-- Жарко! -- говорил Маров, растягиваясь на траве в тени молодой березовой рощи. -- Поспать бы теперь, да горе в том, что больше 12-ти часов в сутки я спать не могу.
-- Этот дурак Дима, пожалуй, не найдет меня здесь, -- тоскливо проговорил князь Андрей, тоже усаживаясь на траву и прислоняясь головой к стволу дерева.
-- А зачем вам Дима? -- удивленно спросил Маров.
-- Он обещал парочку сельтерской достать и принести. После вчерашнего до сих пор опомниться не могу!
-- Хе, хе, хе! -- сочувственно рассмеялся Вадим Петрович. -- Где же это вы так, князь?
-- Да хутор тут один... Отец меня на ревизию посылал. Управляющий, очевидно, мошенник и жена у него похожа на лягушку, но настойки и наливки прекрасные. Я подозреваю, что они меня нарочно... того... Ну, да к черту!
Маров продолжал смеяться, и маленькие заплывшие глазки его весело искрились.
-- И что же? Все в порядке оказалось? -- спросил он.
-- Все в порядке, -- лениво улыбнулся князь. -- Ведь вот черт, -- заговорил он добродушно, закидывая свою красивую голову, -- дома сидеть нельзя: сейчас или мать, или отец... Хоть бы к себе позвали, если нужно, а то ко мне в комнату приходят и уж тут от них не скоро отделаешься. Сидели бы у Веры.
-- Вера Ильинишна что-то грустна, -- заметил Маров.
-- Вера меня бесит, -- сказал Андрей. -- Как вы думаете, вы там с ними часто... выйдет она за Гарушина?
Маров насторожился. От любопытства лицо его дрогнуло, но он овладел собой и ответил совершенно спокойно:
-- Трудный вопрос, князь. Особенной симпатии к господину Гарушину княжна не питает. Это ясно.
-- Ну, что еще там... симпатии! Вера дурна и, кажется, уже немолода. Не за таких еще выходят, если нужно.
-- Да... если нужно... -- повторил Маров, пытливо вглядываясь в лицо Андрея.
-- Счастье Вере! -- со вздохом заметил Андрей. -- Да она глупа! Она не сумеет забрать в руки его состояние. Куда ей!
Маров молчал. Он глядел теперь в небо, и ласковая усмешка бродила по его жирному лицу.
-- А знаете, князь? -- наконец, сказал он.
-- Ну, не знаю.
-- Княжна не пойдет за Гарушина.
-- Как не пойдет? -- встрепенулся Андрей. -- А как же долг? Да это что -- долг! А вообще, наши дела -- швах. Папахен и мамахен не стеснялись, в свое время, мне тоже зевать не приходится... Не я пропущу, они пропустят. Нет, она пойдет... Разве что она влюблена? В Листовича?
-- Листович женится на Ане, -- уверенно заявил Маров.
-- Аня недурна, -- равнодушно заметил Андрей.
-- Да, женится, -- задумчиво продолжал Вадим Петрович. -- И к чему это люди женятся? Глупость одна! Не женитесь, князь!
-- Ну, вот! Нашли дурака! -- сонно ответил Андрей.
-- А как вы думаете? Долго ли? Вот, например, я...
-- Что же вы? Разве вы женаты?
-- Женат, батюшка, женат. Самым законнейшим образом женат.
-- Вот черт! А я не знал. А что же ваша жена? Умерла?
-- Зачем умирать? Жива! Только мы с ней, так сказать, разошлись характерами. Я на нее не сержусь. Она там где-то, а я вот здесь. Какой я ей муж? Если муж, так корми ее. А меня, голубчик князенька, самого люди кормят, и я этим горжусь: значит, не совсем я ненужный человек, еще годен кое на что. Вот я думаю, князь, что, если бы музыки на свете не было, стоило ли бы жить? Конечно бы, не стоило.
-- А еще холеры боитесь! -- напомнил Андрей.
-- Привычка, князь! Прижился, приспособился. Умирать страшно, а жить...
-- Ничего не страшно! Когда я пьян, я ничего не боюсь. Отчего не боюсь? Потому что не рассуждаю. Не надо рассуждать, тогда все просто: и жить, и умереть.
-- Прекрасная философия! -- радостно вскрикнул Маров. -- Князь! Вы философ.
Андрей лениво пожал плечами.
-- По-вашему и это философия, -- сказал он, -- а по-моему, так вообще никакой философии нет, а есть одна ерунда.
-- Ну, вот! Сам сказал в сад, а сам ушел, -- послышался звонкий голос Димы.
-- Принес? Молодец! -- радостно встрепенулся Андрей. -- Давай сюда. Меня кто-нибудь спрашивал?
-- Мама спрашивала... Я сказал, что ты с приказчиком в поле уехал. Папа нездоров, голова болит.
-- Никто тебя не заметил с бутылками?
-- Никто! Разве я когда-нибудь попадусь?
-- А то нет? -- раскупоривая воду, спросил Андрей.
-- Конечно, нет. А ты, Андрюша, за это позволь мне взять у тебя папирос? Ну, право... Ну, что же, если я уже привык? Можно?
Дима просил, и его нежное еще, почти детское личико принимало трогательное, умоляющее выражение.
-- Ну, ладно! -- согласился Андрей. -- Но, если попадешься с курением, помни: я тебе ничего не давал.
-- Знаю! -- весело крикнул мальчик и убежал.