Луиза де-Шолье Рене де-л'Эсторадъ.
Октябрь 1824 г.
Моя дорогая, два мѣсяца тому назадъ ты вышла замужъ за бѣднаго страдальца и стала его матерью, а потому не можешь знать ужасной драмы, которая разыгрывается въ сердцахъ людей и называется любовью; иногда въ ней наступаетъ трагическое мгновеніе, во время котораго смерть кроется во взглядѣ или въ легкомысленномъ отвѣтѣ. Я подвергла Фелипа послѣднему испытанію, послѣднему ужасному, но рѣшительному испытанію. Я хотѣла знать, будетъ ли онъ любить меня, несмотря ни на что. Вѣдь это великое и прекрасное выраженіе роялистовъ (почему бы и не католиковъ?). Онъ всю ночь гулялъ со мной подъ липами нашего сада, и въ его душу не закралось даже и тѣни сомнѣнія. На слѣдующій день онъ любилъ меня еще сильнѣе, я была для него такой же цѣломудренной, такой же высокой, такой же чистой, какъ наканунѣ; изъ этой прогулки онъ не извлекъ ни малѣйшей выгоды для себя. О, онъ вполнѣ испанецъ, вполнѣ Абенсерагъ. Онъ поднялся на мою ограду, чтобы поцѣловать руку, которую я ему протянула въ темнотѣ съ высоты балкона. Онъ могъ разбиться. Многіе ли молодые люди способны на такіе поступки? Однако, все это еще ничего -- христіане подвергаются ужаснымъ ученіямъ, чтобы взойти на небо. Третьяго дня вечеромъ я подошла къ будущему посланнику короля при испанскомъ дворѣ, къ моему почтенному отцу, и улыбаясь сказала ему:
-- Для очень небольшого кружка друзей вы выдаете вашу милую Арманду замужъ за племянника одного посла; этотъ посланникъ давно желалъ устроить свадьбу своего племянника съ вашей дочерью, просилъ у васъ ея руки и далъ слово, что онъ въ свадебномъ контрактѣ обяжется передать своему юному родственнику все свое огромное состояніе и всѣ титулы; теперь же посланникъ даетъ молодымъ супругамъ сто тысячъ ливровъ въ годъ и признаетъ за невѣстой приданое въ восемьсотъ тысячъ франковъ. Ваша дочь плачетъ, но подчиняется отцовской власти. Нѣкоторые злые языки увѣряютъ, будто подъ слезами она скрываетъ честолюбивую и корыстолюбивую душу. Сегодня мы ѣдемъ въ оперу въ дворянскую ложу; туда же пріѣдетъ и баронъ Макюмеръ.
-- Что же, значитъ дѣло не ладится?-- съ улыбкой замѣтилъ мой отецъ, обращаясь ко мнѣ, какъ къ посланницѣ.
-- Клариссу Гарлоу вы принимаете за Фигаро,-- сказала я, презрительно и насмѣшливо взглянувъ на него.-- Когда вы увидите, что я сняла перчатку съ правой руки, вы станете опровергать эти дерзкіе слухи и покажете, что они оскорбляютъ васъ.
-- Я могу не безпокоиться о твоей будущности; твой умъ настолько же мало походитъ на умъ дѣвушки, насколько въ сердцѣ Іоанны д'Аркъ замѣчалось мало сходства съ сердцемъ женщины. Ты будешь счастлива, ты не будешь никого любить, позволяя обожать себя.
Я расхохоталась.
-- Что съ тобой, маленькая кокетка?-- спросилъ меня отецъ.
-- Я дрожу за интересы моей страны.-- Видя, что онъ не понимаетъ меня, я прибавила:-- При мадридскомъ дворѣ!
-- Вы не повѣрите, до чего эта монашенка стала смѣяться надъ своимъ отцомъ,-- сказалъ онъ герцогинѣ.
-- Арманда смѣется надъ всѣмъ,-- отвѣтила моя мать, взглянувъ на меня.
-- Что вы хотите этимъ сказать?-- спросила я.
-- Ты даже не боишься ночной сырости, отъ которой можно заболѣть ревматизмомъ,-- прибавила матушка, снова посмотрѣвъ мнѣ въ лицо,-- утромъ такъ жарко!-- Герцогиня опустила глаза.
-- Пора ее выдать замужъ,-- сказалъ мой отецъ.-- И нужно, чтобы это случилось до моего отъѣзда.
-- Да, если вамъ угодно,-- просто отвѣтила ему я.
