V.

Двѣ встрѣчи.

Старый ординарецъ Наполеона, достигшій высокаго служебнаго положенія во время реставраціи и котораго мы просто называемъ маркизомъ, или генераламъ, пріѣхалъ провести нѣсколько дней въ Версалѣ; здѣсь онъ занималъ дачу, стоявшую между церковью и Монтрейльской заставой, на дорогѣ, ведущей въ Сенъ-Клу. Служба при дворѣ позволяла ему уѣзжать далеко отъ Парижа.

Дача эта, построенная когда-то, чтобы служить пріютомъ для мимолетныхъ любовныхъ похожденій какого нибудь большого барина, была очень обширныхъ размѣровъ. Расположенная среди садовъ, она была одинаково удалена и вправо и влѣво, и отъ первыхъ домовъ Монтрейля, и отъ хижинъ въ окрестностяхъ заставы, такимъ образомъ, не уѣзжая слишкомъ далеко, хозяева этой дачи наслаждались въ двухъ шагахъ отъ города всѣми удовольствіями уединенія. По странному противорѣчію, фасадъ и подъѣздъ этого дома выходили прямо на дорогу, по которой встарину, вѣроятно, мало ѣздили. Это предположеніе кажется весьма вѣроятнымъ, если принять въ соображеніе, что она примыкаетъ къ восхитительному павильону, построенному Людовикомъ XV для мадемуазель де-Романсъ, и что, прежде чѣмъ до него добраться, любопытствующіе увидятъ тамъ и сямъ нѣсколько казино, внутренняя отдѣлка которыхъ свидѣтельствуетъ объ остроумныхъ пиршествахъ нашихъ предковъ, которые и въ разнузданности, въ которой ихъ обвиняютъ, искали тѣмъ не менѣе таинственнаго и сверхъестественнаго.

Въ одинъ зимній вечеръ маркизъ, его жена и дѣти были одни въ этомъ пустынномъ домѣ. Люди отпросились въ Версаль отпраздновать свадьбу одного изъ нихъ и, полагая, что торжественный праздникъ Рождества въ связи съ этимъ обстоятельствомъ представитъ для нихъ достаточное извиненіе въ глазахъ господъ, они не постѣснялись попировать нѣсколько дольше, чѣмъ это было имъ разрѣшено. Однако, зная генерала за человѣка, который былъ всегда неуклонно вѣренъ своему слову, ослушники не безъ угрызенія совѣсти танцовали послѣ срока, назначеннаго для возвращенія. Пробило одиннадцать часовъ, никто изъ прислуги не вернулся. Глубокая тишина, царившая на дачѣ, дозволяла тогда слышать, какъ вѣтеръ свистѣлъ въ черныхъ вѣтвяхъ деревьевъ, ревѣлъ вокругъ дома и врывался въ длинные корридоры. Морозъ такъ очистилъ воздухъ, такъ сковалъ землю и мостовую, что всѣ звуки пріобрѣли какую то отчетливую ясность. Тяжелая походка запоздавшаго пьяницы, стукъ экипажа, возвращавшагося въ Парижъ, раздавались громче и были слышны дальше, чѣмъ обыкновенно. Сухіе листья, подхваченные порывомъ вѣтра, падали на камни во дворѣ, придавая голосъ нѣмой ночи. Словомъ, былъ одинъ изъ тѣхъ жестокихъ вечеровъ, которые вызываютъ въ нашихъ эгоистическихъ сердцахъ жалость къ бѣдняку и къ путешественнику и дѣлаютъ такимъ очаровательнымъ уголокъ передъ огнемъ. Въ эту минуту, семья, собравшаяся въ залѣ, не заботилась ни объ отсутствіи слугъ, ни о бездомовныхъ людяхъ, ни о поэзіи длинныхъ зимнихъ вечеровъ. Не философствуя напрасно и полагаясь вполнѣ на покровительство стараго воина, женщины и дѣти предавались наслажденіямъ, какія даетъ семейная жизнь, когда чувства въ ней не стѣснены, когда любовь и откровенность оживляютъ рѣчи, взгляды и игры.

