въ которой нѣсколько петель распутываются.
Время шло. Съ отъѣздомъ Сони улеглись круги на поверхности нашей школьной жизни,-- круги, произведенные ея появленіемъ, и мы какъ будто забыли о предстоявшей намъ перемѣнѣ жизни. Лишь изрѣдка имѣлъ я извѣстія черезъ посредство мамы о своей кузинѣ. Отецъ ея отлично устроился въ столицѣ. Я зналъ, что Лямины жили тамъ весело, принимали гостей и много выѣзжали. Своими скудными извѣстіями я не забывалъ дѣлиться съ Жукомъ. Слушая меня, онъ пилилъ, скоблилъ и рубилъ усерднѣе обыкновеннаго, и складка на его лбу обозначалась явственнѣе, чѣмъ когда нибудь. Можетъ быть, ему не нравилось, что Соня увлекается петербургскими удовольствіями? Онъ никогда не намекалъ на то; но разгадкой состоянія духа Жука, въ эту пору, послужило одно обстоятельство, неускользнувшее отъ моей наблюдательности. Онъ завелъ то, чего прежде не имѣлъ: тетрадку въ красивомъ переплетѣ. Въ эту тетрадку Жукъ списывалъ стихи, которые приходились ему по вкусу. Чаще всего онъ трудился надъ Лермонтовымъ.
-- Странное дѣло,-- признался онъ мнѣ однажды,-- чѣмъ больше стихи мнѣ нравятся, тѣмъ хуже я ихъ пишу! Посмотри...
Подошелъ къ намъ Филя, взглянулъ и рѣшилъ:
-- Да, Жукъ, чувства много, а почеркъ очень и очень того...
Филя по-прежнему наслаждался жизнью, придерживаясь уже извѣстныхъ поговорокъ. Онъ подросъ на два вершка, прибавилъ къ этому каблуки въ одинъ вершокъ и танцовалъ на вечерахъ съ большими дамами.
-- Il pleut d'invitations,-- говорилъ онъ намъ, показывая пригласительныя записки.
Поставленный обстоятельствами въ самый водоворотъ жизни, Филя завелъ себѣ особенный свѣтскій календарь, въ которомъ дни были впередъ распредѣлены на весь предстоявшій сезонъ. Онъ позволилъ своему сосѣду Клейнбауму, не отличавшемуся особой памятью, занести въ этотъ календарь дни рожденья и имянинъ: папеньки, маменьки и всей многочисленной родни, съ тѣмъ уговоромъ, что тотъ позоветъ его, если у нихъ затѣется что-нибудь веселое.
Уроки одолѣвали Клейнбаума!
-- Это совсѣмъ вѣрно,-- говаривалъ онъ, бѣгая изъ угла въ уголъ съ книгой въ рукахъ,-- плоды ученія горьки, а корни сладки....
Онъ полюбилъ пословицы, но произносилъ ихъ всегда на-выворотъ.
Мы изучали теперь во всей подробности отечественную географію. Клейнбаумъ и тутъ нашелъ подходящую территорію, которая замѣнила ему Африку.
-- Что вы намъ скажете, Клейнбаумъ, о Россіи?-- вопрошалъ Вержбинъ.
Конецъ палки вопрошаемаго неизмѣнно попадалъ въ одну и ту-же точку.
-- Вотъ, г. профессоръ, степи....
-- Какія?
-- Киргизъ-Кайсацкія....
Клейнбаумъ приставлялъ глаза къ самой картѣ и производилъ тщательный осмотръ мѣстности. Вержбинъ въ это время погружался въ задумчивость.
-- Ничего нѣтъ, г. профессоръ, ни одного города, ни одной деревушки, а только.... скотоводство.
-- У... у... Еще бы!
Но разъ случилось съ усерднымъ Клейнбаумомъ происшествіе, выходившее изъ ряда обыкновенныхъ: онъ потерялъ Наполеона!
Жерве пуще прежняго мучилъ насъ переводами историческихъ анекдотовъ. Клейнбаумъ, трудившійся всегда добросовѣстно, наткнулся на недоразумѣніе.
-- Господа,-- обратился онъ къ намъ,-- нѣтъ ли у васъ другой книжки, потому что въ этой я нашелъ ошибку.
Мы всѣ очень обрадовались этой ошибкѣ, и человѣкъ десять пожелали ее исправить.
-- Тутъ сказано: Napoléon arriva au bord de la Meuse.
