I.
Г. Хамазовъ страдалъ, страдалъ непритворно, и велики и разнообразны были страданія его. Онъ страдалъ не зная какъ привести въ исполненіе угрозу въ лицѣ изразцовыхъ осколковъ обращенную къ старшему Погалеву, Кононову и Чулкову; онъ страдалъ отъ любви, страдалъ оттого что носу не смѣлъ показать къ Воробьевымъ страха ради "провинціальной бестіи"; страдалъ отъ невѣдѣнія что въ ономъ домѣ дѣлается и отъ мысли каково гибельно все это можетъ отразиться на судьбахъ Россіи и Америки. Наконецъ онъ страдалъ отъ знанія что на нашей ни къ чорту не годной планетѣ обязаны страдать всѣ честные и благородные протестанты противъ общественныхъ безобразій. Какъ Паулина Тимоѳевна всѣ свои мысли и поступки считала логичными, Іоанникій считалъ всѣ свои честными и благородными. Самообожаніе и подлѣйшее отсутствіе наималѣйшей крупицы критическаго къ себѣ отношенія -- черта общая той породѣ что новыми писателями зовется новыми людьми.
Итакъ акцизный Наполеонъ страдалъ, худѣлъ, блѣднѣлъ, желтѣлъ, и началъ даже зеленѣть. Онъ нигдѣ не показывался, и Богъ знаетъ чѣмъ бы все кончилось, не надумайся извѣстная уже читателю куцая дама навѣстить страдающаго дѣятеля.
-- Что съ тобой, Жонасъ? Ты боленъ? съ испугомъ проговорила она, взглянувъ на его лицо.
Іоанникій, ради красоты слога прозванный Жонасомъ, вскочилъ и чуть, подобно Гоголевскому почтмейстеру, не хватилъ себя по лбу. Онъ выпялилъ на нее глаза, хотѣлъ что-то сказать, промычалъ, а въ головѣ твердилось: "И какъ я раньше не догадался, болванъ, какъ не догадался раньше!"
-- Да что съ тобой, Жонасъ? продолжала куцая, взявъ его за руку.-- Или я лишняя?
-- Лѣтъ, Клавдинька, нѣтъ; садись, миленькая; ты мнѣ можешь сослужить службу....
Клавдинька, куцая дама тожь, усѣлась на диванъ съ ногами, во предварительно, для ясности послѣдующаго, нѣсколько словъ о ней самой. Клавдинька принадлежала къ тѣмъ женщинамъ о коихъ безъ малаго двѣ тысячи лѣтъ назадъ сказано что онѣ, "водимыя разными похотями, всегда учатся и никогда не могутъ дойти до познанія истины". Сущностью ея характера было необузданное любопытство и зудливое желаніе дѣлиться со встрѣчнымъ и поперечнымъ добытыми свѣдѣніями. Въ вѣкъ менѣе просвѣщенный и въ уѣздной глуши, она, сплетничая направо и налѣво, ежедневно ссорилась бы и мирилась съ мужемъ, ежегодно обманывала бы его и въ заключеніе, сбѣжавъ съ проѣзжимъ поручикомъ, почувствовала бы себя счастливою. Въ нашъ просвѣщенный вѣкъ и въ столицѣ, она устремила свое любопытство на идеи, хотя по дорогѣ не пренебрегала свѣдѣніями изъ домашней жизни знакомыхъ и полузнакомыхъ и перевирая тѣ и другія разглашала на всѣхъ перекресткахъ; съ мужемъ она не бранилась, ибо на шестой мѣсяцъ замужества бросила его, и была тѣмъ не менѣе счастлива. Такимъ образомъ сплетня уѣздная и семейная замѣнилась сплетней столичною и такъ-сказать научною; что же касается проѣзжаго поручика, то злые языки увѣряла будто и въ этомъ отношеніи Клавдинька ничего не потеряла и между прочимъ чувствовала нѣкогда нѣжность къ г. Хамазову. Правда, одно время они жили въ двухъ сообщавшихся номерахъ, но заключать изъ этого я ничего не намѣренъ, ибо прочелъ въ весьма компетентномъ журналѣ что новыя женщины могутъ жить съ новыми мущинами по три года въ одной и той же комнатѣ и при этомъ только де до крайности развращенное воображеніе въ состояніи предположить между ними иныя отношенія, кромѣ отношеній между братомъ и сестрой. За симъ, куцая была дама препочтенная, жила своимъ трудомъ, получая противъ воли, по судейскому приговору, вспоможеніе отъ брошеннаго мужа, и кормила сынишку-гимназиста, подававшаго большія надежды быть исключеннымъ задолго до окончанія курса наукъ. Клавдинька была отчасти дама литературная, ибо нѣкій писака избралъ ее героиней своей повѣсти, привравъ ради драматическаго интереса и вящаго торжества идей будто мужъ требовалъ ее черезъ полицію и она два года скрывалась, служа на фермѣ въ коровницахъ. Но довольно о куцей дамѣ; пусть она сама разговариваетъ съ господиномъ Хамазовымъ.
-- Говори, Жонасъ; ты знаешь какъ я тебѣ предана.
Жонасъ разказалъ исторію своей любви и злополучный исходъ остроумно затѣянной дуэли. Клавдинька все время разказа просто пожирала его глазами.
-- Одному я удивляюсь, со вздохомъ сказала она,-- она, конечно, не дурна, но такъ не развита.
-- А, ты не понимаешь страсти! заоралъ на нее Хамазовъ.
-- Я? взвизгнула Клавдинька, и съ испуга или изъ желанія доказать что весьма даже понимаетъ страсть до того заворошилась на диванѣ что чуть не очутилась на полу.
