-- "Уже шесть часовъ, а Джиневры все еще нѣтъ!?"... вскричалъ Бартоломео.
"Она никогда не возвращалась такъ поздно!" отвѣчала жена Піомбо.
Старики посмотрѣли другъ на друга, со всѣми признаками живѣйшаго безпокойства. Бартоломео, слишкомъ смущенный, не могъ оставаться въ покоѣ: всталъ и раза два прошелъ по гостиной, шагами довольно скорыми для семидесятилѣтняго человѣка.
Благодаря "крѣпкому своему сложенію, Піомбо мало перемѣнился со дня прибытія своего въ Парижъ. Не смотря на высокій ростъ, онъ еще держался прямо; но рѣдкіе и сѣдые волосы его оставляли почти обнаженнымъ выпуклый черепъ, подававшій высокое понятіе о твердости его характера. Лице его сохраняло блѣдность, внушающую почтеніе. Всѣ черты его означены были глубокими морщинами. Пылъ страстей отражался еще въ сверхъестественномъ огнѣ глазъ его, коихъ брови несовершенно посѣдѣли и сохраняли грозную свою движимость. Видъ его былъ суровъ; но, казалось, что Бартоломео имѣлъ право быть таковымъ. Его доброта, его, кротость извѣстна была только женѣ и дочери: ибо въ отправленіи должностей или въ присутствіи незнакомыхъ онъ всегда сохранялъ величіе, которое время напечатлѣло на его лицѣ и на всей его особѣ. Онъ имѣлъ привычку -- нахмуривать густыя брови; и лобъ, собирать морщины, и давать взору своему неподвижность, которая дѣлала его мало доступнымъ. Въ теченіе политической жизни своей, она внушалъ всѣмъ такой страхъ, что его почитали неспособнымъ къ обходительности. Но не трудно объяснить, какимъ образомъ утвердилось объ немъ такое мнѣніе. Образъ жизни, правы и вѣрность Піомбо были порицаемы по большей части придворными.,
Бартоломео былъ мужъ непоколебимой честности. Не смотря на множество возлагаемыхъ на него порученій, которыя были бы прибыльны для другаго, у него было не болѣе 2,000 ливровъ годоваго дохода. Если вспомнить о дешевизнѣ доходовъ во время Имперіи и щедрости Наполеона къ тѣмъ изъ его приверженцевъ, которые разумѣли искусство говорить; то не льзя не согласиться, что Баронъ Піомбо былъ человѣкъ необыкновенный. Титуломъ Барона одолженъ онъ былъ только тому, что Наполеонѣ почиталъ необходимымъ облечь Въ сіе достоинство своего тайнаго посланника при одномъ иностранномъ Дворѣ. Бартоломео всегда изъявлялъ непримиримую ненависть къ предателямъ, коими Наполеонъ былъ окруженъ. Говорятъ, будто онъ отступилъ на три шага къ двери Императора, подавъ ему совѣтъ удалить трехъ извѣстныхъ особъ во Франціи, наканунѣ того дня, когда онъ отправлялся въ знаменитую кампанію 1841 года.
Бартоломео съ 8 Іюля не носилъ знака отличія почетнаго легіона. Никогда и никто не представлялъ въ себѣ столь, разительнаго отпечатка тѣхъ старыхъ республиканцевъ, непоколебимыхъ друзей Имперіи, которые оставались еще, подобно живымъ обломкамъ двухъ правленій. Если Баронъ Піомбо не нравился нѣкоторымъ изъ вельможъ, то Дарю, Друо, Карно почитались его друзьями. Что касается до другихъ политическихъ лицъ, то, особенно съ 8 Іюля, занимался онъ ими столько же, сколько дымомъ, пускаемымъ изъ своей сигары. Предсказаніе Наполеона сбылось: ибо Піомбо за довольно умѣренную сумму, данную ему матерью Императора въ обмѣнъ на помѣстья его въ Корсикѣ, купилъ древній домъ Графовъ Живри и оставилъ его безъ всякой перемѣны. Имѣя всегда квартиру отъ правительства, онъ жидъ въ этомъ домѣ, только со времени происшествіи въ Фонтенебло. По обычаю людей необыкновенной простоты и добродѣтели, Баронъ и жена его не занимались наружною пышностію; мебели у нихъ было мало, кромѣ той, которая принадлежала къ стариннымъ украшеніямъ дома. Надобно замѣтить, что огромные, мрачные и высокіе покои сего жилища, широкія зеркала въ старинныхъ позолоченныхъ и отъ времени уже почернѣвшихъ рамахъ, совершенно согласовались съ духомъ Бартоломео и жены его -- лицъ, достойныхъ древности.
Во время Имперіи и Ста Дней, Бартоломео, отправлявшій важнѣйшія должности, жилъ великолѣпно, но болѣе для того, чтобъ возвысить свое званіе, чѣмъ блеснуть пышностью. Образъ жизни обоихъ супруговъ былъ такъ скроменъ, такъ спокоенъ, что небольшаго состоянія ихъ было болѣе, чѣмъ достаточно на всѣ ихъ потребности. Въ глазахъ ихъ Джиневра стоила всѣхъ богатствъ на свѣтѣ: она составляла ихъ единственное счастіе и все покорялось ея желаніямъ и даже прихотямъ. Каждое слово ея было почитаемо въ домѣ закономъ.
Когда Баронъ Піомбо, въ Маѣ 1814, оставилъ свое мѣсто, отпустилъ людей и продалъ лошадей, Джиневра не изъявила никакого сожалѣнія. Она подобно родителямъ любила простоту и презирала пышность. Подобно всѣмъ возвышеннымъ душамъ, она полагала всю роскошь, въ силѣ чувствованій, а блаженство въ уединеніи и занятіяхъ. Притомъ же сіи три существа столько любили другъ друга, что внѣшнія условія бытія не могли имѣть цѣны въ глазахъ ихъ.
Часто, особенно послѣ второго паденія Наполеона, Бартоломео и жена его проводили въ восхищеніи цѣлью вечера, слушая пѣніе Джиневры и игру ея на фортепіано. Для нихъ былъ неистощимый источникъ удовольствія въ присутствіи, въ каждомъ словѣ обожаемой дочери. Взоры ихъ слѣдовали за. нею съ; нѣжнымъ безпокойствомъ. Они слышали шаги ея еще на дворѣ, какъ бы они тихи ни были. Подобно любовникамъ, они всѣ трое проводили цѣлые часы въ безмолвіи, понимая краснорѣчіе душевное лучше, нежели Оно можетъ быть выражено словами. Сіе глубокое чувство было жизнію стариковъ и одушевляло всѣ ихъ помышленія. Это были не три человѣческія жизни, но одна, которая подобна пламени костра раздѣлялась на три огненныя полосы.