Два часа спустя, моя мать, я, герцогиня Мофриньёзъ и маркиза д'Эспаръ, точно четыре розы, красовались впереди ложи. Я сѣла сбоку, обративъ къ публикѣ только плечо; я могла видѣть все, оставаясь невидной въ этой обширной ложѣ, устроенной въ задней стѣнкѣ зала, между колоннами.
Пріѣхалъ Макюмеръ и сталъ смотрѣть на меня. Въ первомъ антрактѣ пришелъ господинъ, котораго я называю королемъ кутилъ, молодой человѣкъ съ женственно-красивымъ лицомъ; въ глазахъ графа Анри де-Марсэ свѣтилась эпиграмма, на его губахъ играла улыбка, всѣ черты его лица носили веселое выраженіе. Онъ сказалъ нѣсколько привѣтственныхъ комплиментовъ моей матери, г-жѣ д'Эспаръ, герцогинѣ Мофриньёзъ, поздоровался съ графомъ Эгриньономъ и съ Каналисомъ, потомъ сказалъ мнѣ:
-- Я не знаю, раньше ли всѣхъ другихъ поздравлю я васъ съ близостью событія, которое сдѣлаетъ васъ предметомъ всеобщей зависти?
-- А, вы говорите о свадьбѣ!-- сказала я.-- Неужели же я, дѣвушка, недавно покинувшая монастырь, должна вамъ напомнить, что тѣ свадьбы, о которыхъ много говорятъ, никогда не состоятся?
Де-Марсэ наклонился къ уху Макюмера и я по одному движенію его губъ отлично поняла, что сказалъ онъ Фелипу:
-- Баронъ, вы, кажется, любите эту маленькую кокетку, для которой вы, повидимому, послужили средствомъ для достиженія цѣлей, такъ какъ дѣло идетъ о бракѣ, а не о страсти; нужно знать, что происходитъ.
Макюмеръ взглянулъ на услужливаго сплетника однимъ изъ тѣхъ взглядовъ, которые я считаю цѣлыми поэмами, и отвѣтилъ ему что-то вродѣ: "Я не люблю никакой маленькой кокетки!"
У него былъ такой видъ, который меня такъ восхитилъ, что, завидя отца, я сейчасъ же сняла перчатку.
Въ душѣ Фелипа не мелькнуло ни малѣйшаго страха, ни малѣйшаго сомнѣнія. Онъ оправдалъ все, чего я ждала отъ его характера; онъ вѣритъ только въ меня; свѣтъ и его ложь не затрогиваютъ его. Абенсерагъ даже не сморгнулъ; его кровь не прилила къ оливковому лицу. Молодые графы ушли. Тогда я, смѣясь, сказала Фелипу:
-- Де-Марсэ прошепталъ вамъ эпиграмму на мой счетъ?
-- Не эпиграмму, а цѣлую эпиталаму,-- отвѣтилъ онъ.
-- Вы говорите со мной на непонятномъ мнѣ языкѣ, говорите "по-гречески",-- сказала я ему и наградила взглядомъ, который всегда заставляетъ его теряться.
-- Я надѣюсь!-- произнесъ мой отецъ и, обращаясь къ герцогинѣ Мофриньёзъ, прибавилъ:-- Ходятъ самыя низкія сплетни. Какъ только въ свѣтѣ появляется дѣвушка, всѣ, какъ сумасшедшіе, стараются выдать ее замужъ и придумываютъ множество глупостей. Я никогда не отдамъ Арманды замужъ противъ ея воли. Я пройдусь по фойе, а не то люди подумаютъ, что я нарочно распускаю нелѣпый слухъ, чтобы внушить посланнику мысль объ этомъ бракѣ. Между тѣмъ, на дочь Цезаря должно ложиться еще менѣе подозрѣній, нежели на его жену, которую никто не смѣетъ подозрѣвать.
Герцогиня Мофриньёзъ и г-жа д'Эспаръ сперва посмотрѣли на мою мать, потомъ на барона, на ихъ лицахъ лежало выраженіе живого лукавства; было видно, что множество невысказанныхъ вопросовъ толпилось у нихъ въ душѣ. Эти хитрыя змѣи кончили таки тѣмъ, что угадали кое-что. Изъ всѣхъ тайныхъ не щей наиболѣе очевидна любовь. Мнѣ кажется, что отъ женщинъ вѣетъ этимъ чувствомъ, что она должна быть чудовищемъ, чтобы хорошо скрывать его. Наши взгляды еще болтливѣе нашего языка. Насладившись тѣмъ, что я нашла въ Фелипѣ то величіе, которое желала найти въ немъ, я естественнымъ образомъ пожелала еще большаго. Я сдѣлала мавру условленный знакъ, которымъ приказала ему придти къ моему окну но извѣстной тебѣ опасной дорогѣ. Черезъ нѣсколько часовъ онъ уже стоялъ прямо, какъ статуя, прижавшись къ стѣнѣ и опершись рукой на балконъ; онъ, повидимому, изучалъ свѣтъ въ моихъ комнатахъ.
