I. Старый знакомый среди новыхъ лицъ.
За городомъ N--скомъ, по проселку, медленно тянулась три совершенно различные экипажа. Впереди ѣхала старая, но очень хорошая четверомѣстаая карета, съ высоко нагроможденными сверху и сзади вализами и съ гербами на дверцахъ; шестерня цугомъ едва тащила ее по ухабамъ и зажорамъ. За нею слѣдовалъ уже извѣстный намъ возокъ Степана Андреевича Соловцова, на этотъ разъ тоже значительно нагроможденный всякаго рода кладью; наконецъ, поѣздъ замыкала простая крытая кибитка парой. Верстъ на пять позади тащились еще двѣ подводы съ вещами, но онѣ давно уже отстали отъ поѣзда и могли поспѣть въ городъ развѣ только къ вечеру. Въ каретѣ сидѣли четверо: на заднихъ подушкахъ княгиня Озерецкая съ дочерью, а визави пятнадцатилѣтній князь Борисъ и пожилая дѣвица изъ дворянокъ, Клеопатра Ивановна Шертина, жившая въ домѣ въ качествѣ компаньйонки княжны. Княгиня, женщина лѣтъ пятидесяти, нѣсколько опухшая въ сложеніи, съ тѣмъ отпечаткомъ мѣщанской простоватости въ лицѣ и во всей фигурѣ, который почему-то усваиваютъ къ этимъ годамъ многія аристократическія дамы -- безпокойно дремала въ углу, поминутно просыпаясь, причемъ широко раскрывала глаза и спрашивала: "а? что такое? про что это вы говорите?" На красивомъ лицѣ княжны лежала какая-то не то лѣнивая, не то скучающая тѣнь: монотонность переѣзда, тянувшагося уже болѣе трехъ часовъ, дѣйствовала ей на нервы. Впрочемъ, это лицо никогда не отличалось подвижностью: на немъ словно застыло полу-невинное, полу-равнодушное выраженіе. "Ну, и что жъ такое?" какъ будто говорило оно, когда темные, не быстрые, лѣнивые глаза останавливались на комъ-нибудь. N--ское общество, встрѣчавшееся съ ней въ два или три зимніе мѣсяца, которые княгиня въ послѣдніе годы неизмѣнно проводила со всѣмъ семействомъ въ городѣ, находило ее обыкновенно несообщительною и скучною. "Развѣ это женщина?" говорили о ней, пожимая плечами. Но къ спокойному личику княжны шли этотъ равнодушно-невинный взглядъ лѣнивыхъ глазъ, эта ровная, непрозрачная, отливавшая желтизной слоновой кости бѣлизна кожи, и эти не тонкія брови, вопросительно шевелившіяся, когда она слушала что-нибудь. Всего замѣчательнѣе въ наружности княжны были ея губы: правильныя какъ у статуи и почти такъ же блѣдныя, онѣ рѣдко улыбались, и отъ ихъ строгой красоты вѣяло мраморомъ. И однакожь на этомъ мраморномъ лицѣ постоянно лежало отраженіе какой-то внутренней жизни, и что-то уходило въ темную глубину глазъ, возбуждая въ постороннемъ взглядѣ неудовлетворенное любопытство. Княжна была высока ростомъ и замѣчательно хорошо сложена: въ ея неторопливыхъ движеніяхъ и тонкой, круглой таліи чувствовалось то же холодное и строгое вѣяніе мрамора.
Сидѣвшая противъ нея дѣвица Шершина всю дорогу безъ умолку и вполголоса говорила. Она преслѣдовала двѣ цѣли: не помѣшать дремотѣ княгини и развлечь княжну; но обѣ цѣли достигались плохо, потому что княгиня поминутно просыпалась, а княжнѣ было скучно. По правдѣ, у дѣвицы Шершиной былъ органическій недостатокъ -- она не умѣла молчать. Какъ только кто-нибудь переставалъ говорить, она тотчасъ начинала, и продолжала до тѣхъ поръ пока ее не перебивали. Предметъ разговора никогда не затруднялъ ее: она дѣлала самые невѣроятные переходы и могла говорить о томъ о чемъ навѣрное еще никто никогда не говорилъ. Одинъ разъ, въ минуту внезапной паузы, она вдругъ сказала: "сегодня вторникъ, вчера понедѣльникъ былъ"; всѣ засмѣялись, а она рѣшительно не могла понять, надъ чѣмъ тутъ смѣются? Княгиня ее ужасно любила, хотя считала дурой; княжна.... трудно сказать какъ именно относилась къ ней княжна; кажется, она просто старалась не замѣчать ее.
-- Другъ мой, Борисъ, посмотрите, какъ смѣшно галки по снѣгу скачутъ, вдругъ обратилась она къ молодому князю; по своему давнему пребыванію въ домѣ, она его всегда называла по имени и "другъ мой".
