Рене Луизѣ.
Моей маленькой дочкѣ два мѣсяца; ее крестила моя мать и старый внучатный дядя Луи. Малютку назвали Жанной-Атенаисой.
Когда я немного оправлюсь, я пріѣду къ вамъ въ Шантеплёръ, такъ какъ васъ не пугаетъ кормилица. Твой крестникъ уже произноситъ твое имя; онъ называетъ тебя "Матумеръ", потому что не выговариваетъ буквы "к". Ты будешь отъ него въ полномъ восторгѣ. У Армана вышли всѣ зубки; онъ ужь ѣстъ мясо, какъ большой мальчикъ, и бѣгаетъ, точно крыса. Однако, я все еще съ безпокойствомъ слѣжу за нимъ и прихожу въ отчаяніе отъ того, что мнѣ нельзя спать въ одной комнатѣ съ моимъ мальчикомъ: мнѣ дней сорокъ придется беречься, такъ какъ доктора приказали принять нѣкоторыя предосторожности. Увы, нельзя привыкнуть рождать дѣтей! Возвращаются тѣ же страданія, тѣ же опасенія.
Я (не показывай моего письма Фелипу) имѣла нѣкоторое вліяніе на сложеніе этой дѣвочки, которая, быть можетъ, затмитъ твоего Армана.
Мой отецъ нашелъ, что Фелипъ похудѣлъ, что и милочка моя тоже похудѣла. Между тѣмъ, герцогъ и герцогиня Соріа уѣхали и теперь для ревности не существуетъ ни малѣйшаго повода! Не скрываешь ли ты отъ меня какого-нибудь горя? Твое письмо было короче обыкновеннаго и въ немъ не чувствовалось обычной ласки. Можетъ быть, это только прихоть моей дорогой капризницы?
Я написала слишкомъ много; моя сидѣлка бранитъ меня, а m-lle Атенаиса де-л'Эсгорадъ желаетъ обѣдать. Прощай же. Пиши мнѣ хорошія длинныя письма.