еще пустой разговор мне начинать, если все старое!" -- "Нет, говорит, все имеет свои границы... Можно, говорит, быть неразговорчивым, но...
Светает больше. Виден Бузыкин, лежащий на полу, без чувств. Над ним в п о зе хищной птицы на корточках сидит Максим Семенович:
Максим Семенович (продолжает рассказывать). "Я, говорит, буду требовать у вас развода, потому что выходила замуж за человека, а не за бесчувственного безгласного идола. Ну, чего, чего вы молчите?" -- "Да о чем же мне, Липочка, говорить?"
Занавес постепенно опускается