-- Нѣтъ, не понимаешь! декламировалъ Іоанникій, страшно вращая глазами и сильно жестикулируя.-- Понимаешь, я ради страсти готовъ на все, на клевету, обманъ, подлогъ, даже... и преступленіе!
-- О, какъ счастлива кого ты полюбишь!
-- И развѣ я дѣлаю не благое дѣло вырывая ее изъ удушающей среды, отъ дуры-сестры, сплетницы-тетки, мерзавца дяди. Понимаешь, она будетъ наша, наша! Развѣ это не заслуга съ моей стороны предъ обществомъ, предъ...
Господинъ Хамазовъ остановился боясь зарапортоваться, но напрасно: чѣмъ больше онъ мололъ, тѣмъ сильнѣе, по мнѣнію Клавдиньки, доказывалъ свою страстность.
-- О, я не знаю что готовъ сдѣлать чтобъ отбить ее отъ этого буржуазишки. Послушай, Claudine, навѣрно есть же за нимъ какія-нибудь страстишки; узнай, узнай объ этомъ, ты сумѣешь разузнать. Что-нибудь да есть: либо онъ пьетъ, либо картишки, либо... либо любовишкой занимается. Ты не довѣришь, эти Іерихонцы сладострастны какъ обезьяны.
Клавдинька, вѣроятно изъ скромности, опустила глаза.
-- Ты не воображаешь какъ такія мелочи будутъ важны въ глазахъ не только стариковъ, но и этой набитой Паулины, продолжалъ господинъ Хамазовъ.-- Словомъ, ты видишь до чего довела меня страсть.
-- О, я еще вчера увѣряла эту Пуганчикову что въ тебѣ бездна энергіи!
-- А она сомнѣвается? Дура!... Но впрочемъ чортъ съ нею! Итакъ, ты обязана помочь мнѣ. Ты должна слѣдить что тамъ дѣлается, и разузнать, разузнать про Іерихонца...
Слѣдствіемъ этого пылкаго разговора то было что Іоанникій Іосифовичъ узналъ своевременно объ исчезновеніи Кононова. Несмотря на всѣ старанія куцей, онъ не придавалъ этому обстоятельству большаго значенія.
-- Повѣрь мнѣ, надумался онъ, -- Іерихонецъ получилъ большое наслѣдство и оттого не пишетъ что сразу хочетъ поразить.
Узнавъ что и "провинціальная бестія" также не является къ Воробьевымъ, г. Хамазовъ рѣшился извѣстить Паулину. Надо было видѣть какъ онъ вошелъ въ подъѣздъ. Онъ съежился, ссутулился, и бѣгло глянувъ по сторонамъ, бочкомъ скользнулъ въ двери, точно боясь что его схватятъ за шиворотъ.
Посѣщая попрежнему Паулину (для нея онъ сплелъ цѣлую исторію о своей тяжкой болѣзни съ намекомъ на нѣжныя причины) г. Хамазовъ мало однако подвигался къ цѣли. Людмила Тимоѳевна видимо избѣгала его; разъ или два онъ засталъ ее въ гостиной и думалъ-было вступить въ бесѣду, но милая барышня, проговоривъ "сестра въ своей комнатѣ", немедленно удалялась. Акцизный Наполеонъ ждалъ, и ждалъ не напрасно. Судьба въ видѣ куцей дамы неутомимо хлопотала за него. И вотъ однажды утромъ г. Хамазовъ получалъ записочку извѣщавшую что Клавдинька такое (курсивъ въ подлинникѣ) узнала про Іерихонца что Жонасъ и предположить не можетъ. Самъ Жонасъ приглашался въ тотъ же день вечеромъ потолковать о такомъ.
-- Нѣтъ, съ досадой оказалъ Іоанникій,-- сколько ихъ на развивай, а все бабами останутся. Ну что бы таинственность-то по боку, да и написать прямо въ чемъ дѣло. И вздоръ, объ закладъ побьюсь.
II.
Жизнь любовниковъ текла сытовою рѣкой въ кисельныхъ берегахъ, быстро, ровно и по гладкому дну. Прошлое отодвинулось или глубоко затонуло; будущее, казалось, и брежжиться не смѣло.
Страсть, думается, коренится въ воображеніи и питается мечтою. Заполонивая мысль и чувство, она держитъ ихъ въ очарованномъ кругѣ заставляя любоваться все тѣмъ же образомъ, облекая его все въ новыя и новыя краски. И мнится околдованному человѣку будто кромѣ этого образа ничего нѣтъ на свѣтѣ, и что онъ наполняетъ всю его душу. Мнится до тѣхъ поръ пока не освободится заполоненая мысль и не разорветъ волшебнаго круга, и не останется отъ страсти ничего, кромѣ послѣугарнаго чувства. Сказанное, по крайней мѣрѣ, вполнѣ прилагалось къ Кононову. Его мечта носилась вокругъ Настасьи Григорьевны, боясь перелетѣть зачурованную грань. Какъ матка, она отлетала отъ гнѣзда только затѣмъ чтобы добыть корму птенчикамъ, и спѣшно возвращалась назадъ. Онъ задумывался порой, но ничего не обдумывалъ. На случайный вопросъ: "Что жъ дальше?" онъ махалъ мысленно рукою, какъ человѣкъ занятый на докучающаго ему пустяками. Въ тѣ немногія минуты когда онъ былъ одинъ, случалось начинало припоминаться прошлое, но неясно, слабо, въ видѣ какого-то туманнаго пятна, разглядывать которое ему не было охоты. Поглощенный страстью, обезволенный, онъ чувствовалъ себя счастливцемъ.