Иногда воспоминанія о благодѣяніяхъ и бѣдствіяхъ Наполеона, или политика того времени, торжествовали надъ постоянными попеченіями стариковъ, и то потому, что Джиневра вполнѣ раздѣляла политическія ихъ мнѣнія. Горячность, съ которой они искали убѣжища въ сердцѣ единственной дочери своей, была очень естественна. До того времени занятія жизни государственной совершенно поглощали необыкновенную энергію Піомбо; но, съ оставленіемъ должностей. Корсиканецъ почувствовалъ необходимость сосредоточить всего себя въ томъ чувствѣ, которое пережило всѣ прочія. Притомъ, кромѣ узъ, соединяющихъ отца и мать съ дочерью, была, можетъ быть; еще другая, неизвѣстная симъ тремъ существамъ, сильная причина фанатизма взаимной ихъ страсти: они побили другъ друга нераздѣльно. Сердце Джиневры: совершенно принадлежало ея отцу,-- также какъ его принадлежало ей. Наконецъ, если справедливо, что мы привязываемся другъ. къ другу, болѣе своими недостатками, нежели хорошими свойствами; то Джиневра совершенно раздѣляла всѣ страсти своего отца. Отсюда происходило одно только несовершенство сей тройственной жизни. Джиневра была непреклонна въ своей волѣ, мстительна, вспыльчива, какимъ былъ и Бартоломео въ молодости. Корсиканецъ старался развить зm дикія чувства въ сердцѣ дочери, подобно льву, который учитъ львенка бросаться на свою добычу. Но это мщеніе могло Имѣть кругомъ своего дѣйствія одинъ только домъ родительскій: и Джиневра ничего не прощала отцу своему; онъ долженъ былъ во всемъ уступать ей.
Піомбо видѣлъ одно ребячество въ этихъ искусственныхъ ссорахъ, но Джиневра уже привыкла брать верхъ надъ родителями.
Среди сихъ бурь, которыя Бартоломео любилъ возбуждать, одного нѣжнаго слова, одного взгляда довольно было, чтобы усмирять разъяренныя сердца ихъ; и никогда не были они такъ близки къ примиренію, какъ когда угрожали другъ другу. Однако, уже лѣтъ съ пять, Джиневра, сдѣлавшись разсудительнѣе своего отца, постоянно уклонялась отъ такихъ ссоръ, Ея вѣрность, преданность, любовь, торжествовавшая надъ всѣми ея мысля мы, и необыкновенная сила разсудка замѣнили прежнюю раздражительность.
Но тѣмъ не менѣе это было причиною великаго зла; ибо Джиневра обращалась съ отцемъ и матерью, съ такимъ равенствомъ, коего послѣдствія всегда бываютъ горестны. Наконецъ, чтобы объяснить всѣ перемѣны, послѣдовавшія съ сими тремя лицами со времени ихъ прибытія въ Парижъ, скажемъ, что и жена его, не получивъ сама никакого образованія, предоставила самой Джиневрѣ выборъ предметовъ для своихъ занятій. По волѣ прихотей своихъ, она всему училась и все бросала; хватала и снова кидала каждую мысль въ свою очередь до тѣхъ поръ, пока живопись сдѣлалась господствующею ея страстью. Въ музыкѣ она имѣла болѣе чувства, нежели основательныхъ свѣденій; по душа ея все дополняла, ибо она обращала ее на всѣ предметы. Она была бы существомъ совершеннымъ, еслибъ имѣла мать, способную руководствовать ея занятіями, и приводить въ гармонію дары, коими природа такъ щедро надѣлила ее. Качества ея были врожденныя, а недостатки происходили отъ несчастнаго воспитанія, которое Корсиканецъ, какъ бы съ умысломъ, старался дать ей.
Піомбо позвонилъ въ колокольчикъ. Вошелъ слуга.
-- "Поди на встрѣчу къ дѣвицѣ Джиневрѣ!" -- сказалъ ему онъ.
"Я всегда сожалѣю, что у насъ для ней нѣтъ кареты!" замѣтила Баронесса.
-- "Она сама того не хотѣла," отвѣчалъ Піомбо, и посмотрѣлъ на жену, которая, уже сорокъ лѣтъ привыкнувъ къ повиновенію, опустила глаза."
Баронессѣ было болѣе шестидесяти лѣтъ. Она была высокаго роста, сухощава, блѣдна, вся въ морщинахъ, и совершенно походила на тѣхъ старухъ, коихъ Шнецъ и Флери изображаютъ въ Италіянскихъ сценахъ на своихъ картинахъ. Она почти всегда молчала; и ее можнобъ было принять за новую Мистрисъ Шанди, еслибъ одно слово, взоръ, движеніе не доказывали, что чувства ея сохраняютъ всю силу и свѣжесть молодости. Одежда ея была невыисканна и часто противорѣчила вкусу. Она обыкновенно сидѣла, въ бездѣйствіи на софѣ, какъ Султанша Валида, дожидаясь своей Джиневры, или восхищаясь ею: ибо она только ею жила; ею гордилась. Красота, одежда и ловкость дочери, казалось, сдѣлались ея собственными. Все было для ней хорошо, цогда Джиневра была счастлива. Волосы ея посѣдѣли; и ихъ, оставалось только нѣсколько клочковъ надъ блѣднымъ и покрытымъ морщинами лбомъ и вдоль впалыхъ щекъ.
"Вотъ уже около мѣсяца, какъ Джиневра возвращается нѣсколько позже," сказала она.
-- "Иванъ не такъ скоро пойдетъ!".. вскричалъ нетерпѣливый старикъ. Застегнувъ съ сердцемъ полы, синяго своего кафтана, схватилъ онъ шляпу, надвинулъ ее на глаза, взялъ трость и пошелъ самъ.
"Ты не далеко уйдешь"... закричала ему вслѣдъ жена.
И дѣйствительно, ворота снова затворились и старуха услышала на дворѣ шорохъ платья Джиневры.
Бартоломео внезапно вошелъ, неся, съ торжествомъ на рукахъ дочь, которая старалась отъ него вырваться.
-- "Вотъ она! Да Ginevra, la Ginevreltina, la Ginevrina, la Ginevrola, la Ginevretta, la Ginevra bella!..."...
"Батюшка, мнѣ больно!".. вскричала она наконецъ.
