Редакторъ дѣтскаго журнала "Лягушенокъ", встрѣтивъ меня, сказалъ:
-- Не напишите ли вы для нашего журнала разсказъ?
Я не ожидалъ такой просьбы. Тѣмъ не менѣе спросилъ:
-- Для какого возраста?
-- Отъ восьми до тринадцати лѣтъ.
-- Это трудная задача, -- признался я. -- Мнѣ случалось встрѣчать восьмилѣтнихъ дѣтей, которыя при угрозѣ отдать ихъ бабѣ Ягѣ моментально затихали, замирая отъ ужаса, и я знавалъ тринадцатилѣтнихъ дѣтишекъ, которыя пользовались всякимъ случаемъ, чтобы стянуть изъ буфета бутылку водки; а при разсчетахъ послѣ азартной карточной игры, въ укромномъ мѣстѣ, пытались проткнуть ножами животы другъ другу.
-- Ну, да, -- сказалъ редакторъ. -- Вы говорите о тринадцатилѣтнихъ развитыхъ дѣтяхъ и о восьмилѣтнихъ -- отставшихъ въ развитіи. Нѣтъ! Разсказъ, обыкновенно, нужно писать для средняго типа ребенка, руководствуясь, приблизительно, десятилѣтнимъ возрастомъ.
-- Понимаю. Значитъ, я долженъ написать разсказъ для обыкновеннаго ребенка десяти лѣтъ?
-- Вотъ именно. Въ этомъ возрастѣ дѣти очень понятливы, сообразительны, какъ взрослые, и очень не любятъ того сюсюканья, къ которому прибѣгаютъ авторы дѣтскихъ разсказовъ. Дѣти уже тянутся къ изученію жизни! Не нужно забывать, что ребенокъ въ этомъ возрастѣ гораздо больше знаетъ и о гораздо большемъ догадывается, чѣмъ мы полагаемъ. Если вы примите это во вниманіе, я думаю, что разсказецъ у васъ получится хоть куда...
-- Ладно, -- пообѣщалъ я. -- Завтра вы получите разсказъ.
Въ тотъ же вечеръ я засѣлъ за разсказъ. Я отбросилъ все, что отдавало сюсюканьемъ, и старался держаться трезвой правды и реализма, который, по моему, такъ долженъ былъ подкупить любознательнаго ребенка и пріохотить его къ чтенію.
Редакторъ прочелъ разсказъ до половины, положилъ его на столъ и, подперевъ кулаками голову, изумленно сталъ меня разглядывать.
-- Это вы писали для дѣтей?
-- Да... Приблизительно, имѣя въ виду десятилѣтній возрастъ. Но если и восьмилѣтній развитой мальчишка...
-- Виноватъ!! Вотъ какъ начинается вашъ разсказъ:
День Лукерьи.
"Кухарка Лукерья встала рано утромъ и, накинувъ платокъ, побѣжала въ лавочку... Подъ воротами въ темномъ углу ее дожидался разбитной веселый дворникъ Ѳедосѣй. Онъ ущипнулъ изумленную Лукерью за круглую аппетитную руку, прижалъ ее къ себѣ и, шлепнувъ съ размаха по спинѣ, шепнулъ на ухо задыхающимся голосомъ:
-- Можно придти къ тебѣ сегодня ночью, когда господа улягутся?
-- Зачѣмъ? -- хихикнула Лукерья, толкнувъ Ѳедосѣя локтемъ въ бокъ.
-- Затѣмъ, -- сказалъ простодушный Ѳедосѣй, чтобы... Ну, дальше я читать не намѣренъ, потому что, я думаю, отъ такого разсказа вспыхнетъ до корней волосъ и солдатъ музыкантской команды.
Я пожалъ плечами.
-- Мнѣ нѣтъ дѣла до какого-то тамъ солдата музыкантской команды, но живого любознательнаго ребенка такой разсказъ долженъ заинтриговать.
-- Знаете что? -- потирая руки, сказалъ редакторъ. -- Вы этотъ разсказъ попытайтесь пристроить въ "Вѣстникѣ общества защиты падшихъ женщинъ", а если тамъ его найдутъ слишкомъ пикантнымъ -- отдайте въ "Досуги холостяка". А намъ напишите другой разсказъ.
-- Не знаю ужъ, что вамъ и написать. Старался, какъ лучше, избѣгалъ сюсюканья, какъ огня...
