Г-жа Гастонъ, графинѣ де-л'Эсторадъ.
20 мая.
Рене, несчастье пришло, нѣтъ, оно съ быстротой молніи обрушилось на твою бѣдную Луизу, и ты меня поймешь. Мое несчастіе -- сомнѣніе. Увѣренность была бы смертью. Третьяго дня, совершивъ мой первый туалетъ, я стала искать Гастона повсюду, такъ какъ хотѣла прогуляться съ нимъ до завтрака. Я его не нашла. Наконецъ, зайдя въ конюшню, я увидѣла его лошадь, покрытую потомъ. Грумъ съ помощью ножа снималъ съ нея пѣну. "Кто это такъ измучилъ Федельту?" спросила я. "Баринъ", отвѣтилъ мальчикъ. На ногахъ лошади я замѣтила слѣды парижской грязи, непохожей на грязь деревенскую. "Онъ ѣздилъ въ Парижъ", подумала я. Эта мысль вызвала въ моемъ умѣ множество предположеній; моя кровь прихлынула къ сердцу. Онъ, ничего не сказавъ мнѣ, уѣхалъ въ Парижъ, и выбравъ для этого время, въ которое я оставляю его одного; онъ такъ спѣшилъ, что почти разбилъ ноги Федельты... Подозрѣніе сжало меня своимъ отвратительнымъ поясомъ; я почти задыхалась. Я отошла на нѣсколько шаговъ и присѣла на скамейку, чтобы постараться овладѣть собой. Тутъ засталъ меня Гастонъ. Повидимому, я была блѣдна и страшна, такъ какъ онъ сказалъ мнѣ: "Что съ тобой?" Онъ говорилъ такъ торопливо, его голосъ звучалъ такъ тревожно, что я поднялась со скамейки и взяла его подъ руку; но мои суставы потеряли всякую силу, мнѣ пришлось снова сѣсть. Тогда Гастонъ обхватилъ меня руками и отнесъ въ гостиную, бывшую въ двухъ шагахъ отъ насъ. Испуганная прислуга вошла было за нами, но Гастонъ однимъ движеніемъ прогналъ нашихъ людей. Когда мы остались одни, я, не говоря ему ни слова, ушла въ нашу комнату и, запершись въ ней, дала волю своимъ слезамъ. Гастонъ около двухъ часовъ стоялъ подлѣ двери, слушалъ мои рыданія и съ ангельскимъ терпѣніемъ разспрашивалъ меня. Я ничего ему не отвѣчала. "Я выйду къ вамъ, когда мои глаза не будутъ такъ красны и когда мой голосъ перестанетъ дрожать" -- сказала я ему наконецъ. Слово "вы" заставило его убѣжать изъ дома. Я взяла ледяной воды, освѣжила мои глаза и лицо; дверь нашей комнаты отворилась, и я увидѣла Гастона. Онъ вернулся такъ, что я и не слышала его шаговъ. "Что съ тобой?" спросилъ онъ меня. "Ничего,-- отвѣтила я.-- На ногахъ Федельты я увидѣла парижскую грязь и удивилась, что ты ѣздилъ туда, не сказавъ мнѣ объ этомъ; но ты свободенъ".-- "Я тебя накажу за твои преступныя сомнѣнія тѣмъ, что ты только завтра узнаешь все", отвѣтилъ Гастонъ.
-- Взгляните на меня,-- сказала я и погрузила взглядъ въ его глаза: безконечность проникла въ безконечность. Нѣтъ, я не замѣтила въ его глазахъ облака, которымъ невѣрность затягиваетъ ихъ и которое должно отнимать у зрачковъ ясность. Я притворилась, что вполнѣ успокоилась, хотя въ моей душѣ все еще оставалась тревога. Мужчины не хуже насъ умѣютъ лгать, обманывать. Мы не разставались болѣе съ нимъ. О, дорогая, иногда, смотря на него, я чувствовала, что мы неразрывно связаны. Какая внутренняя дрожь охватила все мое существо, когда онъ ушелъ отъ меня и затѣмъ снова вернулся! Моя жизнь въ немъ, а не во мнѣ. Я совершенно опровергла твое жестокое письмо. Развѣ я чувствовала когда-нибудь такую зависимость отъ моего божественнаго испанца, для котораго я составляла то, чѣмъ сталъ для меня этотъ жестокій Гастонъ? Какъ я ненавижу эту лошадь! Какъ съ моей стороны было глупо заводить лошадей! Но вѣдь тогда слѣдовало бы отрубить у Гастона и ноги или держать его взаперти. Эти глупыя мысли долго занимали меня; по этому ты можешь судить о моемъ безуміи. Если любовь не выстроила для человѣка клѣтки, ничто не удержитъ скучающаго.