-- Не можетъ быть, чтобы сказано было съ такимъ акцентомъ,-- перебилъ Филя.
-- Филька, не суйся!
-- Я это перевелъ совсѣмъ вѣрно,-- продолжалъ Клейнбаумъ,-- "Наполеонъ подъѣхалъ къ берегу рѣки"... Вотъ только эта Meuse?
-- Маасъ,-- подсказали ему.
-- Ну, хорошо! Наполеонъ велѣлъ построить мостъ. Построили... Все это я перевелъ. Тутъ, вдругъ, откуда не возьмись -- Бонапартъ!... Взялъ да и перешелъ черезъ мостъ... Bonaparte passa par le pont, о Наполеонѣ же дальше ни гу-гу!
-- Ха, ха, ха!-- послышался смѣхъ.
-- Что тутъ смѣтнаго! Я васъ спрашиваю: куда дѣвался Наполеонъ?
Хохотъ усилился, и Клейнбаумъ чуть не заплакалъ.
Между тѣмъ приближалось время, когда источникъ нашей веселости долженъ былъ изсякнуть. Если трудно было представить себѣ нашъ муравейникъ безъ Жука, то также не легко было вообразить, что Клейнбаума нѣтъ съ нами... Эта мысль не приходила въ голову, пока кто-то не спросилъ:
-- Господа, что же мы будемъ дѣлать безъ нихъ?
Отвѣта не послѣдовало, но каждый спрашивалъ сосѣда:
-- Что же мы будемъ дѣлать?
Обращались за разрѣшеніемъ загадки къ Жуку. Онъ улыбался и старался отдѣлаться вопросами въ свою очередь:
-- Будете безъ меня учиться?-- спрашивалъ онъ.
-- Будемъ!
-- Будете сидѣть въ карцерѣ?
-- Будемъ!
-- Кувыркаться?
-- Конечно, будемъ!!
-- Ну, такъ чего же вамъ еще?-- говорилъ Жукъ съ удивленіемъ, и за тѣмъ снова принимался за свою работу.
Такъ какъ объяснить категорически, отчего именно намъ будетъ скучно съ отъѣздомъ Жука,-- никто не могъ, а между тѣмъ онъ одинъ былъ съ нами не согласенъ, то нѣкоторые, въ томъ числѣ Елагинъ, считавшійся по праву вторымъ силачомъ въ нашемъ классѣ, рѣшили просто-на-просто поколотить Жука, чтобъ онъ не смѣлъ говорить: нѣтъ, когда весь классъ говорилъ: да!
Впрочемъ, Филя съумѣлъ устранить такую крайность.
-- Видите ли, господа,-- сказалъ онъ,-- недоразуменіе происходитъ отъ того, что по-русски нельзя выразить точно нашу мысль; по-французски же можно.
-- Валяй мысль по-французски,-- предложилъ Елагинъ.
-- Видите ли: il nous manquera toujours un je ne sais quoi!.. Такъ, или нѣтъ?
Елагинъ подумалъ и возразилъ:
-- Это очень красивая фраза; но вѣдь твое un je ne sais quoi, по русски все равно что ничего.... А потому прибереги эту фразу на случай твоего отъѣзда, Филя....
-- Не безпокойтесь! У меня хватитъ про всѣхъ,-- обиженнымъ тономъ молвилъ Филя,-- подождемъ до завтра: придетъ Жерве, спросимъ у него.
-- Спросимъ!
На томъ и порѣшили.
Другіе интересы дня заслонили собою роковой вопросъ; но вотъ, однажды, самъ Жукъ напомнилъ о предстоявшей разлукѣ.
-- Господа,-- объявилъ онъ намъ,-- я привелъ въ порядокъ свою мастерскую... За пять лѣтъ накопилось много вещицъ, которыхъ я съ собою не возьму...
Онъ тряхнулъ головою и наклонился къ своему ящику, а потому никто не могъ видѣть выраженія его лица.
-- Ну что же, Жукъ?-- спросилъ кто-то.
-- Я хотѣлъ бы раздать вамъ эти бездѣлушки.... на память,-- продолжалъ онъ, поднялъ голову и окинувъ глазами родной муравейникъ.
Филя въ одинъ мигъ продѣлалъ извѣстное гимнастическое упражненіе и очутился тутъ какъ тутъ.
-- Къ чему раздавать? растеряютъ... Лучше дай-ка все на сохраненіе мнѣ. Цѣлѣе будетъ.-- посовѣтовалъ онъ.