-- Нѣтъ, вы напишите хорошій дѣтскій разсказъ, держась сферы тѣхъ интересовъ, которые питаютъ ребенка десяти -- одиннадцати лѣтъ. Ребенокъ очень любитъ разсказы о путешествіяхъ -- дайте это ему со всѣми подробностями, потому что въ подробностяхъ для ребенка есть своеобразная прелесть. Вы можете даже не стѣсняться фантазировать, но чтобы фантазія была реальна -- иначе ребенокъ ей не повѣритъ -- чтобы фантазія была основана на цифрахъ, вычисленіяхъ и точныхъ размѣрахъ. Вотъ что даетъ ребенку полную иллюзію, и что приковываетъ его къ книжкѣ.
-- Конечно, я это сдѣлаю, -- сказалъ я, протягивая руку редактору "Лягушонка". -- Черезъ два дня такой разсказъ уже будетъ у васъ въ рукахъ.
И я, обдумавъ, какъ слѣдуетъ тему, написалъ разсказъ:
Какъ я ѣздилъ въ Москву.
"Недавно мнѣ пришлось съѣздить въ Москву. Въ путеводителѣ я нашелъ нѣсколько поѣздовъ и послѣ недолгаго размышленія рѣшилъ остановиться на отходящемъ ровно въ 11 часовъ по петроградскому времени. Правда, были еще два поѣзда -- въ 7 час. 30 мин. и въ 9 час. 15 мин. по петроградскому времени, но они не были такъ удобны. Для того, чтобы попасть на вокзалъ, я взялъ извозчика, сторговавшись за 40 копѣекъ. Ѣхали мы около 25 минутъ, и на вокзалъ я пріѣхалъ за 16 минутъ до отхода поѣзда. Извѣстно, что отъ Петрограда до Москвы разстояніе 604 версты, каковое разстояніе поѣздъ проходитъ въ 12 часовъ съ остановками или въ 10 часовъ безъ остановокъ, т. е. 60 верстъ въ часъ. Мнѣ досталось мѣсто No 7 въ вагонѣ No 2"...
Въ этомъ мѣстѣ редакторъ, читавшій вслухъ мой разсказъ о путешествіи, остановился и спросилъ:
-- Можно быть съ вами откровеннымъ?
-- Пожалуйста!
-- Никогда мнѣ не приходилось читать болѣе скучной и глупой вещи... Желѣзнодорожное расписаніе -- штука хорошая для справокъ, но какъ беллетристическій разсказъ...
-- Да, разсказъ суховатъ, -- согласился я. -- Но самый недовѣрчивый ребенокъ не усумнится въ его правдивости. По моему, самая печальная правда лучше красивой лжи!..
-- Вы смѣшиваете ложь съ выдумкой, -- возразилъ редакторъ. -- Ребенокъ не переноситъ лжи, но выдумка дорога его сердцу. И потомъ мальчишку никогда не заинтересуетъ то, что близко отъ него, то, что онъ самъ видѣлъ. Его тянетъ въ загадочно-прекрасныя неизвѣстныя страны, онъ любить героическія битвы съ индѣйцами, храбрые подвиги, путешествія по пустынѣ на мустангахъ, а не спокойную ѣзду въ вагонѣ перваго класса съ плацкартой и вагонъ-рестораномъ. Для мальчишки звукъ выстрѣла изъ карабина въ сто разъ дороже паровознаго гудка на станціи Москва-товарная. Вотъ вамъ какое путешествіе нужно описать!
-- Вотъ оселъ, -- подумалъ я, пожимая плечами. -- Самъ не знаетъ, что ему надо.
-- Пожалуй, -- сказалъ я вслухъ, -- теперь я понялъ, что вамъ нужно. Завтра вы получите рукопись.
На другой день редакторъ "Лягушенка" вертѣлъ въ рукахъ рукопись "Восемьдесятъ скальповъ Голубого Опоссума", и на лицѣ его было написано все, что угодно, кромѣ выраженія восторга, на которое я имѣлъ право претендовать.
-- Ну, -- нетерпѣливо сказалъ я. -- Чего вы тамъ мнетесь. Вотъ вамъ разсказъ безъ любви, безъ сюсюканья, и сухости въ немъ нѣтъ ни на грошъ.
-- Совершенно вѣрно, -- сказалъ редакторъ, дернувъ саркастически головой. -- Въ этомъ разсказѣ нѣтъ сухости, нѣтъ, такъ сказать, ни одного сухого мѣста, потому что онъ съ первой до послѣдней страницы залитъ кровью. Послушайте-ка первыя строки вашего "путешествія":
"Группа охотниковъ расположилась на ночлегъ въ лѣсу, не подозрѣвая, что чья-то пара глазъ наблюдаетъ за ними. Дѣйствительно, изъ-за деревьевъ вышелъ, крадучись, вождь Голубой Опоссумъ, и вынувъ ножъ, ловкимъ ударомъ отрѣзалъ голову крайнему охотнику.
