Вдали отъ городскаго шума.
Тройка лихихъ коней, позвякивая бубенчиками и крутя снѣжную пыль, неслась по большой дорогѣ. Покрытыя ковромъ просторныя сани то поднимались, то опускались, стуча по ухабамъ, причемъ сѣдоки поминутно откидывались назадъ, или кланялись чуть не до земли. На раскатахъ сани скользили въ сторону, наклоняясь на бокъ, и тогда сѣдоки, чтобы соблюсти равновѣсіе, дѣлали отчаянныя тѣлодвиженія.
Сѣдоками были: дядюшка, Жукъ и я. Филя намъ сопутствовалъ, примостившись на запяткахъ, нарочно для него прикрѣпленныхъ къ санямъ.
Фигура Андрея Иваныча, закутаннаго въ громадную медвѣжью шубу, способную вмѣстить десятокъ дядюшекъ; уже порядкомъ покраснѣвшій Филинъ носъ, который онъ старался повернуть по вѣтру; наши восклицанія, когда сани наклонялись влѣво или вправо -- все это казалось намъ, молодежи, очень забавнымъ...
Дядюшка, человѣкъ въ высшей степени опытный, напротивъ того, ворчалъ на Митрофана, нашего возницу, и изъ-подъ шубы давалъ ему совѣты, какъ ѣхать.
-- Правѣе, правѣе держи! не видишь развѣ того... канаву...-- шумѣлъ дядюшка.
Митрофанъ находилъ эти совѣты излишними.
-- Эхъ, баринъ! не впервой намъ возить господъ по эфтой самой дорогѣ,-- возражалъ онъ, ухмыляясь.
-- А вотъ опрокинешь, тогда что?-- спрашивалъ дядюшка.
-- Не сумлѣвайтесь, Андрей Иванычъ... Вѣрно говорю вамъ: ни въ жисть!
-- Правѣй, дур...
Это было послѣднее восклицаніе дядюшки. Сани сильно раскатились влѣво и вдругъ стали ребромъ на его сторону... Кто-то въ медвѣжьей шубѣ кубаремъ покатился внизъ по снѣжному откосу... Прежде чѣмъ Жукъ и я успѣли сообразить, что это дядюшка, какъ насъ постигла та-же непріятность. Одинъ Филя остался на своихъ запяткахъ вслѣдствіе того, какъ онъ потомъ увѣрялъ, что ухватился за сани зубами. Митрофанъ очутился подъ лошадьми...
Жукъ первый вскочилъ на ноги и помогъ дядюшкѣ подняться. Подняться было легко, но взобраться на откосъ труднѣе; дядюшка то и дѣло наступалъ на полы шубы, падалъ носомъ въ снѣгъ и тащилъ за собою Жука. Падая, дядюшка каждый разъ посылалъ по адресу Митрофана самые нелестные эпитеты.
-- Экая оказія!-- лепеталъ въ отвѣтъ Митрофанъ, стоя безъ шапки и приводя въ порядокъ сани.-- Экая оказія! Вѣдь, вотъ, ономнясь везъ по эфтому самому мѣсту купца...
-- Ну, и что-же?-- строго спросилъ дядюшка, подходя къ санямъ.
-- Тоже опрокинулъ!-- сказалъ Митрофанъ съ глубокимъ вздохомъ.
-- Дурр...акъ!-- рѣшилъ дядюшка.
Послѣ этого мы снова усѣлись и поѣхали дальше безъ приключеній, если не считать кратковременной остановки по случаю исчезновенія трубки и кисета. Митрофанъ былъ командированъ верхомъ на лошади къ мѣсту нашего паденія и отыскалъ эти необходимыя вещи.
Еще издали Жукъ указалъ сверкающій на солнцѣ крестъ деревенской церкви. Скоро изъ-за пригорка показалось и село, раскинувшееся привольно на берегу рѣки.
-- Брр!.. я совсѣмъ замерзъ,-- жаловался Филя, потирая то одной, то другой рукой посинѣвшій носъ.-- Охота-же ему жить въ такой глуши!
Но неудовольствіе Фили возрасло и перешло въ неописанный ужасъ, когда мы въѣхали въ село и понеслись по широкой улицѣ: стая деревенскихъ злыхъ псовъ неслась вслѣдъ за нами, и Филѣ казалось, что каждая изъ собакъ имѣла въ виду схватить его за пятки.
-- И это ты тутъ живешь!-- съ упрекомъ сказалъ онъ Жуку.