И Настасья Григорьевна была счастлива и чувствовала бы себя еще лучше, не будь... не будь маленькой зацѣпки. Въ силу ли женской заботливости или по инымъ причинамъ, она въ тайнѣ и не безъ страха сознавалась что ихъ жизнь черезъ-чуръ сосредоточена и замкнута, и что это не поведетъ къ добру. Не за себя боялась она; она охотно и чистосердечно поклялась бы что лучшаго ничего не желаетъ: она опасалась за Кононова. Такая жизнь можетъ утомить, прискучить. Въ состояніи ли она замѣнить ему все? А что если въ одну скверную минуту окажется что они обо всемъ переговорили, до малѣйшей мелочи узнали другъ друга, и онъ, замѣтивъ что она повторяется, невольно начнетъ вспоминать о другой, сравнивать ее съ этою другой? Настасья Григорьевна горько предчувствовала что при такихъ обстоятельствахъ сравненіе окажется не въ ея пользу.
А жизнь поневолѣ была замкнута; надо было хорониться и прятаться это всѣхъ; почему именно, Настасья Григорьевна не удостоивала думать. Днемъ они не смѣли показаться на улицу, и Настасья Григорьевна неутомимо придумывала какъ бы разнообразить вечернія развлеченія. Тутъ-то и пришлось влюбленной дамѣ испытать не мало мелочныхъ страховъ и тревогъ. Первое придуманное ею развлеченіе было поѣздки въ театръ, разумѣется въ литерную ложу, откуда ихъ было не видно. Пріѣздъ въ театръ не представлялъ ни малѣйшихъ затрудненій; Настасья Григорьевна имѣла привычку опаздывать и необыкновенно быстро подыматься по лѣстницамъ. Но уѣзжать изъ театра..., уѣзжать было нѣсколько затруднительно. Не всегда давался заключительный водевиль, въ серединѣ котораго весьма удобно было соскучиться; не всегда благовидно было почувствовать утомленіе предъ финаломъ оперы; дождаться же конца разъѣзда, и тогда выйти,-- такая предосторожность однажды чуть-чуть не кончилась трагически.
-- Что же, идемъ, оказалъ Кононовъ.
-- Погоди немного, внизу теперь толкотня, давка, сквозной вѣтеръ, отвѣчала заботливая дама.
Онъ подождалъ, но по разчету Настасьи Григорьевны, не достаточно долго, и повторилъ приглашеніе. По счастію, у нея сапожки стали давить ногу и потребовалось снять и снова надѣть ихъ. Кононовъ нетерпѣливо помогалъ, и она замѣтила это. Ей не хотѣлось испытывать дальше его терпѣніе, но идти когда разъѣздъ еще не кончился.-- Надо же было ей украдкой заглянуть въ залу, и покажись ей въ ложѣ Людмила Тимоѳевна! Бѣдная дама очутилась между двухъ огней. Съ одной стороны, изъ-за вздора могла начаться ссора, и Богъ знаетъ чѣмъ еще она кончится; съ другой, она могла столкнуться на подъѣздѣ лицомъ къ лицу съ соперницей. Настасья Григорьевна рѣшилась дѣйствовать какъ говорится "на уру"; они пошли и, слава Богу, не встрѣтили ни знакомаго, ни полузнакомаго.
Съ этого вечера, Настастья Григорьевна тщательно избѣгала спектаклей безъ водевилей въ концѣ, и оперъ финалы которыхъ нравились Петру Андреичу.
Но не все же огорченія и заботы. Была славная лунная ночь, съ легкимъ морозцемъ. Они сидѣли у окна и обоимъ сразу пришла въ голову одна и та же мысль: прокатиться на тройкѣ за городъ. Поѣздка удалась нельзя лучше. Всю дорогу туда и за ужиномъ, Кононовъ былъ веселъ, радостенъ, болталъ, дурачился и казалось никогда еще не любилъ такъ Настасьи Григорьевны. Тройка борзо неслась въ обратный путь; встрѣчные предметы, принимая въ невѣрномъ мѣсячномъ свѣтѣ фантастическіе облики, мелькали мимо, точно проваливаясь въ пропасть. Кононовъ притихъ. Были ли его нервы особенно возбуждены въ этотъ вечеръ, чувствовалъ ли онъ съ особою живостью полноту жизни, упоенье достигшею вершины страстью, или то былъ мимолетный бредъ, нападающій порою на человѣка среди расходившагося въ сердцѣ веселья, только Кононовъ вскрикнулъ и прижался къ Настасьѣ Григорьевнѣ.
-- Что съ тобою? съ испугомъ, обнимая его, проговорила она.
Силясь улыбнуться, онъ разказалъ свой бредъ.
-- Я ни о чемъ не думалъ, и съ особымъ любопытствомъ, какъ всегда смотришь когда мысль не занята, глазѣлъ по сторонамъ, а мимо все мелькало, блестѣло на мигъ и уносилось. И мнѣ вдругъ страшно стало. Мнѣ показалось что блестнула и ты, и твоя любовь.
Она не дала договорить ему.
-- Никогда, никогда! прошептала она еще ближе прижимаясь къ нему.
Онъ съ любовью и долго, долго, какъ ему казалось, смотрѣлъ ей въ лицо. Былъ ли то мѣсячный отблескъ, или она особенно улыбнулась, только въ ея лицѣ ему почудилось выраженіе странное, давно знакомое и для него роковое. Весь вздрогнувъ, точно боясь потерять ее сейчасъ же, силясь припомнить и истолковать это выраженіе глядѣлъ онъ на нее.
"О какъ онъ меня любитъ!" прошептала она про себя, и за поцѣлуемъ Кононовъ забылъ что именно видѣлось ему въ ея улыбкѣ.