Генералъ сидѣлъ, или, лучше сказать, лежалъ въ высокомъ и широкомъ креслѣ передъ каминомъ; яркій огонь распространялъ ту острую теплоту, которая служитъ признакомъ сильнаго холода на улицѣ. Положеніе прислоненнаго къ спинкѣ кресла тѣла и слегка наклоненной головы этого почтеннаго отца выражало безпечность, совершенное спокойствіе и тихую радость. Его руки, небрежно свѣсившіяся черезъ ручки кресла, довершали мысль о счастьѣ. Онъ смотрѣлъ на самаго меньшого изъ своихъ дѣтей. Полуголый мальчуганъ, которому не было еще и пяти лѣтъ, не давался раздѣваться и бѣгалъ отъ рубашки и ночного чепца, которыми время-отъ-времени угрожала маркиза; онъ не хотѣлъ снимать вышитаго воротника и отвѣчалъ смѣхомъ на зовъ матери, видя, что и она смѣется надъ его ребяческой непокорностью; потомъ онъ принимался играть съ сестрой, такой же наивной, но еще большей шалуньей; она уже говорила яснѣе, чѣмъ онъ; а его слова и рѣчи родители понимали еще съ трудомъ. Маленькая Моина, старше его двумя годами, вызывала своими уже чисто женскими ужимками взрывы нескончаемаго хохота; но, при видѣ того, какъ оба они катались передъ огнемъ, безъ стыда обнажая свои потныя тѣльца и свои бѣлыя, нѣжныя формы, какъ смѣшивались ихъ волосы, черные съ бѣлокурыми, какъ сталкивались ихъ розовыя лица съ ямочками, конечно, и отецъ, а въ особенности мать, понимали эти маленькія души, для нихъ уже достаточно характеристичныя и опредѣлившіяся. Передъ живыми красками влажныхъ глазъ и щекъ этихъ двухъ ангеловъ и передъ бѣлизной ихъ кожи блѣднѣли цвѣты на мягкомъ коврѣ, который былъ ареною ихъ игръ; на него они падали, кувыркались, дрались и катались совершенно безопасно. Въ другомъ углу камина, на маленькомъ диванѣ, противъ мужа, сидѣла мать; окруженная различными частями одежды, съ краснымъ башмакомъ въ рукѣ, она какъ будто махнула рукой на то, что передъ ней происходило; ея нерѣшительная строгость замирала въ тихой улыбкѣ. Ей казалось на видъ лѣтъ около тридцати-шести; она сохранила еще красоту, благодаря рѣдкому совершенству чертъ лица, которому свѣтъ, тепло и счастье придавали въ данную минуту необыкновенный блескъ. Порою она переставала смотрѣть на дѣтей и переносила ласковый взглядъ на лицо мужа. Иногда, при встрѣчѣ, глаза обоихъ супруговъ обмѣнивались чувствомъ нѣмой радости. У генерала было очень смуглое лицо. Его широкій, чистый лобъ былъ окаймленъ прядями сѣдѣющихъ волосъ. Мужественный, блескъ его голубыхъ глазъ и морщины на поблекшихъ щекахъ свидѣтельствовали о томъ, что онъ заплатилъ тяжелыми трудами за красную ленточку, торчавшую въ петличкѣ его сюртука. Въ эту минуту невинная радость его дѣтей отражалась на его мужественномъ и твердомъ лицѣ, вызывая на немъ несказанное добродушіе. Этотъ старый воинъ безъ всякаго труда превращался въ ребенка. Въ солдатахъ, извѣдавшихъ превратности жизни и познавшихъ все ничтожество силы и преимущество слабости, всегда живетъ любовь къ дѣтямъ. Дальше, за круглымъ столомъ, освѣщеннымъ лампой, яркій свѣтъ которой боролся съ блѣднымъ свѣтомъ свѣчей на каминѣ, сидѣлъ мальчикъ лѣтъ тринадцати и быстро перевертывалъ страницы толстой книги. Крикъ брата и сестры не мѣшалъ ему, и лицо его выражало юношеское любопытство. Такое глубокое вниманіе объяснялось увлекательными диковинками "Тысячи одной ночи", а также и лицейской формой. Онъ сидѣлъ неподвижно, въ задумчивой позѣ, опираясь локтемъ на столъ и подперши голову рукою, при чемъ бѣлые пальцы его сверкали среди черныхъ волосъ. Свѣтъ падалъ отвѣсно на его лицо, а остальная часть туловища была въ тѣни, и въ этой позѣ онъ походилъ на одинъ изъ тѣхъ черныхъ портретовъ, на которыхъ Рафаэль изобразилъ самого себя внимательно наклонившимся впередъ и задумавшимся о будущемъ. Между этимъ столомъ и маркизой высокая, красивая молодая дѣвушка вышивала въ пяльцахъ. Голова ея поперемѣнно то склонялась надъ пяльцами, то удалялась отъ нихъ, при чемъ свѣтъ игралъ на ея черныхъ, артистически приглаженныхъ волосахъ. Елена сама по себѣ была картина. Красота ея отличалась рѣдкой силой и изяществомъ. Ея поднятые и положенные вокругъ головы волосы обрисовывали живыя черты и были такъ густы, что выбивались изъ-подъ гребня и сильно вились на верхней части шеи. Густыя брови правильно очерчивались, на бѣломъ лбу. Легкая, черная тѣнь, какъ признакъ силы, лежала надъ верхней губой, надъ греческимъ носомъ изящнѣйшей формы. Плѣнительная округлость формъ, чудное выраженіе другихъ чертъ, прозрачность нѣжнаго румянца, мягкость губъ, законченность личного овала и особенно ясность ея дѣвственнаго взгляда придавали этой могучей красотѣ ту женскую привлекательность, ту очаровательную скромность, какихъ мы требуемъ отъ этихъ ангеловъ мира и любви. Только въ этой дѣвушкѣ не было ничего хрупкаго, а сердце ея должно бы быть такъ же кротко, душа такъ же сильна, какъ великолѣпно было ея сложеніе и привлекательно лицо. Она молчала такъ же какъ и братъ-лицеистъ, и была повидимому погружена въ задумчивость, въ ту задумчивость, часто роковую у молодыхъ дѣвушекъ, которая ускользаетъ не только отъ наблюдательности отцовъ, но и отъ прозорливости матерей; такъ что нельзя былъ сказать, слѣдовало ли приписать игрѣ свѣта или тайнымъ страданіямъ капризныя тѣни, проходившія по ея лицу подобно легкимъ тучкамъ на чистомъ небѣ.