Онъ тотчасъ поставилъ ее на полъ, съ какимъ, то почтеніемъ. Она легкимъ движеніемъ головы показала матери, что это шутка, дабы успокоить ее, ибо ша уже испугалась. Блѣдное и безжизненное лице Баронессы, какъ бы по волшебному знаку, оживилось нѣкоторою веселостью. Піомбо съ необыкновенною силою теръ себѣ руки, что было въ немъ вѣрнѣйшимъ признакомъ радости. Онъ привыкъ къ этому при дворѣ, видѣвъ, какъ Наполеонъ сердится на тѣхъ изъ своихъ Генераловъ или Министровъ, которые неусердно служили ему или оказывались въ Немъ нибудь виновными. Всѣ мускулы лица его оживились и каждая морщина на лбу выражала благоволеніе. Старики представляли въ эту минуту образъ увядающихъ растеній, коимъ небольшое количество воды снова возвращаетъ жизнь.
-- "За столь, за столъ!" -- вскричалъ Піомбо, Онъ подалъ Джиневрѣ широкую руку свою, назвавъ ее "Синьора Шомбелла!" -- Другой признакъ веселости.
Кокетка бросила на него самый нѣжный взглядъ.
-- "Кстати" -- сказалъ ей Піомбо, выходя изъ за стола,-- "знаешь ли, что мать твоя замѣтила, что ты уже съ мѣсяцъ остаешься въ мастерской гораздо долѣе обыкновеннаго? По видимому, живопись вредитъ вамъ,.".
"Ахъ, батюшка..".
-- Джиневра вѣрно хочетъ неожиданно удивить насъ, сказала мать.
-- "Не готовишь ли ты мнѣ картины?"... вскричалъ Корсиканецъ, потирая руки.
"Да -- я очень занята въ мастерской," отвѣчала она.
-- Что съ тобой, Джиневра! ты поблѣднѣла! сказала ей мать.-- "Нѣтъ!" вскричала Джиневра съ видомъ рѣшительности: "нѣтъ, да не скажутъ, что Джиневра Піомбо солгала хотя одинъ разъ въ своей жизни!"...
При семъ странномъ восторгѣ Піомбо и жена его съ удивленіемъ посмотрѣли на дочь.
-- "Я люблю одного молодаго человѣка"... прибавила она прерывающимся голосомъ!
Потомъ, не смѣя взглянуть на родителей, она опустила длинныя рѣсницы, какъ бы для того, чтобъ прикрыть, огонь, блиставшій въ ея глазамъ.
-- "Не Принцъ ли это какой" -- спросилъ ее насмѣшливо отецъ. Звукъ голоса Піомбо привелъ въ трепетъ и мать и дочь.
"Нѣтъ, батюшка" -- отвѣчала она съ скромностію -- "это молодой человѣкъ безъ состояніи."..
-- "Стало быть, онъ прекрасенъ собою"...
"Онъ несчастливъ. "--
-- "Кто жь это такой?"
"Сподвижникъ Лабедуайера; онъ былъ изгнанъ, безъ всякаго пристанища. Г. Сервень скрылъ его и"...
-- "Сервень честной малой и хорошо поступилъ въ этомъ случаѣ!".. вскричавъ Піомбо; "хотя, дочь моя, ты дурно дѣлаешь, что, кромѣ отца, любишь еще другаго человѣка"...
"Не отъ меня зависитъ не любить"... отвѣчала тихо Джиневра.
-- "Я льстилъ себя надеждой," возразилъ отецъ, "что моя Джинавра будешь мнѣ вѣрна до самой смерти моей, что мои и матери ея попеченія объ ней будутъ исключительны и что нѣжная привязанность наша не встрѣтитъ въ душѣ ея другой привязанности"...
"Упрекала ли я васъ въ фанатизмѣ къ Наполеону?" сказала Джиневра. "Развѣ вы меня одну любили? Когда васъ назначили посланникомъ, небыли ли вы въ отсутствіи цѣлые мѣсяцы и не твердо ли я сносила разлуку съ вами? Есть необходимые случаи, которымъ надобно умѣть покоряться"...
-- "Джиневра!"...
"Нѣтъ, вы меня любите не для меня самой и упреки ваши показываютъ нестерпимый эгоизмъ."
--"Ты обвиняешь любовь отца твоего къ тебѣ!" вскричалъ Піомбо съ сверкающими глазами;
"Батюшка, я никогда не осмѣлюсь обвинять васъ," отвѣчала Джиневра съ большею кротостью, нежели какъ ожидала дрожащая отъ страха мать ея. "Вы правы въ вашемъ эгоизмѣ, какъ и я въ моей любви. Боръ свидѣтель, что еще никакая дочь такъ не выполняла своихъ обязанностей къ родителямъ. Я всегда видѣла одну радость, одну любовь тамъ, гдѣ другіе часто видятъ принужденіе. Вотъ уже пятнадцать лѣтъ, какъ я не удаляюсь изъ подъ родительскаго вашего крыла и всегда почитала удовольствіемъ услаждать жизнь вашу. Но развѣ буду я неблагодарна, если предамся сладостному чувству любви, если буду искать себѣ супруга?"
"А! ты считаешься съ отцемъ... Джиневра.".. возразилъ старикъ страшнымъ голосомъ.
Послѣдовало ужасное молчаніе, которое никто не смѣлъ нарушить. Наконецъ Бартоломео прервалъ его, воскликнувъ раздирающимъ голосомъ:
-- "О! останься съ нами, останься дѣвою подлѣ стараго отца своего!' Я не могу вздумать, чтобы ты любила другаго.-- Джиневра! Ты не долго будешь ждать свободы..".
"Но, батюшка, подумайте что мы васъ не оставимъ, что мы двое будемъ любить васъ, что вы будете имѣть покровителя, попеченіямъ котораго меня ввѣрите. Вы будете вдвойнѣ любимы, мной и имъ: имъ, который тоже, что я, и мной, которая тоже, что онъ.--
-- "О! Джиневра, Джиневра!" вскричалъ Корсиканецъ, крѣпко сжавъ кулаки свои: "за чѣмъ не вышла, ты замужъ, когда Наполеонъ пріучалъ меня къ этой мысли и предлагалъ тебѣ Герцоговъ, и Графовъ."..
"Они, не любили меня..." сказала Джиневра. "Притомъ я не хотѣла оставить васъ, а они бы увезли меня съ собою..."
-- "Ты не хочешь покидать насъ," сказалъ Піомбо;-- "но когда ты выдешь замужъ, мы останемся одни; я знаю тебя, дочь моя, ты уже не будешь любить насъ... Марія," прибавилъ онъ, взглянувъ на жену, которая сидѣла неподвижна и какъ будто остолбенѣла; "Марія, у насъ нѣтъ больше дочери! Она хочетъ вытти замужъ."
