въ которой чувствуется близость роковыхъ перемѣнъ въ нашей жизни.
Съ тѣхъ поръ промелькнулъ слишкомъ годъ. Наша школьная жизнь скользила до сихъ поръ въ узенькихъ берегахъ, и до открытаго моря было еще далеко. Мы росли, сами того не замѣчая, но мы, все-таки, были дѣтьми. Клейнбаумъ не отставалъ отъ насъ, и весело намъ жилось съ нимъ. Одна бѣда: его гнало кверху не по днямъ, а по часамъ. Рукава курточки кончались чуть не у локтей, а остальныя принадлежности туалета составляли, какъ выражался Филя,-- pendant къ курточкѣ. То и дѣло бѣдняга навѣдывался къ нашему училищному портному.
-- Антипычъ, нѣтъ-ли запаса, голубчикъ?-- говаривалъ онъ самымъ жалобнымъ тономъ,-- выпусти!
Антипычъ отмахивался отъ него, какъ отъ мухи...
-- Запаса давно нѣтъ... Погуляйте маленько и такъ.
И Клейнбаумъ гулялъ "такъ".
Жукъ все еще находился въ музыкальномъ настроеніи. Его ящичекъ съ музыкою скоро сдѣлался предметомъ восторга всего класса, и бѣдные жрецы, по вечерамъ, тянули свой хоръ безъ перерыва. Только Жукъ никому и ни за что не давалъ ящика въ руки и заводилъ его всегда самъ. Онъ работалъ подъ музыку, и я часто заставалъ его въ глубокой думѣ. Онъ пробовалъ и пѣть, но тогда насмѣшливый Филя непремѣнно спрашивалъ: "изъ какой это оперы?", а Жукъ этого не любилъ. Онъ изрѣдка навѣщалъ меня въ нашемъ домѣ; раза два мы съ дядюшкой ѣздили къ нему на хуторъ и разъ застали Жука въ неописанной радости: фортепіано, наконецъ, пріѣхало. Правда, оно было старое и немного того... какъ опредѣлилъ дядюшка. Но что за бѣда! Жукъ просиживалъ за нимъ цѣлыя ночи.
Съ Соней приходилось встрѣчаться рѣдко, такъ какъ мы давно прекратили прогулки наши въ Гостиный дворъ.... Но, вотъ, въ нашей монотонной жизни произошло событіе.
Какъ-то разъ, въ праздничный день, я зашелъ къ Ляминымъ. Въ воздухѣ пахло весною и мы должны были идти гулять.
Я засталъ всю семью въ сборѣ. Толковали о какомъ-то наслѣдствѣ, о переселеніи въ Петербургъ, и всѣ казались въ самомъ веселомъ настроеніи духа.
-- Сеничка, вотъ кстати!-- воскликнула Соня,-- послушай-ка!..
Я слушалъ и -- не вѣрилъ своимъ ушамъ.
-- Соня, можетъ-ли это быть?
Мы прошли въ ея комнатку. Она вынула изъ картонки новую шляпку страннаго фасона и стала примѣрять ее передъ зеркаломъ.
-- И эту шляпку... ты получила въ наслѣдство?
Понятіе о наслѣдствѣ было у меня очень смутное.
Она звонко засмѣялась, сняла шляпку и, прежде чѣмъ я опомнился, напялила ее на мою неповинную голову.
-- Чтобъ не терять времени, ты говори, Сеничка, а я буду перекалывать бантъ.
Ее могли занимать банты въ такую минуту!
-- Послушай, Соня! Пусть они ѣдутъ, а ты оставайся... Ну что тебѣ дѣлать въ Петербургѣ?
-- Что мнѣ дѣлать?... Ахъ, Сеничка, повернись вправо!... вотъ такъ!...
Мнѣ оставалось надуть губы, поворачиваться и молчать.
-- Ну чего ты сердишься? Вѣдь мы увидимся, и подумай, какъ весело будетъ!
-- Счастливица ты, Соня! Тебѣ все смѣшно, все трынъ-трава... Нѣтъ, мы, мужчины, смотримъ на вещи серьезнѣе васъ: мы терпѣть не можемъ перемѣнъ!
Я готовъ былъ совсѣмъ съ нею поссориться, но она вдругъ перестала смѣяться, сняла съ меня шляпку и бережно уложила въ картонку. Затѣмъ, мы сѣли рядкомъ, какъ въ старину, и я не могъ на нее сердиться.
-- Вотъ такъ, Сеня! Ну, теперь скажи, какъ намъ быть?