Послѣ этой поѣздки, Настасья Григорьевна не такъ сторожко наблюдала за случайными перемѣнами въ настроеніи Петра Андреича. Она была увѣрена что онъ не скоро, еще не скоро разлюбитъ ее.
Возможность размолвки изъ-за пустяковъ въ родѣ приключенія въ театрѣ была, впрочемъ, цвѣточками; Настасья Григорьевна, какъ ни не хотѣлось ей въ томъ сознаться, знала очень хорошо гдѣ завязывается ягодка и какова она будетъ на вкусъ. Разъ вечеромъ -- время тянулось дремотно и лѣниво, но не скучно -- ягодка завязалась. Настасьѣ Григорьевнѣ подали письмо; она быстро взглянула на адресъ и еще быстрѣе на горничную и съ такимъ выраженіемъ будто та сдѣлала нѣчто непозволительное. Кононовъ замѣтилъ эти движенія.
-- Отъ кого? спросилъ онъ.
-- Отъ Андрея Яковлевича, сквозь сжатыя губы проговорила Настасья Григорьевна.
Кононовъ всталъ и безпокойно заходилъ по комнатѣ. Настасья Григорьевна слѣдила за нимъ, и когда онъ остановился и хотѣлъ заговорить, предупредила его.
-- Я знаю о чемъ ты хочешь сказать. Но неужели ты думаешь что это меньше твоего тревожить меня.... Все устроится, только подожди, и не торопи меня.... Повѣрь, повѣрь мнѣ хотя немного, съ особой нѣжностью заключила она.
И какъ было не повѣрить этому сердечному голосу!
III.
Въ концѣ медоваго мѣсяца, Настасьѣ Григорьевнѣ вздумалось поѣхать въ маскарадъ.
-- Сегодня, кажется, послѣдній, сказала она уговаривая Петра Андреича.
-- Что за охота! Давка, толкотня, духота и скука!
Слово "скука" нѣсколько встревожило Настасью Григорьевну. "Если мы не поѣдемъ, онъ будетъ скучать дома", заключала она. На ея уговариванья, Петръ Андреичъ отвѣчалъ наконецъ: "пожалуй, если тебѣ такъ хочется" и слѣдомъ зѣвнулъ. Зѣвота окончательно встревожила влюбленную даму.
-- Послушай, Пьеръ, сказала она,-- ты мнѣ не разъ намекалъ, даже полуупрекалъ меня, что мы это всѣхъ прячемся, боимся показаться въ люди... Ты видишь, я рѣшительнѣе тебя, я сегодня дѣлаю начало.
-- Ты рѣшилась? съ біеніемъ сердца спросилъ Кононовъ, подразумѣвая "рѣшилась не скрываться болѣе".
-- Да, ты видишь, весело отвѣчала она, замѣтивъ его оживленіе и подразумѣвая: "рѣшилась ѣхать съ тобою въ маскарадъ".
-- Спасибо, милая.
И онъ горячо поцѣловалъ ея руку.
Довольные и счастливые, каждый по-своему и по особымъ причинамъ, влюбленные подъѣхали къ Большому Театру. Они прокружились полчаса вслѣдъ за толпою, перебрасываясь легкими замѣчаніями, какъ Настасья Григорьевна увидѣла московскаго знакомаго. Ради московскихъ новостей она оставила своего кавалера.
Кононовъ оставшись одинъ зѣвнулъ и поискалъ глазами мѣста гдѣ бы присѣсть.
-- А ты уже вернулся? давно? спросилъ его писклявый голосъ и слѣдомъ маска безцеремонно подхватила его подъ руку.
Кононовъ взглянулъ на маску и поморщился. Не то чтобъ она была дурно или грязно одѣта, но таково неуклюже и безвкусно что бантикъ на капюшонѣ казался ужасною претензіей. "Обозналась, голубушка", подумалъ Кононовъ и три-четыре слѣдующія пошлыя фразы утвердили было его въ такомъ не весьма благопріятномъ для маски мнѣніи.
-- Я давно слѣжу за тобой, продолжала маска,-- и узнала даму съ которой ты пріѣхалъ. Она очень хороша; это неоспоримый фактъ и вполнѣ объясняетъ тотъ фактъ почему ты пересталъ бывать въ одномъ домѣ.
Кононовъ вздрогнулъ и насторожился. По нѣсколько ученому складу рѣчи и по слову "фактъ" нѣкогда намозолившему ему уши, онъ могъ бы догадаться кто скрывается подъ таинственною маской, но дальнѣйшія рѣчи куцей дамы не дозволили ему сосредоточить вниманіе на слогѣ. Клавдинька начала увѣрять Кононова что очень хорошо его знаетъ, а въ доказательство привела его дуэль съ Хамазовымъ и котораго числа онъ былъ въ послѣдній разъ у Воробьевыхъ. Кононовъ ломалъ голову кто такая маска. Онъ подумалъ было на черноокую дѣвицу Мучицыну, но откуда могла она узнать о затѣвавшейся дуэли? Онъ терялся въ догадкахъ, а маска между тѣмъ упрекала его въ жестокосердіи и мрачными красками описывала страданія Людмилы Тимоѳевны.
-- Впрочемъ, прибавила она, -- есть надежда что она скоро утѣшится и ты получишь приглашеніе на свадьбу.
Кононова кольнуло въ сердцѣ; пользуясь его замѣшательствомъ маска, точно этого только ей и требовалось, скользнула отъ него. Петръ Андреичъ бросился искать ее, увѣряя себя что было бы очень интересно узнать кто это. На дѣлѣ, ему требовалось во что бы то ни стало обмануть себя и отогнать непріятныя мысли и чувства. Обѣгавъ всѣ залы, и не встрѣтивъ маски, онъ нашелъ Настасью Григорьевну. Онъ подошелъ чтобы сказать "пора", и услышалъ отъ нея то же слово. Влюбленная дама была встревожена не меньше кавалера.