-- У меня здѣсь пятьдесятъ вещицъ,-- сказалъ Жукъ,-- а васъ сорокъ два. Какъ тутъ быть?
Филя и тутъ не оставилъ его безъ совѣта.
-- Жукъ, не хлопочи! Открой только ящикъ и -- я все устрою...
Наше терпѣнье лопнуло.
-- Молчи, Филька!-- послышалось со всѣхъ сторонъ.
-- Положи руки въ карманы и сиди смирно,-- въ свою очередь посовѣтовалъ Филѣ Елагинъ.
-- Я тоже пять лѣтъ жилъ, а все-таки, ничего не скопилъ,-- сказалъ съ глубокимъ вздохомъ Клейнбаумъ.
-- За тебя копятъ папенька и маменька,-- успокоилъ его Филя, руки котораго были въ карманахъ, но длинный носъ находился въ разстояніи лишь одного вершка отъ мастерской.
Передъ Жукомъ положили списокъ нашего класса и -- раздача началась. Мячики, самострѣлы, вертушки, волчки, звонки, всевозможныя дудки и свистѣлки пролетали надъ головою Фили и исчезали безслѣдно. Провожая глазами каждую вещицу, онъ не переставалъ давать совѣты.
-- Ты ее береги!.. Не за тотъ конецъ взялъ, сломаешь!... Не держи такъ -- выстрѣлитъ!
Чаще же всего совѣтовалъ:
-- Отдай лучше мнѣ!
Но никто не слушалъ Филю, Всѣмъ пріятно было получить на память бездѣлушку, стоившую Жуку такъ много, много труда.
-- Спасибо! но, право, напрасно. Я и безъ того буду помнить тебя всю жизнь,-- сказалъ Клейнбаумъ.
Ему достался какой-то ремень. Вдругъ, улыбающееся лицо его странно съежилось и по щекамъ заструились слезы.
-- Ремешокъ.... и на немъ дырочки,-- проговорилъ Клейнбаумъ.
-- Что съ тобой?-- спросилъ Жукъ, нахмуривая черныя брови.
-- Ничего,-- отвѣчалъ Клейнбаумъ,-- но мнѣ очень, очень грустно...
-- Почему грустно?
-- Потому что ты уѣзжаешь.
-- Что же, вѣдь и ты уѣзжаешь?...
-- Уѣзжаю. Это совсѣмъ вѣрно!
-- Говори же, наконецъ, чего плачешь?
-- Что будетъ съ нашей школой безъ тебя, Жукъ?..
Нѣкоторые засмѣялись, но въ сущности Клейнбаумъ выразилъ словами лишь то, о чемъ думали всѣ безъ исключенія.
-- Какой ты глупенькій!-- вскричалъ Жукъ.-- Спроси лучше, что мы будемъ дѣлать безъ нашей школы?
-- Клейнбаумъ правъ! Не выпускать Жука, господа!!-- зашумѣла молодежь.
-- И Клейнбаума привязать къ скамейкѣ! прикрѣпить ремешкомъ!..-- слышались восклицанія.
Между тѣмъ раздача приходила къ концу...
-- Что же тебѣ дать, Филя?-- спросилъ Жукъ.
Но Филя, пользуясь суматохой, уже устроилъ свои дѣлишки на столько благопріятно, что отвѣчалъ:
-- Не безпокойся, Жукъ! Восемь лишнихъ вещей, о которыхъ ты говорилъ, я отобралъ, чтобы спору не было...
-- Гдѣ же онѣ?
-- Вотъ тутъ, въ карманахъ...
Карманы Фили оказались, дѣйствительно, весьма туго набитыми.
-- Если ты непремѣнно желаешь подарить еще что-нибудь,-- продолжалъ онъ,-- то дай мнѣ на память свой секретный замокъ... не теперь, а послѣ!
Мы всѣ протестовали, но Жукъ согласился:
-- Съ условіемъ,-- сказалъ онъ,-- если ты его не будешь изслѣдовать...
-- Даю тебѣ въ залогъ десять тысячъ честныхъ словъ,-- отвѣчалъ Филя съ необыкновенною горячностью...
Прекративъ свою работу въ мастерской, Жукъ сталъ принимать болѣе живое участіе въ нашихъ вечернихъ бесѣдахъ...
Къ концу года должны были покинуть школу, кромѣ его и Клейнбаума, еще нѣсколько человѣкъ. Петли чулка, о которомъ мы когда-то толковали съ Соней, распускались.
-- Ты куда собираешься?
