Жукъ и Филя у меня въ гостяхъ.
Нѣсколько дней оставалось до рождественскихъ вакацій... Затѣйливыми узорами разрисовалъ морозъ огромныя окна нашей школы. На улицу -- ничего не видать, но мы знаемъ очень хорошо, что какъ здѣсь, такъ и тамъ жизнь бьетъ ключемъ... Рождество на дворѣ!.. Веселымъ роемъ окружали мы большую, ярко пылавшую печь въ рекреаціонномъ залѣ. Углы зала давно погрузились въ мракъ раннихъ сумерекъ, но тѣмъ рельефнѣе выдѣлялись подвижныя фигуры передъ огнемъ, сновавшія туда и сюда. Всѣ суетились; одинъ Михѣичъ, скорчившись въ три погибели и всунувъ мохнатую голову чуть не въ самое жерло печи, сидѣлъ покойно съ длинной кочергой въ рукахъ.
-- Отойди, барчуки,-- поминутно предупреждалъ онъ подвертывавшихся подъ руку школьниковъ,-- не равенъ часъ: заѣду кого-нибудь...
-- Не заѣдешь!
-- Право слово, заѣду... Отойди!
И случалось, что заѣзжалъ; никто не былъ на это въ претензіи -- все заживетъ до Рождества!
Разговоры вертѣлись на предстоявшемъ катаньи въ разныхъ его видахъ: съ горъ, по льду на конькахъ, на ухарской тройкѣ съ бубенчиками...
-- Ахъ, еслибъ только морозъ продержался подольше!
-- Михѣичъ, а Михѣичъ, какъ ты полагаешь, будетъ оттепель1?
-- Какая-такая оттепель, барчуки?
-- Ну, вотъ, было холодно, а вдругъ потеплѣло...
-- Да гдѣ-жь потеплѣло-то: въ комнатахъ, али на дворѣ? говори толкомъ...
-- Ха, ха, ха! Разумѣется, на дворѣ.
-- На дворѣ-то?
-- Да!
-- А это, какъ Богу будетъ угодно,-- разрѣшалъ, наконецъ, вопросъ Михѣичъ.
-- Господа, посмотрите, Кѣлейнбаумъ уже и книги веревочкой связалъ. не рано-ли?
Дѣйствительно, Клейнбаумъ сидѣлъ тутъ же на связкѣ книгъ и что-то напѣвалъ вполголоса!..
-- Чудакъ! вѣдь завтра книги еще понадобятся!
-- Нѣтъ не понадобятся: я все уже наизусть выучилъ. Спроси, что хочешь!
Воспользовавшись удобной минутой, я отвелъ Жука къ сторонкѣ.
-- Послушай, Жукъ, мама и дядя просятъ тебя непремѣнно придти къ намъ на праздникахъ...
-- Не могу, Сеня! Ты знаешь, что я живу далеко...
-- А лошадка-то на что?
-- Лошадка поминутно нужна въ хозяйствѣ... Нельзя, Сеня!
-- Пусть только она привезетъ,-- настаивалъ я,-- пусть привезетъ, а назадъ мы тебя доставимъ... Вѣдь ты хочешь, чтобъ я пріѣхалъ?
-- Хочу.
-- Такъ, вотъ, и поѣдемъ назадъ вмѣстѣ.
Но у Жука была въ запасѣ и другая причина.
-- Сеня, ты знаешь, что я никогда не бывалъ въ обществѣ, а тутъ, вдругъ! кромѣ твоихъ еще придутъ гости?... вѣдь праздники...
-- Никого не будетъ; мы живемъ очень тихо; а если и зайдетъ кто изъ родныхъ, такъ что же тутъ страшнаго, Жукъ?
Онъ потупился, складка легла на его лбу.
-- Вѣдь ты не хочешь, чтобъ надо мной смѣялись?-- спросилъ онъ, не глядя на меня.
-- Полно, Жукъ, всѣхъ морочить!-- вскричалъ я, крѣпко пожимая его руку.-- Ты совсѣмъ не такой дикарь, какимъ представляешься!..
-- Объ этомъ я лучше могу судить, чѣмъ ты...
-- Прости, Жукъ, но я уже далъ слово дядѣ, что ты придешь... Не обмани, голубчикъ, приходи!"
Онъ пристально глядѣлъ на огонь. Блестящія искорки въ черныхъ глазахъ то меркли, то разгорались... Я ждалъ...
-- Слушай, Сенька! Если кто-нибудь чужой придетъ, особенно, если изъ дамъ, то ты меня спрячь, понимаешь?