Вотъ что произошло. Московскій знакомый съ первыхъ же словъ узналъ Настасью Григорьевну и вздумалъ подурачить ее. Слово за слово, онъ сплелъ цѣлую исторію и героиней этой исторіи оказалась сама Настасья Григорьевна. Москвичъ передалъ какъ послѣднюю новость ея бѣгство отъ мужа съ какимъ-то молодымъ человѣкомъ. Онъ описывалъ какъ мужъ чуть не застрѣлился, и теперь ждетъ только извѣстія чтобъ ѣхать стрѣляться съ похитителемъ. Настасья Григорьевна смѣясь спросила не знаетъ ли онъ похитителя.
-- Мнѣ называли его фамилію, да я запамятовалъ. Кажется, на К начинается, удачно совралъ онъ.
Настасья Григорьевна перестала смѣяться.
-- Я впрочемъ могу описать его наружность.
И москвичъ довольно удачно описалъ Кононова; Настасья Григорьевна ужаснулась; ей никакъ не приходило въ голову что москвичъ сейчасъ только видѣлъ ее подъ руку съ Петромъ Андреичемъ.
-- Говорятъ, старая любовь, еще удачнѣе приплелъ онъ. Тутъ-то подошелъ Кононовъ.
Дорогой оба упорно молчали, и каждый обдумывалъ свое. Петру Андреичу изо всей болтовни маски помнилось одно: Людмила Тимоѳевна выходитъ замужъ. Онъ усилено и всемѣрно отвергалъ справедливость этого извѣстія, и мысль цѣпко и заботливо останавливалась на немъ. О самой Людмилѣ Тимоѳевнѣ онъ не думалъ, и до того-ли было ему! Иное тревожило. Итакъ, несмотря на всѣ ухищренія Настасьи Григорьевны ихъ секретъ преждевременно потерянъ, и чѣмъ, благодаря этой усиленной скрытности, является въ глазахъ другихъ его поведеніе? Самымъ низкимъ и вдобавокъ пошлымъ и грубымъ обманомъ! Настасья Григорьевна обдумывала слышанное отъ москвича. Что Андрей Яковлевичъ все знаетъ, хотѣлъ стрѣляться и прочая, это конечно вздоръ; недальше какъ сегодня она получила отъ него письмо. Но описаніе наружности, фамилія съ буквы К и старая любовь!.... Неужели ихъ секретъ сталъ городскою сплетней? Влюбленная дама терялась въ догадкахъ, и благая рѣшительность "будь молъ что будетъ", не рѣдко спасавшая ее въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, не приходила на помощь.
Молча они пріѣхали, молча поднялись на лѣстницу, молча вошли въ комнату и молча усѣлись. Настасьѣ Григорьевнѣ это молчаніе казалось роковымъ; она распорядилась чаемъ и пошла передѣваться. "Онъ просто соскучился въ маскарадѣ, утѣшала она себя во время переодѣванія,-- посадитъ и это пройдетъ". И она побранила себя, зачѣмъ молчала всю дорогу, зачѣмъ дала ему замѣтить что чѣмъ-то встревожена, и рѣшила быть веселой.
-- Ты правъ, начала она входя,-- и я напрасно тебя не послушалась; изъ маскарада кромѣ скуки, ничего не вынесешь. Но что съ вами, Петръ Андреичъ, шутливо продолжала она,-- все еще дуетесь?
Онъ помолчалъ еще, и она еще пошутила.
-- Этого, впрочемъ, слѣдовало давно ожидать, заговорилъ онъ какъ о дѣлѣ ей хорошо извѣстномъ.-- Наша скрытность ничѣмъ инымъ и не могла окончиться.
Она съ изумленіемъ глянула на него. Неужели онъ слѣдилъ за нею и подслушалъ разговоръ? Да, когда она стояла съ москвичомъ въ лѣвой боковой жалѣ, ей казалось будто кто-то подслушиваетъ сзади.
-- Развѣ можно придавать значеніе маскарадной болтовнѣ? Онъ вѣроятно узналъ меня и вздумалъ подшутить.
Изъ желанія утѣшить Кононова, Настасья Григорьевна нечаянно отгадала истину, но явись въ эту минуту самъ московскій знакомый и подтверди ея догадку, она не повѣрила бы.
Кононовъ въ свою очередь съ изумленіемъ посмотрѣлъ на Настасью Григорьевну.
-- А, и онъ знаетъ, процѣдилъ онъ послѣ небольшаго молчанія.
-- Но кто же еще?
-- Она, съ нервною усмѣшкой загадочно отвѣтилъ Петръ Андреичъ.
И онъ разказалъ свою бесѣду съ таинственною полумаской.
-- И ты не знаешь кто это была?
-- Нѣтъ.
-- И она сказала что узнала меня?
-- Да.
-- И назвала по имени?
-- Нѣтъ, да и не къ чему было. Дѣло и безъ того ясное.
Оба помолчали.
-- Что-жь теперь? спросилъ Петръ Андреичъ.
-- Что ты хочешь сказать этимъ?
-- Вы все намѣрены секретничать?
-- Къ чему этотъ вопросъ?
-- Къ тому что мнѣ надоѣло это двусмысленное положеніе; къ тому что такъ жить гадко, противно. Къ тому наконецъ что я и не намѣренъ разыгрывать роль Артюра.
Настасья Григорьевна всплеснула руками.
-- Что ты только говоришь!
Кононовъ продолжалъ въ томъ же тонѣ, замѣчалъ что онъ рѣзокъ и не нужно рѣзокъ, путался, сердился и противорѣчилъ себѣ на каждомъ шагу. Настасья Григорьевна дала ему выговориться.