-- Боюсь я этихъ перемѣнъ, Соня,-- началъ я подъ вліяніемъ тихой грусти,-- за одной непремѣнно другая. Знаешь, есть такое вязанье... кажется, на видъ все прочно, а попробуй, распусти одну только петельку и -- все поѣхало...
-- Еще-бы не знать такое вязанье,-- перебила меня Соня,-- оно называется чулкомъ; вотъ, что твоя няня вяжетъ... Она мнѣ часто жаловалась, что ты охотникъ спускать ея петли... Ха, ха, ха! такъ, или нѣтъ?
На этотъ разъ въ звонкомъ смѣхѣ и я принялъ участіе.
-- Пойми, однако,-- продолжалъ я,-- вѣдь не мнѣ одному скучно будетъ, а и Жуку тоже... Когда, года два тому назадъ, уѣхали вы на время въ деревню, посмотрѣла-бы ты -- какъ онъ огорчился!
-- Огорчился такъ, что никогда и не бывалъ у насъ,-- перебила меня Соня...
-- Ахъ, Соня! точно ты его не знаешь...
-- Я шучу. Продолжай!
Продолжать было трудно. Мнѣ стало такъ жаль и ее, и Жука, и себя, что въ пору было заплакать.
-- А ты думаешь, мнѣ не жаль уѣзжать отсюда?.. Ты думаешь, если я хохочу, какъ дурочка, такъ у меня и сердца нѣтъ?-- сказала она, какъ-бы угадавъ мою мысль.
-- Соня, милая, нельзя-ли не уѣзжать?... Подожди нѣсколько годковъ, пока мы пройдемъ нашу школу, ну -- тогда съ Богомъ!
Она взяла меня за руку.
-- Сеня, ты говоришь, какъ ребенокъ... Жизнь нельзя прожить безъ перемѣнъ. Нельзя вѣкъ сидѣть такъ, какъ мы теперь сидимъ... И потомъ, развѣ ты не знаешь, что и вамъ предстоятъ перемѣны?
-- Ничего не знаю и знать не хочу,-- отвѣчалъ я не безъ горечи.
-- Ну, такъ я тебѣ скажу по секрету. Жукъ то-же уѣдетъ; положимъ, не сейчасъ, не скоро, а, все-таки, уѣдетъ...
-- Куда?-- спросилъ я, вскакивая съ мѣста.
-- Успокойся, Сеня. Это случится не раньше какъ черезъ годъ.
-- Скажи, куда?
Въ это утро мнѣ суждено было переходить отъ одной неожиданности къ другой... Соня играла со мной, какъ кошка съ мышью.
-- Если ты будешь умникъ и сядешь спокойно возлѣ меня, я тебѣ все разскажу, и, кромѣ того, добрый совѣтъ дамъ.
Я въ точности исполнилъ условіе и спросилъ:
-- Откуда ты это знаешь, Соня?
-- Отъ дяди. Ильинскій хочетъ отдать сына въ Морской Корпусъ.
-- Гдѣ этотъ Корпусъ?-- спросилъ я, хватая свою шапку.
-- Въ Петербургѣ...
-- Ага! такъ вы будете опять вмѣстѣ. А я-то какъ-же?
-- Поступай и ты туда!
-- Ты смѣешься? Ты думаешь, что не поступлю?
-- Нѣтъ, ты вѣдь боишься перемѣнъ...
-- Какъ-же быть?-- спросилъ я, совершенно озадаченный.
-- Я тебѣ подскажу, если хочешь...
-- Подскажи, пожалуйста!
-- Не жалѣй петель. Пусть всѣ распустятся...
-- Какая ты хитрая, Соня! говоришь то, что я думалъ... Да! если на то пошло -- пусть всѣ распустятся... Тогда не такъ будетъ жалко... Я уговорю и Филю, и другихъ ѣхать въ Морской Корпусъ... Чѣмъ мы не моряки!
-- И этого длинненькаго, съ большими ушами, тоже бери съ собой, Сеня.
-- Клейнбаума? Ха. ха, ха! непремѣнно возьму!
-- Ахъ, какъ хорошо все устраивается!-- вскричала Соня, хлопая въ ладоши.
Грустныя мысли окончательно разсѣялись.
-- У насъ будутъ свои матросы,-- продолжала Соня,-- будетъ своя лодка. Поѣдемъ на взморье, вы будете грести, я -- править рулемъ.
-- Бррр!...-- невольно произнесъ я, вспоминая морскую пучину.-- Это очень весело, но ты не боишься утонуть, Соня?
-- Утонуть?! Ты не умѣешь плавать?.. Ну, ничего! если утонемъ, то всѣ вмѣстѣ.