-- Нѣтъ не тутъ,-- хладнокровно отвѣчалъ Жукъ,-- мы живемъ на хуторѣ, вонъ... тамъ!
Въ полуверстѣ за селомъ, изъ-за группы деревьевъ, покрытыхъ инеемъ, мы увидѣли частоколъ, и внутри его бѣлый домикъ подъ соломенной крышей.
-- Вотъ будетъ сюрпризъ отцу,-- шепталъ Жукъ.
Митрофанъ благополучно завернулъ въ узкія ворота и подкатилъ къ крыльцу съ деревянными колонками.
Насъ встрѣтила знакомая всей школѣ пожилая женщина.
-- Андревна, здравствуй!-- крикнулъ ей Жукъ.-- Посмотри, сколько гостей!
-- Милости просимъ!
Они поцѣловались. Жукъ проскочилъ впередъ и пропалъ... Мы вошли въ крошечную прихожую. Запахъ свѣжихъ бѣлилъ и свѣжаго дерева защекоталъ носъ Фили.
-- Недавно ремонтировали,-- замѣтилъ онъ.
-- Ивана Павлыча дома нѣтъ, но скоро будетъ... пошелъ лѣсъ мѣрить,-- говорила Андревна, помогая намъ раскутываться.
-- Хе, хе, хе!-- произнесъ дядюшка, потирая руки.-- Какъ у васъ тепло и чистенько!..
Дѣйствительно, чистота была образцовая.
Жукъ встрѣтилъ насъ въ слѣдующей комнатѣ, которая была и пріемною, и столовою. Столъ былъ уже накрытъ.
-- Я распорядился самоваромъ,-- объявилъ онъ.-- сію минуту поспѣетъ.
-- А кто это- тамъ такъ стучитъ?-- освѣдомился Филя.
-- Васька помогаетъ кухаркѣ рубить котлеты,-- пояснилъ ему Жукъ.
Филѣ это очень понравилось, и онъ изъявилъ желаніе познакомиться съ Васькой.
Меблировка комнатъ носила отпечатокъ старины и прочности. Диванъ и стулья, обитые кожею, чинно стояли въ симметрическомъ порядкѣ. Украшеніе стѣнъ составляли четыре хорошія гравюры въ гладкихъ рамкахъ, изображавшія морское сраженіе, и стѣнные деревянные часы съ большими букетами розъ по угламъ циферблата. Тутъ-же стоялъ солидный шкафъ съ книгами. Въ комнатѣ, рядомъ со столовой, виднѣлась походная кровать хозяина дома, и надъ ея изголовьемъ арматура изъ ружей, пистолетовъ и охотничьихъ принадлежностей. Ни трубокъ, ни табаку не попадалосъ на глаза. Дальше была конурка Жука, потомъ еще пустая комната съ выходомъ въ садъ и, наконецъ, кухня.
Обѣжавъ все это небольшое помѣщеніе, я занялся разсматриваніемъ гравюръ, а Филя, заглянувъ въ кухню и убѣдившись, что тамъ дѣйствительно рубили мясо, уставился на стѣнные часы.
-- Тутъ должна быть кукушка,-- рѣшилъ онъ, какъ опытный механикъ,-- неправда-ли, Жукъ1?
Но Жука не было въ столовой; онъ помогалъ дядюшкѣ устраиваться.
Филя побѣжалъ за своимъ пріятелемъ, но скоро вернулся совершенно разстроенный. За нимъ показался Васька съ огромнымъ самоваромъ.
-- Что случилось, Филя?
-- Обжегся и обварился,-- объявилъ Филя, и прибавилъ, указывая на Ваську:-- Этотъ Степка-растрепка на меня наскочилъ...
Лицо Васьки освѣтилось добродушной улыбкой.
-- Ладно окрестилъ меня барчукъ,-- молвилъ онъ, грузно опуская самоваръ на столъ.
Въ сосѣдней комнатѣ появился дядюшка въ облакахъ табачнаго дыма. Судя по его распоряженіямъ, можно былъ заключить, что онъ намѣренъ провести тутъ остатокъ дней, а между тѣмъ мы пріѣхали сюда только на двое сутокъ.
Съ помощью Жука, Андревны и Васьки дѣлались разныя приспособленія, чтобы дядюшкѣ удобно было читать газеты и журналъ, которые онъ захватилъ съ собою; клѣтку съ чижомъ унесли куда-то далеко; на окно повѣсили стору, такъ какъ яркій свѣтъ заставлялъ дядюшку жмурить глаза; дорожныя вещи, въ числѣ ихъ халатъ, погребецъ и подушку, размѣстили такъ, чтобы Андрей Иванычъ могъ имѣть ихъ постоянно въ виду.
