Той же.
15 декабря.
Вчера въ два часа дня я ѣздила кататься по Елисейскимъ Полямъ и Булонскому лѣсу; стоялъ одинъ изъ тѣхъ осеннихъ дней, которыми мы такъ восхищались на берегахъ Луары. Наконецъ-то я взглянула на Парижъ! Общій видъ площади Людовика XV дѣйствительно хорошъ, но это красота, которую создаютъ люди. Я была хорошо одѣта, казалась печальной, хотя мнѣ было весело. Изъ подъ моей красивой шляпки глядѣло спокойное лицо, руки были скрещены. Однако, на мою долю не выпало ни одной самой жалкой улыбки, ни одного то молодого человѣка не заставила я остолбенѣть на мѣстѣ, никто не обернулся посмотрѣть на меня, а между тѣмъ нашъ экипажъ ѣхалъ медленно, совершенно гармонируя съ моей позой. Нѣтъ, я ошибаюсь: одинъ очаровательный герцогъ, проѣзжавшій мимо меня, быстро повернулъ лошадь. Этотъ человѣкъ, спасшій въ глазахъ свѣта мое тщеславіе, былъ мой отецъ; онъ сказалъ, что его гордость пріятно польщена. Я встрѣтила матушку; она кончиками пальцевъ послала мнѣ легкое привѣтствіе, походившее на поцѣлуй. Моя Гриффитъ безъ смущенія смотрѣла во всѣ стороны, куда придется. Мнѣ кажется, молодая дѣвушка всегда должна знать, куда она смотритъ. Какой-то господинъ очень внимательно оглядѣлъ мой экипажъ, не обративъ на меня ни малѣйшаго вниманія. Этотъ льстецъ, конечно, каретникъ! Исчисляя свои силы, я ошиблась: красота, это преимущество, даваемое однимъ Богомъ, въ Парижѣ обыкновеннѣе, нежели я думала. Разнымъ женщинамъ отвѣшивались граціозные поклоны. При видѣ многихъ красивыхъ лицъ мужчины говорили: "Вотъ она!" Моею матерью необычайно восхищались. Эту загадку можно разрѣшить и я постараюсь разгадать ее. Почти всѣ мужчины, моя дорогая, показались мнѣ очень некрасивыми. Красивые походятъ на насъ, только гораздо хуже. Не знаю, какой злой геній изобрѣлъ ихъ костюмъ: онъ поразительно неуклюжъ въ сравненіи съ одеждой прошлыхъ вѣковъ; въ немъ нѣтъ яркихъ цвѣтовъ поэзіи; онъ ничего не говоритъ ни чувствамъ, ни уму, ни зрѣнію; онъ, вѣроятно, очень неудобенъ; въ немъ нѣтъ полноты, онъ коротокъ. Въ особенности меня поразила шляпа: это какой-то кусокъ колонны, не принимающей формы головы; но, говорятъ, легче сдѣлать революцію, нежели придать шляпамъ грацію. Французское мужество отступаетъ передъ мыслью надѣть круглую фетровую шляпу и, благодаря надостатку мужества на одинъ день, люди цѣлую жизнь носятъ смѣшные головные уборы. И еще говорятъ, что французы непостоянны! Впрочемъ, мужчины будутъ ужасны, что бы они ни носили на головѣ. Я видѣла только усталыя, жесткія лица, на которыхъ не отражается ни душевнаго міра, ни спокойствія, всѣ ихъ морщины пересѣкаются и говорятъ объ обманутомъ честолюбіи и неудовлетворенномъ тщеславіи. Рѣдко встрѣчаешь красивый лобъ.
-- Вотъ каковы парижане,-- говорила я миссъ Гриффитъ.
-- Они очень любезны и остроумны,-- отвѣтила мнѣ она.
Я замолчала. Въ сердцѣ тридцатишестилѣтней дѣвушки много снисходительности!