-- Я тебѣ надоѣдаю?-- спросила я внезапно.
-- Какъ ты мучишь себя безъ всякой причины,-- отвѣтилъ Гастонъ, взглянувъ на меня глазами, полными кроткой жалости.-- Я никогда еще не любилъ тебя такъ, какъ люблю теперь.
-- Если это правда, мой обожаемый, милый ангелъ, позволь мнѣ велѣть продать Федельту.
-- Продай!-- отвѣтилъ онъ.
Это слово Гастона какъ бы совсѣмъ раздавило меня; казалось, онъ произнесъ: "Ты одна богата, я ничто; у меня здѣсь нѣтъ воли". Если онъ не подумалъ этого, мнѣ почудилось, что эта мысль прошла въ его головѣ. Я снова разсталась съ нимъ, чтобы идти спать; пришла ночь.
О, Рене, мысль, грызущая женщину, оставшуюся наединѣ съ самой собой, способна довести ее до самоубійства. Нашъ восхитительный садъ, звѣздное небо, свѣжесть ночи, дышавшая на меня клубами аромата всѣхъ нашихъ цвѣтовъ, наша долина, наши холмы, все казалось мнѣ темнымъ, мрачнымъ, пустымъ. Я словно лежала на днѣ пропасти, среди змѣй и ядовитыхъ растеній. На небѣ я не видѣла Бога. Послѣ такой ночи женщина старится.
-- Возьми Федельту, поѣзжай въ Парижъ,-- сказала я Гастону на слѣдующее утро,-- не будемъ ее продавать, я люблю ее; ты на ней ѣздишь. Однако, звукъ голоса, въ которомъ прорывалось внутреннее бѣшенство, не обманулъ его.
-- Довѣряй мнѣ,-- отвѣтилъ онъ, протянувъ руку такимъ благороднымъ движеніемъ и взглянувъ на меня такимъ благороднымъ взглядомъ, что я почувствовала себя уничтоженной.
-- Какъ жалки женщины!-- вскрикнула я.
-- Нѣтъ, ты меня любишь, вотъ и все,-- отвѣчалъ онъ, прижимая меня къ своей груди.
-- Поѣзжай въ Парижъ безъ меня,-- замѣтила я, давая ему понять, что я отказываюсь отъ всѣхъ моихъ подозрѣній.
Гастонъ уѣхалъ, а я-то думала, что онъ останется! Я отказываюсь описывать тебѣ мои страданія. Во мнѣ проснулась другая женщина, о существованіи которой я не знала. Въ такихъ сценахъ, дорогая, есть трагическая неописуемая торжественность для любящей женщины; въ то мгновеніе, когда она переживаетъ одну изъ нихъ, она видитъ всю свою жизнь и ея глазъ не находитъ горизонта; ничто дѣлается всѣмъ; взглядъ превращается въ книгу; въ словахъ кроются льдины; въ одномъ движеніи губъ женщина читаетъ себѣ смертный приговоръ. Я ждала, что Гастонъ вернется; такъ какъ я была благородна и высока. Я взошла на самый верхъ дома и стала слѣдить за нимъ глазами. Ахъ, моя дорогая Рене, онъ исчезъ съ ужасной быстротой. "Какъ онъ торопится!" невольно сказала я себѣ. Оставшись одна, я снова попала въ адъ предположеній, въ водоворотъ подозрѣній. Временами увѣренность въ измѣнѣ казалась мнѣ бальзамомъ въ сравненіи съ ужасами сомнѣнія. Сомнѣніе -- поединокъ, во время котораго мы выступаемъ противъ себя же, нанося себѣ ужасныя раны. Я ходила по саду, кружилась по аллеямъ, возвращалась въ домъ и снова выбѣгала изъ него, какъ безумная. Гастонъ простился со мной въ семь часовъ, а вернулся только въ одиннадцать: до Парижа ѣзды всего полчаса, если ѣхать черезъ Сенъ-Клу и Булонскій Лѣсъ, слѣдовательно, ясно, что онъ провелъ въ Парижѣ три часа. Гастонъ вернулся и съ торжествомъ привезъ мнѣ каучуковый хлыстъ съ золотымъ набалдашникомъ. Двѣ недѣли у меня не было хлыста такъ какъ мой прежній, старый и изношенный, сломался.
