Нѣсколько метаморфозъ въ нашемъ муравейникѣ.
-- Тетушка, гдѣ Соня?-- спрашивалъ я, вбѣгая къ Ляминымъ и ни съ кѣмъ не здороваясь.
-- Сеничка, что съ тобой, мой милый?
-- Ничего... Жука выпустили изъ карцера...
Марья Сергѣевна улыбнулась, взяла меня за руку, и мы прошли въ маленькую уютную комнату моей кузины. Тутъ всюду виднѣлись бантики изъ лентъ: на окнахъ, на зеркалѣ, надъ занавѣсью кровати... Я называлъ этотъ уголокъ бонборьеркой, и не даромъ: стоило немного порыться и -- находились конфетки.
Катя сидѣла вмѣстѣ съ Соней: онѣ вдвоемъ что-то шили.
-- Сеня хочетъ новости вамъ разсказать,-- молвила тетушка и оставила насъ втроемъ.
Я не сразу удовлетворилъ ихъ любопытству: сдѣлалъ антраша, зацѣпился за ихъ работу и вмѣстѣ съ нею полетѣлъ на полъ.
-- Ну, и не разсказывай,-- знаю: Жука выпустили на волю,-- рѣшила Соня.
-- Почему ты это знаешь?
-- По твоимъ глазамъ.
-- Да, Соня, выпустили!
Соня привскочила на стулѣ.
-- Такъ это правда? Наконецъ-то!.. Славный Жукъ, воображаю, какъ вы были всѣ рады...
И она захлопала въ ладоши и засмѣялась. Давно я не слыхалъ этого звонкаго смѣха.
-- Катя, что-же ты?
Катя была очень нервная. Всякая неожиданность заставляла ее лить слезы. То же случилось и теперь.
Соня же хохотала пуще прежняго.
-- Сеня, садись вотъ тутъ, между нами. Довольно работать, будемъ слушать по порядку.
Я говорилъ, онѣ перебивали, подсказывали, что дальше, и мы втроемъ были такъ счастливы, такъ веселы какъ никогда.
-- Соня свяжетъ Жуку кошелекъ на память, съ его вензелемъ, знаешь?
-- Кошелекъ?!.. Ахъ, Катя, что-жъ онъ туда положитъ, когда денегъ нѣтъ!.. Это насмѣшка* Придумаемъ что нибудь лучше.
-- Туфли! туфли!!
-- Ха, ха. ха! Жукъ въ туфляхъ...
-- И чтобы въ этихъ туфляхъ онъ пришелъ къ намъ.-- добавила Катя.
-- Непремѣнно!
О, радости юныхъ дней! Вспоминаетесь вы и въ поздніе годы жизни...
-- Послушай Сеня.-- говорила кузина, когда я уходилъ,-- кланяйся ему очень отъ насъ и скажи...
Она остановилась.
-- Приведи его къ намъ, Сеня,-- добавила тетушка,-- но только не насильно, а когда самъ захочетъ.
-- Ахъ, мама! вотъ именно это я и хотѣла сказать.
-- И къ намъ тоже,-- упрашивала Катя.
-----
Я разсказалъ Жуку о своемъ свиданіи съ барышнями и, къ удивленію, получилъ въ отвѣтъ неожиданный и горькій упрекъ:
-- Видишь, Сенька, какой ты болтунъ! Зачѣмъ ты передалъ имъ все это?
Въ первый разъ я почувствовалъ досаду на Жука Впрочемъ, о гостяхъ нечего было и думать: время быстро приближалось къ экзаменамъ. Даже Филя не толковалъ больше о свѣтскихъ удовольствіяхъ. Онъ сидѣлъ неподвижно, уткнувъ свой длинный носъ въ книгу.
-- Клейнбаумъ, ты такъ чудишь, что мѣшаешь мнѣ думать,-- обратился онъ къ своему сосѣду: -- убирайся куда нибудь подальше!
-- А гдѣ-же мнѣ сѣсть?-- жалобно вопросилъ Клейнбаумъ.