Старикъ сѣлъ и поднялъ руки къ небу, какъ будто призывая Бога; потомъ удрученный горестью опустилъ на грудь голову. Джиневра видѣла смущеніе отца; и умѣренность гнѣва его раздирала ея сердце. Она ожидала ярости и бѣшенства, но не приготовила душу свою къ тишинѣ и кротости.
"Батюшка," сказала она трогательнымъ голосомъ," нѣтъ -- Джиневра ваша никогда не оставитъ васъ!.. Но и вы -- полюбите. ее хоть нѣсколько для ней самой!-- Еслибъ вы знали, какъ онъ меня любитъ! Ахъ! онъ никогда бы не огорчилъ меня!.!"
-- "Уже сравненія!"., вскричалъ грознымъ голосомъ Піомбо... "Нѣтъ, я не могу перенесть этой мысли!.". прибавилъ онъ. "Если онъ будетъ любитъ тебя, какъ ты того достойна, онъ убьетъ меня; если онъ не будетъ любить тебя, я пронжу грудь его кинжаломъ." И руки Піомбо дрожали, и губы дрожали, и онъ весь дрожалъ, и глаза его извергали молнію. Одна Джиневра могла выдержать взглядъ его, ибо глаза ея также воспламенялись и дочь достойна была отца.
-- "О! любить тебя! Какой человѣкъ достоинъ этого блаженства?" продолжалъ онъ."Любить тебя отеческою любовью -- это уже рай; ктожъ когда нибудь будетъ достоинъ назваться твоимъ супругомъ!"
"Онъ!" сказала Джиневра;" онъ, котораго я чувствую себя недостойной."
-- "Онъ!.".. повторилъ машинально Піомбо: -- "кто онъ?..".
"Тотъ, котораго я люблю..."
-- "Довольно ли онъ тебя знаетъ, чтобъ обожать тебя?"
"Но, батюшка," возразила Джиневра съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ; "еслибъ онъ даже не любилъ меня, какъ скоро я люблю его."..
-- "Такъ ты любишь его!.".. вскричалъ Піомбо.
Джиневра отвѣчала легкимъ наклоненіемъ головы.
-- "И такъ ты любишь его болѣе, нежели насъ?"
"Эти два чувства не возможно сравнивать."
-- "Одно сильнѣе другаго?" спросилъ Піомбо.
"Я думаю, что такъ"... сказала Джиневра.
-- "Такъ тебѣ не бывать за нимъ!.." вскричалъ Піомбо такимъ голосомъ, отъ котораго всѣ окна въ гостинной задрожали.
"Буду" отвѣчала спокойно Джиневра.
-- Боже мой! Боже мой! вскричала мать, чѣмъ кончится эта ссора! Пречистая Дѣва! помилуй насъ.
Баронъ, ходившій по комнатѣ скорыми шагами, сѣлъ; холодная строгость выражалась на лицѣ его; онъ пристально посмотрѣлъ на дочь и сказалъ ей кроткимъ и слабымъ голосомъ:
-- "Нѣтъ, Джиневра, нѣтъ, ты не выдешь за него замужъ! О! не говори -- неговори этого роковаго: да... Позволь мнѣ думать противное. Хочешь ли ты видѣть отца у ногъ твоихъ и сѣдые волосы его во прахѣ предъ тобою -- я буду умолять тебя..".
"Джиневра Піомбо," отвѣчала она, "не привыкла обѣщать и не держать своего слова."Я дочь ваша."
-- Она говоритъ правду, сказала Баронесса, мы для супружества и живемъ на свѣтѣ...
-- "Такъ и ты поощряешь ее къ непослушанію?"
"Противиться несправедливому приказанію," отвѣчала Джиневра, "не означаетъ еще непослушанія."
-- "Приказанье не можетъ быть несправедливо, дочь моя, когда ты слышишь его изъ устъ отца своего... Можешь ли ты судить меня? Отвращеніе, которое я чувствую, не есть ли внушеніе, посылаемое свыше? Я, можетъ быть, предостерегаю тебя отъ несчастія."
"Несчастіе могло бъ быть тогда только, когдабъ онъ не любилъ меня!"
-- "Все онъ!..".
"Да! всегда!" возразила она: "въ немъ заключается моя жизнь, мое благо, всѣ мои помышленія, и еслибъ я даже повиновалась вамъ, то онъ всегда бы остался въ сердцѣ моемъ."
-- "Ты насъ больше не любишь.".. вскричалъ Піомбо.
"O!" сказала Джиневра, покачавъ головою.
-- "Такъ забудь его, останься намъ вѣрна... Послѣ насъ... Понимаешь?"..
"Батюшка, хотите ли вы, чтобы я желала вашей смерти?"
-- "Я проживу долѣе твоего; дѣти, не почитающіе родителей, прежде времени умираютъ!" вскричалъ отецъ, доведенный до послѣдней степени гнѣва.
"Тѣмъ скорѣе надобно мнѣ выдти замужъ и стараться быть счастливой!" сказала она: Такое хладнокровіе, такая сила разсудка привели Піомбо въ замѣшательство. Кровь сильно бросилась ему въ голову, онъ весь побагровѣлъ. Страшно было смотрѣть на него.
Джиневра содрогнулась. Она, подобно шпицѣ, прыгнула на колѣна къ отцу, и, обвивъ шею его нѣжными своими руками, начала ласкать его и воскликнула въ умиленіи:
"О! пусть я умру первая! я не переживу тебя, батюшка, добрый батюшка!"
"О! моя Джиневра, мой Джиневрисса, моя Джиневретта!" отвѣчалъ Піомбо, коего весь гнѣвъ изчезъ отъ одной этой ласки, подобно льду, тающему отъ лучей солнца.
-- Пора вамъ было кончить! сказала Баронесса растроганнымъ голосомъ.
"Бѣдная матушка!.."
-- "А! Джиневретта, Джиневра-белла."...
Отецъ игралъ съ дочерью, какъ съ шестилѣтнимъ ребенкомъ. Съ дѣтскою радостью расплеталъ онъ ея волнистыя косы, и качалъ ее на колѣнахъ. Какое то безуміе выражалось въ его нѣжности. Дочь поцѣловала его, побранила и старалась разными играми и шутками получить дозволеніе представить ему Людовика; но отецъ шутками же все отговаривался. Она показывала, что сердится, опять ласкала его, снова сердилась, и къ концу вечеру была весьма довольна тѣмъ, что по крайней мѣрѣ запечатлѣла въ сердцѣ отца любовь свою къ Людовику и мысль о близкой свадьбѣ.
