Когда учитель громко продиктовалъ задачу, всѣ записали ее, и учитель, вынувъ часы, заявилъ, что даетъ на рѣшеніе задачи двадцать минутъ, -- Семенъ Панталыкинъ провелъ испещренной чернильными пятнами ладонью по круглой головенке и сказалъ самъ себѣ:
-- Если я не рѣшу эту задачу -- я погибъ!..
У фантазера и мечтателя Семена Панталыкина была манера -- преувеличивать всѣ событія, всѣ жизненныя, явленія и, вообще, смотрѣть на вещи чрезвычайно мрачно.
Встрѣчалъ ли онъ мальчика больше себя ростомъ, мизантропическаго суроваго мальчика обычнаго типа, который, выдвинувъ впередъ плечо и правую ногу и оглядѣвшись -- нѣтъ ли кого поблизости, -- ехидно спрашивалъ: "Ты чего задаешься, говядина несчастная?", -- Семенъ Панталыкинъ блѣднѣлъ и, видя уже своими духовными очами призракъ витающей надъ нимъ смерти тихо шепталъ:
-- Я погибъ.
Вызывалъ ли его къ доскѣ учитель, опрокидывалъ ли онъ дома на чистую скатерть стаканъ съ чаемъ -- онъ всегда говорилъ самъ себѣ эту похоронную фразу:
-- Я погибъ.
Вся гибель кончалась парой затрещинъ въ первомъ случаѣ, двойкой -- во второмъ и высылкой изъ-за чайнаго стола -- въ третьемъ.
Но такъ внушительно, такъ мрачно звучала эта похоронная фраза: " Я погибъ", -- что Семенъ Панталыкинъ всюду совалъ ее.
Фраза, впрочемъ, была украдена изъ какого-то романа Майнъ-Рида, гдѣ герои, влѣзши на дерево по случаю наводненія и ожидая нападенія индѣйцевъ -- съ одной стороны, и острыхъ когтей притаившагося въ листвѣ дерева ягуара -- съ другой, -- всѣ въ одинъ голосъ рѣшили:
-- Мы погибли.
Для болѣе точной характеристики ихъ положенія необходимо указать, что въ водѣ около дерева плавали кайманы, а одна сторона дерева дымилась, будучи подожженной молніей.
Приблизительно въ такомъ же положеніи чувствовалъ себя Панталыкинъ Семенъ, когда ему не только подсунули чрезвычайно трудную задачу, но еще дали на рѣшеніе ея всего-на-всего двадцать минутъ.
Задача была слѣдующая:
"Два крестьянина вышли одновременно изъ пункта А въ пунктъ Б, при чемъ одинъ изъ нихъ дѣлалъ въ часъ четыре версты, а другой пять. Спрашивается, насколько одинъ крестьянинъ придетъ раньше другого въ пунктъ Б, если второй вышелъ позже перваго на четверть часа, и отъ пункта А до пункта Б такое же разстояніе въ верстахъ, -- сколько получится, если два виноторговца продали третьему такое количество бочекъ вина, которое дало первому прибыли сто двадцать рублей, второму восемьдесятъ, а всего бочка вина приноситъ прибыли сорокъ рублей".
Прочтя эту задачу, Панталыкинъ Семенъ сказалъ самъ себѣ:
-- Такую задачу въ двадцать минутъ? Я погибъ!
Потерявъ минуты три на очинку карандаша и на наиболѣе точный перегибъ листа линованной бумаги, на которой онъ собирался развернуть свои математическія способности, -- Панталыкинъ Семенъ сдѣлалъ надъ собой усиліе и погрузился въ обдумываніе задачи.
Бѣдный Панталыкинъ Семенъ! Ему дали отвлеченную математическую задачу въ то время, какъ онъ самъ, цѣликомъ, весь, съ головой и ногами, жилъ только въ конкретныхъ образахъ, не постигая своимъ майнъ-ридовскимъ умомъ ничего абстрактнаго. Первымъ долгомъ ему пришла въ голову мысль:
-- Что это за крестьяне такіе: "первый" и "второй"?