Устроивъ дядюшку, Андревна спѣшила заварить чай. Мы прихлебывали горячій чай, когда часы зашипѣли, дверца открылась и изъ нея показалась кукушка, чтобы хриплымъ голосомъ возвѣстить часъ и скрыться.
Филя, съ цѣлымъ кренделемъ во рту, схватилъ Жука за рукавъ и носомъ показалъ на часы.
-- Да, это кукушка,-- отвѣчалъ ему Жукъ,-- ей уже сорокъ лѣтъ, и она, бѣдная, осипла.
-- Ничего... я тебѣ ее починю,-- сказалъ Филя, проглотивъ крендель.
Чья-то тѣнь мелькнула въ крайнемъ окнѣ; Жукъ отставилъ недопитый стаканъ и быстро вышелъ изъ комнаты.
-- Гости?-- произнесъ незнакомый мужественный: голосъ за дверью.-- Радъ!..
Вслѣдъ за тѣмъ на порогѣ появился высокій мужчина, лѣтъ за пятьдесятъ. Сходство съ Жукомъ подсказало намъ, что это и есть Иванъ Павлычъ. Смуглое лицо его, длинная черная борода съ сильной просѣдью и рѣзкія манеры придавали ему суровый видъ; но выраженіе это умѣрялось мягкимъ блескомъ глазъ, которые какъ будто улыбались въ то время, какъ физіономія была серьезна. Баранья шапка, короткій полушубокъ и высокіе охотничьи сапоги очень шли къ его статной фигурѣ.
Дядюшка вскочилъ и, не выпуская изъ лѣвой руки трубку, заключилъ стараго товарища въ объятія.
-- Андрей!.. судьба!!-- успѣлъ лишь произнести Иванъ Павлычъ, въ то время какъ дядюшка разсказалъ уже ему цѣлую исторію своей жизни, чуть-ли не за тридцать лѣтъ.
-- Твои?-- ласково спросилъ Ильинскій, указывая на меня и Филю.
Дядюшка распространился не только на мой счетъ, но кстати разсказалъ и біографію Фили, не забывъ прибавить, что онъ "большой того... проказникъ!"
-- Школяры!-- резюмировалъ Ильинскій, гладя насъ по головѣ.-- Радъ!..
Филя отвелъ въ сторону Жука и меня. Лицо его вытянулось и вообще выражало крайнее изумленіе.
-- Послушай, Жукъ,-- сказалъ онъ,-- твой отецъ всегда такъ говоритъ?
-- Всегда,-- отвѣчалъ тотъ весело.
-- Такъ я тебя поздравляю.
-- Съ чѣмъ, Филя?
-- А съ тѣмъ, что тутъ ровно ничего не узнаешь.
Мы не могли удержаться отъ смѣха.
-- Нѣтъ, ты скажи,-- продолжалъ Филя,-- какъ же мы проведемъ время?
Вкусный запахъ щей, которые принесъ Васька, далъ мыслямъ Фили болѣе весело направленіе.
Мы сѣли обѣдать. Старые товарищи помѣстились другъ противъ друга.
-- Еще!-- сказалъ Иванъ Павлычъ.
Мы не заставили себя просить и съѣли по второй тарелочкѣ щей.
Въ началѣ обѣда мы съ интересомъ слѣдили за разговоромъ старыхъ товарищей и почти все понимали.. Разговоръ велъ исключительно дядюшка. Иванъ Павлычъ время отъ времени кратко и выразительно резюмировалъ его рѣчь...
Описавъ вкратцѣ состояніе нашего балтійскаго флота, дядюшка перепрыгнулъ на свой родной Черноморскій флотъ, и собесѣдники остановились на послѣднихъ часахъ этого доблестнаго богатыря, въ эпоху крымской войны.
-- Флотъ тю-тю!-- заключилъ Иванъ Павлычъ съ глубокимъ вздохомъ.
Онъ сдѣлалъ знакъ Андревнѣ, и на столѣ появилась сплюснутая съ высокимъ горлышкомъ бутылка. Ильинскій налилъ дядюшкѣ и себѣ по стаканчику.
-- Хе, хе, хе!-- протестовалъ дядюшка, прикрывая рукою стаканъ, когда онъ былъ уже полонъ,-- не пью, Иванъ...
