Сцена представляет бедную, скудно меблированную комнату. Это -- квартира Талдыкина, но уже другая -- не та, что в первом действии. За столом сидит мрачный, осунувшийся, похудевший, плохо одетый Талдыкин. Набивает папиросы. Входит Ольга Григорьевна. В руках у нее крахмальная мужская сорочка.
Ольга. Ну, ты полюбуйся: уже третий раз зашиваю прорехи -- никакого толку! Материя от стирки такая, что по живому месту за иголкой лезет. И манжеты тоже: если обрезать и подрубить бахрому -- они коротки будут! Наказание мне с тобой (Ласково, поправляет ему волосы.) Ты чего ж молчишь? У тебя нынче неважный вид. А?
Талдыкин. Да... нездоровится что-то. Плохи наши дела, Оленька. Боюсь, как бы совсем не пойти ко дну.
Ольга (Шьет. После паузы). К Казанцеву заходил?
Талдыкин (вскакивая). Не могу! Вот, что ты хочешь со мной делай -- не могу я явиться к нему! Ведь если я приду -- это что будет значить? "Здравствуйте" -- "Здравствуйте"... "Чем могу служить?" -- "Вы еще живы?" -- "Жив" -- "Жаль, жаль, а я все жду, что бы вы скорей протянули ноги -- денежки нужны!" Ну ты подумай, какой это ужас! И, понимаешь, у него еще проклятая манера участливо относиться ко мне, утешать меня. Да и утешает-то так, что мороз по коже подирает: "Ничего, говорит, не вешайте носа -- Бог даст, все уладится!" Что уладится? Что уладится, черти тебя подери?! То уладится, что ты скапутишься в конце концов? Что я за это твои загробные денежки получу?! О, будь он проклят этот Глыбович! Все из-за него!.. Ты знаешь -- он мне даже снился -- ей-Богу. Приходит по ночам с рогами, копытами, вертит умильно хвостом -- и все мохнатую лапу протягивает, все денег требует. А не дам -- щекотать начинает, по всем карманам своими проворными лапами шарить... Ей-Богу! Да не будь его -- мне бы и в голову не пришло уцепиться за это проклятое дело. (Другим тоном.) А мало ли есть спокойных интересных предприятий... Ты знаешь, например, я придумал вещь: комбинацию велосипедного колеса с педалями и извозчичьей пролетки без лошади -- да ведь будь у меня те деньги, что я этой акуле в пасть швырял -- я бы на этом изобретении сотни тысяч взял!.. (В это время за дверью появляется Глыбович.) Ах, Глыбович, Глыбович. Если бы ты мог только почувствовать...
Глыбович (выходя на средину комнаты). Чувствую! Все, мои дорогие друзья, чувствую! Вот почувствовал я, что сегодня последний срок очередному взносу за Казанцева -- и что же? Я уже здесь! Я уже перед вами -- аккуратный, как часы! (Направляется к Ольге Григорьевне, протягивает руку -- она прячет свою. Глыбович соболезнующее пожимает плечами, здоровается с Талдыкиным. Ольга, собрав свое шитье, демонстративно уходит.)
Талдыкин. Значит... За деньгами?
Глыбович. Да вы радоваться должны! Это только наше общество такое заботливое, что агент сам приходит за деньгами... Хлопочет, напоминает, чтобы вы не пропустили срок. А в других обществах -- не внесли вы в срок денег -- они молчат, а потом взяли потихоньку и вычеркнули вас из списка своих клиентов -- и пропали денежки, хе-хе!
Талдыкин. Акула вы! Паук! Ведь вы совершенно высосали меня! Вы подумайте: я человек по своей природе добрый, а вы довели меня до того, что я иногда по ночам грежу, как на этого несчастного ни в чем неповинного Казанцева налетает автомобиль, слышу хруст костей... и... и...
Глыбович. Позвольте, дорогой Андрей Андреич! А кто же вам велел страховать его в такую большую сумму?
Талдыкин. Кто... кто... кто?.. Я, голубчик мой, человек деловой, и если уж мне нужно что-либо устраивать, так устраиваю en grand! Дело -- так дело! Тогда я ни перед чем ни останавливаюсь! Вот у меня, например, есть идея велосипедного колеса с педалями, приспособленного к извозчичьей пролетке без лошади... И вы понимаете -- эта пролетка...
Зоя (Появляясь в комнате. Оглядев присутствующих. Смущенно). Дядя, ты... А, Глыбович!.. я и не знала, что вы тут. Ну, как. У вас аппетит... по-прежнему, хороший?
Глыбович. Благодарю вас. Почему вы это спрашиваете?