Эта сухая номенклатура ничего не говорила ни его уму, ни его сердцу. Неужели нельзя было назвать крестьянъ простыми человѣческими именами? Конечно, Иваномъ или Василіемъ ихъ можно и не называть (инстинктивно онъ чувствовалъ прозаичность, будничность этихъ именъ), но почему бы ихъ не окрестить -- одного Вильямомъ, другого Рудольфомъ.
И сразу же, какъ только Панталыкинъ перекрестилъ "перваго" и "второго" въ Рудольфа и Вильяма, оба сдѣлались ему понятными и близкими. Онъ уже видѣлъ умственнымъ взоромъ бѣлую полоску отъ шляпы выдѣлявшуюся на лбу Вильяма, лицо котораго загорѣло отъ жгучихъ лучей солнца... А Рудольфъ представлялся ему широкоплечимъ мужественнымъ человѣкомъ, одѣтымъ въ синіе парусиновые штаны и кожаную куртку изъ мѣха рѣчного бобра.
И вотъ -- шагаютъ они оба, одинъ на четверть часа впереди другого...
Панталыкину пришелъ на умъ такой вопросъ:
-- Знакомы ли они другъ съ другомъ, эти два мужественныхъ пѣшехода? Вѣроятно, знакомы, если попали въ одну и ту же задачу... Но если знакомы -- почему они не сговорились идти вмѣстѣ? Вмѣстѣ, конечно, веселѣе, а что одинъ дѣлаетъ въ часъ на версту больше другого, то это вздоръ -- болѣе быстрый могъ бы деликатно понемногу сдерживать свои широкіе шаги, а медлительный -- могъ бы и прибавить немного шагу. Кромѣ того, и безопаснѣе вдвоемъ идти -- разбойники ли нападутъ или дикій звѣрь...
Возникъ еще одинъ интересный вопросъ:
-- Были у нихъ ружья или нѣтъ?
Пускаясь въ дорогу, лучше всего захватить ружья, которыя даже въ пунктѣ Б могли бы пригодиться, въ случаѣ нападенія городскихъ бандитовъ -- отрепья глухихъ кварталовъ.
Впрочемъ, можетъ быть, пунктъ Б -- маленькій городокъ, гдѣ нѣтъ бандитовъ?...
Вотъ опять тоже -- написали: пунктъ А, пунктъ Б... Что это за названія? Панталыкинъ Семенъ никакъ не можетъ представить себѣ городовъ или селъ, въ которыхъ живутъ, борются и страдаютъ люди, -- подъ сухими бездушными литерами. Почему не назвать одинъ городъ Санта-Фе, а другой -- Мельбурномъ?
И едва только пунктъ А получилъ названіе Санта-Фе, а пунктъ Б былъ преобразованъ въ столицу Австраліи, -- какъ оба города сдѣлались понятными и ясными... Улицы сразу застроились домами причудливой экзотической архитектуры, изъ трубъ пошелъ дымъ, по тротуарамъ задвигались люди, а по мостовымъ забѣгали лошади, неся на своихъ спинахъ всадниковъ -- дикихъ, пріѣхавшихъ въ городъ за боевыми припасами, вакеро и испанцевъ, владѣльцевъ далекихъ гаціендъ...
Вотъ въ какой городъ стремились оба пѣшехода -- Рудольфъ и Вильямъ...
Очень жаль, что въ задачѣ не упомянута цѣль ихъ путешествія? Что случилось такое, что заставило ихъ бросить свои дома и спѣшить, сломя голову, въ этотъ страшный, наполненный пьяницами, карточными игроками и убійцами, Санта-Фе?
И еще -- интересный вопросъ: почему Рудольфъ и Вильямъ не воспользовались лошадьми, а пошли пѣшкомъ? Хотѣли ли они идти по слѣдамъ, оставленнымъ кавалькадой гверильясовъ, или просто прошлой ночью у ихъ лошадей таинственнымъ незнакомцемъ были перерѣзаны поджилки, дабы они не могли его преслѣдовать, -- его, знавшаго тайну брилліантовъ Краснаго Носорога?..