-- И ты изъ-за этого мучилъ меня?-- сказала я, разсматривая дорогую бездѣлушку. Но вскорѣ я поняла, что этотъ подарокъ прикрывалъ новый обманъ; однако, я бросилась на шею Гастона, нѣжно упрекая его за то, что онъ подвергнулъ меня страданіямъ изъ-за пустяковъ. Онъ полагалъ, будто ему удалось тонко схитрить и въ его манерахъ, въ его взглядѣ засіяла внутренняя радость человѣка, которому удалось ловко обмануть другого; изъ его души какъ бы вырывался свѣтъ, изъ его ума какъ бы падалъ лучъ, блестѣвшій въ его чертахъ и въ каждомъ движеніи его тѣла. Любуясь красивымъ хлыстикомъ, я выбрала минуту, въ которую мы пристально смотрѣли другъ на друга и спросила Гастона:
-- Кто исполнилъ эту художественную вещицу?
-- Одинъ мой другъ.
-- А его отдѣлывалъ Вердье,-- прибавила я, прочитавъ я хлыстѣ фамилію купца. Гастонъ остался ребенкомъ, онъ покраснѣлъ. Я осыпала его ласками за то, что ему стало стыдно, когда онъ обманулъ меня. Я притворилась невинной дурочкой и онъ могъ подумать, что все забыто.
25 мая.
На слѣдующее утро я въ шесть часовъ надѣла амазонку въ семь была уже у Вердье, я увидѣла въ его магазинѣ множество хлыстовъ, похожихъ на мой. Одинъ изъ приказчиковъ узналъ подарокъ Гастона, когда я ему показала хлыстъ.
-- Вчера его купилъ у насъ молодой человѣкъ,-- сказалъ приказчикъ.
Когда я описала ему моего обманщика Гастона, послѣднія мои сомнѣнія исчезли. Я избавлю тебя отъ описанія страшнаго біенія сердца, разрывавшаго мнѣ грудь, когда я ѣхала въ Парижъ и во время маленькой сцены въ магазинѣ. Я вернулась въ половинѣ восьмого, и когда Гастонъ увидѣлъ меня, я у же была въ нарядномъ утреннемъ туалетѣ и съ обманчивой беззаботностью прогуливалась въ саду. Я была вполнѣ увѣрена, что онъ узналъ о моемъ отсутствіи, такъ какъ посвятила въ тайну одного моего стараго Филиппа.
-- Гастонъ,-- сказала я, идя съ нимъ кругомъ нашего озерка,-- я понимаю разницу, существующую между художественной вещью, сдѣланной съ любовью для одного лица и вещью, вышедшей изъ формы!
Гастонъ поблѣднѣлъ и посмотрѣлъ на ужасное вещественное доказательство, которое я подала ему.
-- Другъ мой,-- продолжала я,-- это не хлыстъ, а ширмы, за которыя вы прячете тайну. Затѣмъ, моя дорогая, я съ ужаснымъ наслажденіемъ смотрѣла, какъ онъ путался въ чащахъ лжи и въ лабиринтахъ обмана, не находя изъ нихъ выхода; Гастонъ выказывалъ удивительное искусство, отыскивая какую-либо возможность переправиться черезъ ограду, но оставался передъ противникомъ, который наконецъ позволилъ обмануть себя. Эта снисходительность, какъ всегда, во время подобныхъ сценъ, явилась слишкомъ поздно. Я впала въ ошибку, отъ которой меня предостерегала моя мать. Моя ревность явилась безъ прикрасъ и между мной и Гастономъ началась война со стратегическими движеніями. Моя дорогая, ревность глупа и груба. Я дала себѣ слово, что съ этихъ поръ буду страдать молча, буду слѣдить за Гастономъ и, удостовѣрившись въ его невѣрности, покончу съ нимъ или же подчинюсь несчастію. Хорошо воспитанная женщина не можетъ придумать ничего другого. Что скрываетъ онъ отъ меня?
Такъ какъ онъ что-то скрываетъ. Въ его тайну замѣшана женщина. Можетъ быть, дѣло идетъ о приключеніи юности, котораго онъ стыдится? Что же? Это что же, дорогая, начертано огненными буквами рѣшительно на всемъ. Я читаю это роковое слово; оно виднѣется на груди, на кустахъ, на облакахъ, на потолкѣ, на столѣ, на цвѣтахъ моихъ ковровъ. Среди сна я слышу голосъ, кричащій мнѣ: "Что же"? Роковое утро внесло въ нашу жизнь жестокій интересъ, я познакомилась съ самой жгучей горечью, которая только можетъ разъѣдать сердце женщины; я принадлежу человѣку, котораго считаю невѣрнымъ себѣ; эта мысль терзаетъ меня. Такая жизнь похожа и на адъ, и на рай! Я, до сихъ поръ такъ свято любимая, еще въ первый разъ попала въ подобный пылающій горнъ.