Филя, вертѣвшійся возлѣ, не выдержалъ.
-- Первый разъ въ жизни вижу такого чудака!-- вскричалъ онъ.-- Зовутъ его въ гости, а онъ отказывается!... Правда, что ты его къ себѣ зовешь?-- спросилъ онъ, обращаясь ко мнѣ.
-- Да, зову.
-- Кого же еще?
-- Хотѣлъ и тебя пригласить, Филя.
-- Къ чему такая церемонія! Ты только скажи въ какой день, я и прибѣгу...
-- На третій день можешь?
-- На третій день?...-- повторилъ Филя, что-то соображая.-- Хорошо, я буду свободенъ.
Онъ отвелъ меня въ сторону и спросилъ:
-- Будетъ кто-нибудь, кромѣ насъ?
-- Не знаю... можетъ быть.
-- Голубчикъ, Сеня, устрой такъ, чтобъ былъ кто-нибудь! Главное, чтобъ были барышни... Вѣдь есть-же у васъ знакомыя... Танцы устроимъ...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пробилъ желанный часъ -- и школа опустѣла. Я немедленно сообщилъ мамѣ радостную вѣсть, что на третій день праздника придутъ Филя и Жукъ, о которыхъ она имѣла до сихъ поръ весьма смутное понятіе.
-- Хе, хе, хе!-- сказалъ дядюшка,-- милости просимъ!
Старикъ вспомнилъ былое, пріосанился и разсказалъ кстати, какъ, лѣтъ сорокъ тому назадъ, онъ приглашалъ къ себѣ на Святки товарищей.
-- Люблю молодежь!-- закончилъ онъ.-- Приготовленій, того... никакихъ, хлопотъ -- никакихъ, и, все-таки, того!...
Одна няня не выразила при этомъ ни малѣйшаго удовольствія и поспѣшила принять мѣры предосторожности. Особенно этотъ Жукъ представлялся воображенію доброй старушки такимъ разбойникомъ, что она сочла за благо припрятать въ надежное мѣсто всѣ мои игрушки и книги съ картинками.
-- Сама на чердакъ уйду,-- говорила няня,-- дядюшка Андрей Иванычъ пригласилъ ихъ, такъ и пущай расправляется съ ними, какъ знаетъ, а меня не зовите.
-- Знаешь ли, няня, что Жукъ не только никого здѣсь не тронетъ, но будетъ бояться, чтобъ его кто не обидѣлъ?
-- Понимаю, понимаю... Вотъ и тогда, онъ не самъ собой, а по твоей просьбѣ такъ тебя разрисовалъ.... Благодари Боженьку, что еще зажило.... Эхъ, Сеня, Сеня!
-- Эхъ, няня, няня! ничего-то ты не понимаешь....
Всего полгода тому назадъ, мы отлично понимали другъ друга... У насъ были почти однѣ и тѣ же воззрѣнія на вещи. Кто же виноватъ, что я выросъ, что предо мною открылись новые обширные горизонты, а она продолжала копошиться въ своемъ крохотномъ міркѣ, гдѣ мнѣ было бы теперь тѣсно и душно....
На второй день праздника, за чаемъ, дядюшка объявилъ намъ, что врачъ посовѣтовалъ ему дѣлать какъ можно больше моціона и прописалъ какія-то простыя лекарства.
-- Гдѣ вы видѣли врача, братецъ?-- спросила мама недовѣрчивымъ тономъ.
-- На улицѣ, того... встрѣтились....
Исполняя совѣты врача, дядюшка сталъ по нѣскольку разъ въ день исчезать изъ дому и возвращался обремененный свертками и кулечками. Мы дѣлали видъ, что ничего не замѣчаемъ; но кулечки падали на полъ, и тогда я бросался поднимать ихъ.
-- Разныя, того... лекарства,-- пояснялъ дядюшка...
-- И миндаль,-- добавлялъ я, поднимая съ полу миндалинку и кладя ее въ ротъ.
-- Да, миндаль, случайно попалъ, а ты, поди, того... радъ? Хе, хе, хе!
На третій день, утромъ, кромѣ няни и меня, никого не было дома. Няня распорядилась по хозяйству и присѣла съ своимъ чулкомъ ко мнѣ. Я глазѣлъ на улицу. Она прислушивалась къ моимъ разсказамъ, которые всѣ клонились къ тому, чтобы расположить старушку въ пользу Жука.
-- Вотъ и это онъ мнѣ подарилъ,-- сказалъ я, вынимая изъ кармана извѣстный мячикъ, съ которымъ не разставался.
