въ которой старые знакомые снова сходятся.
Двадцать двѣ тысячи пятьсотъ свѣчей въ люстрахъ и канделябрахъ... Не вѣришь? Самъ считалъ!.. Свѣтло, какъ днемъ!
-- Филя, ты, однако, ужасно врешь!
-- Можетъ быть. Но, что касается до мороженаго, то ужь это совсѣмъ вѣрно, какъ говоритъ Клейнбаумъ... Я съѣлъ двѣнадцать блюдечекъ за себя и своихъ двухъ дамъ!..
-- Балъ! это совсѣмъ не весело, а вотъ я былъ въ балаганѣ!-- послышался чей-то возгласъ.
Подобные разговоры и мнѣнія слышались въ нашемъ муравейникѣ въ первый будничный день послѣ праздниковъ, передъ утренними уроками... За двѣ недѣли впечатлѣній накопилась цѣлая масса... Нѣкоторые же изъ нашихъ, болѣе благоразумные, принесли съ собою, вмѣсто впечатлѣній, запасы домашней стряпни и. не взирая на ранній часъ, уже уничтожали ее, прислушиваясь къ веселому говору. Клейнбаумъ сидѣлъ надъ ворохомъ кренделей, которые особенно вкусно пекла его маменька. Кромѣ кренделей, у него были и впечатлѣнія.
-- Со мною, господа, случились двѣ забавныя вещи,-- нѣсколько разъ начиналъ онъ, но его никто не слушалъ.
На счастье, подошелъ Филя, который, забравъ сразу нѣсколько кренделей, полюбопытствовалъ и насчетъ вещей...
-- Во первыхъ,-- сказалъ Клейнбаумъ, дѣлая невѣроятныя усилія заглушить смѣхъ,-- во-первыхъ, я катался... хи, хи, хи!!
-- Ну, если не можешь окончить во-первыхъ, то начинай прямо со вторыхъ,-- рѣшилъ Филя, закусывая кренделемъ.
-- Нѣтъ, я все разскажу... Катался въ манежѣ верхомъ на ослѣ, а оселъ этотъ брык...
Новый припадокъ смѣха.
-- Ты шлепнулся!-- докончилъ Филя.
-- Да! Во-вторыхъ, въ собраніи я танцовалъ мазурку; все шло отлично...
-- Это можешь не разсказывать... вѣдь я тамъ былъ.
-- Разсказывай, Клейнбаумъ, мы тамъ не были,-- послышались голоса.
-- Я началъ такъ хорошо,-- продолжалъ Клейнбаумъ,-- а потомъ вдругъ... хи, хи, хи!
-- Что такое?
-- Поѣхалъ на спинѣ по всей залѣ...
-- Ха, ха, ха! Вотъ забавная фигура!
-- Это совсѣмъ не была фигура,-- протестовалъ Клейнбаумъ,-- а просто я... самъ по себѣ.
Смѣхъ усилился.
-- Ты не ушибся, Клейнбаумъ?-- спросилъ Филя съ участіемъ.
-- Ничуть! но я потерялъ... хи, хи, хи!
-- Что?
-- Свою даму... Искалъ, искалъ... такъ меня и увезли...
Жукъ и я сидѣли на старыхъ мѣстахъ. Онъ приводилъ въ порядокъ свою мастерскую и имѣлъ нѣсколько пасмурный видъ. За послѣднее время я сдѣлался настолько опытнымъ въ житейскихъ дѣлахъ, что, казалось, прозрѣвалъ Жука насквозь. Въ моихъ рукахъ было средство его развеселить.
-- Хе, хе, хе!-- произнесъ я, невольно подражая дядюшкѣ.
-- Что значитъ это "хе, хе, хе"!?-- спросилъ Жукъ, не глядя на меня.
-- Значитъ, что я совсѣмъ не такой глупенькій, какъ полагаютъ нѣкоторые...
Онъ засмѣялся.
-- Чѣмъ-же ты докажешь?
-- Вотъ хотя этимъ...
Я досталъ изъ ящика свертокъ и передалъ ему такъ, чтобъ никто не видалъ.
-- Конфекты!-- сказалъ Жукъ.
-- Да, конфетки съ бала... Мнѣ ихъ дали, и одну съ тѣмъ, чтобъ передать кому хочу...
-- Такъ что-же?