Въ прежнее время онъ-бы, навѣрное, заплакалъ.
-- Садись хоть на крышу...
-- На крышу?-- повторилъ Клейнбаумъ.
Но до такой крайности дѣло не дошло.
-- Клейнбаумъ, или сюда,-- пригласилъ его Жукъ.-- Вотъ тутъ тебѣ будетъ отлично.
И онъ очистилъ ему мѣсто на задней скамейкѣ, возлѣ себя.
Съ этого дня отношенія между ними измѣнились. Жукъ не умѣлъ останавливаться на половинѣ дороги. Доброе чувство заговорило въ немъ, и онъ усердно принялся, въ чемъ только былъ въ силахъ, помогать бѣдняку.
Съ этого дня то и дѣло слышалось:
-- Ахъ, Жукъ, какъ я тебѣ благодаренъ!.. теперь я все понялъ!..
-- Ну-ка, повтори!
Клейнбаумъ спѣшилъ повторять, и выходила ужасная чушь.
-- Хе, хе, хе!-- потихоньку произносилъ Жукъ, вспоминая, вѣроятно, дядюшку.
-- Ну, начнемъ сначала, Клейнбаумъ.
-- Вотъ чудакъ этотъ Жукъ,-- ворчалъ Филя,-- откуда онъ взялъ столько терпѣнья...
Наступили страшные экзамены и, вмѣстѣ съ ними, лѣтнія жары. Нѣсколько человѣкъ нашихъ товарищей ходили съ понурымъ видомъ по саду, не принимая участія въ вечернихъ играхъ. Напрасно сталъ-бы кто искать между ними Клейнбаума: онъ бѣгалъ по саду съ самымъ беззаботнымъ видомъ. Жукъ отыскалъ его.
-- Ну что, Клейнбаумъ, провалился?
-- Изъ математики провалился, и это совсѣмъ вѣрно, а вотъ изъ географіи...
-- Что изъ географіи?
-- Тоже провалился,-- докончилъ Клейнбаумъ.
Жукъ сердился и отчаянно махалъ руками:
-- Ну какъ мнѣ съ нимъ теперь быть, Сеня?
-- Не безпокойся, голубчикъ! мнѣ обѣщали дать переэкзаменовку; я за лѣто подготовлюсь, а тамъ прохладнѣе будетъ...
И, въ ожиданіи этой прохлады, онъ продолжалъ проваливаться чуть не по всѣмъ предметамъ.
-- Велѣли мнѣ цвѣтокъ нарисовать съ картинки, знаешь?-- разсказывалъ намъ на другой день Клейнбаумъ.
-- Прекрасно; что-же дальше?
-- Дальше?.. Я имъ такой цвѣтокъ нарисовалъ, какого они никогда и не видѣли.
И Клейнбаумъ, вмѣсто того, чтобы расплакаться захихикалъ. Мы пожимали плечами отъ удивленія.
Во время экзаменовъ намъ предоставлена была полная свобода; можно было выходить хоть каждый день, съ условіемъ -- возвращаться въ школу вечеромъ. И когда сошли трудные предметы, то многіе этимъ воспользовались. Запахъ цвѣтущей сирени доносился въ окно изъ противоположнаго сада; весело чирикали птицы; душа рвалась на просторъ, подъ открытое синее небо.... Школьники толпою бѣжали въ сосѣднюю рощу, въ полуверстѣ отъ нашего училища.
-- Не пройдемъ-ли и мы туда, Жукъ?-- спрашивалъ я.
Но Жукъ полюбилъ теперь городъ: его тянуло туда
-- Нѣтъ, Сеня, я охотнѣе пошелъ-бы въ Гостиный дворъ. Мнѣ нужно купить кое-что.
-- Опять свертокъ,-- невольно прошепталъ я.
Онъ разслышалъ и засмѣялся.
-- Желѣза надо купить, Сеня.