-- Мой милый Фелипъ,-- сказала я ему,-- вы хорошо вели себя сегодня; вы вели себя такъ же, какъ поступала бы я, если бы мнѣ сказали, что вы женитесь.
-- Я думалъ, что вы раньше другихъ объявили бы мнѣ о вашемъ замужествѣ,-- отвѣтилъ онъ.
-- А какое право вы имѣете на подобное преимущество?
-- Право преданнаго слуги.
-- Вы дѣйствительно мой слуга?
-- Да,-- сказалъ онъ,-- и никогда не измѣнюсь.
-- Ну, а если бы этотъ бракъ былъ необходимъ? Если бы я подчинилась необходимости?
Казалось, его взглядъ блеснулъ ярче тихаго луннаго свѣта. Сперва онъ посмотрѣлъ на меня, а потомъ на пропасть между оградой и балкономъ. Казалось, онъ спрашивалъ себя, не можемъ ли мы разбиться и умереть вмѣстѣ, но это чувство только блеснуло на его лицѣ, вылилось въ его взглядѣ и замерло, подавленное силой, болѣе могучей, нежели страсть.
-- У раба только одно слово, сказалъ онъ глухо.--Я вашъ слуга и принадлежу вамъ. Всю жизнь я буду жить только для васъ.
Мнѣ показалось, что его рука, державшаяся за балконъ, ослабѣла; я положила на нее свои пальцы и сказала ему:
-- Фелипъ, мой другъ, съ этой минуты я ваша жена. Утромъ просите у моего отца моей руки. Онъ хочетъ сохранить все мое состояніе; обѣщайте въ контрактѣ признать, что вы получили мое приданое, не получивъ его, и, конечно, вамъ будетъ дано согласіе. Я болѣе не Арманда де-Шолье; сойдите поскорѣе, Луиза де-Макюмеръ не хочетъ дѣлать ни малѣйшей неосторожности.
Фелипъ поблѣднѣлъ, его ноги подкосились и онъ соскочилъ съ высоты футовъ въ десять, нисколько не повредивъ себѣ; онъ страшно испугалъ меня и, сдѣлавъ мнѣ рукой прощальное привѣтствіе, исчезъ. "Итакъ, я любима,-- сказала я себѣ,-- любима, какъ ни одна женщина!" И я заснула съ ребяческимъ наслажденіемъ. Около двухъ часовъ дня отецъ позвалъ меня къ себѣ въ кабинетъ, тамъ были моя мать и Макюмеръ. Произошелъ граціозный обмѣнъ словъ. Я совершенно просто отвѣтила, что если г-нъ Энарецъ вошелъ въ соглашеніе съ моимъ отцомъ, то и у меня нѣтъ никакихъ причинъ противиться ихъ желаніямъ. Моя мать пригласила барона обѣдать съ нами; мы вчетверомъ отправились въ Булонскій лѣсъ. Когда де Марсэ проѣзжалъ мимо, я насмѣшливо посмотрѣла на него; онъ замѣтилъ на переднемъ сидѣньи коляски моего отца и барона.
Мой очаровательный Фелипъ велѣлъ такимъ образомъ передѣлать свои визитныя карточки:
Энарецъ
изъ рода герцоговъ Соріа, баронъ де-Макюмеръ.
Онъ по утрамъ собственноручно приноситъ мнѣ прелестные великолѣпные букеты; каждый разъ въ цвѣтахъ лежитъ письмо, заключающее въ себѣ испанскій сонетъ, написанный въ теченіе ночи.
Чтобы мой конвертъ не вышелъ уже слишкомъ толстъ, я, въ видѣ образчика, посылаю тебѣ первый и послѣдній, изъ полученныхъ мною сонетовъ; я перевела ихъ слово въ слово и пишу стихъ за стихомъ.
Первый сонетъ.