Зоя. Да ведь вы моего дядю почти совсем объели. Видите, одни косточки остались. Как вы так можете... без уксуса, без горчицы, без перца?
Глыбович. Ну, когда мне перец понадобится, я к вам обращусь.
Зоя. О, с удовольствием. Я вам такого перцу задам!.. Впрочем, отвяжитесь. Я вас начинаю бояться. Вот с вами так разговариваешь, разговариваешь и не заметишь, как вы застрахуете. Дядя, я к тебе на минуту... Я нынче вечером еду в концерт и хочу надеть мамины серьги и брошку, которые у тебя спрятаны.
Талдыкин (растерянно). Концерт?.. Какой концерт?
Зоя. Ну, будто это так важно. Скрипичный концерт, Гольдман играет. Мне билет подарили.
Талдыкин. А, знаешь что?.. Не советую! Определенно не советую ехать. Вообще, этот Гольдман... я о нем слышал много нехорошего. И играет он, как сапожник (мнется). Детонирует, говорят. Мажет верхние ноты...
Зоя (смеется). Дядя, что с тобой? С которых пор это ты таким придирчивым меломаном сделался? Нет, я все-таки, поеду. Сама послушаю, как это он верхние ноты мажет...
Талдыкин. Поедешь?.. Гм! Ну, поезжай. Что ж тебе нужно развлечься. В самом деле -- поезжай -- чего там!
Зоя. Ну, конечно. Так где же эти серьги? Ты только скажи, где они лежат -- я сама возьму.
Талдыкин. Да зачем тебе их надевать? Еще, смотри, украдут...
Зоя. Дядюшка! В людном-то месте?! Из ушей?
Талдыкин. А что ты думаешь... Я где-то читал, что такие есть шайки... Которые у женщин серьги с мясом вырывают... Вообще, знаешь, эти преступники (окончательно смущается, бормочет невнятно.) Д... да, преступники. С ними нужно... Ой-ой... Держать ухо востро.
Зоя (все время, пока Талдыкин говорит, смотрит на него внимательно, пронзая взглядом. Берет его за руки). Дядя! Скажи прямо: где мои серьги и брошка?
Талдыкин (смущенно). Ах, чудак-человек... Ну, где ж им еще быть... Где они могут быть?.. Вот странная девочка!
Зоя. Дядя! У тебя их нет!! Да?
Талдыкин. Ну успокойся, голубка. Сейчас нет, скоро будут. Да не смотри ты на меня так... Совсем как твоя мать-покойница. Вот окончится скоро казанцевское дело -- и выкуплю... И того... тогда...
Зоя (вспыхнув). Как? Чтобы ты выкупал мои серьги... на эти, на "казанцевские деньги"?! На эти деньги, отравленные трупным ядом?! Дядюшка, дядюшка!.. До чего ты себя довел... (Отходит к столу, роняет голову на руки. Затихает.)
Талдыкин. Вот вам ваша страховка! Черт вас побери. Полюбуйтесь! Пойдем уж ко мне -- там поговорим. Вы с вашим обществом уже сделали из меня вора -- скоро убийцу сделаете.
Глыбович (горячо). Но поймите же, поймите же дорогой Андрей Андреич, что это в ваших же интересах... (Уходят, в дверях.) Ведь раз вино откупорено, его надо пить...
Талдыкин. О, черт вас возьми! Опять знакомая фраза. Я или сам ее сказал, или от Казанцева слышал. (Уходят.)
Зоя -- одна. За столом, в прежней позе. Через несколько секунд открывается дверь, входит Казанцев... У него совсем здоровый, цветущий вид. Щеголевато одет.
Казанцев (увидев Зою, склонившую голову на руки, тихо приближается, стоит над ней, задумавшись. Обошел стол, стал напротив, облокотившись). Спите? Послушайте, касатка... Разве это спальня? С добрым утром!
Зоя (поднимает голову, долго смотрит на него, медленно). Здрав... ствуйте.
Казанцев (задушевно). Послушайте... Вы помните, несколько месяцев тому назад я сидел в вашей гостиной в такой же позе, и вы приветствовали меня точно так же. Ведь я тогда не спал, как и вы теперь не спите.
Помните?.. Тогда мне было очень плохо. Теперь я застаю вас в такой же позе. Я имею основание полагать, что теперь и вам так же плохо. В чем дело, касаточка? Не могу ли я вам чем-либо помочь? Скажите, а?..
Зоя. Противно все! Грязно.