На другой день она болѣе не говорила о любви своей, пошла позже въ мастерскую и возвратилась оттуда ранѣе обыкновеннаго. Она сдѣлалась съ отцемъ ласковѣе, нежели когда нибудь, и изъявляла живѣйшую благодарность, какъ бы за согласіе, которое онъ своимъ молчаніемъ давалъ на бракъ ея.
Вечеромъ она долго занималась музыкой и часто восклицала:
"Для этаго ноктюрна нуженъ былъ бы мужской голосъ!"
Она была Итальянка, этого довольно. Черезъ недѣлю послѣ того мать подозвала ее къ себѣ и сказала ей на ухо: "я уговорила отца принять его." Джиневра, какъ ребенокъ, запрыгала отъ радости.
"О! матушка! о! какъ я счастлива!."..
И такъ въ этотъ день Джиневра возвратилась въ домъ отца своего вмѣстѣ съ Людовикомъ. Бѣдный молодой человѣкѣ только во второй разъ еще оставлялъ тогда свое убѣжище.
Дѣятельное ходатайство Джиневры у Герцога Фельтрскаго, тогдашняго военнаго Министра, было увѣнчано полнымъ успѣхомъ. Людовикъ былъ внесенъ въ контроль офицеровъ, непомѣщенныхъ еще на вакансіи. Это былъ уже большой шагъ къ лучшей будущности.
Джиневра предупредила Людовика о всѣхъ препятствіяхъ, ожидающихъ его у Барона; Онъ не смѣлъ признаться ей въ опасеніи своемъ ему не понравиться. Этотъ человѣкъ, столь мужественный въ несчастій, столь храбрый на полѣ сраженія, трепеталъ при мысли 6 вступленіи своемъ въ домъ Піомбо.
Джиневра замѣтила его смущеніе; и это безпокойство, причину котораго она отгадывала, было для ней новымъ доказательствомъ любви.
"Какъ вы блѣдны!" сказала она ему, когда они входили въ домъ.
-- О! Джиневра, еслибъ это касалось только до моей жизни."...
Бартоломео вѣроятію былъ предувѣдомленъ женою о посѣщеніи того, котораго любила, его Джиневра: ибо, услышавъ шаги дочери, онъ не пошелъ къ ней на встрѣчу, а остался въ креслахъ, въ которыхъ обыкновенно сиживалъ. Онъ былъ мраченъ и суровость выражалась во всѣхъ чертахъ лица его."..
"Батюшка, сказала Джиневра," я привела къ вамъ молодаго человѣка, котораго вамъ вѣрно пріятно будетъ видѣть. Онъ сражался въ четырёхъ шагахъ отъ Императора при Мон-Сен-Жанѣ?.."
Баронъ всталъ, украдкой посмотрѣлъ на Людовика и сказалъ насмѣшливымъ голосомъ: "у васъ нѣтъ знака отличія?"
--"Я не ношу ордена почетнаго легіона", отвѣчалъ скромно Людовикъ, котораго Баронъ не приглашалъ даже сѣсть.
Джиневра, оскорбленная невѣжливостью отца, подвинула ему стулъ.
Отвѣтъ Офицера понравился старому сподвижнику Наполеона.
Баронесса Піомбо, видя, что брови мужа ея снова приняли прежнее свое положеніе, рѣшилась сказать: "я нахожу удивительное сходство между этимъ молодымъ человѣкомъ и Ниною Порта. Не правда ли, что у него вся физіономія фамиліи Порта?
-- "Это очень естественно," отвѣчалъ Людовикъ, на котораго устремлены были сверкающіе взоры Піомбо: "Нина была сестра моя."..
-- "Ты Луиджи Порта?".. спросилъ старикъ слабымъ голосомъ, бросивъ на него яростный взглядъ.
"Да!"
Бартоломео всталъ. Онъ пошатнулся и принужденъ былъ опереться на стулъ. Потомъ посмотрѣлъ на жену. Марія Піомбо подошла къ нему; и оба въ безмолвіи, взяли другъ друга подъ руки, и вышли изъ гостиной, оставляя дочь съ какимъ то ужасомъ.
Луиджи Порта въ остолбенѣніи смотрѣлъ на Джиневру. Она сдѣлалась блѣдною, подобно мраморной статуѣ, и стояла неподвижно, устремивъ глаза на дверь, въ которую вышли отецъ и мать ея. Въ молчаніи и уходѣ ихъ было нѣчто торжественное, приводившее ее въ ужасъ, чувство, которое, можетъ быть, первый еще разъ въ жизни проникло въ душу ея. Она всплеснула руками, и, крѣпко сжавъ ихъ, сказала такимъ растроганнымъ голосомъ, который могъ быть понятенъ только для любовника:
"О! сколько несчастія въ одномъ словѣ!."..
-- "Джиневра! я въ изумленіи отъ вашего ужаса. Заклинаю васъ нашею любовью, объясните мнѣ, что сказалъ я?" спросилъ Луиджи Порта.
"Батюшка," отвѣчала она, "никогда не говорилъ мнѣ о бѣдствіяхъ нашего семейства; а когда мы оставили Корсику, я была столько мала, что не могла знать ихъ."
-- "Мы враги? " спросилъ съ трепетомъ Луиджи!
"Да. Я уже отъ матушки узнала, что Порты убили моихъ братьевъ, сожгли нашъ домъ и что батюшка въ отмщеніе истребилъ все ихъ семейство. Но вы какъ остались живы? Онъ былъ увѣренъ, что привязалъ васъ къ постели, прежде нежели зажегъ домъ вашъ?"
-- "Не знаю," отвѣчалъ Луиджи. "Мнѣ было шесть лѣтъ, когда меня привезли въ Геную, къ одному старику, по имени Колонна. Мнѣ никогда. не говорили о моемъ семействѣ. Я зналъ только то, что я сирота, не имѣю никакого состоянія и что Колонна мой опекунъ. Я носилъ имя его до тѣхъ поръ, пока вступилъ въ службу. Здѣсь понадобились свидѣтельства о моемъ происхожденіи; и тогда только Колонна сказалъ мнѣ, что хотя я едва вышелъ изъ дѣтства, но имѣю враговъ. Онъ совѣтовалъ мнѣ носить одно имя Луиджи, чтобъ"избѣжать ихъ мщенія. Я послѣдовалъ его совѣту."
"Удалитесь, удалитесь, Луиджи!.".. вскричала Джиневра. "Я провожу васъ. Пока вы въ домѣ отца моего, вамъ нечего опасаться: но будьте осторожны; ибо какъ скоро вы изъ него выдете, то будете со всѣхъ сторонъ окружены опасностями. У батюшки въ услуженіи два Корсиканца, и если не онъ, то они угрожаютъ вашей жизни."