-- А ты нѣкогда желала проникнуть въ темную жгучую область страданія? повторю я себѣ.
-- Хорошо же, демоны услышали твое роковое желаніе; иди же, несчастная!
30 мая.
Съ этого дня Гастонъ пересталъ работать исподволь и съ недостаточнымъ усердіемъ богатаго художника, который ласкаетъ свое произведеніе; онъ принялся писать усердно, какъ писатель, живущій перомъ. Онъ занимается по четыре часа въ день, желая окончить двѣ театральныя пьесы.
-- Ему нужно денегъ,-- подсказываетъ мнѣ внутренній голосъ.-- Онъ почти ничего не тратитъ, мы вполнѣ довѣряли другъ другу и въ его кабинетѣ нѣтъ ни одного уголка, запретнаго для моихъ глазъ или пальцевъ. Его издержки не превышали двухъ тысячъ франковъ въ годъ, и я знаю, что онъ не столько отложилъ, сколько просто бросилъ въ одинъ ящикъ тридцать тысячъ франковъ. Ты угадываешь; ночью, когда Гастонъ спалъ, я пошла взглянуть, цѣлы ли деньги. Какой ледяной ознобъ пробѣжалъ по моему тѣлу, когда я замѣтила, что въ ящикѣ нѣтъ денегъ. На той же недѣлѣ я узнала, что онъ ѣздилъ въ Севръ за письмами; вѣроятно, онъ сейчасъ же рветъ ихъ по прочтеніи, такъ какъ, несмотря на всѣ мои уловки Фигаро, мнѣ не удалось найти никакого ихъ слѣда. Увы, мой ангелъ, несмотря на мои обѣщанія и клятвы, данныя мною самой себѣ по поводу хлыста, душевное движеніе, которое заслуживало названія безумія, заставило меня послѣдовать за нимъ въ почтовую контору. Замѣтивъ меня, Гастонъ былъ пораженъ ужасомъ; я его застала въ ту минуту, когда онъ, сидя на лошади, платилъ за доставку письма. Онъ пристально взглянулъ мнѣ въ глаза и пустилъ Федельту такимъ скорымъ галопомъ, что, когда мы подъѣхали къ воротамъ шале, я чувствовала себя совсѣмъ разбитой, несмотря на то, что за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ полагала, будто я не замѣчу никакого физическаго страданія, такъ невыразимо болѣла моя душа. Гастонъ не сказалъ мнѣ ни слова. Онъ позвонилъ и молча ожидалъ. Я была ни жива, ни мертва. Права я или нѣтъ? Въ всякомъ случаѣ, мое шпіонство было недостойно Арманды-Луизы-Маріи де-Шолье, я упала въ соціальную грязь, я очутилась ниже гризетки, ниже плохо воспитанной дѣвушки рядомъ съ куртизанками, актрисами, невѣжественными женщинами. О, какія страданія! Наконецъ ворота отворились; Гастонъ отдалъ груму свою лошадь, я также соскочила съ сѣдла, но упала въ его протянутыя руки. Я подняла лѣвой рукой амазонку и подала Гастону правую. Мы пошли попрежнему молча. Сто шаговъ, пройденныхъ такимъ образомъ, конечно, зачтутся мнѣ за сто лѣтъ чистилища. Съ каждымъ шагомъ, который я дѣлала, на меня налеталъ рой почти осязаемыхъ, видимыхъ мыслей. Онѣ огненными языками кружились передъ моими глазами, врывались мнѣ въ душу, жалили меня, вливая въ мое сердце разнообразные яды. Когда грумъ и лошади были уже далеко, я остановила Гастона, и съ движеніемъ, которое ты должна видѣть, сказала ему, указывая на роковое письмо, которое онъ все еще держалъ въ своей правой рукѣ:
-- Дай мнѣ его прочитать.
