(Очерк)
...Усаживаясь за стол, долго и шумно двигали стульями.
Потом на секунду все успокоилось.
Водопьянов жадным взглядом оглядел батарею бутылок, стоявших посредине длинного стола, и, широко раскрыв глаза, наклонился к уху соседа.
-- Послушайте, -- прошептал он, нервно вздрогнув. -- Что же это такое?
-- А что?
-- Я вижу массу бутылок, но все они... пустые!
-- Ну, да. Так что ж такое?
-- Как же это?.. Еще не начинали есть, а бутылки уже... пустые.
-- Полных теперь и не достанешь.
-- Я знаю. Но почему же... пустые?
-- Потом увидите, -- сухо, неохотно уронил сосед. Ему было, очевидно, тяжело говорить об этом.
-- Но, все-таки, для чего же?..
-- Увидите!!
Хозяин поднялся с места и оглядел гостей. Он нервничал. Было видно, как мелкой дрожью дрожали его руки, комкавшие салфетку.
-- Господа! -- сказал он. -- На сегодня, по случаю широкой, пьяной масленицы, я предлагаю избрать виночерпием Володю Полторацкого -- лучшего мастера и художника слова!..
Все зааплодировали, а Володя поднялся и сказал с некоторым смущением:
-- Справлюсь ли я сегодня?.. Очень трудно. К блинам, как вы знаете, полагается целая уйма напитков!..
-- Володя! Ты? Да, ведь, ты же гениальный человек! Давеча у Осовецких ты так нас напоил, что мы еле выбрались оттуда. Начинай, Володя!
-- Действуй, Володя, -- поощрил кто-то, облизывая языком сухие губы.
-- Повинуюсь, -- наклонил голову Володя. -- Итак, господа, я начинаю. Первое, конечно, водка!
Он взял пустой хрустальный графин, сверкнул при свете ламп всеми его гранями и вдохновенно начал:
-- Водка! Она светлая, она прозрачная, кристальная и она хранит в себе тайну. Неудивительно, что опьяняет вино, -- в нем есть цвет, есть лицо. Его узнаешь, как друга, сразу по этому лицу. А водка -- она таинственная, она скрывает свою физиономию, она прикидывается обыкновенной ключевой водой. Вино может быть теплым, но водка должна быть холодная... У нее холодное, замкнутое лицо. И все это -- когда она только налита, но -- не выпита! Сейчас я вам расскажу, что вы чувствуете, когда пьете ее. Ваши рюмки, господа! Позвольте, я вам налью.
Все потянулись к нему с рюмками. Наполнив рюмки из пустого графина, Володя, вздохнув, отер пот со лба и сказал:
-- Чокнитесь, господа. Чокнулись? Спасибо. Итак, вы подносите рюмку ко рту. Холодную водочку, прозрачную водочку... От холода не только графин, но и рюмки запотели. Благороднейшая испарина! Итак, вы подносите рюмки ко рту (все поднесли рюмки ко рту и Водопьянов тоже), и сразу вливаете в рот -- рраз! Ах, какое ощущение! Боже ты мой, какое ощущение! Тысячи теплых иголочек защекотали ваш язык, ваше небо. Господи, -- замираете вы, -- чудо! чудо! Где же холод, где же эта ее замкнутость и безразличие? Она нежит, она ласкает... Вот она теплой змейкой проскользнула в горло, разлилась там, где-то внутри, на тысячи струек и сразу засосала желудок тысячью жал: давай скорей блин со сметаной, гони его сюда, икры только не забудь, голубчик мой, солнышко мое. Ну, берите скорее блин, гоните его внутрь, обливайте его перед этим, мажьте, -- потому что первая рюмка не ждет.
Ножи и вилки энергично застучали по тарелкам. Гости проглотили по два блина и, утерев губы, снова жадно вонзились глазами в Володю Полторацкого.
-- Володя! еще по одной... а? -- робко попросил кто-то.
-- Вторая рюмка! -- вдохновенно крикнул Володя. -- Господа... Вторая, она уже не колет тысячью теплых иголочек язык и небо, она скользит скорее, но зато -- вы слышите? Вы чувствуете? Проглатываете вы вторую -- и какая-то теплая ладонь с ласковой силой толкает вас в голову... Вот тут, немного повыше затылка. Толчок приятный, заставляющий мысли проясниться, все ощущения обостряются, и соседи начинают нам нравиться. После третьей рюмки мы им даже скажем что-нибудь приятное.
Действительно, сосед Водопьянова, загипнотизированный красноречивым Володей, наклонился после второй рюмки к Водопьянову и приветливо сказал ему:
-- Какой у вас красивый галстук.
-- А я, знаете, любуюсь вашим сюртуком. Замечательно сидит на вас. Сейчас видно хорошего портного...
-- Четвертая рюмка! -- в экстазе крикнул Володя, поднимая высоко над головой пустой графин. -- Четвертая рюмка знаменует собой влечение к интересному женскому обществу, желание самому быть красивым, интересным, -- предметом всеобщего внимания. Глаза после четвертой рюмки блестят, и легкий румянец делает человека каким-то, я бы сказал, благодушно красивым. Это, господа, духовная сторона четвертой рюмки! Физическая же ее сторона требует чего-нибудь особенно острого, пикантного. Предыдущие рюмки уже усыпили вкусовые сосочки и им требуется каких-нибудь этаких пикулей, королевской селедки или маринованных грибков с лучком! Чокнемтесь, господа!