-- "Джиневра," сказалъ онъ, "эта наслѣдственная ненависть будетъ ли существовать между нами?."
Она печально улыбнулась и опустила голову.
Но скоро опять поднявъ ее, сказала съ нѣкоторою нѣжностью:
"О! Луиджи! Надобно, чтобъ чувства наши были очень непорочны, очень искренни, чтобъ я имѣла твердость идти тѣнь путемъ, который я избрала!.. Но здѣсь идетъ дѣло о счастіи всей нашей жизни, не правда ли?"
Луиджи отвѣчалъ одной улыбкой И пожалъ руку Джиневры. Она поняла, что только истинная любовь можетъ въ такія минуты презирать обыкновенныя увѣренія. (Спокойное и нѣмое выраженіе чувствованіи Людовика выражало нѣкоторымъ образомъ всю ихъ силу и полноту. Участь двухъ любовниковъ была рѣшена.
Джиневра видѣла впереди еще много горестей; но мысль оставить своего любовника, мысль, которая, можешь быть, коснулась души ея, совершенно, изчезла. Она навсегда принадлежала ему.
Съ быстротою увлекла она его за собою, и тогда только оставила, когда онъ вошелъ въ домъ, гдѣ Г. Сервень нанялъ для него небольшую квартиру.
Когда Джиневра возвратилась къ отцу съ видомъ спокойствія, означающаго непоколебимое намѣреніе -- никакая перемѣна въ обращеніи не обличала волненія души ея. Она бросила на отца и мать, которыя уже садились за столъ, взглядъ, исполненный кротости. Она замѣтила, что престарѣлая мать ея плакала? и краснота померкшихъ глазъ Баронессы на минуту потрясла ея душу: но она скрыла свое смущеніе; Піомбо, безмолвный и мрачный, казалось, былъ жертвою горести, слишкомъ сильной, слишкомъ жестокой, чтобъ измѣнить ей словами. Люди подали обѣдъ, но никто не прикоснулся къ нему. Отвращеніе отъ пищи есть одинъ изъ признаковъ сильнаго волненія души. Всѣ трое встали; не сказавъ другъ другу ни одного слова.
Джиневра сѣла между отцомъ и матерью въ огромной, мрачной ихъ гостиной. Піомбо хотѣлъ говорить, но не нашелъ словъ; началъ ходить по комнатѣ, но силы ему измѣнили; онъ снова сѣлъ въ свои кресла и позвонилъ.
-- "Иванъ," сказалъ онъ наконецъ слугѣ, "разложи огонь, я озябъ."..
Джиневра содрогнулась и съ безпокойствомъ посмотрѣла на отца. Борьба чувствъ его была, конечно ужасна, ибо лице его было совершенно разстроено. Джиневра узнала всю мѣру угрожавшей ей опасности, но не страшилась ее; между тѣмъ взоры, украдкою бросаемые на нее старикомъ, казалось, выражали въ эту минуту боязнь, внушаемую ему нравомъ дочери, коего необузданность онъ самъ старался развить. Между ими должно было произойти что-нибудь рѣшительное. И потому увѣренность въ перемѣнѣ, которая могла послѣдовать, въ чувствахъ отца и дочери, напечатлѣла тайный ужасъ на лицѣ Баронессы*
-- "Джиневра," сказалъ наконецъ Піомбо, не смѣя взглянуть на нее, "ты любишь врага нашего дома."
"Это правда!" отвѣчала она.
--"Надобно выбирать между нами и имъ. Жажда мщенія составляетъ, часть насъ самихъ: кто не раздѣляетъ моей ненависти, тотъ не принадлежитъ къ моему семейству."
"Выборъ мой сдѣланъ!" отвѣчала она спокойнымъ голосомъ.
Спокойствіе Джиневры обмануло Бартоломео.
-- "O! милая дочь моя!" воскликнулъ онъ.
Слезы -- первыя, которыя пролилъ онъ въ своей жизни -- омочили его рѣсницы.
"Я буду женою его!"... сказала отрывисто Джиневра.
Бартоломео былъ пораженъ сими словами, но скоро, возразилъ съ хладнокровіемъ:
-- "Этого не будетъ, пока я живъ... я никогда не дамъ своего согласія на этотъ бракъ... "
Джиневра хранила молчаніе.
-- "Подумай," продолжалъ Баронъ, "что Луиджи сынъ убійцы братьевъ твоихъ."
"Ему было шестъ лѣтъ, когда совершено убійство; онъ въ немъ невиненъ," отвѣчала Джиневра.
-- "Онъ Порта!".. вскричалъ Бартоломео.
"Но могла ли я когда-нибудь раздѣлятъ эту ненависть?" возразила съ живостью Джиневра; "внушали ли вы мнѣ съ дѣтства, что имя Порта означаетъ чудовище? Могла ли я думать, чтобъ остался въ живыхъ хотя одинъ изъ тѣхъ, которыхъ вы умертвили?"
-- "Онъ Порта!" сказалъ Піомбо. "Еслибъ отецъ его нашелъ тебя въ постели, тебя бы не было на свѣтѣ. Онъ бы не одинъ, а сто разъ умертвилъ тебя.
"Можетъ-быть," отвѣчала она, "но сынъ его далъ мнѣ болѣе, чѣмъ жизнь... Одинъ взглядъ его приноситъ мнѣ такое счастіе, безъ котораго нѣтъ жизни. Онъ научилъ меня чувствовать! Я, можетъ быть, видала лица прекраснѣе его, но ни одно еще такъ не обворожало меня; я, можетъ быть, слыхала голоса... но нѣтъ, нѣтъ, никогда не слыхала я такого очаровательнаго голоса... Онъ любитъ меня!.. Онъ будетъ моимъ супругомъ!."
--"Никогда!".. вскричалъ Піомбо громовымъ голосомъ."Лучше смерть твоя, Джиневра!"..
Онъ всталъ и началъ скорыми шагами ходить по гостиной, произнося несвязныя слова съ, разстановкой, которая выражала все волненіе души его.
-- "Ты, можетъ быть, думаешь переломишь волю мою. Разувѣрь себя."
-- Я не хочу, чтобы Порта былъ зятемъ моимъ...
-- Таково мое рѣшеніе.
-- Чтобъ этого не было никогда и въ поминѣ между нами.
-- Я Бартоломео Піомбо. Слышишь ли, Джиневра?"...
"Развѣ есть таинственный смыслъ въ этихъ словахъ?" спросила она съ холодостью.