Казанцев. А вы скажите: может быть, я смогу взять тряпочку и смою всю грязь
Зоя. Поздно, землячок, поздно... Да ведь, если быть откровенной, то вся эта грязь если и захлестывает меня, то только благодаря вам! (С криком.) Вы мне больше всех делаете больно!
Казанцев (с кривой усмешкой). Не знаю... отчего бы это? Ведь у меня шуба ежовым мехом внутрь.
Зоя. Ну, скажите, скажите мне... (хватает его за руки.) Как вы могли пойти на такую гнусную аферу?!
Казанцев. Ах, я и сам не знаю. У меня тогда было такое состояние, что совершенно ничего не понимал. Ведь вы же видели! Меня хватали, тормошили, перебрасывали из рук в руки, будто бы я был кусок мертвого мяса. Меня захлестнула тогда волна такого безразличия, что если бы мне стали отпиливать голову тупым ножом -- то и тогда бы я не сделал попытки защищаться... А тут налетел на меня ваш дядюшка. Нужно отдать ему справедливость -- напор у него огромный -- Ниагарский водопад! Да, помню, кроме того и забавляли они меня все тогда! Если бы вы присутствовали при этой сцене -- без смеха вспомнить не могу -- будто больную лошадь продавали. Только что в зубы не смотрели! (Смеется.)
Зоя. Как вы можете смеяться над такими вещами -- не понимаю. Ведь это ужас. Вы, я вижу, ужасный циник! Оттого-то вы, вероятно, и природы не любите!
Казанцев. Да, кстати! Вы помните, я при первом знакомстве говорил, что мы с природой одинаково относимся друг к другу: она не любит меня, я ее.
Зоя. Помню.
Казанцев. Так вот: наш роман с природой с тех пор потерпел существенную эволюцию. Она меня полюбила -- видите (С довольным видом хлопает себя по груди.) Тут все в порядке... Починил! Она меня полюбила... А я ее, по-прежнему -- не люблю! Зоя. Не любить природы! Да ведь вы -- литератор, писатель -- как вам не стыдно! Если вы не любите самой природы, то описания ее -- гениальные описания должны любить! Ну, вслушайтесь хоть в это:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало...
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась...
На нивах шум работ умолк,
С своей волчихою голодной
Выходит на охоту волк...
. . . . . . . . . . . . .
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу...
Казанцев. Ну?
Зоя. Что "Ну"? Чудовище! Вам этого мало? Я всего наизусть не помню, но ведь это же так чудесно, что сердце вздрагивает... Прислушайтесь:
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась...
Казанцев. Не понимаю -- что тут особенного? Мне это напоминает полицейский протокол. В чем собственно дело? Ясно, что осенью солнце реже показывается, чем, например, в июне... "короче становился день"... А что ж ему, на осень глядя, длиннее делаться, что ли? И что сень лесов в это время теряет листву -- тоже совершенно нормально, тоже не Америка открыта. Поэт говорит, что осенью на нивах шум работ умолк -- еще бы! Хотел бы я посмотреть на того мужика, который в октябре вылез бы на поле с косой, и ну ею по голой земле елозить. А что волк вышел со своей дражайшей половиной на дорогу -- так психология простая: голоден -- сам же поэт это говорит -- вот и вылез, каналья. Да и гуси тоже... Я понимаю, было бы удивительно, если бы гусей крикливый караван тянулся не к югу, а к северу, на зиму глядя... Это было бы, по крайней мере, удивительное зрелище каравана сумасшедших гусей, спутавших север с югом!.. (Смеется.)
Зоя. Какой позор! Какое извращение вкуса! А еще сами писатель...
Казанцев. И, представьте, к общему удивлению, недурной. Я и сам не думал. Помните, говорил вам о пьесе, которую пишу...
Зоя (с интересом). Ну? Ну? Ну?
Казанцев. Совершенно неожиданный успех... Да какой! После Москвы -- вся провинция с руками рвет. В газетах шум, треск, и как это ни печально, а благодаря рыночному успеху пьесы -- и рассказы мои в книжках и просто так: в журналах -- читаются нарасхват!.. Критика неожиданно стала петь дифирамбы... Так что на вашего землячка опрокинулся буквальный золотой дождь!
Зоя. Вы знаете... (жмет ему руку.) Я очень, очень радуюсь за вас. Помните, я в вас и тогда верила.
Казанцев. Спасибо, ненаглядная. А теперь скажите и вы мне -- что вас гнетет, отчего у вас был такой убитый вид, когда я вошел.
Зоя. Это ничего. Просто глупые мелочи. Я уже и забыла...
Казанцев. Ну, да все-таки скажите.
Зоя. Я лишилась серег и брошки -- это память мамы.