Оба старшихъ были въ данный моментъ совершенно забыты и отцомъ, и матерью. Однако генералъ окидывалъ нѣсколько разъ вопросительнымъ взглядомъ нѣжную сцену на второмъ планѣ, являвшуюся прекрасной реализаціей надеждъ, заложенныхъ въ дѣтяхъ, шумѣвшихъ на первомъ планѣ этой семейной картины. Представляя человѣческую жизнь въ незамѣтныхъ градаціяхъ, лица эти являлись своего рода живой поэмой. Роскошь убранства залы, разнообразіе позъ, контрасты различныхъ цвѣтовъ одежды и контрасты лицъ, отличавшихся другъ отъ друга и возрастомъ и контурами, которые производило освѣщеніе -- все это разливало на человѣческія страницы этой поэмы тѣ богатства, какихъ мы ищемъ въ скульптурѣ, въ живописи и въ литературѣ. Наконецъ, зима и тишина, ночь и уединеніе придавали величіе этой высокой и наивной поэмѣ, этому чудному произведенію природы. Супружеская жизнь полна такихъ священныхъ часовъ, неизъяснимая прелесть которыхъ зависитъ, можетъ быть, отъ какихъ нибудь воспоминаній о лучшемъ мірѣ. Несомнѣнно, небесные лучи озаряютъ подобнаго рода сцены, предназначенныя человѣку въ вознагражденіе за часть его страданій и для примиренія его съ существованіемъ. Кажется, какъ будто вселенная тутъ предъ нами въ чарующей формѣ развертываетъ свои великія идеи порядка и какъ будто соціальная жизнь защищаетъ свои законы, говоря о будущемъ.