-- Въ Петербургъ!
-- А ты?
-- Туда же!
-- Эхъ, сколько васъ туда ѣдетъ! пожалуй, для насъ и мѣста не хватитъ,-- ворчалъ Филя.
Немудрено, что думы наши часто обращались къ этому пункту, и мы желали приподнять хотя уголокъ завѣсы, скрывавшей будущее.
-- Клейнбаумъ, иди къ намъ!
-- Пошелъ бы, да вотъ этотъ Пиѳагоръ меня замучилъ...
-- Приходи съ Пиѳагоромъ...
-- Этакая чушь,-- говорилъ Клейнбаумъ, приближаясь,-- этакая чушь! двѣ тысячи лѣтъ назадъ жилъ этотъ Пиѳагоръ, и до сихъ поръ не могли забыть о немъ и его задачѣ.
-- Послушай, Клейнбаумъ, твой папенька жилъ когда-то въ Петербургѣ1?
-- Это совсѣмъ вѣрно!
-- Разскажи намъ что-нибудь объ этомъ городѣ...
Клейнбаумъ подскочилъ къ картѣ и Пиѳагоромъ указалъ мѣсто нахожденіе интересной столицы.
-- Петербургъ... стоитъ...-- началъ онъ.
-- Это мы и безъ тебя знаемъ,-- перебили его,-- довольно съ насъ географіи...
Клейнбаумъ пристально обслѣдовалъ нарисованный на картѣ кружочекъ, но ничего любопытнаго на его счетъ сообщить не могъ.
На выручку товарища подвернулся никѣмъ незамѣнимый Филя, который, впрочемъ, никогда не бывалъ въ Петербургѣ.
-- Правда ли,-- спрашивалъ Жукъ,-- правда ли. что тотъ, кто поживетъ въ Петербургѣ, возвращается оттуда другимъ человѣкомъ и по виду, и по складу мыслей, и по образу жизни?
Клейнбаумъ опять подошелъ къ картѣ. Одинъ палецъ онъ поставилъ на Петербургъ, а другой на нашъ родной городъ и что-то сообразилъ.
-- Хи, хи, хи! Ты говоришь о другомъ образѣ жизни. Жукъ,-- сказалъ онъ,-- вотъ я и подумалъ -- ужь не антилопы ли туда попали?
-- Успокойся, Клейнбаумъ, и не мѣшай намъ,-- посовѣтовалъ Жукъ.
-- Изволите видѣть,-- медленно произнесъ Филя, усаживаясь среди насъ,-- люди въ Петербургѣ не похожи на здѣшнихъ... Тамъ они comme il faut.
-- Брось французскія фразы и говори толково,-- замѣтилъ кто-то.
Филя только пожалъ плечами.
-- Но почему же пріѣзжіе люди дѣлаются comme il faut?-- спросилъ Елагинъ.
-- Нельзя иначе! Становись такимъ, какъ другіе, или пропадай!.. Непреложный законъ. Сама жизнь передѣлываетъ и шлифуетъ человѣка... Представьте себѣ громадную мельницу, въ которой жернова постоянно работаютъ...
Филя выхватилъ изъ рукъ Клейнбаума книгу и изобразилъ наглядно работу этихъ жернововъ.
-- Все, что ни попадетъ туда,-- продолжалъ онъ,-- выходитъ въ видѣ чистой бѣлой муки... Вотъ это и есть comme il faut!.. Теперь, господа, представимъ себѣ Жука, брошеннаго въ эту мельницу... Спрашивается, что изъ него выйдетъ?
-- Выйдетъ то, что Богъ дастъ,-- отвѣчалъ Жукъ со вздохомъ.
-- Ха, ха, ха! это прекрасно... Но есть поговорка: на Бога надѣйся, а самъ не плошай... Еще разъ, спрашиваю: выйдетъ ли изъ Жука -- comme il faut?
Жукъ вскочилъ.
-- Прежде чѣмъ сдѣлаться comme il faut, я оттаскаю тебя за вихоръ!-- вскричалъ онъ.
Никто не заступился за нашего насмѣшника, только Елагинъ замѣтилъ:
-- Однако, господа, вы уклонились отъ главнаго предмета...
Жукъ, расправившись съ Филей, спѣшилъ водворить его на прежнемъ мѣстѣ, и тотъ, поправивъ свою прическу, продолжалъ:
-- Хорошъ Петербургъ -- слова нѣтъ; но есть тамъ одно обстоятельство, само по себѣ не дурное и въ тоже время очень непріятное...
