От Буфарика до Блиды всего двадцать минут по железной дороге, и Кастейра с их спутником прибыли туда в четверть пятого. Под впечатлением от первого разочарования дети очень спешили увидеться с дядей и быстро шли по улицам города, не обращая внимания на окружающее. К тому же было очень жарко, и улицы были почти пусты.
Достигнув ворот Эль-Себт, среди молчания знойного дня они услышали странную музыку рожков и барабанов. Это был отряд тюркосов, возвращавшийся с маневров. Дети с удивлением смотрели на высоких черных солдат в широких полотняных шароварах и синих куртках, отделанных желтым шнуром.
Пройдя ворота, мальчики отправились по широкой дороге, обстроенной красивыми домиками, к знаменитому "Священному Лесу", главной достопримечательности Блиды.
Лес этот, или, скорее, роща, состоял из прекрасных оливковых деревьев. Но не деревья заинтересовали детей, а маленький домик, стоявший на опушке рощи -- с зелеными ставнями и вывеской "Звезда Колонии".
Заведение казалось весьма скромным, но все же между ним и кафе "Надежда" в Буфарике была огромная разница. Насколько одно было грязно и отвратительно, настолько другое -- опрятно и привлекательно. Только что выкрашенный фасад домика сверкал на солнце, а чистые окна и расписная посуда, видимая сквозь прозрачные стекла, казалось, радушно приглашали зайти каждого прохожего.
Когда Лефильель со своими маленькими спутниками подошел к кафе, на пороге появился человек с рыжими щетинистыми усами и с трубкой в зубах. Его вид и манеры обличали в нем старого солдата; лицо дышало довольством, лучше всяких слов говорившим о том, что дела его идут недурно.
Остановившиеся было в нерешительности дети вдруг разом бросились к дяде и повисли на его руках и ногах, между тем как Лефильель, остановившись поодаль, растроганно наблюдал эту сцену.
-- Наконец-то скитания детей кончились, -- думал он, -- дядя Томас кажется мне славным, честным малым, да и "Звезда Колонии" мне тоже нравится. Теперь все пойдет как по маслу.
Что касается хозяина кафе, то он, по-видимому, совершенно растерялся от такого внезапного нападения, но, тем не менее, горячо отвечал на ласки детей, очень звучно перецеловав их всех по очереди.
-- Ну, а теперь, когда мы, наконец, перецеловались, -- сказал он, сажая Франсуа к себе на колени, -- давайте объяснимся! Мне хотелось бы знать, кто вы и откуда вы явились?
-- Да прямо из дома.
-- Из дома?
-- Да, из Оверни, вы ведь знаете?
-- Знаю, знаю!
-- Мы приехали на пароходе, через Марсель.
-- Но зачем же, милые дети, вы покинули вашу родину и явились в Блиду?
-- Только для того, чтобы увидеться с вами.
-- Вы проделали такое путешествие, да в ваши лета, чтобы повидаться со мною? Вот так штука! -- повторил дядя Томас, видимо не понимавший ни слова из сказанного.
-- Так вы не получали письма от нашей матери? -- спросил Жан, начиная тревожиться.
-- Ничего не получал.
-- Так вы не знаете, что папа убит на войне, что мама захворала и тоже умерла? Видя, что мы остаемся совершенно одни, мама, умирая, сказала мне: "Томас был всегда добрым братом вашему бедному отцу, я уверена, что он будет таким же добрым дядей и не покинет вас". И я с двумя моими братьями отправился разыскивать вас.
-- Но, бедняжки, -- сказал растроганный солдат, -- пусть меня повесят, если я знаю, к чему вы мне все это рассказываете. Во-первых, я вовсе не уроженец Оверни, я из Нормандии.
-- Значит... вы не наш дядя Томас?
-- Никогда не имел ни брата, ни сестры и не знаю, как я могу иметь троих маленьких племянников... Но правда то, что меня зовут Томас, Жан-Мария-Томас Карадек -- к вашим услугам.