-- Утонемъ всѣ вмѣстѣ!-- повторилъ я, наэлектризованный ея отважностію, хотя, сказать по правдѣ, мнѣ вовсе этого не хотѣлось.-- До свиданія, Соня! Бѣгу къ дядюшкѣ... Нужно обо многомъ съ нимъ переговорить!...
-- Погоди одну минуту, я что-то придумала,-- отвѣчала она, удерживая меня за руку.
-- Говори, Соня!
-- Въ будущее воскресенье, какъ разъ передъ отъѣздомъ, мы хотѣли придти къ вамъ, чтобъ вмѣстѣ провести вечеръ. Устрой такъ, чтобъ и Жукъ пришелъ. Мнѣ хочется его видѣть.
-- Не обѣщаю, но постараюсь.
-- Это не все, погоди! Я желаю, чтобы ты позвалъ и тѣхъ двухъ: Филю и Клейнбаума.
-- Ихъ двоихъ привести гораздо легче, чѣмъ одного Жука,-- замѣтилъ я,-- за нихъ ручаюсь.
-- Прекрасно, Сеня! а я приведу Катю. Ну, теперь, можешь идти бесѣдовать съ дядюшкой. До свиданія!
Я стремился домой въ странномъ, возбужденномъ состояніи. Мелочныя явленія уличной жизни, всегда такъ интересовавшія меня, теперь въ моемъ мозгу отражались совсѣмъ иначе. Мальчишка, съ корзиной на головѣ, оступился, упалъ, и крендели полетѣли въ лужу. Онъ заплакалъ. Въ другое время, я принялъ-бы въ немъ живое участіе, теперь только укоризненно взглянулъ на него и прошелъ мимо".
-- Дуралей, нашелъ причину плакать! Посмотрѣлъ-бы ты, какъ морская волна переворачиваетъ вверхъ дномъ, не то, что корзинку, а корабль, а мы, моряки, и въ усъ не дуемъ!
Да, мнѣ казалось, что я уже морякъ и если бѣгу но сушѣ, то это потому, что надо поспѣть на корабль, отходящій въ море. Я слышалъ, какъ паруса бились о скрипѣвшія мачты, звучали въ рупоръ командныя слова, морской вѣтеръ, смѣшанный съ влажною пылью, дулъ прямо въ лицо. Правда, я и теперь боялся воды, но мысль, что Жукъ будетъ кататься съ Соней по взморью, а я -- нѣтъ, что онъ отправится вокругъ свѣта, а я останусь далеко отъ всякаго моря,-- мысль эта дѣлала изъ меня отчаяннаго морехода...
Дядюшка прохаживался большими шагами изъ угла въ уголъ по своей комнатѣ и если останавливался, то лишь для того, чтобъ раскурить трубку, которая то и дѣло гасла... Слова "большими шагами" надо понимать въ относительномъ смыслѣ: они были велики для дядюшки и служили, такъ сказать, мѣриломъ его оживленія.
Я слѣдовалъ за нимъ по пятамъ, и такъ какъ былъ оживленъ не меньше его, то мой носъ въ извѣстные моменты наталкивался или на круглую спину, или на накрахмаленную манишку дядюшки.
-- Извините, дядюшка, это совсѣмъ не того,-- говорилъ я, передразнивая старика, съ легкой руки Фили.-- Сонѣ вы разсказываете все, а мнѣ ничего...
-- Соня -- дѣвочка разумная, тогда какъ ты еще совсѣмъ того...-- возразилъ дядюшка.
-- Знаю, что вы хотите сказать! Но дѣло въ томъ, что я тоже буду морякомъ...
-- Морякомъ?!-- повторилъ дядюшка, быстро оборачиваясь лицомъ ко мнѣ.-- Хе, хе, хе! Морякомъ надо не быть, а родиться, Сеня...
-- Что же я такое?
-- Ты -- маменькинъ сынокъ!
Пуфъ!
Названіе это показалось мнѣ обиднымъ, несмотря на то, что я по-прежнему любилъ маму.
-- Маменькинъ сынокъ, думаете вы? Нѣтъ, дядюшка!. Я не напрасно подружился съ Жукомъ: у насъ одни и тѣ-же вкусы. Онъ въ море, и я туда же... Бултыхъ! и все тутъ.
-- Молодецъ, Сенька! не ожидалъ!-- вскричалъ дядюшка.
Глаза его сверкнули, трубка захрипѣла, и облако бѣлаго дыма скрыло на нѣсколько мгновеній всю оживленную фигурку.
-- Бултыхъ! это того... хорошо,-- продолжалъ дядюшка изъ за облака,-- но, все-таки, надо, какъ твоя мать говоритъ, подумать да сообразить.
-- Что же тутъ соображать?