-- Это климатъ?-- спросилъ Елагинъ, вида что разсказчикъ остановился.
Филя моталъ головою.
-- Ну, такъ, значитъ, дороговизна?-- спросилъ Жукъ.
Филя продолжалъ ту-же эволюцію. Было еще нѣсколько предположеній съ нашей стороны, но ни одно не попало въ цѣль: голова Фили, все-таки, моталась.
-- Такъ вотъ-же тебѣ!-- сказалъ Елагинъ хлопнувъ его довольно сильно по спинѣ.-- Теперь ты заговоришь...
-- Я подразумѣваю, господа, Неву,-- заговорилъ Филя.-- Нева, какъ вамъ извѣстно, красивая, широкая рѣка, обставленная дворцами... Но бѣда вотъ въ чемъ. Съ одной стороны -- вдругъ подуетъ западный вѣтеръ, съ другой восточный... Вѣтры эти сшибаются, Нева поднимается, и все въ воду погружается... Брр!..
-- А какъ-же быть съ comme il faut?-- спросилъ Жукъ.
-- Да никакъ... все тонетъ!
-- Впрочемъ, Филя, тебѣ бояться нечего: вѣдь ты будешь на кораблѣ.
-- Въ томъ-то и бѣда, что буду не на кораблѣ, а подъ кораблемъ!-- вскричалъ Филя...
-- Какъ-же такъ?
-- Въ прошломъ году, сгоряча, я примазался къ морякамъ, а теперь оказывается, что меня упрячутъ совсѣмъ въ другое заведеніе... Оно стоитъ у самой воды на Фонтанкѣ... Хорошее училище! Тамъ носятъ треугольныя шляпы...
Въ это время къ намъ подошелъ Клейнбаумъ. Лицо его носило отпечатокъ разстройства.
-- Если такъ, господа, то и мнѣ придется тонуть!
-- Это почему?-- спросилъ Жукъ.
-- Очень просто, потому что маменька и слышать не хочетъ, чтобъ я былъ морякомъ...
-- Плохо наше дѣло! всѣ отлыниваютъ,-- печально сказалъ Жукъ.
Клейнбаумъ спѣшилъ его утѣшить.
-- Во всякомъ случаѣ мы будемъ рядомъ: ты въ морскомъ, я -- въ сухопутномъ заведеніи... Всѣ же праздники будемъ проводить у дяденьки. Это совсѣмъ вѣрно!
Жукъ оцѣнилъ искренность Клейнбаума и пожалъ ему руку; но веселое настроеніе духа не возвращалось Онъ былъ чѣмъ-то озабоченъ.
-- Смотри, Сенька, и ты не вздумай надуть!-- пригрозилъ мнѣ Жукъ...
Еще одинъ старый пріятель покидалъ нашу школу: это -- Михѣичъ...
Экзамены кончались. Мы проводили почти все время въ саду, и всѣ тѣ, которые собирались уѣзжать, окружали теперь нашего "дѣдушку"...
-- Жукъ, дай мнѣ свое долото, я тоже хочу вырѣзать тутъ свою фамилію,-- сказалъ Клейнбаумъ...
-- Сейчасъ! вотъ только кончу послѣднюю букву...
Кусты зашумѣли, и изъ за нихъ показался Михѣичъ.
За послѣднее время онъ постарѣлъ, но теперь мы замѣтили, что онъ, кромѣ того, сгорбился и опирался на сучковатую палку.
-- Тутъ должбнъ быть Жучекъ, барчуки,-- молвилъ Михѣичъ.
-- Михѣичъ, или сюда, я здѣсь!-- крикнулъ ему Жукъ и спросилъ: -- Что новаго, старый хрѣнъ?
-- Совсѣмъ безъ тебя соскучился... давно не попадался, Жучекъ,-- отвѣчалъ "старый хрѣнъ".-- Правда-ли, что ты уѣзжаешь, барчукъ?
-- Уѣзжаю, Михѣичъ, далеко, въ Питеръ.
-- Въ часъ добрый! Ты уѣзжаешь, а я съ клюкой поплетусь.
-- Куда? зачѣмъ?
-- Дирехтуръ говоритъ, что ужь оченно старъ я сталъ... Ономнясь, прикурнулъ на солнышкѣ и чуть птичку изъ клѣтки не выпустилъ... Вотъ онъ и говоритъ: пора тебѣ на покой, Михѣичъ...
