Несмотря на ясно выраженное намерение, Александр не уехал. По его расчету, который он считал безошибочным, отец должен был сдаться на его требование и более двух-трех дней упорствовать не мог. Александр Петрович не допускал, чтобы желание отца похвастаться и вполне насладиться своим торжеством не взяло очень быстро верх над его обидой, которой сын едва доверял. Обидчивость отца и его способность быстро огорчаться молодой Гарушин искренно считал напускной щепетильностью и часто досадовал на старика. Но на этот раз Петр Иванович казался серьезно рассерженным. Он тщательно избегал встреч с сыном, а за обедом, сидя с ним с глазу на глаз, глядел на него неприязненным и насмешливым взглядом.
-- Не ожидал видеть тебя, -- с притворным удивлением заметил он. -- Ведь ты, кажется, говорил, что едешь сегодня?
-- Как видишь, я остался, -- процедил сквозь зубы Александр Петрович.
-- Не ожидал -- и удивлен! -- не скрывая насмешки, продолжал старик. Несколько раз он горько усмехался, глядя на ленивые позы и скучающее лицо сына, но не сказал больше ни слова.
Наступило 20 июля. Этот день, именины старого князя, праздновался по давно установленному образцу. С утра к княжескому дому один за другим подъезжали экипажи. Сам князь, несколько торжественный, встречал гостей приветствиями и объятиями, направляя дам в гостиную, где величественно восседала княгиня, и рассаживая мужчин за приготовленные карточные столы. Сам князь позволял себе принимать участие в игре только после обеда, когда все были в сборе. В большой столовой и стеклянной галерее, заставленной тропическими растениями, накрывались длинные обеденные и закусочные столы. Ровно в два радушный хозяин просил к закуске, затем садились за обед и обедали до пяти часов и позже. После обеда продолжали игру в карты, шли гулять в парк, катались в разукрашенных лодках по большому пруду, в 10 часов любовались фейерверком, и тогда гости начинали разъезжаться. Князь, усталый, с подергивающейся головой, провожал, благодарил и целовал дамам руки. Княгиня величаво и благосклонно улыбалась.
Такова была обычная программа этого дня, но на этот раз выполнить ее пришлось только отчасти.
Князь чувствовал себя не совсем хорошо. Он был очень любезен и весел, но жаловался на боль в темени, и лицо его было одутловато и красно. Княгиня настояла, чтобы он обедал особо и не затруднял себя приемом гостей, но доступ к нему не был воспрещен никому, и поздравители поминутно входили и выходили из его кабинета.
Одними из первых приехали Гарушины. Александр Петрович был мрачен, как туча, и лицо его казалось бесцветнее обыкновенного. Петр Иванович, видимо, волновался. Глаза его беспокойно бегали, а вздрагивавшая рука поминутно поправляла галстук. В прежние годы Петр Иванович не бывал у Баратынцевых, и мысль о многолюдстве этого собрания невольно смущала его. В этой игре, которую он вел, этот наступающий день должен был решить вопрос немалой важности. В глубине души старик Гарушин сильно рассчитывал на то, что известие о женитьбе его сына уже успело распространиться, несмотря на тайну или даже благодаря ей. Не признаваясь самому себе, Петр Иванович рассчитывал тоже на собственную ловкость, с которой он пустит в ход интересную новость, не вдаваясь в излишнюю и опасную откровенность, и что таким образом они с сыном явятся сегодня не только как полноправные члены общества, но и как законные преемники власти и почетного положения князей Баратынцевых. Князь Андрей был слишком беспечен и известен своим более чем легкомысленным поведением, чтобы идти в счет.
Сидя в экипаже, старик несколько раз возбужденно оглядывался на сына, но при виде его апатичного лица и потухших глаз, ощущал опять острое чувство обиды и неприязни. Упрямство сына в связи с его полной зависимостью от него придавали его чувству оттенок презрительности; он не хотел и не мог идти навстречу примирению и терпеливо ждал повинной Александра Петровича, как ждет неприятель вынужденного и тем более унизительного отступления своего противника.
В свою очередь, он был уверен, что Александр недолго выдержит свое положение неприятеля в осаде. Он знал, что денежные дела молодого человека далеко не блестящи, и что ему необходима довольно крупная сумма для продолжения своей игры на бирже. Неожиданное известие о нездоровье старого князя огорчило Петра Ивановича, но прием княгини и ее очаровательная улыбка вполне вознаградили его. Очевидно, что княгиня уже узнала и этим тонким способом подтверждала согласие своей дочери. Петр Иванович не выдержал и, улучив минутку, когда хозяйка была свободна, подошел к ней и, завладев ее рукой, прильнул к ней губами.
-- Я благодарю вас. За что -- вы сами должны знать, княгиня! -- прочувствованно сказал он. Софья Дмитриевна едва удержала брезгливое движение, но вовремя спохватилась и милостиво коснулась свободной рукой его плеча.
-- Не благодарите, Петр Иванович, -- печально улыбаясь, проговорила она, -- счастье моих детей -- мое счастье. Вы знаете, все для них.
Петр Иванович глубоко поклонился.
-- Я всегда знал, что вы святая! -- восторженно и почтительно сказал он. Княгиня улыбнулась, неопределенно махнула рукой и отошла, а Гарушин поглядел ей вслед, и почему-то мимолетная жалость к Вере опять болезненно коснулась его.
-- Святая! -- повторил он мысленно, и ему захотелось смеяться вслух злобно и дерзко.
Княжну он искал и долго не мог найти. Когда он вошел к старому князю, Вера была там; она стояла за спинкой отцовского кресла и при виде его заметно вздрогнула и побледнела. Здороваясь с ней, Гарушин задержал ее руку и заглянул ей в глаза. Но эти глаза глядели спокойно, и только в глубине их залегла какая-то тень. Петр Иванович ожидал, что Вера примет вид жертвы, но она держала себя просто, и голос ее звучал ровно, почти радостно.
"Я лично предпочла бы смерть, -- вспомнилась ему ее фраза, сказанная сыну. -- И это, пожалуй, правда! -- подумал он. -- Простенькая, неизбалованная, затертая даже своей святой маменькой, много ли ей нужно? Ишь, глаза еще больше стали и носик острый".
Он глядел на нее, не отводя глаз. Она незаметно отошла от отца и вышла из комнаты.
За весь день Петру Ивановичу не удалось сказать нескольких слов Вере. Он все время следил за ней, видел, как она двигалась, говорила, смеялась, и все ему казалось, что это не она, что кто-то подменил ее. Куда девались ее обычные резкость и задор? Улыбка почти не сходила с ее лица, и только иногда, как бы утомившись, она глубоко вздыхала и проводила рукой по глазам.
Когда Петр Иванович зашел проститься, он застал старого князя за картами. Он шутил, смеялся и очень любезно пожал руку Гарушина.
-- Не забывайте нас, Петр Иванович. Заезжайте, -- ласково сказал он ему на прощание.
-- Едем, -- сказал Петр Иванович сыну, отыскав его совсем сонного в углу гостиной.
-- Нет, уезжай один, -- ответил Александр. -- Меня отвезут позже.
-- А что такое? -- удивился отец.
-- Ничего сверхъестественного: Андрей просил остаться. Он будет праздновать особо у себя.
-- Вот как! И он просил тебя?
-- Он просил многих.
В таком случае оставайся. А мои лошади ждут, я еду.