Князекъ, не питавшій къ ней ни малѣйшей почтительности, взглянулъ въ окно и отвѣтилъ:
-- Вонъ та, что ближе къ намъ, ужасно какъ на васъ похожа.
Шершина подобными выходками никогда не обижалась, хотя съ посторонними, и особенно съ мущинами, была до крайности щепетильна.
-- Ахъ, ужъ вы.... надсмѣшникъ какой! воскликнула она только.
-- Надсмѣшникъ! надсмѣшникъ! передразнилъ ее, обрадовавшись этому развлеченію, князь.-- Отчего вы такъ говорите, какъ Филатъ?
Въ эту минуту карета, попавъ по ступицы въ зажору, вдругъ остановилась. Княгиня проснулась, мигая широко-раскрытыми глазами.-- Филатъ, Филатъ что такое? кричала она лакею, соскочившему съ задка и пробѣгавшему мимо кареты къ лошадямъ.
-- Въ зажору провалились, ваше сіятельство! отвѣчалъ тотъ, снимая шапку.
-- Провалились? О, mon Dieu, этого только не доставало! простонала княгиня, на которую слово "провалились" произвело усиленное впечатлѣніе.-- Гдѣ жь мы провалились? что этотъ дуракъ выдумываетъ? повторила она, высунувшись въ окно и озираясь.
-- Да ничего, maman; просто лошадямъ трудно везти, проговорила княжна.-- Не надо было совать въ карету столько поклажи.
-- И безъ того, мой другъ, двѣ подводы идутъ, да кибитка! возразила княгиня.
Князь Борисъ отворилъ дверцу и, прыгнувъ на подножку, обернулся къ матери.
-- Я, maman, пересяду къ дядѣ, сказалъ онъ, больше заявляя о своемъ намѣреніи, чѣмъ просясь.
-- Но какъ же, мой другъ, дядя и безъ того взалъ къ себѣ Генриха Яковлевича? возразила княгиня.
-- А Генрихъ Яковлевичъ къ вамъ въ карету сядетъ, рѣшилъ молодой князь и спрыгнулъ на дорогу.
-- Дядя, дядя, я къ вамъ! кричалъ онъ, подбѣгая къ возку, изъ окна котораго выглядывала огромная голова Степана Андреевича Соловцова.-- Герръ Кнаусъ, maman проситъ васъ къ себѣ въ карету, добавилъ онъ по-нѣмецки, обращаясь къ рыжеватой, впрочемъ весьма благообразной личности, выглядывавшей изъ глубины возка черезъ плечо Соловцова.
-- So? удивился гувернеръ, но тотчасъ же потушилъ окурокъ сигары и, спрятавъ его въ карманъ, выбрался изъ возка.
Соединеннымъ усиліемъ кучера, форрейтора и Филата удалось наконецъ вытянуть лошадей изъ зажоры, и экипажи тронулись.
-- Дядя, я вѣдь зачѣмъ къ вамъ пересѣлъ -- венѣ что-то сказать вамъ надо! заговорилъ быстро Борисъ, вскакивая въ возокъ.-- Нѣчто интересное!
-- Ну говори, разрѣшилъ ему Соловцовъ, добродушно сторонясь, чтобы дать ему мѣсто. Онъ съ своимъ двоюроднымъ племянникомъ былъ въ самыхъ пріятельскихъ отношеніяхъ, и тотъ очень любилъ его за простоту и снисходительность.
-- Я про Генриха Яковлевича кое-что узналъ, продолжалъ Борисъ, раскачиваясь подлѣ дяди на эластической подушкѣ.-- Замѣтили вы у сестры горничную, Настю?
-- Это высоконькая-то, черноглазая? припомнилъ Соловцовъ.
-- Ну да; вертлявая она ужасъ какая, и я за ней давно замѣчалъ что какъ только встрѣтится она съ Генрихомъ Яковлевичемъ, сейчасъ у нихъ шушуканье какое-то, продолжалъ молодой князь.-- Вотъ вчера лежу я въ постели, и долго что-то заснуть не могу: все мнѣ представлялось, какъ мы въ городъ переѣдемъ и весело какъ будетъ! Только вдругъ слышу, кто-то по корридору идетъ, и потомъ дверь въ Генрихъ-Яковлевичевой комнатѣ тихонько такъ стукъ! Мнѣ ужасно любопытно стало: что это такое? Генрихъ Яковлевичъ давно уже спать бы долженъ! Вотъ я надѣлъ ботинки, да на цыпочкахъ подхожу къ его двери и приставилъ глазъ къ замочной скважинѣ. И вообразите кого я тутъ видѣлъ: Настю! заключилъ князекъ, даже взвизгнувъ отъ удовольствія, которое доставляло ему подсмотрѣнное приключеніе.