И мы шли покупать желѣзо въ самую большую лавку. Прикащики сначала были очень любезны, потомъ посматривали съ недовѣріемъ, и это недовѣріе разрѣшалось кислой улыбкой, когда Жукъ, перебравъ всю лавку, вынималъ три копейки, бралъ что-то въ родѣ гвоздя, и мы уходили.
Непопутный вѣтеръ каждый разъ относилъ насъ въ сторону отъ прямой дороги, а именно вправо, гдѣ стоялъ знакомый домикъ съ мезониномъ.
-- Ага! вотъ и домикъ,-- шепотомъ говорилъ Жукъ, слегка толкая меня локтемъ.
-- Да, это онъ и есть,-- подтверждалъ я.
Иногда тетушка, а подчасъ и Соня виднѣлись у открытаго окна. Мы раскланивались; я останавливался, перекинуться двумя-тремя словами, а Жукъ, съ дѣловымъ видомъ и немножко бокомъ, спѣшилъ дальше.
Когда я нагонялъ его, о домикѣ не было и помину. Такая постоянная скрытность со стороны Жука огорчала меня не на, шутку.... Я узналъ, что Лямины вскорѣ уѣзжаютъ на все лѣто въ деревню и не сообщилъ ему о томъ ни слова.
Мы продолжали покупать гвозди и раскланиваться, какъ вдругъ...
-- Ахъ, Сеня, что это значитъ?-- однажды произнесъ Жукъ, останавливаясь и роняя свою покупку.
Привѣтливыя окна домика оказались закрытыми наглухо ставнями.
-- Они уѣхали въ деревню,-- отвѣчалъ я, глядя куда-то въ сторону.
Жукъ взялъ меня за плечи, отыскалъ мои глаза и произнесъ вполголоса:
-- Ты зналъ и ничего не сказалъ мнѣ объ этомъ, Сеня?!..
-- Впрочемъ, и я тоже уѣзжаю съ отцомъ на все лѣто,-- сказалъ Жукъ, когда мы тронулись съ мѣста.
-- Куда ты, Жукъ?
-- Въ лѣсную глушь, дрова рубить, Сеня.
-- Вотъ тебѣ разъ!
-- Да, Сеня! рубить дрова и сплавлять ихъ по рѣкѣ... Операція такая есть.
-- Операція?!.. И ты мнѣ ничего не говорилъ объ этомъ?
Онъ улыбнулся. Очевидно, мы были теперь квиты.
-- Я буду писать тебѣ оттуда, Сеня.
-- Пиши, Жукъ, непремѣнно!
-----
Это лѣто тянулось для меня безъ конца. Тишина царствовала въ нашемъ домѣ. Мама была нездорова, и старуха няня отъ нея не отходила; дядюшка на цѣлое утро запирался въ своемъ кабинетѣ. Что онъ дѣлалъ -- не знаю; только по временамъ слышалось тамъ отчаянная возня: дядюшка выгонялъ изъ комнаты мухъ и при этомъ ужасно горячился.
Никого изъ моихъ друзей не было возлѣ. Разстроенный экзаменами Филя укрѣплялъ свои нервы на какихъ-то bains de mer, Клейнбаумъ точно сквозь землю провалился, и я только случайно узналъ, что онъ у дяди, въ имѣніи, недалеко отъ города. Этотъ дядя былъ крутой человѣкъ. Онъ приставилъ къ Клейнбауму чуть-ли не десятокъ репетиторовъ и не отпускалъ бѣднягу ни на шагъ. Катя путешествовала вмѣстѣ съ своей подругой Соней.
Няня предлагала мнѣ мои старыя книжки съ картинками. Я глядѣлъ въ нихъ больше для формы, а мысли были далеко.
Когда-же скрытный Жукъ мнѣ напишетъ? Письмоносецъ каждое утро проходилъ мимо насъ. Я бѣжалъ къ нему, требовалъ письма, но онъ только махалъ рукою1
Послѣ обѣда, двери кабинета гостепріимно растворялись, и я входилъ къ дядюшкѣ.