-- Тоже... не пью,-- молвилъ хозяинъ.
Дядюшка посмотрѣлъ свой стаканъ на свѣтъ.
-- Мадера того... хороша! Сколько ей годковъ?
-- Тридцать,-- объяснилъ Иванъ Павлычъ.
-- Тридцать?! Хе, хе, хе!..
Нѣсколько секундъ старые пріятели сидѣли понуривъ головы, потомъ оба одновременно встрепенулись и крѣпко пожали другъ другу руки...
-- Однихъ ужь нѣтъ, а тѣ...
-- Далече,-- докончилъ дядюшка.
-- За нихъ!-- рѣшилъ Иванъ Павлычъ, поднимая стаканъ.
Они чокнулись и осушили стаканы до дна.
-- Да, винцо хорошо,-- замѣтилъ Филя, обоняя издали букетъ мадеры.
Ильинскій взглянулъ въ нашу сторону. Глаза его улыбнулись.
-- Школярамъ?-- спросилъ онъ дядюшку.
-- Можно,-- отвѣчалъ тотъ,-- но только не больше того...
-- Мы больше и не просимъ,-- объявилъ Филя.
Намъ налили по рюмкѣ.
Углубляясь, со стаканами вина въ рукахъ, все дальше и дальше въ прошедшее, наши собесѣдники дошли до Наварина.
Тутъ-то, къ огорченію всѣхъ насъ, и Фили въ особенности, мы начинали понимать все меньше и меньше... Подъ вліяніемъ-ли Ивана Павлыча, или по чему нибудь другому, не знаю, но только краснорѣчивый дядюшка сталъ быстро утрачивать способность выражаться опредѣлительно...
Подъ конецъ обѣда, за пирожнымъ, съ той и другой стороны сыпались большею частью однѣ междометія.
-- Іегудіилъ {Названіе корабля, отличившагося въ Наваринскомъ бою.}, въ атаку!-- возгласилъ Иванъ Павлычъ.
Дядюшка поднялъ правую руку и скомандовалъ:
-- Лѣвый бортъ... или!
-- Брандеръ... гдѣ?!-- горячился Ильинскій.
-- Тутъ,-- отвѣчалъ дядюшка и зашипѣлъ.
-- Пшшш...
-- Морская битва,-- пояснилъ намъ Жукъ вполголоса и не сводя глазъ съ отца.
Филя не вытерпѣлъ до конца сраженія.
-- Что такое: "пшшш"?-- спросилъ онъ.
-- Брандеръ,-- пояснилъ Ильинскій.
-- А что значитъ брандеръ?
-- Брандеръ,-- повторилъ дядюшка такимъ тономъ какъ будто собирался разсказать цѣлую исторію,-- это того... пшшш!..
Мы засмѣялись. Филя былъ недоволенъ.
-- Жукъ, скажи хоть ты, что такое брандеръ?
-- Это зажженая барка, Филя, которую пускаютъ по вѣтру, въ средину непріятельскаго флота, чтобы его сжечь.
-- Только-то! И стоитъ объ этомъ толковать...
-- Андрей, смотри!-- продолжалъ между тѣмъ Иванъ Павлычъ, показывая рукою на одну изъ гравюръ.
-- Куда?-- спросилъ дядюшка, поворачиваясь всѣмъ корпусомъ влѣво.
-- Видишь... что?-- спросилъ, въ свою очередь, хозяинъ.
-- Ваську?-- спросилъ дядюшка.
Дѣйствительно, осклабившаяся физіономія Васьки скрывала отъ дядюшки картину, на которой изображенъ былъ взрывъ корабля.
-- Ваську прочь!-- скомандовалъ Ильинскій.
Васька шарахнулся въ нашу сторону.
-- Турецкій фрегатъ,-- продолжалъ Иванъ Павлычъ,-- тотъ самый...
-- Тотъ самый,-- повторилъ дядюшка.
И мнѣ казалось, что все-таки онъ глядитъ не туда, куда слѣдовало.
-- Фрегатъ тю-тю!
-- А ну его!-- рѣшилъ дядюшка тономъ полнѣйшаго равнодушія.
Сильныя ощущенія утомили его.
-- Ну, вотъ, видишь, Жукъ,-- сказалъ Филя, когда мы одѣвались въ передней,-- видишь: твой отецъ не только самъ отвыкъ говорить, но и дядюшку отучилъ. Что мы будемъ здѣсь дѣлать!