-- Я и передаю ихъ всѣ три, кому хочу, понимаешь?
-- Все-таки не понимаю!
-- Ахъ, Жукъ, какой-же ты... глупенькій!
Жукъ такъ расхохотался, какъ никогда.
-- Впрочемъ, утѣшься,-- продолжалъ я, не обращая вниманія на его смѣхъ,-- утѣшься: всѣ мальчики, пока не вырастутъ...
-- Перестань утѣшать,-- перебилъ онъ,-- лучше скажи прямо: это отъ твоей кузины?
-- Да!
-- Значитъ, она не забыла меня и не будетъ больше насмѣхаться надо мной...
-- Если-бъ она забыла, то не сердилась бы.
-- За что же она сердилась, Сеня?
-- За то, что ты не пріѣхалъ на дѣтскій балъ.
Мы разговаривали очень тихо, а, все-таки, Филя уже повернулъ носъ въ нашу сторону. Еще мигъ, и онъ увидалъ бы конфекты. Жукъ проворно спряталъ ихъ въ самый дальній уголъ мастерской и заперъ ящикъ. Затѣмъ онъ раскрылъ какую-то книгу и задумался.
-- Какъ ты полагаешь, Сеня: хочется мнѣ, или нѣтъ посмотрѣть, что это за балы такіе?
-- Я думалъ, что нѣтъ...
-- Вотъ и я тоже такъ думалъ...
Жукъ вздохнулъ.
Начался классъ Закона Божія, и мы усердно принялись подбирать послѣднія слова...
Снова потекла обычная школьная жизнь.
Праздничныя мысли еще не улеглись въ нашихъ головахъ, а уже передъ нами стоялъ Шильманъ съ громаднымъ запасомъ punetum'омъ; Жерве толковалъ о прелести спряженій и о перемѣнахъ погоды; Вержбинъ бросалъ насъ на произволъ судьбы въ пампасахъ Америки, и когда мы взывали къ нему, то слышалось снова однообразное: "У... у... у! Еще-бы!"
Внѣшность была все та-же, но внутри каждаго изъ насъ жизнь сказывалась въ перемѣнахъ, которыя не замедлили отразиться и въ нашемъ быту. Камешекъ, брошенный въ воду, исчезаетъ изъ глазъ, но, взамѣнъ, на спокойной поверхности появляются круги, которые идутъ все расширяясь...
Впрочемъ, въ Жукѣ перемѣны совершались съ такою постепенностію, что прослѣдить ихъ съ самаго начала могли только мы, т. е. Филя и я. Для другихъ Жукъ долго оставался все тѣмъ-же.
Наклонность къ щегольству у Жука выразилась на первыхъ порахъ лишь болѣе продолжительнымъ расчесываніемъ густыхъ волосъ и щепетильной стрижкою ногтей. Затѣмъ явилась потребность чистить платье какъ можно чаще. Для удовлетворенія этихъ потребностей надо было увеличить запасы мастерской,-- не вдругъ, а постепенно. Каждый понедѣльникъ пѣгая лошадка привозила вмѣстѣ съ Жукомъ необходимую вещицу: зеркальце, ножницы, щетку и, наконецъ, баночку помады. Послѣднюю труднѣе всего было скрыть...
-- Господа, слышите вы запахъ violettes de Parme?-- вопросилъ однажды Филя, поворачивая носомъ во всѣ стороны.
Жукъ думалъ отдѣлаться молчкомъ, но Филя, соблюдая строгую очередь, дошелъ и до его головы. Новость, что Жукъ напомадился, произвела нѣкоторое впечатлѣніе въ нашемъ муравейникѣ. Филя первый попросилъ себѣ чуточку, за нимъ другіе. Комната наполнилась благоуханіемъ; дня черезъ три баночка была уже пуста.
Несравненно большее впечатлѣніе произвели его успѣхи въ танцахъ. Самъ Пиша, очень не щедрый на похвалы, не преминулъ разъ высказать лестное мнѣніе:
-- Allons, monsieur Jonk!-- воскликнулъ онъ,-- allons, si vous continuez comme èa, vous finirez par...
Обрадовался-ли Жукъ, или по другой причинѣ, но онъ не далъ Пиша докончить фразу и отдавилъ ему ногу, сказавъ при этомъ вмѣсто извиненія:
-- C'est pour la dernière fois, monsieur!