Жаль намъ стало старика. Мы всѣ любили нашего буку, а безъ буки и сказкѣ конецъ.
Михѣичъ, на прощаньи, вздумалъ извиняться.
-- Не поминайте лихомъ, что въ клѣткѣ-то морилъ васъ, барчуки... То не моя воля была... а кабы моя...
Онъ махнулъ рукой и издалъ - звукъ, замѣнявшій собою смѣхъ.
Жукъ, порывшись въ карманѣ, досталъ оттуда новенькій пятакъ и очень неловко вложилъ его въ руку Михѣича.
-- Не брезгай, въ дорогѣ пригодится!
-- Нельзя эфтого, барчуки!
-- Можно!-- вскричалъ Филя и сунулъ ему свой двугривенный; за нимъ и другіе спѣшили принести свою лепту.
-- Нельзя!-- кричалъ старикъ, тоже имѣвшій самолюбіе.-- У меня царскій пинсіонъ за службу есть...
Затѣмъ, тряхнувъ мохнатой головой, онъ сказалъ намъ:
-- Я любилъ васъ, барчуки, не за деньги!...
Жукъ первый обнялъ стараго Михѣича и чмокнулъ его въ волосатую щеку, затѣмъ другой, за другимъ третій.... "Старый хрѣнъ" на минуту помолодѣлъ.
-- Ладно,-- сказалъ онъ,-- за эти деньги я свѣчки Богу за васъ-же поставлю! Такъ-ли?
-- Такъ, такъ!-- отвѣчали ему.
Михѣичъ хотѣлъ уйти и колебался...
-- Эхъ, дѣтки, дѣтки!-- произнесъ онъ какъ-бы цро себя,-- растете вы больно шибко... Сколько васъ прошло тутъ, а спроси: много-ли изъ тѣхъ осталось?...
Онъ провелъ рукою по глазамъ и поклонился намъ въ поясъ.
-- Счастливо оставаться... неравно дирехтуръ...
Мы проводили его до калитки...
Пробилъ часъ каникулъ. Дорожные экипажи стояли у подъѣзда школы. Многіе, въ числѣ ихъ и Филя, уѣзжали на лѣто въ деревню или на дачу... Мы гуляли по двору въ ожиданіи вызова.
-- Клейнбаумъ! гдѣ Клейнбаумъ, господа?-- кричали шалуны, желавшіе на прощанье еще разокъ посмѣяться.-- Куда дѣвался этотъ длинновязый!
Клейнбаумъ, выросшій еще на полголовы, прыгалъ тутъ-же и кричалъ въ уши шалунамъ:
-- Я здѣсь! что нужно?
Они какъ будто не замѣчали его присутствія и продолжали спрашивать: -- гдѣ-же онъ?
Елагинъ, наконецъ, сжалился надъ нимъ и объявилъ:
-- За тобою пришли папенька и маменька, и директоръ зоветъ тебя наверхъ.
Клейнбаумъ проворно обтянулъ оконечности своего костюма, разсчитывая, вѣроятно, на эластичность матеріи.
-- Ничего не подѣлаешь! это совсѣмъ вѣрно,-- замѣтилъ онъ со вздохомъ и бросился на верхъ.
-- Жукъ, Жукъ! Андревна пріѣхала!-- послышались новыя восклицанія.
Жукъ, въ пальто, перевязанномъ кушакомъ, съ узелкомъ въ одной и связкой книгъ, въ другой рукѣ, появился среди насъ.
-- Сеня, мы съ тобою еще увидимся,-- сказалъ онъ тряхнувъ головою,-- а вотъ съ ними...
Черные глаза его заморгали.
"Неужели и онъ заплачетъ?" -- подумалъ я.
Но Жукъ не умѣлъ плакать, онъ хотѣлъ сказать рѣчь.
-- Вотъ и пять лѣтъ прошли...-- началъ онъ, но голосъ его оборвался. Мы ждали еще, но онъ только улыбнулся, бросилъ на земь узелокъ и связку книгъ и протянулъ руки.
-- Прощайте!
-- Прощай,-- Жукъ! будь счастливъ и не забывай школу!...
Онъ улыбнулся въ отвѣтъ еще разъ и торопливой, неловкой походкой направился къ выходу, забывъ на землѣ и связку, и узелокъ.
Мы подобрали все и уложили въ повозку.
-- Прощай, Андревна! Привози Жука назадъ!
Андревна кланялась, Жукъ кланялся, пѣгая лошадка кивала головою.