Казанцев. Как лишились? Безвозвратно?..
Зоя. Как ваше здоровье?
Казанцев. Что? Ха! Ха! Очень хорошо, я прекрасно себя чувствую.
Зоя. Тогда -- пропали мои сережки. Безвозвратно.
Казанцев. Не понимаю я вас... Да вы не печальтесь. Этих нет -- другие будут. Еще лучше.
Зоя. Откуда же это? С неба свалятся?
Казанцев (ходит быстрыми шагами по комнате, что-то обдумывая, потом приостанавливается около Зои.) Слушайте... Гм!.. Знаете что? Скажите: вы умная девушка? Без предрассудков?
Зоя. Ну, знаю я! Когда начинают беспокоиться о предрассудках, наверное, какую-нибудь гадость скажут.
Казанцев. Нет, это не гадость. Я нынче уезжаю в Москву. По литературным делам. До отъезда (смотрит на часы) полтора часа. За это время, конечно, ничего не успеешь... Но если вы умная девушка действительно, а не на бумаге -- вы должны понять меня. Кажется мне, что я вам не противен, и если бы нам пожить бок о бок так... ну месяц или полтора, вы могли бы влюбиться в меня и согласиться выйти за меня замуж! Но -- поверьте мне, касатка, -- этого времени у нас нет, а я... не прочь жениться на вас! Я знаю, конечно, что нужно делать все постепенно: сначала взгляды, потом легкое пожатие руки, мимолетный вздох, поцелуй после недолгой борьбы и потом -- предложение руки и сердца. Кладем на нежное пожатие руки две недели, на вздох -- две недели и на поцелуй -- неделю. Итого больше месяца. Предстоит трудная задача -- проделать все это в полтора часа. Вдумайтесь -- если вы меня поняли, если вы вникли в мою мысль -- мы, по приезде моем из Москвы, -- можем быть счастливы...
Зоя (ошеломленная). Никогда я не слыхивала более дурацкого объяснения в любви!
Казанцев. Почему?! Сделай я это самое предложение полтора месяца спустя, -- вы бы не удивились ни капельки, а тут -- на тебе! Вдруг отказываетесь... А что особенного могло случиться за эти полтора месяца так называемого "ухаживания"? Два-три букета цветов, несколько билетов в театр, десяток коробок конфект?.. Ну, если вы так привержены обычаю, традиции -- извольте! Я могу еще и сейчас успеть прислать вам целую партию и конфект, и цветов, и лож в театр -- все, что причиталось бы с меня по традиции за эти полтора месяца. Ведь это все равно, в сущности.
Зоя (обиженно). Я не знаю, кто вам дал право так разговаривать со мною. Нет, господин Казанцев! У вас слишком американские приемы. Это не по мне. Если природа для вас -- полицейский протокол, то предложение руки любимой девушке -- нечто вроде циркового сальто-мортале на лошади!
Казанцев (грустно). Я думал... вы меня поймете. Неужели вы не чувствуете, что я люблю вас... Ну, хотите, я для вас останусь -- ни в какую Москву не поеду. Черт с ней, в самом деле, с Москвой!!
Зоя. Скажите, пожалуйста, -- какая жертва! Мне ничего не надо! Оставьте меня сейчас одну, слышите? Уходите! Я не хочу вас видеть! Вы не человек, а какая-то патентованная машинка для... для... черт его знает, для чего! Хм! Десяток букетов сразу?! Слышали ли вы, люди добрые, что-либо подобное?! (Отворачивается от него, взволнованная.) Я вам говорю: оставьте меня -- вы слышали?
Казанцев (грустно). Это в первый раз, что вы меня не поняли. (Поворачивается, выходит из комнаты, Зоя делает движение к нему, протягивает руки, потом сдерживает себя, постояв несколько секунд в задумчивости, тихо выходит в другую дверь. Сцена несколько мгновений пуста.)
Из двери, в которую вышла Зоя, входит Ольга. В руках у нее нитки, иголка и пиджак Талдыкина. Она садится, принимается за работу.
Ольга. Не понимаю, что делается с Зоей. На бедную девушку смотреть жалко. И все-то она молчит. А какая была...
В дверях показывается страховой агент общества "Будьте покойны" -- Ноткин. Он озирается, выходит на средину, раскланивается.
Ноткин. Позвольте представиться -- Ноткин.
Ольга. Что вам угодно?
Ноткин. Я по делу к господину Талдыкину.
Ольга. Муж сейчас выйдет. Присядьте. (Искоса оглядывает его, сует пиджак под стул. Кокетливо оправляет прическу, охорашивается). Вы знакомы с моим мужем?
