Артистка шла быстро, стягивая на ходу перчатки.
-- Как я поражен видеть вас здесь! -- сказал Сулавский, раскланиваясь.
Лелева остановилась, прищурилась. От длинных ресниц ее легла тень.
-- Не узнаете? А я был вашим поклонником раньше, чем вы сделались артисткой, -- продолжал Сулавский.
Он избегал объясниться точнее. Смутное чувство подсказывало ему, что, может быть, Лелевой неприятно будет напоминание о той полосе жизни, с которой она, вероятно, навсегда разорвала.
Но она узнала его, улыбка мелькнула на ее лице.
-- Вы? Сулавский? Да неужели? -- проговорила она, протягивая ему руку. -- И ничего не знали обо мне? Были поражены увидеть меня на сцене?
Сулавский, не отвечая, только улыбался и разглядывал ее оживленными любопытством глазами.
-- Я рада нашей встрече, -- она мне напомнила такое хорошее время, -- продолжала Лелева. -- Вообще я не люблю, когда меня видят на подмостках те, кто знал меня раньше; но вы ведь не такой, как другие. И притом вы в наших местах были чужой, заезжий. А те, наши губернские, так подло злорадствуют и так гадко соболезнуют. Я их ненавижу, всех, всех!..
-- Но вас там любили, вы блистали в обществе... -- напомнил Сулавский.
Лелева презрительно усмехнулась.
-- Посмотрели бы вы, во что обратилось мое блистание, когда это случилось... -- возразила она. -- Вы, впрочем, ничего-ничего не знаете. Как-нибудь я расскажу вам.
-- Вы больше не заняты на сцене? Мы могли бы где-нибудь посидеть и поговорить, -- предложил Сулавский.
-- Хорошо, займите кабинет; я приведу себя в порядок и приду к вам, -- быстро согласилась Лелева. -- Обыкновенно я спасаюсь отсюда тотчас после своего номера, но с вами мне хочется поболтать.
Через четверть часа оба они сошлись в кабинете. Лелева успела смыть легкие следы грима и в своем изящно-простом наряде совсем не походила на артистку летнего театра. Да и выражение ее хорошенького лица было невеселое.
-- Вот пять лет мы не видались; а мне кажется, будто целая вечность прошла, -- заговорила она, усаживаясь за накрытым скатертью столом и рассеянно взглядывая на Сулавского. -- Точно не я совсем была эта глупенькая Надя Колычева.
-- Вы много пережили в эти пять лет?.. -- вопросительно сказал Сулавский.
-- Да, много скверного. Но ничего, -- все это помогло мне. Пока не бросишься в воду -- не научишься плавать, -- ответила Лелева.
-- Печальный роман? -- спросил Сулавский.
Лелева с досадой отмахнулась.
-- Никакого романа. Почему это все уверены, что моя катастрофа заключалась в неудачном романе? -- возразила она. -- Был роман, только не у меня. Отец нелепо влюбился в маленькую фарсовую актрису. Нелепо потому, что она его нагло разоряла. А тут еще весь его капитал погиб в спекуляции с рудой. Через два года после того, как вы уехали, у отца уже ничего не было. Дом продали, перебрались в какую-то грязную квартиру. Послушали бы, как зашипели губернские язычки... Ели два блюда. Братья должны были выйти в отставку. Один устроился, впрочем, в земстве, а другой, кажется, живет игрой в клубе. И свирепая, злобная тоска... Я не выдержала.
-- Но сколько нужно было решимости!
-- Младший брат помог. Ему, видите ли, вздумалось выдать меня замуж за помещика Квасникова. Принялся ухаживать за ним, раз зазвал в ресторан и сильно подпоил его. Что там произошло -- уж я не знаю. По-видимому, братец сделал от моего имени предложение. Кончилось скандалом, о котором зашипел весь город. Это заставило меня решиться.
-- Что же вы сделали?
-- Поехала в Москву, достала ангажемент. В двух губернских городах, где я пела, меня страшно полюбили. Потом выступала в Москве, и также с успехом. Цены, между тем, росли. Мне платят столько, что я могу помогать отцу.
-- И вы довольны?
-- С денежной стороны? Да. Но ведь я честолюбива...
-- Думаете попасть в оперу?
Лелева с решительным видом покачала головой.
-- Совсем не думаю. Голос у меня небольшой. И учиться несколько лет я не хочу. Притом же все это немножко старо, -- сказала она.
Сулавский смотрел на нее вопросительно.
-- Ну, да, старо и скучно, -- продолжала Лелева. -- Бесконечное разучиванье двух-трех ролей, грубости режиссера, пикировки с капельмейстером, интриги товарок -- это не для меня. Надо быть независимой и смелой. А я ужасно смелая.
-- Что же вы собираетесь сделать с вашей смелостью? -- спросил несколько иронически Сулавский.
Лелева засмеялась и вместо ответа пропела вполголоса:
Я опущусь на дно морское,
Я полечу за облака...
-- На аэроплане? -- спросил Сулавский.
-- А хотя бы и так, -- ответила Лелева.