Гастонъ исполнилъ мое желаніе; я распечатала конвертъ и прочла записку, въ которой драматургъ Натанъ говорилъ Гастону, что одна изъ нашихъ пьесъ принята, разучена; что ее репетируютъ и что она будетъ исполнена на сценѣ въ будущую субботу. Въ конвертѣ былъ и билетъ на ложу. Хотя эта записка перенесла меня изъ ада на небо, но демонъ продолжалъ кричать мнѣ, чтобы возмутить мою радость: "А гдѣ тридцать тысячъ франковъ?" Между тѣмъ чувство достоинства и чести, все мое прежнее "я" мѣшали мнѣ спросить у Гастона что-либо по этому поводу; вопросъ вертѣлся у меня на языкѣ, я знала, что моя мысль превращается въ слова, я едва удержалась отъ желанія заговорить. О, дорогая, мнѣ кажется, я страдала превыше силъ женщины.
-- Ты скучаешь, мой бѣдный Гастонъ,-- сказала я ему, возвращая письмо.-- Если ты хочешь, мы переѣдемъ въ Парижъ.
-- Въ Парижъ? Зачѣмъ?-- сказалъ онъ.
-- Мнѣ хотѣлось только посмотрѣть, есть ли у меня талантъ и отвѣдать пунша успѣха.
Во время работы Гастона я могу найти возможность, роясь въ ящикахъ, притвориться удивленной, не видя денегъ. Но развѣ такимъ поступкомъ я не заставлю его отвѣтить мнѣ: "Я отдалъ ихъ такому-то моему другу". Умный человѣкъ, конечно, не преминулъ бы сказать мнѣ это.
Моя дорогая, изъ всего этого вытекаетъ слѣдующая мораль: пьеса, на которую теперь сбѣгается смотрѣть весь Парижъ -- наше созданіе, хотя слава падаетъ на Натана. Я одна изъ звѣздочекъ слова и Гг. М. М.**. Я присутствовала на первомъ представленіи, спрятавшись въ глубинѣ ложи перваго яруса.
1 іюля.
Гастонъ продолжаетъ работать и ѣздитъ въ Парижъ. Онъ пишетъ новыя пьесы, чтобы имѣть предлогъ бывать въ Парижѣ и получать деньги. Три наши пьесы приняты, двѣ заказаны намъ. О, моя дорогая, я погибла, я брожу во мракѣ! Я сожгла бы мой домъ, чтобы только прояснить потемки. Что означаетъ его поведеніе? Можетъ быть, ему стыдно жить на мои средства? Но у него слишкомъ высокая душа, чтобы онъ могъ заниматься подобными пустяками! Кромѣ того, когда въ душѣ мужчины просыпаются угрызенія совѣсти, ихъ всегда пробуждаютъ сердечныя дѣла. Отъ своей жены мужчина принимаетъ все, но онъ не хочетъ брать ничего отъ женщины, которую желаетъ бросить, которую онъ разлюбилъ. Если ему нужно много денегъ, онъ, конечно, тратитъ ихъ на женщину. Развѣ онъ не взялъ бы ихъ просто изъ моего кошелька, если бы дѣло шло о немъ самомъ? У насъ лежитъ сто тысячъ франковъ сбереженій. Словомъ, прелестная козочка, я дѣлала рѣшительно всякія предположенія, все разсмотрѣла и увѣрилась, что у меня есть соперница. Онъ меня бросилъ. Для кого? Я хочу видѣть ее.
10 іюля.
Я угадала. Я погибла. Да, Рене, онъ измѣнилъ мнѣ, тридцатилѣтней женщинѣ, въ полномъ расцвѣтѣ красоты, съ богатымъ умомъ, женщинѣ, всегда облеченной прелестью свѣжихъ туалетовъ, окруженной атмосферой изящества! И для кого онъ обманулъ меня? Для англичанки съ большими ногами, грубыми костями, грубою грудью, для какой-то британской коровы! Вотъ что случилось со мной въ теченіе этихъ послѣднихъ дней.