-- Идти въ море, надо быть готовымъ того...
-- Утонуть!-- подсказалъ я,-- неужели?
-- Пожалуй, что и утонуть...
-- Однако, дядюшка, сколько вы плавали, и живы до сихъ поръ...
-- Хе, хе, хе! а, все-таки, тонулъ нѣсколько разъ.
-- Тонуть я готовъ! Притомъ же не одинъ я, а всѣ вмѣстѣ будемъ тонуть.
Моя мысль собственно была та, что я за кого нибудь да уцѣплюсь и, слѣдовательно, могу и спастись отъ потопленія.
-- Совсѣмъ молодчина!-- вскричалъ еще разъ дядюшка.-- Знаешь ли, Сеня, что ты сказалъ великую того...
..Глупость!" -- подумалъ я -- Истину!-- докончилъ дядюшка.
Онъ набилъ вторую трубку и прилегъ на диванъ, что случалось весьма рѣдко.
-- Я замѣчаю, Сеня, что съ тобой можно говорить серьезно... Такъ вотъ что я тебѣ скажу...
Пуфъ! пуфъ!!
-- Страшно бываетъ умирать въ постели; совсѣмъ другое дѣло въ морѣ. Особенно, когда штормъ, и надо спасать того... корабль... Тутъ ты думаешь обо всемъ, только не о смерти... Тутъ передъ тобою такая картина, что бери того... кисть и пиши!..
Дядюшка вскочилъ съ дивана и разставилъ руки, какъ будто чего-то искалъ; вѣроятно, кисти, но ея никогда у него не было. Не найдя ничего подходящаго, онъ схватилъ меня за плечи и приподнялъ на воздухъ.
-- Дядюшка!-- проговорилъ я.
-- Да, Сеня! Валъ вышиною въ четырехъ-этажный домъ подброситъ тебя такъ высоко, что рукой можетъ достать волокнистую тучу... Вѣтеръ реветъ, паруса въ клочки, мачты за бортъ, трещитъ и стонетъ корабль, а верхушка волны, сорванная вѣтромъ, обдаетъ тебя съ ногъ до головы пѣной и залѣпляетъ глаза... Вдругъ все засвѣтилось тысячею изумрудныхъ огней... Молнія тррахъ! Малѣйшая зыбь тамъ, внизу, видна такъ ясно, какъ на ладони... Затѣмъ -- непроглядный мракъ, и ты летишь стремглавъ въ самую глубину... Каково? гдѣ-жь тутъ думать о смерти?
-- Хе, хе, хе!-- произнесъ я дрожащимъ голосомъ, надѣясь этимъ ободрить себя и въ то же время думалъ: "Къ чему это ей пришла фантазія кататься по взморью? Смотри-ка, куда мы выѣхали!"
Дядюшка, дѣйствительно, чувствовалъ себя въ открытомъ морѣ и не располагалъ вернуться на берегъ. Онъ отворилъ дверь въ залу и позвалъ маму:
-- Мари,-- сказалъ дядюшка, вводя маму въ кабинетъ,-- прекрасная того... мысль... Отдадимъ Сеньку черезъ годъ въ Морской Корпусъ...
-- Какъ же это, братецъ?-- спросила мама.-- Вы сами же когда-то рѣшили, что...
-- Рѣшить-то рѣшилъ,-- перебилъ дядюшка, проворно почесывая за ухомъ,-- а теперь послушай-ка его... онъ совсѣмъ того... морякъ.
-- Сеничка, что ты на это скажешь?..
-- Странная ты, право, Мари, еще спрашиваешь: что скажешь?-- перебилъ дядюшка.-- Да онъ сейчасъ столько разсказалъ про море, да про бурю, да про то, что тонуть совсѣмъ не того... не страшно... Однимъ словомъ -- морякъ!
Мама улыбнулась.
-- Дядюшка,-- прошепталъ я,-- вѣдь это вы...
Дядюшка ничего не слышалъ. Онъ обнялъ маму со свойственною ему живостью, поцѣловалъ ее нѣсколько разъ и сказалъ:
-- Такое рѣшеніе, Мари, дѣлаетъ тебѣ великую того... честь! Поздравляю, поздравляю! Лучше и я ничего не могъ бы придумать...
-- Но вѣдь это не сейчасъ же, братецъ, а черезъ годъ?-- спросила мама.
Она какъ разъ угадала мою мысль.
-- Разумѣется, черезъ годъ, и даже черезъ два,-- рѣшилъ дядюшка.
"Эхъ, была не была! до тѣхъ поръ я успѣю десять разъ привыкнуть къ водѣ",-- подумалъ я, и мнѣ опять стало весело.