Пиша, скорчившій было ужасную гримасу, улыбнулся и ласково потрепалъ его по плечу...
-- Hé! Hé! pas si fort, mon ami!
Филя былъ внѣ себя отъ изумленія...
-- Жукъ, голубчикъ! признайся: откуда ты стащилъ эту фразу?-- приставалъ онъ.
-- De ton tiroir,-- отвѣчалъ тотъ очень серьезно.
Страсть къ танцамъ стала обнаруживаться съ каждымъ днемъ рельефнѣе. Гимнастическія упражненія, которыя Жукъ всегда любилъ, теперь отошли на второй планъ, уступивъ мѣсто страннымъ на, требовавшимъ пропасть энергіи и въ то же время не безопаснымъ для постороннихъ. Случалось, что онъ просилъ наиболѣе ловкихъ, и чаще всего Филю, высказать свое мнѣніе объ этихъ на Филя пробовалъ, но времена были уже не тѣ... Прежде Жукъ позволялъ смѣяться надъ собой сколько угодно, теперь онъ выказывалъ щепетильность. Вотъ почему откровенность со стороны Фили и другихъ стала сопровождаться жестокими потасовками, послѣдствіемъ которыхъ бывало заключеніе Жука въ карцеръ.
-- Одно только желаю знать, Жукъ,-- говорилъ неугомонный Филя, приводя въ порядокъ свой туалетъ,-- гдѣ и съ кѣмъ собираешься ты такъ отплясывать?
-- Гдѣ случится, тамъ и буду.
-- Если въ деревнѣ,-- продолжалъ Филя,-- то тебѣ за глаза довольно одного трепака.
Въ такіе моменты Жукъ обыкновенно пріостанавливался и утиралъ платкомъ лобъ. Затѣмъ -- или вторично набрасывался на Филю, или же продолжалъ свои упражненія.
Но и Филя бывалъ настойчивъ до самоотверженія.
-- Ты хочешь наверстать потерянное время, temps perdu,-- замѣчалъ онъ,-- но вѣдь извѣстно, что уже если кому не везетъ, такъ не везетъ!
-- Убирайся ты съ своимъ temps perdu!
-- Не уберусь, тебѣ довольно мѣста!
-- Уберешься?
-- Нѣтъ! Ни за что на свѣтѣ!!
Происходила третья и послѣдняя битва: Филя катился кубаремъ.
Одновременно съ танцами, Жукъ приналегъ и на языки. Французскій онъ полюбилъ преимущественно.
-- Ты думаешь, это такъ легко?-- замѣтилъ однажды Филя.-- Нѣтъ, голубчикъ, безъ практики ничего не подѣлаешь. Да, кромѣ того, выговоръ, accent...
-- Отецъ хорошо знаетъ языки, и выговоръ у него недуренъ. Онъ мнѣ поможетъ,-- отвѣчалъ Жукъ, не отрываясь. отъ французской книги въ старинномъ кожаномъ переплетѣ, привезенной съ хутора.
Филя сдѣлалъ по этому случаю такую забавную гримасу, что мы покатились со смѣха.
-- Очень вѣрю, что твой отецъ хорошо знаетъ, но только...
-- Что?-- спросилъ Жукъ.
-- Если онъ, какъ обыкновенно, будетъ говорить тебѣ по одному слову въ день, то сколько воды утечетъ, пока ты скажешь одну фразу? Опять temps perdu!..
-- Вотъ, чтобъ не было temps perdu, я задамъ тебѣ трепку,-- проворчалъ Жукъ, краснѣя.
Филя обратился къ своему сосѣду:
-- Клейнбаумъ, ступай къ доскѣ: надо рѣшить интересную задачу...
Клейнбаумъ очень любилъ всякія задачи и въ одинъ прыжокъ былъ у доски.
-- Пакую? говори...
-- Былъ одинъ отецъ и у него одинъ сынъ...
-- Дальше...
-- Отецъ очень любилъ сына и хотѣлъ ему это высказать, но такъ, чтобъ въ одинъ день расходовать не больше одного слова...
-- Одинъ, одинъ, одинъ, одинъ,-- писалъ Клейнбаумъ, потомъ сложилъ и, повернувшись къ намъ, объявилъ:
-- Тутъ выходитъ всего четыре... Это совсѣмъ вѣрно!