Ноткин. Нет еще, не имел чести. Он, значит, очень молодой?
Ольга. Почему вы так думаете?
Ноткин. Потому что у него такая замечательная молодая и красивая жена (придвигается к ней).
Ольга (кокетливо). О-о, да вы человек опасный. Прямо с комплиментов начинаете...
Ноткин. Ну, где там! Я уверен, что у вас успеха иметь не буду!..
Ольга. Бедняжка... Почему же это вы так решили?
Ноткин. Я думаю, вы только первый год, как замужем... Гм! Вы сами понимаете: медовый месяц! До меня ли вам?
Ольга (весело смеется). Вы решительно опасный мужчина! Я вижу, ваша специальность -- кружить головы нам, бедным женщинам... Впрочем успокойтесь: я замужем уже 10 лет, и у меня уже двое детей...
Ноткин. Ой! Двое детей? Как вы счастливы! Я обожаю детей! Такие маленькие малюточки с ручками. Только мне всегда их почему-то жалко...
Ольга. Да вы, кроме всего, обладаете еще и чувствительной душой! Почему же вам так жалко детей? Если они чистенькие, не капризные, если папа и мама с ними нянчатся...
Ноткин. Э, нянчатся! Что значит нянчатся? А представьте себе: какая-нибудь эпидемическая болезнь -- тиф там, или холера. Отец, представьте, умер, мать осталась необеспеченная, без средств -- каково тогда бедным деткам! Да и у матери сердце разрывается, когда она смотрит на их голодные, похуделые ручки! Вот вы о чем подумайте! О детках подумайте!!!
Ольга (во время монолога Ноткина, подозрительно поглядывает на него потом отодвигается). О детках? Подумайте? Позвольте, позвольте... Да вы кто такой сами? Чем занимаетесь?
Ноткин. А что? Причем тут занятие?
Ольга (встает, в глазах тревога). Нет, вы мне скажите -- какое ваше занятие? Где вы служите? Скажите мне!!
Ноткин. Ну, если вы так хотите, я агент страхового общества "Будьте покойны". Наше общество дает клиентам гарантию, что...
Ольга (грубо). Вам мужа нужно?!
Ноткин. Мадам! Чего вы так испугались?
Ольга. Подождите здесь! Не понимаю я этой развязности... Лезут прямо в комнаты (сердито выходит из комнаты).
Ноткин. Чего она так сразу испугалась? Может быть, у меня костюм не в порядке? (Осматривает себя.) Не понимаю: костюм, как костюм.
Выходит Глыбович, с довольным видом пряча деньги, полученные от Талдыкина. Увидев незнакомого человека, с недоумением посматривает на него, потом кланяется.
Глыбович. Что вам угодно?
Ноткин. Что значит -- что? Скажите: вы господин Талдыкин?
Глыбович. Нет. (Пауза.)
Ноткин. Женаты?
Глыбович. Кто?
Ноткин. Вы.
Глыбович. Я? А вам какое дело?
Ноткин. Какое мне может быть дело? А только я вам позавидовал, знаете.
Глыбович. Чему позавидовали?
Ноткин. Что у вас такая красивая жена.
Глыбович. Откуда же вы знаете, что она красивая?
Ноткин. Ну! Это же логически ясно: я вижу -- вы человек красивый. Симпатичный. Когда вы женились -- так что вы думаете: разве красивый человек на некрасивой женится? Не такой он дурак. Значит, вы женились на красивой. Вот я вам и завидую. А что вы думаете, нет?
Глыбович (пройдясь по комнате). Скажите, у вас родители есть?
Ноткин. А если есть, так что?
Глыбович. Обеспечены?
Ноткин. Какое у них может быть обеспечение? Я один и работаю. Брат еще есть, так что с того брата, когда он шарлатан?
Глыбович. Да это очень грустно!.. Очень (садится.) Скажите, и вам не жаль своих родителей. Ведь они совершенно необеспеченны? Вдруг вы умрете?
Ноткин (подсаживается к Глыбовичу). Вы знаете -- мне этот разговор начинает нравиться. Я вижу, что вы замечательно добрый человек на ваше сердце. Поэтому, раз вы такой добрый, так я спрошу вас: что вам мои родители, вы лучше о них забудьте, а подумайте немножко о своей жене.
Глыбович. Да что вы к ней привязались, к моей жене?
Ноткин. Что значит -- привязался?! А если молодая красивая женщина после смерти мужа остается одна, без средств.
Глыбович. Да вы о ней не беспокойтесь. Если она красивая, так она сразу же замуж выйдет, а вот ваши старики после вашей смерти... ведь они замуж не выйдут! Вы об этом подумайте!