-- Хорошій мячикъ,-- молвила няня, разсматривая его сквозь очки,-- а, все-таки, Сеня, ты его имъ не давай: они и зеркало разобьютъ, и тебя по лбу такъ попотчуютъ, что ты своихъ не признаешь...
-- Пріѣхали!-- вскричалъ я, завидя въ окно деревенскія сани и знакомую лошадку.
Изъ саней выпрыгнуло нѣчто, закутанное въ большой полосатый платокъ.
Мы пошли отворить дверь.
Изъ-подъ платка ничего не было видно, только слышалось: бррр! Передняя наполнилась облакомъ холоднаго пара.
-- Брр!
Мы поспѣшно размотали платокъ, подъ которымъ скрывался не кто иной, какъ Жукъ, румяный и смущенный.
-- Никого у васъ нѣтъ?-- былъ первый его вопросъ.
-- Никого, кромѣ няни... Здравствуй, Жукъ!
-- Здравствуй, Сеня! Здравствуйте!
Онъ отвѣсилъ нянѣ поклонъ.
Сбросивъ теплые сапоги, Жукъ, вѣроятно, почувствовалъ себя въ своей тарелкѣ и рѣшился ознаменовать это тутъ же, въ прихожей, небольшимъ антраша. Его ли была вина, что одновременно съ антраша съ вѣшалки полетѣла на полъ дядюшкина медвѣжья шуба, а изъ рукъ няни выскочилъ чулокъ?..
-- Голубушка, не безпокойтесь!-- вскричалъ Жукъ при видѣ наклонившейся старухи.-- "- Я сейчасъ вамъ подниму!
Онъ бросился поднимать -- новая неожиданность: Жукъ и няня стукнулись лбами....
-- Вотъ тебѣ разъ!-- невольно сказалъ я, озадаченный неблагопріятнымъ для моего друга стеченіемъ обстоятельствъ.
Но няня поднялась съ полу живѣе обыкновеннаго и, вмѣсто сердитаго выраженія, я подмѣтилъ на лицѣ ея улыбку.
-- Вишь ты, прыткій какой! сразу всѣ петли спустилъ...
-- Не то что прыткій, а неловкій,-- пояснилъ Жукъ.-- Много мнѣ мѣста надо, чтобы я никого не задѣлъ.
-- Ну, хорошо, хорошо,-- сказала няня уже совсѣмъ ласково и прибавила:-- Сенечка, или съ нимъ въ комнаты, а я кофею принесу.
Мы прошли въ дядюшкинъ кабинетъ. Тутъ только я разглядѣлъ, что Жукъ очень прифрантился: воротнички и манжетки блистали бѣлизною, на платьѣ не было ни одного пятнышка....
-- Неправда-ли, чистенькій?-- спросилъ онъ, подмѣтивъ мой взглядъ.-- Ну, что же дѣлать? Со вчерашняго дня меня чистили, и сегодня не позволяли ни до чего дотрагиваться... Такъ надоѣло, что хотѣлъ на все махнуть рукой и остаться дома.
Мы принялись разсматривать разныя диковинки въ родѣ зуба мамонта, подзорной трубы и проч.
-- А гдѣ же Филя?-- спросилъ Жукъ.
-- Здѣсь, здѣсь!-- послышался знакомый голосъ изъ столовой.
И вслѣдъ за нимъ мы увидѣли Филю, спѣшившаго къ намъ изъ внутреннихъ аппартаментовъ.
-- Филя, какъ ты туда попалъ?
-- Очень просто,-- пояснилъ Филя, дружески пожимая намъ руки.-- Шелъ къ тебѣ съ Полканомъ, онъ на дворъ -- я за нимъ, онъ въ кухню -- и я туда же... У васъ пирогъ сегодня, Сеня!
-- Ты, кажется, что-то жуешь?-- замѣтилъ Жукъ.
-- Можетъ быть,-- отвѣчалъ Филя.-- Эта Сенькина няня ужасно добрая... Увидѣла насъ, дала чего-то Полкану; ну, и мнѣ перепалъ кусочекъ....
Няня, легкая на поминѣ, принесла намъ три стакана кофе и усадила всѣхъ за дядюшкинъ столъ.
-- Я уже завтракалъ, merèi,-- отозвался Филя.-- Развѣ для компаніи....
Туалетъ Фили, безукоризненный самъ по себѣ, оказался очень неудобнымъ для компаніи. Туго накрахмаленные воротнички не позволяли наклонять голову. Жукъ и я допивали свои стаканы, а онъ все еще приспособлялся, непомѣрно вытягивая губы, чтобы поймать ими край стакана.