Тѣмъ не менѣе, несмотря на нѣжныя взгляды, бросаемые Еленой на Авеля и на Моину при каждомъ взрывѣ ихъ веселья, несмотря на счастье, отражавшееся на ея лицѣ, когда она мелькомъ смотрѣла на отца, чувство глубокой грусти просвѣчивало во всѣхъ ея движеніяхъ, въ позѣ и особенно въ глазахъ, осѣненныхъ длинными рѣсницами. Ея бѣлыя, сильныя руки, черезъ которыя проходилъ свѣтъ, сообщая прозрачную красноту, эти руки дрожали. Разъ только глаза ея встрѣтились съ глазами маркизы. И обѣ женщины поняли другъ друга, обмѣнявшись взглядомъ -- Елена холоднымъ и почтительнымъ, а мать сумрачнымъ и грознымъ. Елена быстро опустила взоръ на пяльцы, поспѣшно выдернула иглу и долго не подымала головы, которую ей какъ будто бы стало тяжело носить. Была ли мать слишкомъ строга къ дочери, считая эту строгость необходимой? Или она завидовала красотѣ Елены, съ которой могла еще соперничать, но уже при помощи всего обаянія туалета? Или, можетъ быть, дочь угадала, подобно многимъ молодымъ дѣвушкамъ, когда онѣ становятся прозорливы, тайны, которыя эта женщина, повидимому такъ всецѣло преданная своимъ обязанностямъ, считала похороненными въ своемъ сердцѣ такъ же глубоко, какъ въ могилѣ?

Елена достигла того возраста, когда чистота души приводить къ строгости, превосходящей ту мѣрку, которой должны ограничиваться чувства. Въ извѣстныхъ умахъ ошибки принимаютъ размѣръ преступленій; воображеніе дѣйствуетъ въ такихъ случаяхъ на сознаніе; часто молодыя дѣвушки преувеличиваютъ наказаніе вслѣдствіе размѣровъ, придаваемыхъ ими проступкамъ. Еленѣ казалось, что она никого не достойна. Тайна ея внутренней жизни, можетъ быть, случай, сначала непонятный, но развитый ея впечатлительнымъ умомъ, на который вліяли еще религіозныя идеи, съ нѣкоторыхъ поръ какъ будто унизилъ ее въ собственныхъ глазахъ. Эта перемѣна въ ея поведеніи началась съ того дня, когда она прочла въ только что вышедшемъ переводѣ чудную трагедію Шиллера "Вильгельмъ Телль". Побранивъ дочь за то, что она уронила книгу, мать замѣтила, что вредъ на душу Елены произвела та сцена трагедіи, въ которой поэтъ устанавливаетъ что-то вродѣ братства между Вильгельмомъ Теллемъ, проливающимъ кровь одного человѣка для спасенія цѣлаго народа, и Іоанномъ отцеубійцей. Елена сдѣлалась скромна, религіозна и сдержанна и не пожелала больше ѣздить на балы. Никогда не была она такъ ласкова къ отцу, особенно когда маркиза не была свидѣтельницей этихъ ласкъ. Тѣмъ не менѣе, если въ отношеніяхъ Елены къ матери и существовала холодность, она была выражена такъ тонко, что генералъ не могъ этого замѣтить, несмотря на всю его заботу о томъ, чтобы въ семьѣ его царило единодушіе. Ни у кого не было достаточно проницательности, чтобы измѣрить глубину двухъ этихъ женскихъ сердецъ: одного юнаго и великодушнаго, другого чувствительнаго и гордаго; перваго полнаго снисхожденія, другого полнаго такта и любви. И если мать давила дочь своимъ ловкимъ женскимъ деспотизмомъ -- никто этого не видѣлъ, кромѣ самой жертвы. Къ тому же только одно событіе породило всѣ эти неразрѣшимыя загадки. До этой ночи ни одинъ лучъ обвиненія не вырвался изъ этихъ двухъ душъ; но несомнѣнно между ними и Богомъ стояла какая-то зловѣщая тайна.

-- Послушай, Авель, воскликнула маркиза, улучивъ моментъ, когда Моина и братъ ея, усталые и молчаливые, сидѣли неподвижно. Иди, сынокъ, надо ложиться...

И, бросивъ на него повелительный взглядъ, она быстро взяла его на колѣни.