Ноткин. Что мне думать? Я умру, так тогда уже и им умереть пора!
Глыбович. А-а... (укоризненно.) Вы жестокий сын... Нехорошо. Родителей любить нужно. Они того... трудились, рожали вас, а вы... Знаете что, молодой человек? (На ухо, сжимая руку Ноткину.) Застрахуйтесь!
Ноткин (вскакивает. Как ужаленный). Чего?
Глыбович. Я говорю... Застрахуйтесь! Застрахуйте свою жизнь в их пользу!
Ноткин. Что бы я... Застраховался?! (Очень взволнован. Пауза.) Вы знаете, мой папа раньше жил с того, что делал сам маковники на меду и продавал их на базаре. Так он мне всегда говорил: Яша! Слушай! Я уже 20 лет как делаю маковники, которые все покупают и кушают. Но я сам никогда еще не съел ни одного маковника своей работы -- и тебе не советую!!! Так теперь, как вы хотите, чтобы я застраховался?
Глыбович. А черт вас подери -- я и не разобрал сразу. Значит, вы агент по страхованию жизни?
Ноткин. Или нет? Конечно!
Глыбович (сурово). Какого общества?
Ноткин. Общество "Будьте покойны". Основано в 1894 году.
Глыбович. Скверное общество. Не дает месячной рассрочки, затягивает премии. ... Тогда как наше общество "Прометей"...
Ноткин (быстро, сердито). Что общество "Прометей"? Что такое ваш "Прометей"? Ну, он дает рассрочку. Да, пускай! Так зато у него не было ни одной выплаты, чтобы он клиента в суд не тащил! И он вечно спорит ваш "Прометей", вечно вскрывает трупы!
Глыбович. Вы врете! Если наш "Прометей" и вскроет чей-нибудь труп, так это ваш! Чтобы посмотреть, что у вас там в голове, вместо мозгу.
Ноткин (яростно). Черта лысого, вы меня вскроете! Вы меня раньше застрахуйте! Какой дурак станет страховаться в обществе, где на просрочку взноса насчитывают сложные проценты!
Глыбович. Ложь! Ложь! Вы за это перед судом ответите! А ваши инспектора зато взятки берут! На ваше общество все плюют! Вы знаете, как его называют в городе? "Будьте покойники"! Вот вам!!
Ноткин. За это... за это... (В бешенстве.) За это вы пойдете к барьеру!!
Глыбович. Что-о? К какому барьеру?!! Что я лошадь, что ли?
Ноткин. Вы не лошадь, а осел, и ваш паршивый "Прометей" -- конюшня...
Глыбович. А, мер-рзавец!.. Погоди же!! (Хватает стул, Ноткин убегает, Глыбович бросает стул вслед ему, убегает за ним, на пороге сталкивается с посыльным, нагруженным тремя букетами, десятком коробок и пачек, посыльный в испуге, отброшенный Глыбовичем, вылетает на средину комнаты.)
Посыльный. Господи помилуй! Что же это такое? (Письмо, которое он держал в руках, берет в зубы, в освободившуюся руку перекладывает букеты.)
Из других дверей выбегает Талдыкин. Он без пиджака.
Талдыкин. Что это за шум? Что за грохот?.. Ты чего тут, братец, кричишь? С ума сошел?
Посыльный (письмо в зубах мешает ему говорить). Дозвольте доложить...
Талдыкин. Что? Ты мне не докладывай, а лучше веди себя потише. Почему стул свалил? Слепой, что ли?
Посыльный. Позвольте объяснить... это не я...
Талдыкин. Святой дух, что ли? Да и не мудрено, что ты наталкиваешься на мебель. Вишь, тебя нагрузили, как верблюда. Кому это все?
Посыльный (машет головой, протягивает письмо, зажатое в зубах).
Талдыкин. Черт знает что! (Брезгливо выдергивает письмо, читает.) "Зое Николаевне Ахматовой". (В двери.) Зоя! Зоя! К тебе с востока караван верблюдов прибыл... с дарами!
Зоя выходит грустная, увидев посыльного, изумленно останавливается.
Зоя. Это что такое?! Кому это?
Талдыкин. Тебе это, моя девочка. Вот и письмо... (Талдыкин видит под стулом свой пиджак. Надевает его.)