Если только не надо было выгонять мухъ, то мы сейчасъ-же приступали къ разговорамъ о разныхъ неизвѣстныхъ мнѣ предметахъ, иногда спорили, горячились, и эти часы были для меня самыми пріятными и полезными. Но какъ-же мы могли спорить, спроситъ читатель, когда съ одной стороны былъ опытъ и огромная начитанность, а съ другой, т. е. съ моей, одно незнаніе? Очень просто! у дядюшки была на все метода.
-- Вотъ ты увѣряешь, Сеня,-- говорилъ онъ,-- что если-бъ не было... того, атмосферы, то цвѣтъ неба оставался-бы голубымъ... Вздоръ!
-- Дядюшка, я и не думалъ увѣрять!.. это вы...
-- Перестань, Сеня! лучше того... сознаться.
-- Нѣтъ-же, говорю вамъ!..
Мы оба вскакивали съ своихъ мѣстъ, дѣлали нѣсколько концовъ впередъ и назадъ по комнатѣ, затѣмъ останавливались, и дядюшка съ необыкновенною ясностію объяснялъ всю суть дѣла.
Среди одной изъ такихъ оживленныхъ бесѣдъ, няня принесла намъ письмо.
-- Дядюшка, это отъ Жука!-- вскричалъ я, узнавъ почеркъ.
Дядюшка, завладѣвшій письмомъ, уже собирался продѣлать съ нимъ извѣстную длинную процедуру.
-- Ну, тогда того... читай самъ,-- рѣшилъ онъ, передавая мнѣ конвертъ.
Съ понятнымъ волненіемъ я спѣшилъ развернуть письмо и началъ читать вслухъ.
Жукъ подробно описывалъ операцію рубки и сплава лѣса, свой образъ жизни, картины природы, и въ концѣ сообщалъ, что въ этой глуши нашлась у нихъ старая родственница и что по вечерамъ онъ съ нею усердно занимается... Тутъ я запнулся...
-- Хе, хе, хе! чѣмъ-же онъ занимается? ну-ка!
-- Не могу разобрать слова... перепачкано...
Дядюшка взялъ у меня листокъ.
-- Дай-ка мнѣ, Сеня, того...
Живо отыскалъ я очки; дядюшка нѣсколько разъ протиралъ ихъ, но дѣло не подвигалось.
-- Какой чудакъ этотъ Жукъ,-- говорилъ дядюшка, разсматривая письмо,-- на самомъ интересномъ мѣстѣ, онъ какъ будто нарочно раздавилъ того... козявку.
Эта козявка помѣшала намъ узнать, чѣмъ теперь увлекается Жукъ.
-- Пиши ему сегодня-же запросъ,-- совѣтовалъ дядюшка.
Я написалъ, но отвѣта не получилъ....
-----
Каникулы кончились.... Мы разсаживались по мѣстамъ въ другой комнатѣ, надъ дверьми которой красовалась надпись уже другаго класса. Сколько радостныхъ встрѣчъ, сколько неожиданностей: тотъ выросъ, этотъ растолстѣлъ отъ привольной жизни въ деревнѣ, третій обратился чуть не въ арапа подъ дѣйствіемъ южнаго солнца. Смѣхъ и гамъ стояли въ воздухѣ и заглушали трескотню уличной жизни.
Нашъ пріятель Филя тоже сильно загорѣлъ. Онъ имѣлъ нѣсколько утомленный и разочарованный видъ.
-- Блестящій сезонъ, я не спорю,-- разсказывалъ Филя, развалясь и играя золотой цѣпочкой,-- за-то слишкомъ ужь много музыки, танцевъ... Je suis au bout des forces, mon cher.
Но вотъ шумъ усилился: въ дверяхъ класса показался Клейнбаумъ съ огромной связкой всевозможныхъ учебныхъ пособій подъ мышкой. Видъ его имѣлъ что-то торжественное, но чрезмѣрно короткій костюмъ портилъ общее впечатлѣніе.
-- Клейнбаумъ, господа! Да развѣ онъ перешелъ?