Всѣ расхохотались. Жукъ потерялъ терпѣніе.
-- Не четыре, а только два, и вотъ я васъ!-- вскричалъ онъ.
Охвативъ Филю, онъ подтащилъ его къ Клейнбауму и устроилъ такъ, что пріятели нѣсколько разъ стукнулись лбами.
На этотъ разъ Филя отдѣлался дешево, потому что Клейнбаумъ зарыдалъ, а Жукъ, какъ извѣстно, не могъ видѣть равнодушно слезъ. Онъ поспѣшилъ вернуться на свое мѣсто.
Недѣли смѣнялись недѣлями. Каждую субботу являлась Андревна, и если Жукъ не сидѣлъ въ карцерѣ, то она увозила его домой. Но однажды Жукъ замедлилъ своимъ отъѣздомъ.
-- Сеня,-- сказалъ онъ, застегивая свое пальто,-- не пойдемъ-ли вмѣстѣ въ Гостиный Дворъ? Мнѣ нужно кое-что купить для отца; Андревна подождетъ.
-- Разумѣется, подождетъ!-- вскричалъ я.-- Идемъ!
Мы вышли на крыльцо и сказали въ одинъ голосъ:
-- Андревна, жди!
На городской башнѣ пробило четыре часа. На улицѣ было большое движеніе. Щегольскія сани, разрывая рыхлый снѣгъ, виднѣлись еще тамъ и сямъ. Наступали послѣдніе зимніе дни, но въ воздухѣ уже пахло весною.
-- Вотъ, теперь въ городѣ должно быть веселѣе, чѣмъ у насъ,-- сказалъ Жукъ, съ наслажденіемъ озираясь по сторонамъ, на магазины.
-- Отчего-бы вамъ не переѣхать въ городъ?-- проговорилъ я, едва поспѣвая за моимъ спутникомъ.
-- Отецъ терпѣть не можетъ города,-- отвѣчалъ Жукъ.-- Однако, зачѣмъ мы такъ бѣжимъ?..
Мы остановились на минуту, и пока я пыхтѣлъ, какъ самоваръ, онъ поднялъ голову и смотрѣлъ на легкія облака, за которыми то скрывался, то появлялся свѣтлый серпъ молодаго мѣсяца.
-- Съ моимъ бѣднымъ отцомъ случилась когда-то большая непріятность, Сеня... Что это было -- я только догадываюсь... Я знаю, что есть что-то и теперь... Идемъ, Сеня!
И мы опять побѣжали чуть не быстрѣе прежняго. Прохожіе не успѣвали сторониться. Нѣкоторые изъ нихъ заявляли вслѣдъ намъ какія-то претензіи.
-- Кажется, толкнулъ,-- замѣчалъ Жукъ.-- Вѣдь, вотъ, поди-жь ты: я ли не учусь танцовать, а все еще...
-- Не совсѣмъ ловокъ,-- докончилъ я,-- можетъ быть; но какая-же разница противъ прежняго!..
И мы мчались еще скорѣе.
-- Стой, Жукъ! вотъ и лавки...
Живо кончивъ съ покупками, мы повернули назадъ тѣмъ-же трактомъ.
-- Жукъ, видишь налѣво домикъ съ мезониномъ?
-- Вижу,-- отозвался мой спутникъ, мотнувъ головой и устремляясь далѣе.
-- Тамъ живетъ Соня.
-- Ага!!
Онъ такъ внезапно остановился, что я далеко проскочилъ впередъ.
-- А что, Сеня, если мы посмотримъ на домикъ съ мезониномъ чуточку поближе... Можно?
-- Разумѣется, можно.
Такая смѣлая идея съ его стороны могла быть объяснена только тѣмъ, что уже совсѣмъ стемнѣло и насъ не могли увидѣть.
Мы свернули съ большой улицы влѣво и подошли къ палисаднику противъ домика. Хотя ставни и не были закрыты, но сквозь освѣщенныя, разрисованныя морозомъ окна виднѣлись мелькавшія тѣни.
-- Слышишь музыку?-- спросилъ Жукъ, притаивъ дыханіе и роняя свой свертокъ.
-- Никакой музыки не слышу.