Зоя (берет письмо, вскрывает, читает). "Касатка. Посылаю Вам не в рассрочку, как это принято у обыкновенных влюбленных, а оптом, потому что сердце у меня большое и дело солидное, оптовое... так вот посылаю три букета, полпуда конфект и книжку билетов в 90 мест на сегодняшнее представление "Свадьба Кречинского". Это Вам не "Живой труп"! А теперь, когда я честно исполнил весь ритуал -- разрешите прийти лично, получить от Вас взбучку и Вашу руку, которая, помните, так умело и заботливо перевязывала мой галстук. Казанцев Ивашка, пиита и Ваш преданный холоп". (Зоя опускает письмо, всплескивает руками, смеется.)
Талдыкин (во время чтения письма разгружает посыльного). Ну, ты ступай, любезный... Да только в будущем не опрокидывай мебель...
Посыльный. Позвольте вам объяснить.
Талдыкин. Ладно, ладно уж. Знаем мы вас! Ступай! (выпроваживает его, оборачивается). В чем, собственно, дело?
Зоя. Дядя! Казанцев с ума сошел...
Талдыкин. С ума? Послушай, а за это мне общество ничем не заплатит?
Зоя. Не дурачься! Ты знаешь, что он пишет? Предлагает руку...
Талдыкин. Кому?!
Зоя. Ясно -- тебе! Восхищенный твоими добродетелями, влюбился и вот...
Талдыкин. Постой, постой... Так это он тебе... Гм! Всего ожидал, только не этого... (Пауза.) Слушай... а ты... Как на него смотришь?
Зоя. Мне кажется... что я его тоже люблю! (Будто оправдываясь.) Но только -- имей в виду -- немножко! Так... самую чуточку! Он такой смешной... На него нельзя сердиться!.. Вон прислал три букета и целую книжку билетов на сегодняшнее представление. Урод этакий!
Талдыкин. Гм... да! Значит, выходит, что мы играли с тобой друг против друга?
Зоя. Как?
Талдыкин. Ясно! Наши интересы с тобой в отношении Казанцева резко расходились... Хотя, знаешь что... Скажи... он совсем здоров?
Зоя (весело). Совершенно! Давеча так расхвастался, что противно было.
Талдыкин. А знаешь... ей-Богу я рад! И за него рад... и за тебя... Да и за себя, правду сказать. Какой-то туман болотный окутал мой мозг, ослепил меня, оглушил меня, погасил мой ум и умертвил сердце, а (грустно усмехается) воображаю, каким вам всем я казался злодеем и убийцей. Это потому что в моем мозгу клеточка деловитости давит на другие клеточки...
Зоя. Дядя, бедный дядя. Вот теперь ты настоящий! Теперь ты прежний! Однако постой, ведь оказывается, что Казанцев разорил тебя.
Казанцев в дверях.
Казанцев. Клевета, исходящая от невесты! Самое тяжелое!
Кого и когда мог разорить бедный Казанцев... Зоя. А, землячок, идите, я вас за уши выдеру. Вы у меня, землячок, узнаете "Свадьбу Кречинского". Казанцев. Ну, раз "землячок", тогда все благополучно. Зоя. Вы у меня увидите "Свадьбу Кречинского"!
Казанцев. Вы знаете... Вы мне лучше покажите свадьбу мою собственную (Целует ей обе руки.) Да? Скажите одно только словечко: "Да".
Зоя. Нет!
Казанцев (обнимает ее, целует). Ну, вот и умница! Вот и хорошо.
Зоя (она в его объятиях). Вы видели такого наглеца? Ему говоришь нет, а он целоваться лезет.
Казанцев. А зачем же меня мама грамоте учила. В глазах прочел "да"!
Талдыкин во время этой сцены сидит, задумчивый. Казанцев подходит к нему.
Дядя! Что это с вами? Вы плохо выглядите... Хотите я вам предложу одно дело...
Талдыкин (оживленно). Да? Какое?!
Казанцев. У вас такой вид... что... Хотите теперь я застрахую вас?
Талдыкин. Вот вы шутите, а у меня действительно есть замечательное дело. Хотите пополам?
Казанцев (весело). С восторгом! Теперь я иду на всякие дела... Какое дело?
Талдыкин (оживляясь, встает). Вы задавали себе вопрос -- почему наши извозчики бедствуют? Очень просто -- их разоряет лошадь. Ее нужно сначала приобрести, потом кормить, иметь для нее конюшню, подковывать и тратиться на ремонт сбруи. О кнуте я уже не говорю. Что же делаю я? Лошадь -- к черту! Оглобли -- к черту! Просто я приделаю впереди большое колесо, педали для ног извозчика, как на велосипедах и мой извозчик (радостно) начинает ничтоже сумняшеся, ездит без лошади, овса и сбруи! О кнуте я уже не говорю!