-- Перешелъ... и это совсѣмъ вѣрно!
Его окружили. Онъ по-прежнему возвышался, какъ тополь, надъ веселой толпой.
-- Видите-ли, господа, этимъ лѣтомъ произошла со мною, какъ дяденька выражается, ме-тамп-си-хо-за.
Большинство изъ насъ слышало въ первый разъ такое странное слово. И такъ какъ Клейнбаумъ только моргалъ, то мы обратились къ Филѣ:
-- Что это значитъ?
Но и всезнающій Филя какъ будто все перезабылъ.
-- Метампсихоза... это, какъ бы вамъ проще выразить... это...
-- Скорѣе, Филя!
-- Это нѣчто въ родѣ... насѣкомаго.
Клейнбаумъ оглядывался кругомъ, какъ-бы въ ожиданіи своей участи.
-- Вздоръ мелешь!-- послышался твердый голосъ.
Это былъ Елагинъ, очень коренастый и сильный парень. Онъ отсидѣлъ уже два года въ этомъ классѣ, и потому зналъ гораздо больше нашего.
Филя не протестовалъ.
-- Метампсихоза -- это переселеніе души изъ одного тѣла въ другое. Ученіе такое есть,-- пояснилъ Елагинъ.
-- Вотъ это самое со мною и было,-- объявилъ Клейнбаумъ.
-- Пустяки! ты хотѣлъ сказать про метаморфозу....
-- А что такое метаморфоза?
-- Метаморфоза -- значитъ превращеніе... напримѣръ, когда червякъ превращается въ бабочку!
-- Вотъ и это тоже было со мной,-- поспѣшилъ заявить Клейнбаумъ и, не обращая вниманія на взрывъ смѣха, продолжалъ: -- я вдругъ сталъ понимать... что ни выучу -- то пойму. Маменька повезла меня на переэкзаменовку, такъ учителя удивлялись. Только еще спросить собираются, а я ужъ тррр... Хи, хи, хи... выдержалъ!
Онъ разсказывалъ, а безпокойный взглядъ его кого-то отыскивалъ между нами.
-- Гдѣ-же, господа, Жукъ? Жука нѣтъ!
И въ самомъ дѣлѣ Жука не было. Въ суматохѣ мы совсѣмъ забыли о нашемъ героѣ. Нѣсколько дней прошло, а онъ не являлся. Мѣсто для Жука приготовлено было на задней скамейкѣ... Клейнбаумъ помѣстился съ одной стороны, я -- съ другой, и мы ждали его съ нетерпѣніемъ.
Разъ вечеромъ, уже довольно поздно, когда почти всѣ покоились сладкимъ сномъ, я увидѣлъ Жука, освѣщеннаго слабымъ мерцаніемъ лампы.
-- Жукъ!-- крикнулъ я, соскакивая съ постели.
-- Ахъ, Сенька! мнѣ тебя-то и надо...
Несмотря на полумракъ нашего дортуара, я сейчасъ
же замѣтилъ, что и съ Жукомъ случилась метаморфоза: хохолокъ исчезъ и круглая голова была острижена въ плотную; на щекахъ горѣлъ яркій румянецъ.
-- Жукъ, на тебя нельзя смотрѣть безъ смѣха!-- вскричалъ я, поцаловавъ его въ раскраснѣвшіяся отъ волненія щеки.
-- Ну, и смѣйся, и кричи, если хочешь, чтобъ Зеленскій пришелъ,-- перебилъ меня Жукъ.
Двѣ-три любопытныя, но совсѣмъ сонныя физіономіи, отдѣлились отъ подушекъ и посмотрѣли въ нашу сторону. Мы притаились.
-- Видишь-ли, Сеня,-- началъ Жукъ, примащиваясь возлѣ меня на табуретѣ,-- я сейчасъ отъ директора... распекалъ цѣлый часъ и на завтра велѣлъ мнѣ въ карцеръ идти...
-- За что-же въ карцеръ?
-- За то, что поздно вернулся... Но это пустяки, Сеня, а скажи, ты спать не хочешь?