-- Не люблю этотъ кофе: того и гляди -- обольешься, или обожжешь носъ,-- ворчалъ онъ.
-- Однако, какъ же быть?-- серьезно спросилъ Жукъ.
-- Ничего не подѣлаешь! просто, хоть раздѣвайся,-- отвѣчалъ раскраснѣвшійся Филя.
-- И ложись,-- докончилъ Жукъ.
Вопросъ о кофе все еще былъ не рѣшенъ, когда вернулись наши. Я пошелъ предупредитъ ихъ, что мои гости уже тутъ.
-- А знаешь ли,-- сказалъ дядюшка,-- знаешь ли, что вечеркомъ, того... Соня и Катя придутъ... Совсѣмъ случайно ихъ встрѣтилъ...
Дядюшка, по обыкновенію, проворно вошелъ въ кабинетъ.
-- Гдѣ же онъ? покажи мнѣ... хе, хе, хе!
Мама слѣдовала за нимъ.
Филя раскланялся очень развязно, какъ старый знакомый. Жуку попался подъ правую ногу коврикъ, и потому его поклоны вышли не совсѣмъ удачны. Непривычному глазу могло показаться, будто Жукъ отпихивалъ отъ берега лодку, или, наконецъ, увязалъ въ болотѣ, но только не кланялся....
-- Довольно церемоній!-- рѣшилъ дядюшка.-- Вѣдь мы уже давно того... знаемъ васъ по разсказамъ Сени... Давайте руки... вотъ такъ!
Мама заговорила съ Филей, а дядюшка занялся исключительно Жукомъ. Онъ поворачивалъ его во всѣ стороны, всматривался въ черные глаза, произносилъ хе, хе, хе, и пытался даже пригладить упрямый хохолокъ на лбу...
-- Тебя зовутъ Павломъ?
-- Да.
-- Ильинскимъ?
-- Точно такъ.
-- А по батюшкѣ?
-- Ивановичъ,-- отвѣчалъ Жукъ.
-- Хе, хе, хе! Я знаю тебя съ тѣхъ поръ, какъ ты... того....
Дядюшка чмокнулъ его въ голову и взглянулъ на меня. Жукъ вдругъ зарумянился: вѣроятно, показалось ему, что подъ словомъ: того... былъ намекъ на извѣстное непріятное происшествіе со мною...
Странно то, что подобная же мысль одновременно посѣтила и Филю, несмотря на серьезный разговоръ его съ мамой.
-- Поцѣлуйте же тогда и меня!-- вскричалъ онъ, подходя къ дядюшкѣ.-- Я вѣдь также "того"...
-- Что ты хочешь этимъ сказать?-- спросилъ дядюшка.
-- Того... пояснилъ Филя,-- поколотилъ Сеню!
Такая неожиданная наивность развеселила всѣхъ.
Дядюшка, принявшійся было за трубку, не могъ набить ее табакомъ, потому что, въ припадкѣ веселости, совершенно забылъ, куда дѣвалъ свой кисетъ.
-- Совсѣмъ не то, совсѣмъ не то!-- твердилъ онъ, бѣгая по комнатѣ.-- Я хотѣлъ сказать, что знаю тебя съ тѣхъ поръ, какъ ты... родился...
-- Неужели?-- спросилъ Жукъ, встрепенувшись.
-- Да, да! Вѣдь твой отецъ -- морякъ?
-- Вѣрно! Отставной морякъ.
-- Онъ мой старый товарищъ по корпусу и но службѣ. Вотъ и весь сказъ... Понимаешь?
-- Понимаю,-- отвѣчалъ Филя, вмѣсто Жука, который задумался...
Вошла няня и возвѣстила, что пирогъ на столѣ.
-- Мы обѣдаемъ позже, но, впрочемъ, я готовъ и теперь,-- любезно отозвался Филя и предложилъ мамѣ руку.
Дядюшка посадилъ Жука возлѣ себя.
-- О чемъ ты задумался, Ильинскій?-- спросилъ онъ своего сосѣда, который ѣлъ съ аппетитомъ, но молча.
-- Андрей Иванычъ, называйте его просто Жукомъ: онъ тогда скорѣе будетъ отвѣчать,-- предложилъ Филя.
-- Хе, хе, хе! О чемъ думаешь, Жукъ?-- повторилъ дядюшка.
-- Я думаю объ отцѣ,-- отвѣчалъ Жукъ, тряхнувъ головою.-- Было бы очень хорошо, еслибъ вы его навѣстили... Вѣдь около него никого нѣтъ, кромѣ Андревны да Перушкина -- лѣсничаго.... Отецъ совсѣмъ отвыкъ говорить...