Казанцев. Позвольте... О кнуте вы уже не говорите. Если два седока -- ведь общий вес получается пудов 16-17. Одному человеку не сдвинуть этого -- хоть вы приделайте 10 колес!
Талдыкин. Я уже думал об этом. Если даже это и не совсем так -- оно не важно! А сдвинуть с места... Если извозчиковы ноги не одолеют сопротивления -- ведь можно сделать и механический двигатель... Паром там или электричеством...
Казанцев. Да, да! Поставить бензиновый двигатель -- и конец!
Талдыкин (радостно). Ну, конечно! Вот вы меня и поняли!!
Казанцев. А для управления приделать руль!
Талдыкин. Ну, да! Верно!!
Казанцев. А двигатель сделать посильнее, да и устроить экипаж на четырех пассажиров.
Талдыкин (восторженно). Да!! Да!! Ей-Богу!
Казанцев. И тогда... (пауза) и тогда вы будете иметь обыкновенный автомобиль, изобретенный несколько десятков лет тому назад, тот автомобиль, который вы можете видеть на улицах в числе нескольких тысяч экземпляров. (Смеется.) Увы! Изобретение хорошее, но вы опоздали.
Талдыкин (тяжело опускается на стул, совсем усталый). Погибло... Снова все погибло... А я строил на этом дело!..
Зоя. Ну, зачем вы огорчаете дядю, землячок!
Казанцев. Что вы! Да я его уже давно полюбил, как родного! (Обвивает рукой талию Зои.) Нет, дядюшка! Теперь я вам предложу дело... Только мне для этого снова понадобится Глыбович... Где он, дядюшка?
Талдыкин. Глыбович? А черт его знает...
Казанцев. Он нужен сейчас, как воздух!
В дверях Глыбович. Он растрепан, воротничок у него растерзан, галстук на сторону, вид веселый. Присутствующие его не замечают.
Талдыкин. Этот Глыбович такой, что когда не нужен -- так черти его и принесут, а когда, в кои-то веки один раз понадобится...
Глыбович (весело). Так он тут, как тут. Плох был бы тот агент, который не являлся по первому желанию клиента!
Все (говорят наперебой). Боже мой?! Что за вид! Что с вами?
Глыбович. Сейчас бил Ноткина! Это ничтожество, эта пародия на агента осмелился утверждать, что наше общество отказывается переводить с посмертного страхования на дожитие!!
Казанцев. Глыбович! Вы гениальны! За этим-то вы и были нужны! Так ваше общество может перевести с посмертного страхования на дожитие?
Глыбович. Сколько угодно. Кого перевести? На какой срок?
Казанцев. Меня! Лет на 5. За это время, я думаю, все выплачу. Дядюшка! Сколько вы всего заплатили за меня господину Глыбовичу?
Глыбович. Это не мне, а обществу. Сейчас! (Вынимает записную книжку.) 11700 р.
Казанцев. И прекрасно! Дядюшка! Я у вас покупаю за эту сумму мой полис и перевожу его на дожитие... А вам, кроме того, возвращаются все расходы.
Те же и Усиков.
Усиков (входя). О, какое большое общество! Делаю общий поклон. Что за оживление, господа?
Талдыкин. А, доктор. Тут замечательное дело. Посмертную страховку переделываем на дожитие, и я получаю все свои взносы обратно.
Усиков (ему тихо). А что же я получаю?
Талдыкин. Вы? Ничего! Ведь, оказывается, что мы с вами застраховали тогда здорового человек. Так что ничего противозаконного и не было!..
Усиков. Та-ак! Значит, опять не удалось сделаться мошенником. Не судьба! И это который уже раз!
Казанцев. Ну, спасибо вам, Глыбович! Вы сейчас, вероятно, первый раз в жизни явились как раз вовремя. Господа -- ура Глыбовичу.
Все. Ура-а-а!
Те же и Ольга Григорьевна.
Ольга. У нас сегодня самая шумная квартира в городе... В чем дело?
Глыбович. Видите, Ольга Григорьевна... Это "ура" в честь меня. Оказывается -- я самый нужный человек.
Ольга. Развязный нахал, вот вы кто!
Глыбович. Наполовину неправы. (Ко всем.) Господа! Когда мы заканчивали ту сделку, первую, -- так вечером поехали на "Живой труп". Куда мы поедем после этой сделки?
Казанцев. На "Свадьбу Кречинского"!!
Глыбович. А билеты есть?
Зоя. Ого! Целых девяносто!!
Глыбович. Господи Иисусе?! Почему же девяносто?
Талдыкин. Это по числу лет, которые проживет Казанцев... Ура!!
Занавес
КОНЕЦ!!!