-- Разумѣется, не хочу.
-- Мнѣ надо о многомъ разсказать тебѣ.
-- Постой минутку, Жукъ! Ты тамъ такое намаралъ въ письмѣ, что мы съ дядюшкой и разобрать не могли. Чѣмъ занимался ты съ этой старой дамой?
-- Такъ ты не знаешь -- чѣмъ я занимался?
-- Разумѣется, не знаю.
Онъ хлопнулъ меня по спинѣ.
-- Музыкой, глупенькій, музыкой...
-- На чемъ, Жукъ?
-- На фортепьяно... Она отличная музыкантша, Сеня. Я слушалъ, слушалъ, и мнѣ такъ захотѣлось самому играть и думать подъ музыку... Присталъ къ ней; говорю: выучите меня, я вамъ въ ножки поклонюсь. Она согласилась. И вотъ мы принялись, да вѣдь какъ! Ахъ, бѣдная! я ее замучилъ совсѣмъ...
Одушевленное лицо разсказчика выразило такое неподдѣльное огорченіе, что нельзя было не засмѣяться.
-- Ну, и что-же, Жукъ?
-- Выучился, барабаню кое-что, Сеня. Но вотъ бѣда: у меня, говорятъ, нѣтъ уха.
"Вотъ тебѣ разъ!" подумалъ я, но сію-же минуту успокоился, увидя, что оба его уха въ цѣлости.
-- Глупенькій, ты что на уши-то смотришь? Не въ томъ дѣло. Слухъ у меня того... какъ сказалъ-бы дядюшка. Тоны съ большимъ трудомъ различаю... Но, можетъ быть, оттого мнѣ музыка такъ понравилась... Ахъ, Сеня, если-бы ты слышалъ, какъ она играетъ! Всѣ оперы, какія только есть... И что это за прелесть! Вотъ подожди, она обѣщала мнѣ подарить фортепіано... Напримѣръ, "Норма" -- Беллини... Слышалъ-ли ты когда-нибудь "Норму" Беллини?
Онъ схватилъ меня за плечи и желалъ, какъ кажется, вытрясти изъ меня утвердительный отвѣтъ.
Ни прежде, ни въ послѣдствіи не случалось мнѣ видѣть его въ такомъ страшномъ волненіи. Бросивъ меня на произволъ судьбы, онъ вдругъ куда-то пропалъ, но нѣсколько секундъ спустя, я опять заслышалъ его торопливые шаги.
-- Сеня, хочешь хоръ жрецовъ послушать... это изъ "Нормы", о которой я говорилъ.
Въ одной рукѣ Жука оказался небольшой черный ящичекъ, въ другой ключикъ.
Я протиралъ глаза и ничего не понималъ.
-- Разумѣется, хочу, Жукъ.
-- Вотъ тебѣ хоръ жрецовъ, Сеня!.. Слушай!..
Среди ночной тишины раздались тоненькіе, какъ волосокъ, но совершенно отчетливые гармоническіе звуки.
Жукъ поставилъ ящичекъ возлѣ меня и закрылъ руками глаза.
Дзинь, дзинь, дзинь!
-- Позвольте... что это у васъ тутъ, господа?
Передъ нами стоялъ Зеленскій.
-- Счастье ваше, Жукъ, что это не директоръ, а только я,-- замѣтилъ онъ, усмѣхнувшись,-- а то не видать-бы вамъ никогда этой штучки.
Онъ указалъ на ящичекъ.
-- Спасибо вамъ, Петръ Петровичъ,-- отвѣчалъ Жукъ, поспѣшно пряча въ карманъ драгоцѣнный ящикъ.
Но хоръ жрецовъ продолжался и тамъ....
-- Идите скорѣе къ себѣ и ложитесь!
Жукъ кивнулъ мнѣ головою и ушелъ подъ музыку.
Онъ, вѣроятно, уже легъ, а можетъ быть и заснулъ, а эти неугомонные жрецы все еще не хотѣли успокоиться.