-- "Да -- онѣ означаютъ, что у меня есть кинжалъ и что я не боюсь людей!"
Джиневра встала.
"Хорошо," сказала она, "я Джиневра Піомбо, и объявляю, что черезъ шесть мѣсяцевъ буду женою Луиджи Порты!"
-- "Вы настоящій тиранъ!, батюшка!".. прибавила она послѣ страшнаго молчанія.
Бартоломео сжалъ кулаки, и, ударивъ ими объ мраморный каминъ, сказалъ въ полголоса: "а! мы въ Парижѣ", потомъ замолчалъ, сложилъ на крестъ руки, опустилъ голову на грудь и не говорилъ болѣе ни одного слова во весь вечеръ. Джиневра показывала удивительное хладнокровіе. Она сѣла за фортепіано, пѣла, играла очаровательныя фантазіи съ такою непринужденностью, съ такимъ чувствомъ, которыя означали совершенную свободу мыслей, и такимъ образомъ торжествовала. надъ о ищемъ, коего чело, по видимому, не смягчалось.
Старикъ съ горестью чувствовалъ эту нѣмую обиду; онъ пожиналъ въ эту минуту горькіе плоды воспитанія, даннаго имъ дочери. Почтеніе есть оплотъ, защищающій какъ родителей, такъ и дѣтей: первыхъ избавляетъ онъ отъ горестей, вторыхъ отъ угрызеній совѣсти.
На другой день Джиневра въ обыкновенное время собралась идти въ мастерскую, она нашла ворота запертыми.
Бартоломео запретилъ выпускать дочь свою. Джиневра скоро нашла средство увѣдомить Людовика о строгости, которой она была жертвою.
Служанка, не умѣвшая читать, доставила молодому офицеру письмо Джиневры. Въ теченіе пяти дней любовники переписывались, употребляя на то разныя хитрости. Отецъ рѣдко говорилъ съ дочерью. Оба хранили во глубинѣ сердецъ сѣмена взаимной ненависти. Они страдали съ гордостью и въ безмолвіи. Чувствуя, сколь сильны узы любви, привязывающія ихъ другъ къ другу, они, казалось, тщетно старались ихъ разорвать. Никакая сладостная мысль не оживляла, какъ прежде, суровыя черты Бартоломео при видѣ Джиневры. Онъ былъ мраченъ. Джиневра бросала на отца дикіе взоры. Упрекъ выражался на челѣ невинности. Она иногда предавалась радостнымъ мыслямъ; но угрызенія совѣсти, казалось, помрачала глаза ея. Даже не трудно было угадать, что она никогда не будетъ спокойно наслаждаться благополучіемъ, которое составитъ несчастіе родителей. Но у Бартоломео и дочери его нерѣшительность, происходящая Отъ врожденной доброты души, должна была уступить гордости и злопамятности, свойственной Корсиканцамъ. И дѣйствительно они оба ободряли себя въ гнѣвѣ будущностію. Можетъ быть, они льстили себя надеждою, что одинъ уступитъ другому.
Въ день рожденія Джиневры, Баронесса, огорченная симъ несогласіемъ, угрожавшимъ несчастными послѣдствіями, рѣшилась помирить отца съ дочерью, полагаясь на воспоминанія, которыя этотъ день долженъ былъ пробудить въ душахъ ихъ.
Они собрались всѣ трое въ комнатѣ Бартоломео; но Джиневра, угадавъ намѣреніе матери, по нерѣшимости, написанной на лицѣ ея, печально улыбнулась. Въ эту минуту, слуга доложилъ о приходѣ двухъ нотаріусовъ. Они взошли.
Бартоломео пристально посмотрѣлъ на дѣльцевъ; въ холодныхъ лицахъ ихъ было что-то оскорбительное для раздраженныхъ душъ всѣхъ трехъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ.
Старикъ съ безпокойствомъ взглянулъ на дочь и замѣтилъ на лицѣ ея изображеніе удовольствія и улыбку, торжества, которыя не обѣщали ему ничего хорошаго. Онъ старался однако же сохранить обманчивую неподвижность. Лице его не выражало никакого смущенія; и онъ съ спокойнымъ любопытствомъ смотрѣлъ на двухъ нотаріусовъ.
Они сѣли по знаку, сдѣланному имъ хозяиномъ.
"Государь мой! вы ли Баронъ Піомбо?" спросилъ изъ нихъ старшій лѣтами.
Бартоломео наклонился. Нотаріусъ сдѣлалъ легкое движеніе головою и, подобно казначей"скому чиновнику,-- Посмотрѣлъ на Джиневру изъ подлобья. Потомъ вынулъ табакерку, открылъ ее, взялъ щепотку табаку и началъ нюхать его съ разстановкой, сперва стаpaясь найти первыя слова своей рѣчи и потомъ произнося ихъ -- (ораторская хитрость, которую строчный знакъ можетъ выразить только весьма, весьма несовершенно):
"M. Г.," сказалъ онъ, "мы присланы къ вамъ -- товарищъ мой и я -- для исполненія закона и -- прекращенія несогласій -- по видимому возникшихъ между вами и-вашею дочерью -- на счетъ ея брака съ Г. Луиджи Порта, моимъ кліентомъ."
Это вступленіе, высказанное довольно самонадѣянно, вѣроятно показалось ему столько краснорѣчивымъ, что онъ усумнился въ возможности вдругъ понять его; и такъ онъ остановился, смотря на Бартоломео съ видомъ, свойственнымъ дѣловымъ людямъ и составляющимъ странную смѣсь раболѣпства съ вольностью. Привыкнувъ показывать, что принимаютъ большое участіе въ людяхъ, съ которыми имѣютъ дѣло, нотаріусы умѣютъ давать лицу своему различное выраженіе, смотря по обстоятельствамъ. Эта маска благосклонности, коей не трудно понять лукавство и механизмъ, такъ разсердила Бартоломео, что онъ долженъ былъ призвать на помощь всю силу своего разсудка, чтобы не выкинуть нотаріуса въ окно. Гнѣвъ выражался во всѣхъ морщинахъ лица его; замѣтивъ это, нотаріусъ сказалъ самъ себѣ:
"А! а! Слова мои дѣйствуютъ...