-- Полно, успокойся, сказала она, замѣтивъ что онъ поостылъ,-- подойди ко мнѣ, сядь-же здѣсь.
Онъ, все еще не отдѣлавшись отъ непріятнаго чувства, съ усиліемъ подошелъ къ ней; она взяла его за руку и слегка дотянула ее внизъ. Онъ сѣлъ.
-- Ты не въ духѣ, и тебѣ не слѣдовало-начинать, а мнѣ поддерживать... Ну, полно же, помиримся.
И ея глаза невольно замигали, и потомъ широко разкрылись.
-- Прости, я сказалъ лишнее, гладя на нее началъ онъ.-- Но знай ты какъ это меня мучитъ!
-- Ты и забылъ что обѣщалъ быть терпѣливымъ? Обѣщалъ вѣрить, и все предоставить мнѣ?
Она была права, и онъ ясно сознавалъ это, но въ сердцѣ шевелилось иное чувство. Не такъ, казалось сердцу, должна бы она говорить.
-- Не вѣръ я тебѣ, я.... я не сталъ бы говорить объ этомъ... Но не въ томъ дѣло....я....
-- Ты хотѣлъ бы называть меня своей женою? съ веселымъ смѣхомъ, радуясь что отгадала его мысль, подхватила она.
-- Ну да, особенно твердо произнесъ онъ.-- И я не понимаю чему ты смѣешься...
-- Я вовсе не смѣюсь, но ты забылъ....
Она чуть не сказала "ты забылъ что я замужемъ", но вовремя спохватилась что слово мужъ можетъ натворить бѣды.
-- Что я забылъ?
-- Ахъ, ты совсѣмъ сбилъ меня, и я забыла что хотѣла сказать. Постой... Да, ты сейчасъ спросилъ чему я засмѣялась. Не смѣшные ли мы люди оба! Ни ты, ни я не вѣримъ въ святость церковнаго брака, и ты (она замѣтила что такой оборотъ не нравится ему, и поспѣшно сказала), и мы оба хлопочемъ... Милый мой!-- перемѣнила она внезапно тонъ, -- развѣ тебѣ мало что я люблю тебя? Развѣ любовь не оправдываетъ васъ?
Онъ всталъ, и прошелся.
-- Изъ того что мы не вѣримъ... "Нѣтъ, этого не слѣдуетъ говорить", мелькнуло въ головѣ,-- Изъ того что мы любимъ.-- Онъ не находилъ выраженія, и раздражался.-- Какъ бы мы на любили другъ друга, любовь не можетъ же оправдывать чтобъ я безчестно обманывалъ твоего мужа, а ты... ты, живя со мной, жила на его счетъ!
-- О!
Ягодка созрѣвала. Настасья Григорьевна вскрикнула и поблѣднѣла. Кононовъ бросился къ ней, проклиналъ свою раздражительную рѣзкость, молилъ забыть его слова, цѣловалъ ея руки, твердилъ что вѣритъ ей. Понемногу она успокоилась и пришла въ себя.
-- Между нами не должно быть недомолвокъ, съ серіозной задумчивостью сказала она.-- Садись, и выслушай меня внимательно.
Она говорила долго, и очень, даже слишкомъ умно и разсудительно. Нельзя же ей было прямо объявить мужу, надо же нѣсколько пожалѣть и его. Кто знаетъ, бытъ-можетъ, онъ сильнѣе любитъ ее, чѣмъ то кажется? Если она скрывалась, то единственно для того чтобы сплетня не дошла до Андрея Яковлевича изо вторыхъ, изъ третьихъ рукъ, и тогда Богъ-знаетъ чѣмъ бы все кончилось. Не лучше ли устроить все постепенно, мирно? Кононовъ отдавалъ полную справедливость ея умѣлой разсудительности, а на сердцѣ опять шевелилось сомнѣніе. "И она была такъ разсудительна съ перваго дня связи, въ порывѣ страсти!" Онъ ошибался: она не была такъ разсудительна, но не могла не лукавить.
Она продолжала на ту же тему, и Кононову стало стыдно своихъ сомнѣній.
-- И ты сдѣлала это? Писала мужу? Приготовила его?
Она быстро взглянула на него. "Будь что будетъ", мелькнуло въ головѣ и она твердо отвѣтила:-- Да.
Какъ ни быстро соображала она отвѣтъ, Кононову показалось что она отвѣчала не прямо, и сомнѣнія опять зашевелились.
-- Милый мой! нѣжнѣе заговорила она.-- Должна же я была подумать о тебѣ. Не ради мужа, не ради себя я поступала такъ. Я думала только о тебѣ. Я боялась что ты увлекся, что ты опомнишься...
О, это было уже черезъ-чуръ предусмотрительно!
-- Ты требовала чтобъ я вѣрилъ тебѣ безусловно, и боялась за меня! сказалъ Кононовъ, и всталъ.
Она отказывалась понимать его. Развѣ въ послѣднихъ словахъ не ясно высказалась вся сила ея любви, вся великость ея жертвы? Иди... или она нечаянно обмолвилась?
-- И это любовь! точно противъ воли, и въ сторону прошепталъ Кононовъ и быстро заходилъ по комнатѣ.
Послѣднее слово задѣло ее за живое.
-- Нѣтъ, любовь въ томъ чтобы мучить и унижать женщину за то что она жертвовала для тебя всѣмъ, именемъ, честью...
Кононовъ на мгновеніе остановился.
-- Если пошло на жертвы, Настасья Григорьеву то я для васъ пожертвовалъ быть-можетъ большимъ.