-- А замѣчаешь ты, что тамъ танцуютъ кадриль?-- продолжалъ онъ такъ, какъ будто вопросъ о музыкѣ не возбуждалъ во мнѣ сомнѣній.
Въ отвѣтъ я расхохотался.
-- Тшш!.. что ты дѣлаешь!-- вскричалъ Жукъ и прибавилъ шепотомъ: -- Смотри... вотъ начинаютъ четвертую фигуру!..
Въ эту минуту наружная дверь отворилась и яркій свѣтъ пролился черезъ улицу.
На крыльцѣ появились двѣ дамы; я сейчасъ-же узналъ тетушку и кузину.
-- Идемъ-же, говорятъ тебѣ!-- молвилъ въ отчаяніи Жукъ, собираясь улепетывать.
Но судьба устроила такъ, что вмѣсто того, чтобъ бѣжать отъ Ляминыхъ, мы наскочили прямо на нихъ...
-- Сеня!-- произнесла тетушка.
Я поклонился, а Жукъ скорчился и помѣстился сзади меня.
-- Да ты не одинъ,-- продолжала она,-- какъ вы сюда попали?
-- Здравствуйте!-- сказала весело Соня, узнавшая моего товарища.
Жукъ выпрямился и отвѣсилъ столько поклоновъ, что ихъ хватило-бы на большое общество.
Несчастный свертокъ опять упалъ и подкатился къ ногамъ кузины.
Она подняла его.
-- Кажется, вашъ!-- сказала Соня, съ трудомъ удерживаясь отъ смѣха.
-- Да, мой,-- отвѣчалъ Жукъ, засовывая свертокъ подъ мышку.
-- Вы уѣзжаете къ себѣ въ деревню?
-- Сію секунду... и вотъ съ нимъ...
-- Съ кѣмъ: съ Сеней, или со сверткомъ?
-- Со сверткомъ,-- признался Жукъ, вздыхая.
-- А мы идемъ къ вамъ, Сеня,-- объявила тетушка,-- и знаешъ-ли зачѣмъ?
Я не могъ отгадать.
-- Чтобы пригласить твоихъ и тебя къ намъ въ будущій четвергъ... Въ четвергъ -- праздникъ.
-- И у насъ тоже праздникъ,-- сказалъ Жукъ.
-- Какъ это кстати, что наши календари сходятся,-- замѣтила, засмѣявшись, Марья Сергѣевна и прибавила:
-- Надѣюсь, молодой человѣкъ, что вы тоже не откажетесь провести вечерокъ съ нами совсѣмъ за-просто?..
-- Никого не будетъ кромѣ дѣтей,-- сообщила Соня.
Жукъ перекладывалъ свой свёртокъ съ лѣвой стороны на правую и обратно.
-- Пожалуйста, не отказывайтесь!
Онъ низко поклонился, и мнѣ послышалось, что онъ опять повторилъ:
-- Сію секунду!
-- Такъ до свиданія!-- сказали въ одинъ голосъ наши дамы.
Соня пожала его руку. Свертокъ полетѣлъ въ снѣгъ.
-- Ахъ!-- молвила она,-- опять свертокъ!
-- Да... все падаетъ,-- пояснилъ Жукъ, наклоняясь.
Онѣ пошли налѣво, а мы къ школѣ -- направо.
-- Вотъ судьба, такъ судьба!-- твердилъ всю дорогу Жукъ, поминутно оглядываясь.
-- Устрой такъ, чтобъ намъ идти къ Ляминымъ вмѣстѣ,-- упрашивалъ я его.
Вмѣсто отвѣта, онъ могъ только сообщить мнѣ:
-- Представь, Сеня, я вѣдь въ самомъ дѣлѣ думалъ, что тамъ четвертая фигура, и вдругъ... вонъ что вышло!
Андревна совсѣмъ окоченѣла. Лошадка порывалась, вѣроятно, въ сотый разъ описывать кругъ передъ школьнымъ подъѣздомъ.
-- Совсѣмъ заморозилъ!-- упрекнула Андревна своего питомца.-- Какъ тебѣ не грѣшно!
-- Прощай, Сеня,-- закричалъ Жукъ, грузно усаживаясь въ повозку и послѣдній разъ роняя свертокъ.
-- Стой, Жукъ! Бери свой свертокъ!..
Онъ уѣхалъ, а я бѣгомъ пустился по направленію къ дому.