"Не разъ, покрытый легкой шелковой курткой, поднявъ шпагу и не чувствуя усиленнаго біенія сердца, я ждалъ нападенія разъяреннаго быка и удара его роговъ, болѣе острыхъ, нежели полумѣсяцъ Феба.
"Я взбирался, напѣвая андалузскую сегедилью, на откосъ редута, подъ градомъ пуль, я бросалъ мою жизнь на зеленое; поле случайности, заботясь о ней не болѣе, нежели о золотой монетѣ.
"Я могъ бы вынуть ядра изъ жерла пушки, но мнѣ кажется, что теперь я дѣлаюсь трусливѣе зайца, трусливѣе ребенка, видящаго въ складкахъ занавѣски привидѣніе,
"Потому что, когда ты смотришь на меня своими кроткими, глазами, холодный потъ покрываетъ мое чело и мои колѣни подгибаются; я дрожу и отступаю, у меня не хватаетъ мужества".
Второй сонетъ.
"Сегодня ночью я хотѣлъ заснуть, чтобы грезить о тебѣ, но ревнивый сонъ бѣжалъ отъ моихъ глазъ; и я подошелъ къ окну, чтобы посмотрѣть на небо; когда я думаю о тебѣ, мои глаза всегда поднимаются вверхъ!
"Странное явленіе, объяснимое одной любовью: небесный сводъ потерялъ свой сапфировый цвѣтъ. Звѣзды -- брилліанты, потухшіе въ своей золотой оправѣ, бросали на землю только мертвые взгляды, охладѣвшіе лучи
"Луна, лишенная своихъ бѣлилъ изъ серебра и лилій, грустно плыла по мертвенному горизонту, потому что ты отняла отъ неба все его величіе.
"Бѣлизна луны свѣтитъ на твоемъ очаровательномъ челѣ, вся лазурь неба собралась въ твоихъ глазахъ, а твои рѣсницы составлены изъ лучей звѣздъ.
"Развѣ можно граціознѣе доказать дѣвушкѣ, что человѣкъ только и занятъ ею? Что скажешь ты о любви, которая осыпаетъ меня цвѣтами фантазіи и цвѣтами земли? Вотъ уже дней десять я живу среди этой нѣкогда знаменитой испанской любезности".
Ахъ, дорогая, что же дѣлается въ Крампадѣ, въ который я часто мысленно прогуливалась, смотря на успѣхи нашего сельскаго хозяйства? Развѣ тебѣ нечего сказать о нашихъ тутовыхъ деревьяхъ, о насажденіяхъ прошлой зимы? Все ли идетъ согласно твоему желанію? Распустились ли въ твоемъ сердцѣ цвѣты въ то же время, какъ они зацвѣли въ нашихъ кустахъ? А уже не смѣю сказать на нашихъ клумбахъ. Продолжаетъ ли Луи держаться своей системы мадригаловъ? Хорошо ли вы понимаете другъ друга? Лучше ли сладкій ропотъ струй твоей супружеской нѣжности, нежели бурный шумъ волнъ потоковъ моей любви? Не разсердился ли на меня мой хорошенькій докторъ въ юбкѣ? А не хочу этого допустить, а если это такъ, я пошлю Фелипа въ видѣ курьера, приказавъ ему броситься передъ тобой на колѣни и принести мнѣ твою голову или мое прощеніе. А живу чудной жизнью и мнѣ хочется узнать, какъ идетъ жизнь въ Провансѣ. Въ нашей семьѣ прибавился новый членъ -- испанецъ, желтый, какъ гаванская сигара, и я жду поздравленій отъ тебя.
Право, моя хорошенькая Рене, я безпокоюсь: я боюсь, что ты скрываешь страданіе, чтобы не печалить меня, злая! Напиши мнѣ поскорѣе нѣсколько страницъ, нарисуй мнѣ въ нихъ твою жизнь и скажи мнѣ, живо ли твое сопротивленіе, стоитъ ли твоя воля на ногахъ, на колѣняхъ или же упала, что было бы очень серьезно? Неужели ты думаешь, что событія твоей брачной жизни не безпокоятъ меня? Все, что ты мнѣ пишешь, иногда заставляетъ меня задумываться. Часто, когда кажется, будто я смотрю на пируэтъ танцовщицы, я говорю себѣ: теперь половина десятаго; что она дѣлаетъ? Быть можетъ, ложится спать? Счастлива ли она? Одна ли она со своей свободой или ея свобода отправилась туда же, куда исчезаетъ всегда свобода, о которой болѣе не думаютъ? Тысяча нѣжностей.