Соловцовъ какъ-то нерѣшительно захохоталъ: для него не ясно было, не слѣдовало ли сдѣлать племяннику выговоръ за такой поступокъ. Но разказъ во всякомъ случаѣ былъ для него крайне любопытенъ.
-- Генрихъ-то Яковлевичъ смѣшной какой долженъ быть! сообразилъ онъ громко.
Они нѣсколько минутъ не разговаривали, подъ впечатлѣніемъ разказа. Генералъ продолжалъ хохотать, вздрагивая животомъ и плечами, а князекъ изрѣдка взвизгивалъ. Наконецъ онъ обратился къ Соловцову съ нѣкоторою задумчивостью:
-- Дядя, вѣдь она хорошенькая?
-- Кто? переспросилъ генералъ.
-- Да Настя....
-- Ну да; тебѣ-то что?
-- Я тоже нахожу что хорошенькая....
-- Рано тебѣ находить-то! возразилъ дядя.
-- Ну да! протянулъ съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ князекъ.
Въ каретѣ, въ это время, дѣвица Шершина безъ умолку болтала, обращаясь къ княжнѣ, которая, дѣлая видъ что слушаетъ ее, думала о чемъ-то своемъ.
-- Въ городѣ-то, воображаю, развалъ теперь какой! говорила она, слегка потрясая своею узкою, маловолосою головой и наклоняясь къ княжнѣ, къ которой сидѣла на-искосокъ.-- Въ самый развалъ ѣдемъ. Въ прошедшемъ году тоже въ это самое время переѣхали... или нѣтъ, соврала я матушка! Къ Николѣ зимнему дѣло было, а нынче у насъ ноябрь идетъ; такъ-то сразу сказкешь, соврешь. И почему сказала -- сонъ видѣла. Всю ночь этта снилось -- ѣдемъ мы, ѣдемъ, словно вотъ сегодня. И я еще во снѣ думаю: что это, дорога какая длинная? не заблудились ли ужь? Право, сплю, а сама думаю. И чего только въ этомъ во снѣ не увидишь! Въ другой разъ такъ похоже, такъ похоже бываетъ, удовольствіе просто!
Герръ Кааусъ, которому было очень не ловко сидѣть, потому что, боясь задѣть княгиню своими длинными ногами, онъ долженъ былъ чрезвычайно неудобно поджать ихъ подъ скамейку -- вслушался въ послѣдній разказъ Шершиной и вдругъ, подумавъ, произнесъ;
-- Я тоже имѣлъ сонъ видѣть.
Княжяа, посмотрѣвъ на него, молча улыбнулась.
-- Что же вы видѣли, Генрихъ Яковлевичъ? полюбопытствовала компаньйонка.
-- А, это надо разказать! произнесъ гувернеръ и, собираясь повѣствовать, повернулся на подушкѣ такъ чтобы ему удобно было обращаться разомъ и къ княжнѣ, и къ компаньйонкѣ.
-- Видѣлъ я, началъ онъ съ явнымъ удовольствіемъ, отставляя предъ собой большой и указательный пальцы, какъ дѣлаютъ, когда хотятъ опредѣлить небольшую величину, -- видѣлъ я такой, маленькій монетку; можетъ-быть это былъ двугривенникъ, а можетъ-быть четвертакъ; но я думаю, это былъ двугривенникъ. Какъ я имѣлъ эту монетка, я не знаю; я ее нашелъ въ мой жилетка. Я хотѣлъ купить отличный мундштюкъ для моей сигары; я ее искалъ въ жилеткѣ и я ее нашелъ. Тогда я ее заплатилъ, и я купилъ отличный мундштюкъ для моей сигары. Но продавецъ, такой миленькій старый человѣкъ, продавецъ говорилъ мнѣ: "Gnädiger Herr, я имѣю для васъ еще одна отличная вещица". И онъ показалъ мнѣ одна спишечницъ -- такая какъ я давно желалъ себѣ имѣть. Очень хорошій спишечницъ, и на крышкѣ написанъ золотой буквомъ: Feuer. Я такой слишечницъ давно желалъ себѣ имѣть. Но я сказалъ: "господинъ Kaufmann, я не имѣю больше такой маленькой монетки".-- "Ахъ, gnädiger Herr, говорилъ мнѣ Kaufmann, вы поищить съ два пальца въ вашей жилетка; вы очень можете найти такой маленькій монетка". Я очень зналъ что у меня нѣтъ другой монетка, но я поискалъ и вытащилъ такой самый монетка! Тогда я хотѣлъ заплатить ее и купить себѣ отличный вещица, но продавецъ говорилъ мнѣ: "Gnädiger Herr, этотъ вещица стоитъ двѣ монетковъ, поищить въ вашей жилетка, вы очень можете найти еще такой монетка!" Я очень этому удивлялся, но я поискалъ въ моей жилетка, и опять вытащилъ такой самый монетка! Тогда я догадался что это со мной есть Wunder, и я все покупалъ разный отличный вещица, и все тащилъ изъ жилетка такой маленькій монетъ! И это былъ сонъ, добавилъ вдругъ герръ Клаусъ, неожиданно умолкнувъ.