Эти последние слова все объяснили Лефильелю; он рассказал солдату об ошибке, вследствие которой они отыскали его. Настоящий дядя Томас, также отставной военный, по всей вероятности, уехал из Алжира одновременно с ним.
Дети слушали и плакали. Они было обрадовались, что нашли такого доброго дядю, который так ласково их принял...
-- Вы такой добрый! -- плакал Франсуа. -- И я уже полюбил вас!
-- Но, право же, мальчуган, я был бы очень рад быть твоим дядей, в самом деле. Посмотрим, может быть, мы что-нибудь придумаем... Жить одному далеко не весело, да подчас и дел бывает очень много. Если бы вы захотели остаться со мной и помогать мне, я думаю, мы отлично ужились бы вместе, даром что не родня друг другу.
-- Это невозможно, -- отвечал Лефильель, -- они должны отыскать своего настоящего дядю.
-- Да может быть, он уехал из Алжира или вообще умер! Ладно, но если вам не удастся найти его, помните, что я охотно возьму на себя заботу об этих детях и сделаю из них порядочных людей.
-- Отлично! -- воскликнул Лефильель. -- Мы этого не забудем. Со своей стороны, я уверен, что эти бедные дети были бы очень счастливы с вами.
-- Но сегодня уже поздно возвращаться в Алжир. Останьтесь у меня до завтра. Кстати, мы лучше познакомимся. А после завтрака вы уедете. Согласны?
На радушное приглашение последовало такое же радушное согласие. Закусив после всех пережитых треволнений, возбудивших в детях изрядный аппетит, ребята с Лефильелем отправились гулять по городу.
Блида -- очень древний город, процветавший под владычеством турок, но полуразоренный после завоевания Францией. Однако со времени окончательного упрочения мира Блида множество раз перестраивалась и отчасти достигла своего прежнего благосостояния.
Отличаясь чрезвычайной красотой построек, Блида очень живописно расположена у подножия малого Атласа, среди густого пояса оливковых, лимонных и апельсинных деревьев, далеко распространяющих свой прекрасный аромат.
Маленькие Кастейра, на своей родине видевшие только каштаны да еловые шишки, были поражены бесчисленным множеством апельсинов, валявшихся под деревьями и сверкавших золотом среди темной листвы.
Лефильель поднял несколько плодов и подал их детям, никогда еще не евшим ничего подобного. В Европе, где едят большей частью привозные апельсины, даже не имеют представления о том, как они хороши, сорванные прямо с дерева.
Увидев толпу арабов, теснившихся на углу одной из улиц вблизи площади, Жан спросил молодого архитектора:
-- Куда идут все эти люди?
-- Наверное, в мечеть, на вечернюю молитву после захода солнца, -- отвечал Лефильель, -- пойдем и мы туда.
И, замешавшись среди туземцев, они вошли в дверь мечети.
На пороге, возле маленького фонтана, Жан увидел множество туфель, стоявших рядом.
-- При входе в мечеть всегда снимают обувь, -- шепнул Лефильель Жану, -- хотя остаются с покрытой головой. Это чтобы не пачкать циновок, разложенных на полу, в которые молящиеся упираются лбом, когда падают ниц во время молитвы.
Мечеть внутри оказалась обширнее, чем можно было судить по ее наружному виду; между толстыми колоннами на цепях спускались лампады в серебряной оправе. Мальчики с изумлением смотрели на медленные, важные, точно автоматические поклоны множества мусульман в белых шароварах и чалмах с красной верхушкой. Понемногу молчаливая, торжественная обстановка возбудила в них невольное уважение к этому храму; они тихонько вышли, дивясь невиданной "арабской обедне", как они это назвали между собой.
Была уже почти ночь, когда дети вернулись в "Звезду Колонии", где их ожидал сытный ужин и удобное помещение для ночлега. Добрый Карадек постарался устроить своих неожиданных гостей как можно лучше, так что на другой день Лефильелю с большим трудом удалось разбудить мальчиков к поезду. Прощаясь, солдат снова повторил свое обещание помочь им, если они не найдут своего дядю. Сердечно распростившись с ним, путешественники покинули гостеприимное кафе и два часа спустя уже снова были в Алжире.