-- Пойдемъ, я тебѣ покажу то, что ты желалъ видѣть,-- отвѣчалъ Жукъ.
Мы вышли на крыльцо. Ранній зимній вечеръ уже окрашивалъ верхушки деревьевъ, покрытыхъ инеемъ, въ яркій розовый цвѣтъ, и въ безоблачной вышинѣ уже загоралась первая звѣздочка...
-- Филя, не бѣги одинъ!-- крикнулъ Жукъ, сходя съ крыльца.
Но Филя былъ уже далеко, около собачьей конуры у амбара... Слышался хриплый лай, сопровождаемый воемъ, и вслѣдъ за тѣмъ тонкій голосъ Фили:
-- Ай, ай!
Мы побѣжали къ нему.
-- Звѣробой, цыцъ!-- закричалъ Жукъ.
Поблѣднѣвшій Филя стоялъ безъ шапки и смотрѣлъ то на свою руку, то на большую сѣрую собаку, извивавшуюся передъ нимъ на натянутой цѣпи.
-- Счастливо отдѣлался!-- сказалъ Жукъ, надѣвая: ему шапку.-- Вѣдь это и есть волкъ, котораго ты желалъ видѣть.
-- Волкъ!-- воскликнулъ Филя, отскакивая на нѣсколько шаговъ,-- я никогда не желалъ встрѣчаться съ волкомъ!..
Между тѣмъ, видя, что волкъ при появленіи Жука совсѣмъ присмирѣлъ, Филя отнесся къ нему критически:
-- Во первыхъ,-- сказалъ онъ,-- развѣ такіе бываютъ волки? Они должны быть красные...
-- Это на картинкахъ только,-- кротко замѣтилъ Жукъ.
-- Во вторыхъ,-- продолжалъ Филя,-- неужели лишь для этого ты меня сюда привезъ?
Это во вторыхъ было такъ смѣшно, что мы расхохотались.
Филя все еще дрожалъ отъ волненія и чуть не плакалъ.
-- Въ третьихъ,-- сказалъ онъ, показывая Жуку свою руку,-- смотри -- кровь!
-- Пустяки Филя, это царапина!.. Звѣробой задѣлъ тебя лапой. Я его сейчасъ накажу.
Жукъ отважно схватилъ Звѣробоя за ухо; тотъ поджалъ хвостъ, защелкалъ зубами и сталъ ласкаться.
-- Фи! какой противный.-- рѣшилъ Филя.-- еще притворяется.
-- Ошибаешься. Онъ меня въ самомъ дѣлѣ любитъ,-- сказалъ Жукъ,-- и во всякомъ случаѣ больше, чѣмъ нѣкоторые изъ моихъ товарищей.
Раздраженіе начинало звучать въ его тонѣ.
-- Понимаю, -- отвѣчалъ Филя,-- и лучше всего было-бы сейчасъ-же уѣхать, домой!
Затѣмъ онъ озадачилъ меня неожиданнымъ вопросомъ:
-- Нѣтъ-ли здѣсь лошадей, Сеня?
Не знаю, чѣмъ-бы кончилась эта траги-комическая сцена, въ которой принималъ участіе и Звѣробой, еслибъ на выручку не прибѣжалъ къ намъ Васька. Оказалось, что, кромѣ разныхъ игръ, онъ знаетъ въ совершенствѣ: вертѣться колесомъ, кричать по совиному, свистать соловьемъ и много кое-чего другаго.
-- Да это прелесть, что за Степка-растрепка!-- вскричалъ радостно Филя.-- Я буду у него брать уроки!
Мысль объ отъѣздѣ была брошена, какъ никуда негодная, и мы вчетверомъ затѣяли такую игру, что намъ стало жарко, несмотря на двадцати-градусный морозъ... Только изрѣдка взглядывалъ Филя, а за нимъ и мы, въ дальній уголокъ обширнаго двора, откуда пристально уставились на насъ двѣ блестящія точки, глаза волка.
Я усталъ прежде другихъ. Жукъ усадилъ меня на завалинку избы, въ которой помѣщалась людская. Уже совсѣмъ стемнѣло. Изъ крошечныхъ оконъ лились на бѣлый снѣгъ яркія полосы свѣта, и въ предѣлахъ этихъ полосъ быстро двигались тѣни... Дверь въ людскую безпрестанно отворялась и тогда долетали до нашего уха разудалые звуки гармоники и учащенный топотъ.