-- Вы чудесный сонъ видѣли, сказала по-нѣмецки княжна, стараясь не разсмѣяться.
-- Ja es war sehr wunderbar und schön! подтвердилъ герръ Клаусъ, и неизвѣстно почему добавилъ по-русски:-- Только я это очень дурно разказалъ.
Шершина во всемъ этомъ не нашла ничего удивительнаго.
-- Это все одно какъ фармазонскія деньги, объяснила она.-- Вотъ про этого Нѣмца, что у насъ глину обжигаеть, разказываютъ то же: есть у него фармазонскій цѣлковый, дастъ кому-нибудь, а на другой день пойдетъ въ карманъ, онъ ужь тамъ и лежитъ. Рабочіе ни за что этого цѣлковаго не берутъ: заплати, говорятъ, бумааккой. Бумажекъ-то, должно-быть, фармазонскихъ не бываетъ. Усомнилась Шершина и уставилась на гувернера своими безпокойными глазами.
-- Nein, es war ein Wunder, это было тшюдо, подтвердилъ съ убѣжденіемъ герръ Кнаусъ.
Карета между тѣмъ двигалась уже по городской мостовой и наконецъ остановилась предъ домомъ довольно большихъ размѣровъ и безхарактерной архитектуры. За нѣсколько минутъ предъ тѣмъ генералъ Соловцовъ нарочно обогналъ ее съ своимъ возкомъ и теперь уже стоялъ на крыльцѣ, впереди сбѣжавшихся слугъ, готовясь встрѣтить княгиню и ввести подъ-руку въ домъ. Борисъ, охорашиваясь въ своемъ дорожномъ костюмѣ, подалъ руку сестрѣ; ему очень нравилось что онъ можетъ въ свою очередь исполнить тутъ обязанность кавалера.
Спустя часъ, всѣ уже сидѣли за чаемъ, который княгиня очень любила послѣ дороги и пила всегда съ нѣсколькими сортами варенья, пастилы и всякихъ сластей. Степанъ Андреевичъ, скушавъ поданную собственно для него яичницу, любопытствовалъ узнать, какъ именно княгиня устроится въ городѣ и чѣмъ начнетъ свой сезонъ: онъ давно уже не жилъ собственнымъ хозяйствомъ и потому принималъ во всѣхъ затѣяхъ княгини самое близкое участіе.
-- Ну что же, княгинюшка, опять баломъ начнемъ? спрашивалъ онъ, благодушно поглядывая на весь собравшійся у стола семейный кружокъ.
-- Ахъ, ужь и не знаю право! воскликнула княгиня, съ выраженіемъ безпокойства на измятомъ съ дороги лицѣ.-- Стоить ли давать эти балы, ужъ и не знаю!
-- Ну, отчего жъ не стоитъ? заведено, и общество привыкло, возразилъ Соловцовъ.
-- И, батюшка, какое еще общество! воскликнула княгиня. Ей, по ея простотѣ, губернское общество нравилось гораздо больше столичнаго, но она никогда не рѣшалась въ томъ сознаться.-- Вотъ развѣ если княжнѣ нашей очень хочется, добавила она, кивнувъ на дочь.
Княжна подняла немножко наклоненную надъ чашкой голову и проговорила совершенно спокойно:
-- Да, maman, пусть у насъ будетъ балъ.
-- Да, ужь пусть будетъ, подтвердила княгиня какъ-то печально, хотя на самомъ дѣлѣ безъ этого бала рѣшительно не знала бы какъ начать сезонъ, и даже самые хлопоты предстоявшія ей по этому случаю обѣщали ей положительное удовольствіе.
Слѣдующіе затѣмъ дни ея карета безпрерывно мелькала по городскимъ улицамъ: княгиня съ дочерью дѣлали пригласительные визиты. Суетился еще больше и Степанъ Андреевичъ: онъ взялся вербовать молодежь, да кромѣ того на немъ по обыкновенію лежала вся распорядительная часть бала. Даже къ Шелопатовой онъ заѣзжалъ въ эти дни только урывками, за что Катерина Петровна сначала сдѣлала ему сценку, а затѣмъ приготовила довольно искусно нѣкоторый несовсѣмъ маловажный сюрпризецъ.