-- "Но," началъ онъ опять медоточивымъ голосомъ," въ такихъ случаяхъ, Господинъ Баронъ, должность наша состоитъ въ примиреніи. И потому покорно прошу меня выслушать. Очевидно, что дѣвица Джиневра Піомбо достигла нынѣ того возраста, въ которомъ ей достаточно почтительнаго требованія, чтобъ приступить къ совершенію брака не смотря на отказъ въ согласіи со стороны родителей... Такъ какъ обыкновенно въ семействахъ -- которыя пользуются нѣкоторымъ уваженіемъ -- принадлежатъ къ нѣкоторому сословію -- сохраняютъ свое достоинство -- ко, торыя наконецъ имѣютъ причины не разглашать своихъ несогласій -- и сверхъ того сами себѣ не желаютъ зла, налагая печать отверженія на будущность двухъ супруговъ -- въ такихъ почтенныхъ семействахъ, говорю я -- обыкновенно не допускаютъ подобныхъ актовъ, остающихся памятниками несогласія, которое, наконецъ всегда почти прекращается.
-- "Какъ скоро дѣвица прибѣгаетъ къ законному требованію согласія родителей, очевидно, что воля ея слишкомъ непоколебима -- чтобъ отецъ -- или мать" -- прибавилъ онъ, обращаясь къ Баронессѣ -- "могли надѣяться, что она послѣдуетъ ихъ совѣтамъ. И какъ тогда родительское сопротивленіе тщетно -- вопервыхъ по вышесказанной причинѣ -- а вовторыхъ по, праву закона; то ясно, что всякой разсудительный отецъ, сдѣлавъ дочери послѣднее увѣщаніе, долженъ дать ей свободу."..
Нотаріусъ остановился: ибо замѣтилъ, что могъ бы говорить еще два часа, не дождавшись никакого отвѣта. Кромѣ того, онъ чувствовалъ какое то смущеніе при видѣ старика, котораго старался убѣдить. Въ лицѣ Бартоломео произошла страшная перемѣна. Сжавшіяся морщины придавали ему свирѣпый видъ: Онъ, подобно тигру, бросалъ на нотаріуса яростные взгляды. Баронесса была безмолвна и, казалось, не принимала участія въ этомъ явленіи, Джиневра съ спокойствіемъ и твердостью ожидала рязвязки; ибо она знала, что слова нотаріуса будутъ успѣшнѣе ея собственныхъ; казалось, что она рѣшилась молчать. За симъ послѣдовала мертвая тишина, и даже оба нотаріуса содрогнулись, ибо никогда еще не были они приняты съ такимъ безмолвіемъ. Они посмотрѣли другъ на друга, встали и отошли къ окну.
"Встрѣчались ли тебѣ когда-нибудь такіе кліенты?" спросилъ старшій своего товарища.
-- "Отъ нихъ ничего не дождешься," отвѣчалъ этотъ.-- "На твоемъ мѣстѣ я бы ограничился чтеніемъ требованія. Старикъ не очень забавенъ. Онъ сердитъ, и ты ничего не сдѣлаешь своими увѣщаніями."
Тогда старый нотаріусъ, которому Людовикъ поручилъ свое дѣло, вынулъ гербовую бумагу, содержащую словесное требованіе (procès verbal), предварительно уже изготовленное и, прочитавъ оное, попросилъ съ холодностью Бартоломео дать ему отвѣтъ.
-- "Такъ во Франціи есть законы, уничтожающіе власть родительскую?"... спросилъ Корсиканецъ.
"Государь мой! "отвѣчалъ нотаріусъ льстивымъ голосомъ.
-- "Вырывающіе дочь изъ объятій отца"..
"Государь мой!"...
-- "Лишающіе старика послѣдняго утѣшенія."..
"Государь мой! дочь ваша принадлежитъ вамъ только."..
-- "Умерщвляющіе его."..
"Позвольте, Государь, мой."..
Нѣтъ ничего ужаснѣе хладнокровія, и мѣлочныхъ разсужденій нотаріусовъ въ тѣхъ горестныхъ случаяхъ, въ которыхъ нужно ихъ посредничество.
Два нотаріуса, которыхъ Піомбо видѣлъ передъ собою, казалось ему, вырвались изъ самаго ада. Холодная и скрытная до тѣхъ поръ ярость его прорвалась изъ границъ въ ту минуту, какъ его противникъ произнесъ спокойнымъ голосомъ роковое -- "позвольте!"
Онъ схватилъ длинный кинжалъ, висѣвшій на гвоздѣ надъ каминомъ, и кинулся на дочь. Нотаріусы бросились между имъ и Джиневрою; но Піомбо, съ пылающимъ лицемъ и сверкающими глазами, которые казались ужаснѣе самаго блеска кинжала, грубо оттолкнулъ посредниковъ. Когда Джиневра увидѣла себя близъ отца своего, она пристально посмотрѣла на него съ торжествующимъ видомъ, медленно подошла къ нему и стала на колѣна.
-- "Нѣтъ! нѣтъ! вскричалъ Піомбо, я не могу!...
И онъ бросилъ кинжалъ съ такой силой, что онъ воткнулся въ панели."
"Умоляю васъ о согласіи!" сказала она. Вы колеблетесь умертвить меня, а отказываете мнѣ въ жизни. О, батюшка! никогда я столько не любила васъ -- отдайте мнѣ Людовика! Я на колѣнахъ испрашиваю вашего согласія! О, батюшка, дочь ваша смиряется передъ вами! моего Людовика или -- смерть!"
Сильное раздраженіе чувствъ не позволило ей болѣе говорить -- она потеряла голосъ; но судорожныя ея усилія доказывали, что она находится между жизнію и смертію.
Бартоломео съ гнѣвомъ оттолкнулъ ее.
-- "Бѣги! сказалъ онъ." Жена Луиджи Порта не можетъ быть Джиневрою Піомбо. У меня нѣтъ болѣе дочери. Я не имѣю силы проклинать тебя; но я покидаю... тебя -- у тебя болѣе нѣтъ отца"!...
-- Моя Джиневра Піомбо погребена здѣсь! вскричалъ онъ потомъ гробовымъ голосомъ и крѣпко прижалъ руку къ сердцу.
-- Ступай же, несчастная!.. прибавилъ онъ послѣ минутнаго молчанія. Ступай и никогда не являйся предо мною, а Потомъ взявъ Джиневру за руку и сжавъ ее съ удивительною силою, увлекъ ее и въ молчаніи вывелъ изъ дому.
"Луиджи! "вскричала Джиневра, входя въ комнату молодаго Офицера; "мой Луиджи! Любовь теперь все наше богатство!"
-- "Мы богатѣе всѣхъ царей земныхъ!" отвѣчалъ онъ.
"Отецъ и мать покинули меня!" сказала она въ глубокой задумчивости.
-- "Я буду любить тебя за нихъ."
"И такъ мы будемъ очень счастливы!" вскричала она съ радостью, въ которой было что-то ужасное.
-- "О, конечно!"...