Лица у всех оживились, глаза заблестели, и ножи с вилками работали вовсю.
-- Пятая рюмка, господа! -- в пьяном вдохновении кричал, сверкая черными глазами, Володя Полторацкий. -- Эта рюмка...
-- Спасибо, -- сказал кто-то из гостей, отодвигая от себя рюмку, -- я больше водки не хочу.
-- Ну, еще одну, -- метнулся к нему хозяин. -- Еще одну малюсенькую.
-- Ни-ни. Ей-богу, четырех довольно. А то голова совсем закружится.
Володя приостановился, призадумавшись. Потом отбросил прядь волос со лба и гостеприимно спросил:
-- Может, коньячку рюмочку могу предложить?
-- И я бы коньяку выпил. И я! И я!
Володя, как фокусник, ловко подхватил со стола пустую коньячную бутылку, понюхал для вдохновения горлышко и, полузакрыв глаза, тихо сказал:
-- Коньяк... Коньяк совсем другое дело... Водка, -- это русская плебейка, которая задаривает, засыпает вас щедрыми поцелуями, грубыми, чувственными... Рюмка коньяку -- это изящная худощавая француженка, которая обжигает, сама; не загораясь, которая потрясает человека, сама оставаясь холодной... Коньяк пьется из маленьких рюмочек, у которых узкая талия молодой француженки. Вот я наливаю вам коньяк.
Все покорно потянулись с рюмками...
-- Наливаю! Коньяком чокаться не надо. Это напиток эгоистичный... Поднесите к губам, прикоснитесь губами... Что? Не правда ли, нечто среднее между горячим поцелуем в губы и тем ощущением, когда вас ужалит пчела? Жжет. Теперь: задерживайте на секунду во рту этот чудесный глоток -- задержали? Затем раз! -- Глотайте! Что? Не правда ли, как будто пуля пронизала все ваше существо сверху вниз и упала там где-то на дне, разлилась горячей, дымящейся лужицей. А во рту пожар, а язык пылает, а чья-то невидимая ладонь ласково, но сильно толкнула вас в голову, теперь уже повыше -- около самого темени. Хотите еще рюмку?
И почти все крикнули, еле шевеля жадными, пересохшими губами:
-- Хотим! Наливай! Володя! Слушаем.
А одна дама сказала, несколько вразрез с общим настроением:
-- А я пива бы выпила. Холодного.
И сейчас же Володя, как истый джентльмен, склонил свою вдохновенную голову в сторону дамы.
-- О, сударыня! Вы выразили словами то, что, вероятно, дремало в глубине души у всех, -- еще темное, еще неосознанное!.. Конечно, пиво!
Он схватил в обе руки две пивных бутылки и сказал с каким-то сладостным стоном:
-- Господа! Вот напиток, который еще не оценен, не объяснен, не разгадан. Это, господа, таинственный, мистический напиток! Мы можем очень стремиться к рюмке водки, мы с удовольствием пьем коньяк, но такого истерического, бурного, мучительного желания, как то, которое вызывает в нас пиво -- не вызывает ни один напиток!! Вот я вам наливаю по полному стакану холодного пенистого пива и -- смотрите! -- руки ваши дрожат, как они не дрожали тогда, когда я наливал вам водку и коньяк. Тише, господа, ха-ха! Не расплескивайте пиво от жадности. Но пейте его жадно, залпом, как звери, и когда вольете в себя стакан, то испустите глубокий вздох -- вздох страстного, целиком удовлетворенного, желания... И тяжелая же эта штука -- два-три стакана пива! После него вас не ударяет мягкой упругой ладонью в голову, а просто вся ваша голова попадает в душные, тесные объятия, в которых тяжко дышать, будто в пуховик зарылась голова...
-- А шампанское будет? -- несмело спросил сосед Водопьянова.
-- Шампанское? Хотя дичи еще нет, -- воскликнул Володя, -- но если вы так хотите, я вам налью отдельно бокал, не в очередь. Берите бокал, идите сюда.
Сосед Водопьянова неверными шагами приблизился к Володе, и тот, наклонившись к его уху, зашептал что-то.
Слушавший облизнулся:
-- Как вы говорите? Пузырьки? В голову? В мозг? Постойте, постойте -- еще один! Я еще бокал хочу.
-- Смотрите, -- предостерег Володя. -- От шампанского -- самая злейшая подагра бывает...
-- Э, все равно! Живешь-то один раз. Володя, милый, еще бокальчик!
И снова зашептал Володя.
* * *
Водопьянов, пошатываясь, встал из-за стола и приблизился к хозяину.
-- Прости, Митя, но я должен откланяться. Голова кружится. Я, кажется, перехватил малость.
-- Что ты? Каким образом? Ведь пили не много, останься. Еще ликеры будем пить.
-- Мне, видишь ли, пиво нельзя смешивать с водкой, а твой этот Володя после водки стал пивом накачивать... Фу! Тяжело так, будто во мне пудов сто.
Уходя, Водопьянов слышал запинающийся голос своего соседа по столу. Еле ворочая языком, сосед говорил:
-- Володька! Ах, и мерзавец же ты!.. Да будь я мил... лионером, я бы тебя к себе на службу взял. Чтоб ты мне каждый день этакие словеса... Господи!.. Ну, да я тебя поцелую... Что? Это ничего, брат, что я шатаюсь, я только немножко, я по одной доске пройти могу! Хо... Хочешь?