-- Что это значитъ, сказалъ генералъ, уже половина одиннадцатаго, а никто изъ прислуги еще не вернулся. Вотъ мошенники! Густавъ, прибавилъ онъ, обернувшись къ сыну: я далъ тебѣ эту книгу только подъ условіемъ, что въ десять часовъ ты ее закроешь; ты долженъ бы былъ это сдѣлать въ условленный часъ и пойти спать, какъ ты мнѣ обѣщалъ; если хочешь сдѣлаться замѣчательнымъ человѣкомъ, тебѣ надо сдѣлать изъ твоего слова вторую религію и держаться его также строго, какъ чести. Фоксъ, одинъ изъ величайшихъ ораторовъ Англіи, былъ особенно извѣстенъ своимъ прекраснымъ характеромъ. Вѣрность данному слову главнѣйшее изъ его качествъ. Въ дѣтствѣ его отецъ, честный англичанинъ старинныхъ правилъ, далъ ему урокъ достаточно сильный, чтобы оставить на вѣки впечатлѣніе въ умѣ ребенка. Въ твоемъ возрастѣ Фоксъ пріѣзжалъ на каникулы къ отцу, у котораго, какъ и у всѣхъ богатыхъ англичанъ, былъ большой паркъ вокругъ замка. Въ этомъ паркѣ была старая бесѣдка, которая должна была быть разрушена и выстроена вновь на другомъ мѣстѣ, съ котораго открывался великолѣпный видъ. Дѣти очень любятъ видѣть разрушеніе. Маленькій Фоксъ хотѣлъ продлить на нѣсколько дней каникулы, чтобы видѣть паденіе бесѣдки; но отецъ его требовалъ, чтобы онъ вернулся въ школу къ дню начала классовъ; изъ-за этого отецъ поссорился съ сыномъ. Мать, какъ и всѣ мамаши, поддерживала маленькаго Фокса. Тогда отецъ торжественно обѣщалъ сыну, что онъ подождетъ разрушать бесѣдку до будущихъ каникулъ. Фоксъ, возвращается въ училище. Отецъ, думая, что маленькій мальчикъ отвлечется занятіями и забудетъ объ этомъ обстоятельствѣ, велѣлъ разрушить бесѣдку и перенести ее на другое мѣсто. Между тѣмъ, упрямый мальчикъ только и думалъ, что о бесѣдкѣ. Вернувшись къ отцу, онъ прежде всего позаботился пойти въ садъ, чтобы увидѣть старое зданіе; но вернулся грустный и во время завтрака сказалъ отцу: "вы обманули меня". Старый джентльменъ сказалъ со смущеніемъ, полнымъ достоинства: "Это правда, сынъ мой, но я исправлю свою ошибку. Нужно дорожить своимъ словомъ больше, чѣмъ состояніемъ, потому что вѣрность своему слову составляетъ богатство, а всѣ богатства въ мірѣ не изгладятъ пятна на совѣсти отъ несдержаннаго слова". Отецъ велѣлъ вновь выстроить бесѣдку на старомъ мѣстѣ и затѣмъ разрушить ее на глазахъ сына. Да послужить это тебѣ урокомъ, Густавъ.

Густавъ, внимательно слушавшій отца, тотчасъ же закрылъ книгу. Наступило минутное молчаніе. Генералъ взялъ на руки Моину, боровшуюся со сномъ, и положилъ ее къ себѣ на колѣни. Качающаяся голова дѣвочки скатилась на грудь отца, и она скоро совсѣмъ заснула, окутанная золотыми кольцами своихъ вьющихся волосъ. Въ эту минуту, на улицѣ послышались быстрые шаги и затѣмъ три сильныхъ удара въ дверь потрясли весь домъ. Эти продолжительные удары были такъ же выразительны, какъ выразителенъ крикъ человѣка въ смертельной опасности. Дворовая собака яростно залаяла. Елена, Густавъ, генералъ и жена его задрожали отъ испуга, но Авель и Моина не проснулись.

-- Кто-то спѣшить, воскликнулъ генералъ, кладя дочь въ кресло.

И онъ быстро вышелъ изъ комнаты, не слушая просьбы жены:

-- Другъ мой, не ходи...

Маркизъ прошелъ въ свою спальню, взялъ пару пистолетовъ, зажегъ свой потайной фонарь, спустился съ быстротою молніи по лѣстницѣ и очутился передъ дверью дома, куда за нимъ безстрашно послѣдовалъ сынъ.

-- Кто тамъ? спросилъ онъ.

-- Отворите, отвѣчалъ ему задыхающійся голосъ.

-- Кто вы такой? Другъ?

-- Да, другъ.

-- Вы одни?

-- Да, но отворяйте, потому что они идутъ.

