Это -- моя первая большая пьеса...
Я ее написал в 1919 году, скрываясь от захвативших Севастополь большевиков, хотя я сам в то время "играл со смертью", но, увидит зритель, в пьесе нет и намека на ту гримасу жестокой смерти, которую переживала и переживает несчастная моя родина. Я скрывался (а как трудно скрыться в маленьком городе?), меня разыскивали, потому что мои статьи и книги были ножом в сердце большевиков, я бил по их самым чувствительным местам и, думаю, что если бы я попался в красные лапы, то едва ли палачи довели бы меня живым на обычное место расстрелов -- они бы "отгрызывали от меня по кусочку мяса на котлеты", как обещала одна коммунистическая газета...
Но я искусно прятался и в это время с увлечением писал "Игру со смертью", живя больше жизнью героев, чем моей собственной... Я нарочно не вводил в пьесу элементы злободневности, полагая, что все, что теперь делается -- преходяще, а мой герой Талдыкин и через десять лет останется таким же живым, как и сейчас -- с его неутомимой жаждой выгодных дел, с его суетой и горячкой, с его подчас жуткой прямолинейностью в вопросе о жизни и смерти писателя Казанцева, раз эта смерть венчает сложные и выгодные коммерческие комбинации...
В пьесе нет плохих людей, как и вообще в жизни их очень мало. В одном и том же человеке может причудливо совмещаться и Торквемада, и Франциск Ассизский.
Как говорит один из моих героев -- "сегодня человек фальшивый вексель подпишет, а завтра сироту пригреет и покормит"... Яркий пример -- агент по страхованию жизни Глыбович. С одной стороны -- он негодяй, потому что пользуется любящей женщиной для устройства своих дел; он на всякого человека холодно смотрит, как на объект страховки, но, с другой стороны, он энтузиаст, он -- поэт, и если ему предложить взятку -- с негодованием откажется. Даже доктор Усиков, этот -- "полумошенник, которому всегда что-нибудь мешает сделаться полным мошенником" -- и он неплохой человек, хотя потому бы, что при всяком удобном случае этот доктор "кается"...
Зоя -- чистый светлый образ неиспорченной жизнью девушки... В конце второго действия ей кажется, что она окружена стаей хищных воронов, но и она, в конце концов, видит, что кругом только деловые люди, а что объектом их дел является спекуляция на смерти -- это случай. С таким же энтузиазмом окружающие занялись бы эксплуатацией перегоревшей электрической лампочки, если бы это принесло не меньший доход, чем смерть Казанцева. Я знаю, что публика будет смеяться, смотря пьесу, но в пьесе есть жуткие, страшные места, и я буду счастлив, если чуткие актеры почувствуют это и оттенят.
В заключение -- несколько слов о переводе на чешский язык... Я очень счастлив, что перевод попал в руки талантливого В. Червинки -- чуткого внимательного переводчика. Но, к сожалению, в пьесе есть ряд мест, в которых совершенно непереводимая игра слов. В. Червинка, однако, с честью вышел из всех затруднений. И мне приятно, что пьесу впервые увидят при свете рампы чехи -- мои лучшие друзья в международном масштабе...