Облако пыли скрыло отъ насъ и повозку, и сѣдоковъ... Жукъ навсегда исчезъ для школы, но не для меня...
Недѣлю спустя послѣ описанной сцены прощанья, крытый тарантасъ подкатилъ къ нашему крыльцу... Тройкой почтовыхъ лошадей правилъ ямщикъ, а рядомъ съ нимъ возсѣдала Андреевна.
Дядюшка и я вышли на встрѣчу.
-- Здравствуй, Сеня, и прощай!-- привѣтствовалъ меня Жукъ.-- Черезъ часъ мы уѣзжаемъ совсѣмъ...
Онъ выпрыгнулъ изъ тарантаса довольно благополучно.
-- А гдѣ-же, того... Иванъ?-- спросилъ дядюшка.
-- Здѣсь!... отвыкъ!-- послышался голосъ изъ нѣдръ тарантаса.
Вслѣдъ за тѣмъ изъ-подъ кожанаго фартука высунулись двѣ ноги, тщетно искавшія опоры.
Съ помощью Андревны, дядюшки, а отчасти и ямщика, Иванъ Павлычъ былъ извлеченъ на Божій свѣтъ.
-- Сестра гдѣ?-- спросилъ Ильинскій, внимательно посмотрѣвъ на дядюшку и потомъ на окна.
-- Дома, и очень желаетъ того... тебя видѣть.
-- Радъ!..-- сказалъ Иванъ Павлычъ, здороваясь съ нами.
Старые товарищи вошли подъ руку въ комнаты; Андреевна за ними.
-- Идемъ къ Клейнбауму!-- сказалъ мнѣ Жукъ.
Шапка была у меня въ рукахъ, и мы, по обыкновенію, отправились чуть не бѣгомъ.
-- Наконецъ-то, удалось мнѣ завезти отца въ городъ!.. Замѣтилъ ты, Сеня, онъ тутъ и смотритъ бодрѣе, и говоритъ гораздо больше?
-- Замѣтилъ, замѣтилъ!-- вторилъ я моему другу, а самъ невольно подумалъ о томъ, что сказалъ-бы на это Филя?
Мы пересѣкли Соборную площадь и остановились у воротъ, на которыхъ сіяла новенькая лаконическая надпись: "Домъ Клейнбаума".
-- Здѣсь, здѣсь!-- сказалъ, усмѣхнувшись, Жукъ.
Въ глубинѣ двора мы увидѣли папеньку, маменьку и нашего Клейнбаума.
Онъ занимался, подъ надзоромъ родителей, гимнастическими упражненіями, и именно теперь, когда мы подошли, продѣлывалъ весьма замысловатую штуку: зацѣпивъ ногами двѣ петли, прикрѣпленныя къ высокой перекладинѣ, Клейнбаумъ, головою внизъ, медленно покачивался въ воздухѣ.
Жукъ и я отвѣсили надлежащіе поклоны и сказали, обращаясь къ висѣвшему товарищу:
-- Мы пришли за тобой!
-- Кто это такіе, маменька?-- спросилъ онъ, не узнавая насъ.
Мы не могли удержаться отъ смѣха.
-- Миша, къ тебѣ пришли товарищи,-- пояснила госпожа Клейнбаумъ и добавила:--Перевернись!...
Миша живо исполнилъ желаніе маменьки и бросился къ намъ съ распростертыми объятіями.
-- Жукъ! Сеня! какъ я радъ....
Папенька и маменька оказались добрѣйшими людьми? но въ первомъ мы усмотрѣли ту странность, что онъ никакъ не могъ разобрать, кто изъ насъ двоихъ -- Сеня и кто Жукъ?
Миша сообщилъ намъ, что папеньку зовутъ М ихаилъ Филиппычъ.
-- Ну, любезный Жукъ,-- говорилъ Михаилъ Филиппычъ, обращаясь ко мнѣ,-- мы непремѣнно желаемъ и требуемъ, чтобъ ты помѣстился вмѣстѣ съ Мишей, тамъ въ Питерѣ...
-- Это не Жукъ,-- замѣтила госпожа Клейнбаумъ, перекладывая руку мужа съ моего плеча на плечо Жука,-- это Сеничка.
-- Вотъ, я и хотѣлъ сказать Сеничкѣ...
-- Нѣтъ, душенька, ты хотѣлъ сказать Жуку...
-- Прекрасно! А который-же изъ нихъ Жукъ?