Вечеромъ я поѣхала на балъ и держалась подлѣ матери, которая самоотверженно вела меня подъ руку: она была хорошо вознаграждена за это. Всѣ почести изливались на нее: я служила предметомъ самыхъ тонкихъ любезностей, обращенныхъ къ ней. Она умѣла доставлять мнѣ глупцовъ танцоровъ, которые всѣ говорили со мной о духотѣ, точно я чувствовала себя замороженной и о красотѣ бала, точно считая меня слѣпой! Всѣ они не приминули разсыпаться въ удивленіяхъ по поводу неслыханнаго, необычайнаго, удивительнаго и страннаго обстоятельства, состоявшаго въ томъ, что они видѣли меня въ первый разъ на балу. Мой туалетъ, восхищавшій меня въ моей бѣлой и золотой гостиной, въ которой я красовалась одна, былъ едва замѣтенъ среди чудныхъ нарядовъ большинства женщинъ. Каждую изъ нихъ окружали вѣрные поклонники; многія сіяли торжествующей красотой; въ числѣ послѣднихъ была моя мать. Молодая дѣвушка не имѣетъ никакого значенія на балу: она только инструментъ для танцевъ. Мужчины, за рѣдкими исключеніями, и въ залѣ не лучше, чѣмъ въ Елисейскихъ Поляхъ. Они всѣ утомлены; въ ихъ чертахъ нѣтъ характерности или, вѣрнѣе, всѣ они носятъ одинъ и тотъ же характеръ. Того гордаго и полнаго жизни выраженія, которое мы видимъ на портретахъ нашихъ предковъ, обладавшихъ физической силой и силой нравственной, болѣе не существуетъ. Между тѣмъ на этомъ вечерѣ присутствовалъ одинъ высокоталантливый человѣкъ. Благодаря красотѣ своего лица, онъ выдѣлялся изъ общей массы, но не произвелъ на меня того живого впечатлѣнія, которое долженъ былъ бы произвести. Я не знаю его сочиненій и онъ не дворянинъ. Какимъ бы геніемъ, какими бы высокими качествами ни былъ одаренъ буржуа или человѣкъ съ пожалованнымъ дворянскимъ достоинствомъ, ни одна капля моей крови не будетъ сочувствовать ему. Кромѣ того, онъ слишкомъ много занимался собой и слишкомъ мало другими; глядя на него, мнѣ пришло въ голову, что для подобныхъ великихъ ловцовъ мысли мы не живыя существа, а неодушевленные предметы. Въ ихъ мозгу живетъ нѣчто, оттѣсняющее ихъ возлюбленныхъ на второй планъ. Мнѣ казалось, что въ самой осанкѣ этого человѣка выражается его отношеніе къ людямъ. Говорятъ, что онъ профессоръ, ораторъ, писатель, что честолюбіе превращаетъ его въ раба всего великаго. Я сейчасъ же составила себѣ извѣстную программу, я нашла недостойнымъ себя сердиться на свѣтъ за то, что не имѣла въ немъ успѣха и стала беззаботно танцовать. Танцы доставили мнѣ удовольствіе. Я слышала множество пересудовъ, въ которыхъ не было ничего занимательнаго для меня и касавшихся незнакомыхъ мнѣ людей; впрочемъ, можетъ быть, для того, чтобы ихъ понимать, необходимо знать многое неизвѣстное мнѣ, такъ какъ я видѣла, какъ женщины и мужчины съ самымъ живымъ удовольствіемъ слушали или произносили извѣстныя фразы. Свѣтъ -- собраніе громаднаго количества загадокъ, разгадать которыя мнѣ кажется очень трудно. Въ немъ множество интригъ. У меня довольно проницательные глаза и тонкій слухъ, что же касается до понятливости -- вы ее знаете, m-elle Мокомбъ.
Я вернулась очень утомленная и счастливая этой усталостью. Наивно описала я матушкѣ мое физическое и нравственное состояніе; она же очень мило замѣтила: "Моя дорогая малютка, хорошее воспитаніе сказывается въ знаніи того, о чемъ можно говорить и о чемъ нужно умалчивать.
Благодаря ея словамъ, я поняла, о какихъ ощущеніяхъ мы не должны говорить никому, быть можетъ, даже нашимъ матерямъ. Я сразу увидѣла широкое поле женской скрытности. Увѣряю тебя, моя дорогая козочка, что, благодаря нашей невинной беззастѣнчивости, изъ насъ вышли бы двѣ пребѣдовыя дѣвушки. Сколько полезныхъ свѣдѣній въ приложенномъ къ губамъ пальцѣ, въ одномъ словѣ, въ одномъ взглядѣ! Въ мгновеніе ока я сдѣлалась страшно застѣнчивой. Какъ, неужели нельзя говорить объ естественномъ пріятномъ ощущеніи, вызванномъ движеніемъ танцевъ? Я мысленно сказала себѣ: что же будетъ съ нашими чувствами? Я легла спать съ грустью на душѣ и до сихъ поръ еще не оправилась отъ этого перваго столкновенія моей откровенной и веселой природы съ жестокими законами свѣта. И вотъ часть моего бѣлаго рука уже осталась на вѣтвяхъ придорожныхъ кустарниковъ. Прощай, мой ангелъ.