Въ сильномъ волненіи, онъ договорилъ на ходу и словно по инерціи вышелъ въ другую комнату.
-- Злой! прошептала вслѣдъ Настасья Григорьевна.-- Но не пойду къ нему, пусть вызлится одинъ, и пойметъ...
Она подождала сколько по ея разчету требовалось времени чтобъ онъ вызлился, а думая что только ложный стыдъ мѣшаетъ ему въ третій ужь разъ сегодня просить у нея прощенья, рѣшилась сама сдѣлать первый шагъ. Осторожно вставъ, на цыпочкахъ, закрывая свѣчу рукою, пошла она въ ту комнату куда онъ вышелъ. Она уже видѣла какъ подкрадется и поцѣлуетъ его. Напрасная предосторожность! Кононова тамъ не было. Онъ ушелъ не простясь съ нею.
IV.
Когда тетя Маша, переговоривъ съ Чулковымъ, вошла въ свою комнату она застала племяницу на томъ же мѣстѣ гдѣ оставила.
-- Этакая вѣдь вѣтреница, начала она,-- промоталась до того что заняла на отъѣздъ у Владиміра Дмитрича сто рублей, а теперь видно адресъ затеряла и не шлетъ.
Людмила Тимоѳевна не повѣрила. "Будь дѣло въ деньгахъ, она выслала, бы на имя тети", подумала она. И новое мучительное чувство, чувство ревности загорѣлось въ ней. Оно не высказывалось желаніемъ унизить, отомстить соперницѣ Людмила Тимоѳевна не хотѣла даже думать о ней, и только спрашивала себя: что онъ нашелъ въ ней, чѣмъ она приворожила его къ себѣ? Ей было жаль Кононова. Предпочти онъ ей другую, былъ бы только счастливъ! Но нѣтъ, какъ она ни увѣряла себя, какъ ни настраивала мысли, какъ ни желала ему счастья, чуткое сердце говорило что въ такой любви не можетъ быть счастья. Рано или поздно она броситъ его, и тогда?....
Прежнія ея думы, какъ онѣ ни были печальны и мрачны, были утѣшительнѣе. Страшно умереть, но жить весь вѣкъ съ разбитымъ сердцемъ! Тутъ милая дѣвушка начинала упрекать себя въ эгоизмѣ она сулитъ ему горе потому только что ея самолюбіе оскорблено.... Была еще разница между теперешними и недавними ея мыслями. Тогда она была терпѣливѣе, ждада, боялась и надѣялась, теперь же ей одного хотѣлось: скорѣе, какъ можно скорѣе узнать всю, всю правду.
Она замѣтно худѣла и блѣднѣла; "таяла", по выраженію тетки, и можетъ-быть слегла бы, не простудись и не прихворни сама тетка.
На другой день послѣ открытія Чулкова, братецъ Мина Иванычъ, подъ предлогомъ нездоровья, прислалъ за сестрицей. И они втроемъ держали совѣтъ какъ быть. Чулковъ, вчера чуть не съ клятвой обѣщавшій вырвать Кононова "изъ когтей этой дьяволицы", нынче твердилъ только что надо повременить и скрывать до послѣдней возможности отъ Людмилы Тимоѳевны. Онъ разсудилъ что вздумай онъ вмѣшаться въ дѣло, ничего не услышитъ отъ Кононова, кромѣ "убирайтесь вы къ чорту!" Но онъ помнилъ какъ Кононовъ говорилъ ему о своей любви къ милой барышнѣ, и потому былъ увѣренъ что "дурь скоро пройдетъ", и примиреніе еще возможно. Мина Иванычъ сомнительно качалъ годовой, и приговаривалъ:
-- Мы скроемъ, отъ другихъ узнаетъ. Шила въ мѣшкѣ не утаишь.
-- А я ее еще за племянницу признавала, твердила старушка,-- и съ сестрой Анютой сходство въ ней находила. Да и онъ, какъ вы, Владиміръ Дмитричъ, за него ни заступайтесь, скрытный-прескрытный, да и злой еще!
Мнѣніе Чулкова однако восторжествовало на совѣтѣ.
Марья Ивановна была такъ смущена случившимся и такъ озабочена какимъ бы образомъ ей получше скрыть все отъ племянницы, и изъ жалости къ ней не проговориться, что забыла укутаться потеплѣе. Слѣдствіемъ была простуда, довольно впрочемъ легкая. При первомъ словѣ о нездоровьи, Людмила Тимоѳевна уложила тетю въ постель, и почувствовала нѣчто въ родѣ облегченія. Она укоряла себя: не рада же она что тетка занемогла, а все какъ будто чему-то радуется. Измученная душа ея искала внѣшней заботы.
Людмила Тимоѳевна ходила за теткой больше чѣмъ требовалось. Она хотѣла все дѣлать сама, просиживать ночи у постели больной. Тетка боялась не свалилась бы племянница и жаловалась нянѣ.
-- Сама, сударыня, еле двигаешься, куда тебѣ за больными ходить! ворчала Карловна.
Но милая барышня не слушалась, и поставила на своемъ. Старушки, переговоривъ межь собой по тайности, рѣшили что видно такъ оно и надо, и обѣ почти въ голосъ замѣтили что Людочка со времени болѣзни тетки стала поспокойнѣе. И вотъ Марья Ивановна, совсѣмъ оправившись на пятый день, ради Людочки еще два дни пролежала въ постели. По вечерамъ у постели завелась особая бесѣда. Людмила Тимоѳевна какъ-то попросила разказать о своемъ дѣтствѣ, потомъ стала разспрашивать какая сестра была маленькой, о дѣтствѣ самой, тетка, Мины Иваныча, Карловны. Старушки, подстрекаемыя вопросами дѣвушки, забирались все дальше и дальше въ старину. И Людмилѣ Тимоѳевнѣ, подъ говоръ тихихъ и неторопливыхъ голосовъ, при слабомъ свѣтѣ полузавернутой лампы, становилось легче. И по временамъ казалось ей будто то горе что не даетъ ей покоя также было давно, такъ давно что трудно припомнить.