-- Оахъ! -- воскликнулъ онъ. -- Опоссумъ отомщенъ! И пользуясь сномъ охотниковъ, онъ продолжалъ свое дѣло... Голова за головой отдѣлялась отъ спящихъ тѣлъ и скоро груда темныхъ круглыхъ предметовъ чернѣла, озаренная свѣтомъ костра. Послѣ того, какъ Опоссумъ отрѣзалъ послѣднюю голову, онъ сѣлъ къ огню, и напѣвая военную пѣсенку сталъ обдирать съ головъ скальпы. Работа спорилась"...
-- Извольте видѣть! -- раздраженно сказалъ редакторъ. -- "Работа спорилась". У васъ это сдираніе скальповъ описано такъ, будто-бы кухарка у печки чиститъ картофель. Кромѣ того, на слѣдующихъ двухъ страницахъ у васъ бизонъ выпускаетъ рогами кишки мустанга, двѣ англичанки сгораютъ въ пламени подожженнаго индѣйцами дома, а потомъ индѣйцы въ числѣ тысячи человѣкъ попадаютъ въ вырытую для нихъ яму и, взорванные порохомъ, разлетаются вдребезги. Согласитесь сами -- нужно же знать границы.
-- Да что вамъ жалко ихъ, что-ли? -- усмѣхнулся я. -- Пусть ихъ рѣжутъ другъ другу головы и взрываютъ другъ друга. На нашъ вѣкъ хватитъ. А за то ребенокъ получаетъ потрясающія, захватывающія его страницы.
-- Милый мой! Если-бы существовалъ спеціальный журналъ для рабочихъ городской скотобойни -- вашъ разсказъ явился-бы лучшимъ его украшеніемъ... А ребенка послѣ такого разсказа придется свести въ сумасшедшій домъ. Напишите вы лучше вотъ что...
Я видѣлъ, что мы оба чрезвычайно опротивѣли другъ другу. Я считалъ его тупоумнымъ человѣкомъ со свинцовой головой и мозгами, работающими только по неприсутственнымъ днямъ. Онъ видѣлъ во мнѣ безтолковую бездарность, сказочнаго дурака, который при малѣйшемъ принужденіи къ молитвѣ сейчасъ же разбивалъ себѣ лобъ. Онъ не понималъ, что человѣкъ такого исключительнаго темперамента и кипучей энергіи, какъ я, не могъ остановиться на полдорогѣ, шелъ впередъ напроломъ и всякую предложенную ему задачу разрѣшалъ до конца.
Я чувствовалъ, что мой энергичный талантъ былъ той оглоблей, которой нельзя орудовать въ тѣсной лавкѣ продавца фарфора.
-- Напишите-ка вы, -- промямлилъ редакторъ "Лягушенка", -- лучше вотъ что...
-- Стойте, -- крикнулъ я, хлопнувъ рукой по столу. -- Безъ совѣтовъ! Попробую я написать одну вещицу на свой страхъ и рискъ. Можетъ быть, она подойдетъ вамъ. Сдается мнѣ, что я раскусилъ васъ, почтеннѣйшій.
Черезъ часъ я подалъ ему четвертую и послѣднюю вещь. Называлась она:
Лизочкино горе.
Мама подарила Лизочкѣ въ день ангела рубль и сказала, что Лизочка можетъ истратить его, какъ хочетъ.
Лизочка рѣшила купить на эти деньги занятную книжку, чтобы въ минуты отдыха своей мамы, читать ей изъ этой книжки интересные разсказы для самообразованія.
Лизочка одѣлась, вышла на улицу и, мечтая о книжкѣ, которую она должна сейчасъ купить, весело шагала по тротуару.
-- Милая барышня, -- послышался сзади нея тихій голосъ. -- Подайте Христа ради. Я и моя дочка цѣлый день не ѣли.
Лизочка обернулась, увидѣла бѣдную больную женщину и, не раздумывая больше, сунула ей въ руку рубль.
-- На-те, купите себѣ на эти деньги горячей пищи!
И вернувшись домой безъ книжки, Лизочка припала къ плечу мамы и, разсказавъ ей о своей встрѣчѣ горько заплакала.
-- Чего ты плачешь, -- спросила мама удивленно. -- Не оттого-ли, что тебѣ жалко своего добраго порыва?
-- Нѣтъ, мама, -- отвѣчала благородная дѣвочка. -- Мнѣ жалко, что я не имѣла трехъ рублей.
-- Ну, вотъ видите, -- сказалъ редакторъ "Лягушенка". -- Я былъ увѣренъ, что въ концѣ концовъ вы и напишите то, что намъ нужно!