-- Вѣдь и у насъ умѣютъ веселиться,-- сказалъ Жукъ, улыбаясь.-- Хочешь посмотрѣть?..
Я взглянулъ въ окно. Митрофанъ, спустивъ съ одного плеча свой армякъ, откалывалъ какой-то бурный танецъ; противъ него выступали плавно три фигуры, изъ которыхъ двѣ были несомнѣнно женскія, но третья походила и на мужика, и на бабу одновременно.
-- Что это?-- спросилъ я чуть не со страхомъ.
-- Мать Васьки, и тоже растрепка, но славная женщина,-- успокоилъ меня Жукъ.
Мы снова усѣлись на прежнее мѣсто.
-- Сеня, скажи мнѣ по правдѣ,-- молвилъ Жукъ,-- неужели у насъ здѣсь такъ скучно, такъ гадко, что жить нельзя?
-- Напротивъ... мнѣ нравится,-- отвѣчалъ я.
-- Смотри, говори истинную правду... не то...
Онъ взялъ палку и принялся раскапывать ею твердый снѣгъ...
-- Мнѣ ужасно хочется, чтобъ ты согласился со мною... я не даромъ-же тебя пригласилъ,-- продолжалъ Жукъ.-- Неужели я въ самомъ дѣлѣ такой дикарь, что мнѣ одному только здѣсь хорошо, а другимъ нѣтъ?..
Я не зналъ, что сказать, но онъ и не ждалъ отвѣта.
-- Это лишь по праздникамъ здѣсь такая суета. Сеня... Въ будни мы живемъ вмѣстѣ съ солнышкомъ: оно зашло и все заснуло вокругъ... А въ городѣ у васъ только вечеромъ и начинается настоящая жизнь...
-- Жукъ! Сенька! Что-же вы пропали?-- послышался голосъ Фили съ другаго конца двора.
-- Сейчасъ придемъ!-- крикнулъ Жукъ.
-- Вотъ этотъ свѣтскій человѣкъ, какъ твой дядюшка его назвалъ,-- продолжалъ Жукъ,-- здѣсь скоро соскучится.
-- Почему ты думаешь? Слышишь, какъ ему весело?
-- Я его знаю лучше, чѣмъ ты... это тебѣ весело. Для его любопытства тутъ нѣтъ ничего... Я разсчитывалъ, что его займетъ этотъ живой волкъ, но ты видѣлъ, что изъ этого вышло? Зачѣмъ онъ пріѣхалъ? Что ему здѣсь дѣлать?
Какъ ни былъ я неопытенъ, но отъ меня не ускользнули недовольство и раздраженіе, звучавшія въ тонѣ Жука.
Онъ опять схватилъ палку.
-- Филю я любилъ... Въ немъ есть все то, чего недостаетъ мнѣ: ловкость, остроуміе... Я считалъ его хорошимъ малымъ...
-- Да онъ и въ самомъ дѣлѣ славный малый,-- отвѣчалъ я.
-- Можетъ быть; но онъ никого не любитъ, кромѣ...
-- Кого?-- полюбопытствовалъ я.
-- Самого себя. И еслибъ когда-нибудь былъ такой случай, что... ну, просто, случай,-- онъ не пожалѣетъ меня... ни за что не пожалѣетъ!
Я любилъ Филю. Мнѣ было жаль слышать о немъ такіе нелестные отзывы...
Жукъ перебилъ мою защитительную рѣчь.
-- Знаю, что ты хочешь сказать... Онъ желаетъ и умѣетъ нравиться. Въ этомъ-то вся штука... Другое дѣло -- ты!
-- Что же я по твоему?
-- Ты -- глупенькій!...-- отвѣчалъ Жукъ такимъ тономъ, какъ будто бы сказалъ величайшій комплиментъ.
-- Который разъ ты даешь мнѣ такое названіе!
Онъ хотѣлъ притянуть меня къ себѣ, но я уперся и рѣшилъ не поддаваться.
-- Въ твоихъ глазенкахъ...-- началъ онъ и засмѣялся.
-- Ну?
-- Я вижу всѣ твои мысли...
-- Что же изъ того?
-- Ничего! Я знаю, что ты меня любишь.
-- Да, иногда!
-- Нѣтъ, всегда!-- вскричалъ Жукъ!-- И даже теперь, когда ты смотришь букой!
Я старался не глядѣть на него, и не могъ.
-- Вотъ, Сенька, за то, что ты глупенькій -- ты мой; понимаешь ли -- и о й?