-- То же самое будетъ и съ тобою, Жукъ,-- вмѣшался Филя.
-- Кто эта Андревна?-- спросила мама.
Моя бывшая кормилица, а теперь наша хозяйка: она смотритъ за всѣмъ домомъ,-- отвѣчалъ Жукъ.
-- Ахъ! это, вѣрно, та самая молчаливая баба, которая пріѣзжаетъ за тобою по субботамъ?-- спросилъ Филя.
-- Та самая.
-- Вотъ такъ баба, доложу вамъ!-- обратился Филя къ своей сосѣдкѣ.-- Ничего отъ нея не узнаешь... Жукъ назвалъ ее за это идоломъ, и по дѣломъ!
-- Не я, а ты назвалъ,-- замѣтилъ тотъ, засмѣявшись.
Дядюшка, въ свою очередь, задумался.
-- Идея твоя... того... хороша,-- объявилъ онъ.-- Я не зналъ, съ кѣмъ отправить Сеню... Теперь рѣшено: ѣдемъ вмѣстѣ! Выберемъ санки попросторнѣе, подвяжемъ колокольчикъ и -- въ путь...
Филя вскочилъ, какъ будто лошади уже были поданы.
-- Я стану на запятки,-- объявилъ онъ.
-- Погоди! сперва надо условиться съ Митрофаномъ насчетъ доброй тройки,-- осадилъ его дядюшка.
-- Позвать его сюда -- и дѣло съ концомъ!-- рѣшилъ Филя.
Дядюшка, вмѣсто того, досталъ изъ буфета бутылку, покрытую мхомъ, и принялся ее откупоривать. Я былъ пріятно изумленъ; дядюшка берегъ эту бутылку съ самаго пріѣзда къ намъ, какъ зѣницу ока.
-- Братецъ, это очень крѣпко для дѣтей,-- замѣтила мама.
-- Не бойся, Мари! Я дамъ имъ столько, чтобъ развязать языки, а больше -- ни-ни!-- успокаивалъ сестру братецъ.
Онъ налилъ намъ по рюмкѣ душистой наливки.
-- Знаю я эти бутылки,-- сказалъ Филя, съ видомъ знатока отвѣдавъ свою рюмку.-- Какъ будто бы старыя, а вино въ нихъ молодое... Помнится, что кто-то выразилъ мою мысль стихами...
-- Ну-ка, повтори стишки!-- подхватилъ дядюшка.
Лобъ Фили принялъ розоватый оттѣнокъ и, не глядя ни на кого изъ насъ, онъ произнесъ скороговоркой.
-- Отвагою пылая,
Бутылка вѣковая
Летитъ стрѣлой!...
-- Хе, хе, хе! въ жизни не слыхалъ ничего подобнаго!-- сказалъ дядюшка.
Мы всѣ расхохотались. Одинъ Филя не смѣялся и обводилъ насъ глазами.
-- Филя, ты немножко перепуталъ,-- замѣтилъ ласково Жукъ, переставая смѣяться.-- Въ этомъ родѣ есть стихи Пушкина къ портрету...
-- Ну-ка, ну-ка!-- поощрилъ и его дядюшка.
Жукъ покраснѣлъ еще больше, чѣмъ его пріятель, и прочиталъ стихи:
Смотрите! вотъ летитъ, отвагою пылая!
Порой обманчива бываетъ сѣдина...
Такъ, мхомъ покрытая, бутылка вѣковая
Хранитъ струю кипучаго вина!...
-- Молодецъ, Жукъ!-- послышались одобренія.
-- Не то ли самое я сказалъ, только вкратцѣ!-- вскричалъ Филя.-- Ссылаюсь на всѣхъ...
-- Разумѣется, сказалъ, и твои стихи, если хочешь, были того... еще выразительнѣе этихъ,-- рѣшилъ дядюшка.
Филя, все еще розовый, отчаяннымъ движеніемъ расправилъ свои воротнички:
-- Нѣтъ, Жукъ правъ, а я совралъ,-- признался онъ.
Экспромтъ Фили и вкусная наливка имѣли самыя благопріятныя послѣдствія. Задумчивость Жука исчезла. Мы декламировали, спорили, горячились и приглашали дядюшку рѣшать недоразумѣнія... Старикъ только этого и хотѣлъ... Больше всѣхъ горячился Филя, потому что не могъ свободно поворачивать голову.
-- Ахъ, еслибъ только не эти воротнички,-- восклицалъ онъ по временамъ,-- я переспорилъ-бы васъ! Непремѣнно бы переспорилъ!..