Все это очень странно... То, что Рудольфъ вышелъ на четверть часа позже Вильяма, доказываетъ, что этотъ честный скваттеръ не особенно довѣрялъ Вильяму и въ данномъ случаѣ рѣшилъ просто прослѣдить этого сорви-голову, къ которому вотъ уже три дня подърядъ пробирается ночью на взмыленной лошади креолъ въ плащѣ.
...Подперевъ ручонкой, измазанной въ мѣлу и чернилахъ, свою буйную, мечтательную, отуманенную образами, голову -- сидитъ Панталыкинъ Семенъ.
И постепенно вся задача, весь ея тайный смыслъ вырисовывается въ его мозгу.
Задача:
...Солнце еще не успѣло позолотить верхушекъ тамариндовыхъ деревьевъ, еще яркія тропическія птицы дремали въ своихъ гнѣздахъ, еще черные лебеди не выплывали изъ зарослей австралійской кувшинки и желтоцвѣта, -- когда Вильямъ Блокеръ, головорѣзъ, наводившій панику на все побережье Симпсонъ-Крика, крадучись шелъ по еле замѣтной лѣсной тропинкѣ. Дѣлалъ онъ только четыре версты въ часъ -- болѣе быстрой ходьбѣ мѣшала больная нога, подстрѣленная вчера его таинственнымъ недругомъ, спрятавшимся за стволомъ широколиственной магноліи.
-- Каррамба! -- бормоталъ Вильямъ. -- Если бы у стараго Биля была сейчасъ его лошаденка... Но... пусть меня разорветъ, если я не найду негодяя, подрѣзавшаго ей поджилки. Не пройдетъ и трехъ лунъ!
А сзади него въ это время крался, припадая къ землѣ, скваттеръ Рудольфъ Каутерсъ, и его мужественныя брови мрачно хмурились, когда онъ разсматривалъ, припавъ къ землѣ, слѣдъ сапога Вильяма, отчетливо отпечатанный на влажной травѣ австралійскаго лѣса.
-- Я бы могъ дѣлать и пять верстъ въ часъ (кстати, почему не "миль" или "ярдовъ?"), шепталъ скваттеръ, -- но я хочу выслѣдить эту старую лисицу.
А Блокеръ уже услышалъ сзади себя шорохъ и, прыгнувъ за дерево, оказавшееся эвкалиптомъ, притаился...
Увидѣвъ ползшаго по травѣ Рудольфа, онъ приложился и выстрѣлилъ. И, схватившись рукой за грудь, перевернулся честный скваттеръ.
-- Хо-хо! -- захохоталъ Вильямъ. -- Мѣткій выстрѣлъ.
День не пропалъ даромъ, и старый Биль доволенъ собой.
-- Ну, двадцать минутъ прошло, -- раздался, какъ громъ въ ясный погожій день, голосъ учителя ариѳметики. -- Ну что, всѣ рѣшили? Ну, ты, Панталыкинъ Семенъ, покажи: какой изъ крестьянъ первымъ пришелъ въ пунктъ Б.
И чуть не сказалъ бѣдный Панталыкинъ, что, конечно, въ Санта-Фе первымъ пришелъ негодяй Блокеръ, потому что скваттеръ Каутерсъ лежитъ съ прострѣленной грудью и предсмертной мукой на лицѣ, лежитъ, одинокій въ пустынѣ, въ тѣни ядовитаго австралійскаго "змѣинаго дерева"!...
Но ничего этого не сказалъ онъ. Прохрипѣлъ только: "не рѣшилъ... не успѣлъ"...
И тутъ же увидѣлъ, какъ жирная двойка ехидной гадюкой зазмѣилась въ журнальной клѣточкѣ противъ его фамиліи.
-- Я погибъ, -- прошепталъ Панталыкинъ Семенъ. -- На второй годъ остаюсь въ классѣ. Отецъ выдеретъ, ружья не получу, "Вокругъ Свѣта" мама не выпишетъ...
И представилось Панталыкину, что сидитъ онъ на развилинѣ "змѣинаго дерева"... Внизу бушуетъ разлившаяся послѣ дождя вода, въ водѣ щелкаютъ зубами кайманы, а въ густой листвѣ прячется ягуаръ, который скоро прыгнетъ на него, потому что огонь, охватившій дерево, уже подбирается къ разъяренному звѣрю...
-- Я погибъ!