Узнавъ, что Ильинскій здѣсь, Клейнбаумъ-отецъ рѣшилъ идти вмѣстѣ съ нами, чтобы окончательно порѣшить насчетъ мѣстопребыванія Жука...
-- А я ѣду съ папенькой, только черезъ три дня,-- сообщилъ намъ Миша, когда мы вчетверомъ шли домой.
-- Почему такъ?
-- Платье еще неготово... Одно совсѣмъ сшили, а пока шили, я подросъ... Приходится выпускать.
-- Ха, ха, ха! Старая исторія...
-- Онъ у меня будетъ тамбуръ-мажоръ,-- замѣтилъ Михаилъ Филиппычъ.
Наши сидѣли за завтракомъ. Появленіе двухъ Клейнбаумовъ никого не поразило, потому что дядюшка, предвидѣвшій рѣшительно все на свѣтѣ, предусмотрѣлъ и ихъ приходъ. Для гостей стояли на столѣ приборы...
Познакомившись со всѣми, Михаилъ Филипычъ съѣлъ, котлетку и тотъ-же часъ приступилъ къ дѣлу: но и тутъ повторилась та-же исторія: дядюшку онъ принималъ за Ильинскаго, а Ильинскаго за дядюшку.
-- Обязанъ...-- объявилъ ему Иванъ Павлычъ,-- не знаю, право... чѣмъ могу...
И онъ протянулъ руку.
Михаилъ Филиппычъ взглянулъ на говорившаго, пожалъ протянутую руку, но обратился, все-таки, къ дядюшкѣ.
-- Сынку вашему будетъ, надѣюсь, совсѣмъ хорошо... Мой братъ очень любитъ дѣтей, а мѣста у него много.
Миша Клейнбаумъ, къ великой утѣхѣ Жука и моей, дѣлалъ отцу сигналы глазами и головою, но тотъ не обращалъ на нихъ ни малѣйшаго вниманія.
Дядюшка понялъ сразу, что тутъ ничего не подѣлаешь, и держалъ себя такъ, какъ будто и въ самомъ дѣлѣ онъ былъ отцомъ Жука.
Время летѣло стрѣлой. Мы еще сидѣли за столомъ, какъ вошла Андревна и доложила, что ямщикъ дожидаться больше не можетъ, несмотря на то, что очень доволенъ угощеніемъ.
Дядюшка всталъ: за нимъ поднялись всѣ.
-- Хотя и грустно, а пора того... разстаться,-- молвилъ онъ.
Мы перешли въ залу и, по хорошему старому обычаю, присѣли передъ отъѣздомъ гостей. Присѣла рядомъ съ Жукомъ и няня.
Началось прощанье... Дядюшка обнималъ Ивана Павлыча, я -- своего Жука, а няня -- насъ обоихъ.
Странное дѣло! Метаморфоза опять посѣтила дядюшку... Въ минуту прощанья онъ заговорилъ междометіями и звукоподражаніями.
-- Помнишь, Андрей?-- спросилъ съ улыбкою Иванъ Павлычъ,-- мы пѣвали прежде... "Шуми!... шуми"!..
Вмѣсто того чтобъ докончить, какъ слѣдуетъ: "послушное вѣтрило..." дядюшка изобразилъ въ отвѣтъ очень наглядно дуновеніе вѣтра...
-- А теперь,-- продолжалъ Иванъ Павлычъ,-- колокольчикъ... слышишь?...
-- Динь! динь! динь!-- прозвонилъ дядюшка.
-- Да! Динь, динь. Совсѣмъ вѣрно!-- отозвался Миша Клейнбаумъ.
Между тѣмъ Жукъ, крѣпко обнявши каждаго изъ насъ, уже сбѣжалъ съ лѣстницы.
-- Пиши ко мнѣ, Сеня,-- говорилъ онъ изъ тарантаса,-- а имъ всѣмъ скажи, что я ихъ никогда не забуду!
Мы стояли на крыльцѣ... Михаилъ Филиппычъ, простившись очень, очень нѣжно съ дядюшкой и пожелавши ему самаго счастливаго пути, былъ немало удивленъ, когда Иванъ Павлычъ влѣзъ въ тарантасъ и помѣстился рядомъ съ Жукомъ.
-- А что-же вы?-- спросилъ онъ.
-- Папенька!-- укоризненно замѣтилъ Миша.
-- Я того... я... динь, динь, динь!-- отвѣчалъ дядюшка и, махнувъ рукою, крикнулъ ямщику: "Валяй по всѣмъ по тремъ!!"