Недовольство разлетѣлось въ дребезги. Я, какъ глупенькій, обнялъ его крѣпко и поцѣловалъ въ раскраснѣвшуюся щеку.
-- Да, Жукъ, я твой!
-- А теперь пойдемъ къ Филѣ,-- рѣшилъ онъ.
Мы отыскали Филю въ снѣжной пещерѣ, которую успѣлъ соорудить Васька. Онъ что-то жевалъ...
-- Знаете ли,-- признался намъ Филя,-- что на чистомъ воздухѣ страсть какой аппетитъ, и я думаю, въ городѣ у насъ ѣдятъ для того, чтобы жить, а здѣсь живутъ для того, чтобы ѣсть.
Андревна, какъ-будто, угадала его мысли.
-- Пожалуйте ужинать,-- сказала она, подходя къ намъ...
-- Ахъ, какая вы милая и добрая!-- вскричалъ Филя.
Онъ нѣжно обнялъ ее и затѣмъ, обращаясь къ Жуку, прибавилъ:
-- Нѣтъ, ты совсѣмъ напрасно обозвалъ ее идоломъ!
Въ столовой, кромѣ своихъ, мы застали еще лѣсничаго Перушкина.. Онъ не принималъ непосредственнаго участія въ бесѣдѣ, а поочередно поддакивалъ то дядюшкѣ, то Ильинскому.
-- Замѣть,-- шепнулъ мнѣ Жукъ,-- отецъ говоритъ гораздо больше, чѣмъ прежде...
Дядюшка, какъ видно, недавно окончилъ чтеніе газеты и имѣлъ очки на лбу, надъ глазами.
-- Отвыкъ... давно не читалъ,-- продолжалъ свою рѣчь Иванъ Павлычъ,-- но, по моему, много тутъ...
-- Чего?-- спросилъ дядюшка.
-- Ерунды!
-- Вѣрно-съ. Ерунды!...-- подтвердилъ Перушкинъ.
-- Вы разсуждаете, какъ два того... медвѣдя въ берлогѣ,-- возражалъ дядюшка, махая руками.-- Дальше вотъ этой сальной свѣчки ничего не видите. А вѣдь ты былъ когда-то изъ передовыхъ, Иванъ! Стыдно, братъ!
-- Стыдно вамъ, Иванъ Павлычъ!-- молвилъ лѣсничій, глядя съ укоризной на Ильинскаго.
Между тѣмъ глаза начинали смыкаться. Насъ уложили спать на душистомъ сѣнѣ, въ пустой комнатѣ, а дядюшка помѣстился, съ газетами и журналомъ, въ кануркѣ Жука.
-- Кто это тамъ все ходитъ?-- спросилъ Филя, привставая и протягивая носъ къ кабинету.
-- Отецъ. Онъ страдаетъ безсонницей,-- отвѣчалъ Жукъ,-- а между тѣмъ встаетъ чуть свѣтъ.
-- Чѣмъ дальше въ лѣсъ, тѣмъ больше дровъ,-- проворчалъ Филя, закутываясь въ одѣяло.
На другое утро мы всѣ сошлись за чаемъ. Иванъ Павлычъ что-то диктовалъ, а Жукъ, согнувшись въ три погибели, писалъ въ большой хозяйственной книгѣ.
-- Строчимъ по утрамъ... Мой писарь...-- объяснилъ намъ Ильинскій.
Явился и нашъ вчерашній собесѣдникъ, Перушкинъ.
Ильинскій собирался что-то осматривать.
-- Возьмемъ ружья,-- сказалъ онъ,-- лѣсъ... дичь!-- Лѣсничій распространился на эту тему и представилъ намъ очень наглядно волковъ, лисицъ и зайцевъ.
-- Охотники... врутъ,-- резюмировалъ Иванъ Павлычъ и, повернувшись къ своему коллегѣ, спросилъ:
-- Стрѣляешь?
Дядюшка отвѣчалъ очень скромно:
-- Когда-то того... стрѣлялъ, но только несчастливо...
-- Дичь?
-- Хе, хе, хе! Дѣйствительно, она была довольно того... дикая.
-- Про что говоришь?
-- Про собаку!-- признался дядюшка.
Жукъ подобралъ коньки для насъ троихъ, потому что мы, молодежь, отправлялись на прудъ, который расчистили еще наканунѣ.
Лишь только мы всѣ вмѣстѣ достигли опушки лѣса, дядюшкѣ стали мерещиться дикіе звѣри. Филя шелъ съ нимъ рядомъ и вполнѣ ему сочувствовалъ.