Я устала сомнѣваться и рѣшила, что, если бы онъ помогъ кому-либо изъ своихъ пріятелей, онъ сказалъ бы мнѣ это, что молчаніе служитъ ему обвиненіемъ. Я видѣла, что онъ попрежнему работаетъ, желая достать денегъ. Я ревновала его къ этой работѣ и страстно тревожилась, видя, что онъ постоянно ѣздитъ въ Парижъ. Наконецъ, потерявъ послѣднія силы, я приняла свои мѣры, и эти мѣры уронили меня такъ низко, что я не осмѣливаюсь сказать тебѣ о нихъ. Черезъ три дня я узнала, что, когда Гастонъ ѣздитъ въ Парижъ, онъ бываетъ въ улицѣ Биль Левекъ. Въ томъ домѣ, который посѣщаетъ Гастонъ, его любовныя дѣла охраняются съ безпримѣрной въ Парижѣ вѣрностью. Неразговорчивый портье сказалъ мнѣ немного, но его словъ было достаточно, чтобы привести меня въ отчаяніе. Я пожертвовала своей жизнью и только рѣшила узнать все. Я отправилась въ Парижъ и наняла себѣ помѣщеніе какъ разъ противъ дома, въ которомъ бываетъ Гастонъ. Благодаря этому, я видѣла собственными глазами, какъ Гастонъ въѣхалъ верхомъ на дворъ. О, я слишкомъ скоро получила ужасныя свѣдѣнія! Эта англичанка, которой, повидимому, лѣтъ тридцать шесть, выдаетъ себя за г-жу Гастонъ. Это открытіе было для меня смертельнымъ ударомъ. Я видѣла, какъ она направлялась въ Тюльери съ двумя дѣтьми. О, моя дорогая, ея дѣти -- живые портреты Гастона. Невозможно не видѣть этого неприличнаго сходства... А какія это хорошенькія дѣти... Они одѣты красиво, по обычаю англичанокъ... Все объясняется. Эта женщина нѣчто вродѣ греческой статуи, спустившейся съ какого-нибудь памятника; она была и холодна, какъ мраморъ; она двигается торжественно, какъ счастливая мать; нужно сознаться, что она хороша, но тяжела, какъ военный корабль. Въ ней нѣтъ ничего тонкаго, изящнаго. Конечно, она не лэди, а дочь какого-нибудь фермера изъ жалкой деревни, затерявшейся въ одномъ изъ отдаленныхъ графствъ, или одиннадцатая дочь бѣднаго священника. Я вернулась изъ Парижа еле живая. По дорогѣ меня осадилъ рой мыслей, похожихъ на етаю демоновъ. Замужемъ ли она? Не зналъ ли онъ ея до женитьбы на мнѣ? Не была ли она любовницей какого-нибудь богача, который ее внезапно бросилъ, и не очутилась ли она послѣ этого на рукахъ Гастона? Я придумывала тысячи предположеній, точно нужно было дѣлать предположенія послѣ того, какъ я видѣла дѣтей. На слѣдующій день я вернулась въ Парижъ. Я дала портье столько денегъ, что на мой вопросъ:
-- Г-жа Гастонъ обвѣнчана законнымъ бракомъ?
Онъ мнѣ отвѣтилъ:
-- Да, барышня.
15 іюля.
Съ этого утра я стала выказывать Гастону еще больше любви, чѣмъ прежде. Онъ тоже кажется такимъ влюбленнымъ, какъ никогда. Онъ такъ молодъ! Разъ двадцать, вставая утромъ, я была готова ему сказать: "Значитъ ты меня любишь больше, нежели женщину изъ улицы Виль-Левекъ?" Но я не смѣю объяснить себѣ тайну моего самоотреченія.
-- Ты очень любишь дѣтей?-- спросила я его.
-- О, да, но у насъ будутъ дѣти!
-- Почему ты знаешь?
-- Я видѣлся съ самыми лучшими докторами и всѣ они совѣтуютъ мнѣ уѣхать путешествовать на два мѣсяца.
-- Гастонъ,-- сказала я,-- если бы мнѣ пришлось любить человѣка, разлученнаго со мною, я навсегда ушла бы въ монастырь!
Онъ засмѣялся, а меня, дорогая, убило слово "путешествіе". О, я лучше выброшусь изъ окна, чѣмъ рѣшусь скатиться по лѣстницѣ, падая со ступеньки на ступеньку. Прощай, мой ангелъ, я сдѣлала мою смерть тихой, изящной, но неумолимой. Я вчера написала мое завѣщаніе. Ты можешь теперь пріѣхать повидаться со мною, запрещеніе снято. Пріѣзжай проститься со мною. На моей смерти будетъ лежать такой же отпечатокъ благородства и граціи, какой лежитъ и на всей моей жизни. Я умру, нетронутая временемъ.
Прощай, милый духъ сестры, прощай, Рене! Въ твоей нѣжности не было ни отвращенія, ни повышенія, ни пониженія чувства, она составляла привязанность, которая, подобно ровному свѣту луны, всегда ласкала мое сердце! Ты не знала жгучихъ радостей, но не знала и ядовитой горечи любви. Ты мудро посмотрѣла на жизнь. Прощай!