V.
Куцая не ограничила свое судебное слѣдствіе разговоромъ съ Кононовымъ. Настасьѣ Григорьевнѣ не даромъ казалось будто въ фойэ ее кто-то подслушивалъ. Клавдинька имѣла его намѣреніе, но несмотря на всю "энергію", слышала только имя Настасьи Григорьевны, и заключила что этимъ именемъ зовутъ маску ходившую подъ руку съ Кононовыхъ. Написавъ г. Хамазову записку о такомъ, она сама потрепалась къ Паулинѣ Тимоѳевнѣ; ей помнилось что кузину Воробьевыхъ зовутъ Настасьей.
-- Отъ этой личности всего можно было ожидать, объявила Паулина, выслушавъ разказъ и подтвердивъ догадку ученой пріятельницы.
Въ тотъ же вечеръ г. Хамазовъ узналъ объ открытіи Кдавдиньки; онъ тотчасъ же хотѣлъ летѣть къ Воробьевымъ, и только вопросъ къ кому лучше обратиться, къ дурѣ-сестрѣ, мерзавцу-дядѣ, или сплетницѣ-теткѣ, нѣсколько умѣрилъ его пылъ. Всю ночь онъ обдумывалъ планъ дѣйствія, и даже составилъ небольшую рѣчь о различіи любви пошлой, или буражуазной, отъ любви настоящей, или новыхъ людей. На слѣдующій день онъ не пошелъ въ должность и довольно усердно занялся своимъ туалетомъ. Наконецъ, часъ насталъ.
"Дѣло выиграно, проговорилъ онъ про себя, франтовски надѣвая шляпу.-- Конечно, она выйдетъ за меня какъ говорится par dépit, во въ сущности не все ли равно? Не вѣритъ въ сочувствіе душъ, и прочую ерунду."
Обстоятельства благопріятствовали Наполеону. Тетя Маша съ Людмилой Тимоѳевной пошли прогуляться, и онъ предварительно, чего ему сильно желалось, могъ на свободѣ побесѣдовать съ Паулиной.
-- Но слѣдуетъ да говорить объ этомъ Людмилѣ Тимоѳевнѣ? заикнулся онъ между прочимъ.
-- Конечно, слѣдуетъ, поспѣшно перебила его, Паулина.-- Было бы нелогично скрывать отъ нея такой возмутительный фактъ.
-- Д-да, протянулъ Іоанникій, -- но требуется сообщить осторожно, и какъ бы нечаянно.
-- Вы одни можете сдѣлать это; вы одни сумѣете. И конечно сестра будетъ вамъ благодарна.
Раздался звонокъ, и акцизникъ поспѣшилъ въ гостинную. Давъ время пройти Марьѣ Ивановнѣ, онъ остановилъ Людмилу Тимоѳевну.
-- Вы можете сдѣлать мнѣ большое одолженіе, сказалъ онъ.-- У меня важное дѣло къ г. Кононову, и еслибъ вы были такъ добры сообщили мнѣ его адресъ...
Людмила Тимоѳевна съ первыхъ его словъ, сказанныхъ чрезчуръ мягкимъ голосомъ, чему не соотвѣтствовало мышиное бѣганье глазъ, почуяла что не добромъ онъ ласковъ.
-- Его нѣтъ въ Петербургѣ, отвѣчала она и поклонившись пошла.
-- Какъ жаль! вслѣдъ ей проговорилъ Хамазовъ, и потомъ громче:-- Но позвольте, не дальше какъ третьяго дни я видѣлъ его на Невскомъ съ вашею кузиной.
Послѣдняя фраза была оказана съ такой непринужденностью и естественностью что г. Хамазову показалось будто стѣны ему зааплодировали. Людмила Тимоѳевна собрала всѣ силы.
-- Очень можетъ быть, съ улыбкой и обернувшись къ г. Хамазову лицомъ сказала она, и быстро вышла.
Рѣчь о различіи двухъ сортовъ любви, къ несчастію человѣчества, осталась непроизнесенною.
Паулинѣ не терпѣлось и она вышла въ сосѣднюю съ гостиной комнату, чтобъ узнать какъ приметъ сестра извѣстіе. Заслышавъ шаги, она встала ей на встрѣчу. На лицѣ Паулины было торжество.
-- Сестра, сестра! почти съ крикомъ прижимаясь къ ней проговорила милая барышня,-- будь хоть разъ въ жизни женщиной!
Паулина не понимала что хочетъ Людмила; ей стало жалъ сестру, она даже вздрогнула за нее, но помочь не умѣла. "Какъ все это не логично!" вертѣлось у нея въ головѣ. Людмила Тимоѳевна, точно вырываясь отъ сестры, толкнула ее и бросилась къ тетѣ. Старушка ахнула увидѣвъ племяницу и тотчасъ поняла въ чемъ дѣло. Она обняла ее, усадила на скамеечкѣ подлѣ себя, цѣловала и гладила ей головку своими мягкими руками, и утѣшала ее точно маленькую дѣвочку въ потерѣ куклы. Только не достовало чтобъ она заговорила: "полно, не горюй, купимъ новую, лучше". О эти простосердечныя ласки облегчали страданія бѣдной дѣвушка; она чрезъ силу проговорила: "все, все", и спрятавъ головку между колѣнъ тетки, заплакала крупными и долгими слезами.