-- Не отставай... не то того...-- предостерегалъ дядюшка.
-- Какое удовольствіе въ деревнѣ,-- замѣтилъ Филя,-- когда кругомъ тебя то волки, то медвѣди!... Нельзя и носа высунуть.
-- Да вотъ же онъ!-- воскликнулъ неожиданно дядюшка, взявъ при этомъ ружье на-перевѣсъ.
-- Кто?-- спросилъ Ильинскій.
-- Волчище, да еще какой... того!
Волкъ поднялся на заднія лапы.
-- Стой, Иванъ!-- крикнулъ Ильинскій и пояснилъ: -- это Васька... осматриваетъ капканъ...
Дядюшка взялъ ружье на плечо и произнесъ лишь:
-- Хе, хе, хе!
Мы свернули на прудъ, а взрослые пошли дальше.
Тутъ оказалось, что одинъ изъ насъ троихъ никогда не надѣвалъ коньковъ: это былъ я.
Послѣ тщетныхъ попытокъ выучить меня держаться на льду, Жукъ и Филя рѣшили кататься вдвоемъ.
Я смотрѣлъ на нихъ, перепрыгивая съ ноги на ногу... Взявшись за руки, они дружно и весело неслись впередъ, выдѣлывая разнообразныя эволюціи... Тутъ, на льду, скорѣе Филя могъ бы позавидовать Жуку въ ловкости и проворствѣ движеній.
Я любилъ и того, и другаго, и невольно припоминались мнѣ вчерашнія слова Жука: "если случится что нибудь, онъ не пожалѣетъ меня, ни за что не пожалѣетъ..." Къ чему ссориться имъ1? Что можетъ помѣшать стремиться рука объ руку къ свѣтлой, прекрасной цѣли, какъ теперь стремились они по гладкой поверхности ль Да?..
Размышленія мои прервалъ морозъ, который начиналъ крѣпчать не на шутку.
-- Жукъ, Филя, идите сюда!.. Я замерзъ!
Мы бѣгомъ вернулись домой.
Вечеръ промелькнулъ, какъ и предыдущій, но мы почти не видѣли ни дядюшки, ни Ивана Павлыча. Они затворились въ спальнѣ и долго о чемъ-то разсуждали.
На слѣдующее утро, ровно въ десять часовъ, мы должны были пуститься въ обратный путь. Дядюшка оставался непреклоненъ.
На дворѣ разыгрывалась непогода. Иванъ Павлычъ кратко, но ясно рисовалъ намъ ожидавшую насъ участь въ такую мятель.
-- Хе, хе, хе!-- возражалъ дядюшка,-- отъ смерти никуда того... не уйдешь...
Заранѣе укутавшись какъ можно теплѣе, мы бродили по комнатамъ.
Я отвелъ Жука къ сторонкѣ.
-- Ты, Жукъ, пріѣзжай къ намъ еще разикъ,-- говорилъ я.
-- Ахъ, Сеня, какъ это трудно!
Дядюшка пригласилъ всѣхъ присѣсть передъ отъѣздомъ, по старому обычаю.
-- Вотъ кукушка десять разъ того... мы перекрестимся -- да и въ путь...
Одинъ Филя не сѣлъ съ нами. Онъ забрался въ другую комнату и тамъ усердно разсматривалъ какія-то трещины на стѣнѣ.
Мы понапрасну ждали боя часовъ. Большая стрѣлка перешла цифру X, а кукушка хоть-бы пикнула.
-- Странное того... дѣло!-- замѣтилъ дядюшка.
-- Кукушка... гдѣ?-- спросилъ Иванъ Павлычъ, обращаясь къ сыну и къ Андревнѣ.
-- Не знаю,-- отвѣчали они въ одинъ голосъ.
Дядюшка всталъ, помолился и началъ прощаться, не дожидая кукушки.
Филя вышелъ тогда изъ своей засады.
Жукъ, простившись со мной, подбѣжалъ къ нему.
-- Починилъ?-- спросилъ онъ шепотомъ.
-- Да,-- отвѣчалъ Филя также тихо.-- Прошу тебя, пускай это будетъ въ секретѣ.
-- Ладно,-- обѣщалъ Жукъ.
Дядюшкина шуба уже была въ саняхъ. Митрофанъ съ трудомъ сдерживалъ застоявшихся коней. Мы, наконецъ, усѣлись, и бубенчики зазвенѣли...