И какъ только генералъ пріотворилъ дверь, человѣкъ проскользнулъ въ нее съ быстротою тѣни, и не давая генералу возможности помѣшать ему, незнакомецъ принудилъ его выпустить дверь, захлопнувъ ее сильнымъ ударомъ ноги и прислонясь къ ней спиной, какъ бы для того, чтобы помѣшать ее открыть.

Генералъ, направивъ внезапно пистолетъ и фонарь на грудь незнакомца, чтобы держать его въ почтеніи, увидѣлъ человѣка средняго роста, закутаннаго въ мѣховую шубу, которая была ему и длинна, и широка и очевидно была не по немъ шита. Изъ предосторожности или случайно, лобъ бѣглеца былъ совершенно закрыть шляпой, налѣзавшей ему на глаза.

-- Милостивый государь, сказалъ онъ генералу: опустите дуло вашего пистолета. Я не желаю оставаться у васъ безъ вашего согласія; но если я выйду, то у заставы меня ждетъ смерть. И какая смерть! Вы отвѣтите за нее Богу. Подумайте хорошенько: какъ бы я ни хотѣлъ васъ умолять -- необходимость заставляетъ меня повелѣвать деспотически. Я хочу аравійскаго гостепріимства. Пускай я буду для васъ священенъ; въ противномъ случаѣ откройте дверь, и я пойду умереть. Мнѣ нужны тайна, пріють и вода. Вода! повторилъ онъ хриплымъ голосомъ.

-- Кто вы такой? спросилъ генералъ, пораженный лихорадочной поспѣшностью, съ какой говорилъ незнакомецъ.

-- Кто я? Въ такомъ случаѣ, откройте,-- я ухожу, отвѣчалъ онъ съ адской ироніей.

Несмотря на искусство, съ какимъ генералъ направлялъ лучи своего фонаря, онъ ничего не могъ видѣть, кромѣ нижней части лица, не говорившей въ пользу гостепріимства, котораго у него такъ странно требовали: мертвенно блѣдныя щеки дрожали, а черты лица были страшно искажены. Въ тѣни, падавшей отъ полей шляпы, глаза горѣли, какъ два раскаленные угля, заставляя почти блѣднѣть слабый свѣтъ свѣчки. Тѣмъ не менѣе надо было отвѣчать.

-- Милостивый государь, сказалъ генералъ: рѣчь ваша столь необыкновенна, что на моемъ мѣстѣ вы...

-- Въ вашихъ рукахъ моя жизнь, воскликнулъ незнакомецъ ужаснымъ голосомъ, прерывая хозяина.

-- Два часа!.. сказалъ нерѣшительно маркизъ.

-- Два часа, повторилъ человѣкъ.

Но вдругъ онъ жестомъ отчаянія сбросилъ шляпу и открылъ лобъ, какъ бы желая сдѣлать послѣднюю попытку. Живой и ясный взглядъ его проникъ въ душу генерала. Этотъ проблескъ ума и силы воли походилъ на молнію и подѣйствовалъ какъ молнія, потому что бываютъ минуты, когда люди владѣютъ необъяснимой силой.

-- Входите; кто бы вы ни были, вы будете въ безопасности подъ моей кровлей, сказалъ серьезно хозяинъ дома, какъ бы повинуясь одному изъ тѣхъ инстинктивныхъ движеній, которыя человѣкъ не всегда можетъ объяснить.

-- Богъ воздастъ вамъ за это, отвѣчалъ незнакомецъ съ глубокимъ вздохомъ.

-- При васъ есть оружіе? спросилъ генералъ.

Вмѣсто отвѣта, незнакомецъ, не давая ему времени взглянуть на шубу, открылъ ее и снова запахнулся. На немъ повидимому не было оружія и онъ былъ въ такомъ костюмѣ, въ какомъ молодые люди ходятъ на балъ. Несмотря на всю быстроту своего подозрительнаго взгляда, генералъ увидѣлъ достаточно, чтобы воскликнуть:-- гдѣ вы могли такъ выпачкаться въ такое сухое время?

-- Опять вопросы! отвѣчалъ онъ высокомѣрнымъ тономъ.

Въ эту минуту маркизъ увидѣлъ сына и, вспомнивъ о данномъ ему урокѣ по поводу точнаго исполненія даннаго слова, онъ такъ разсердился на это обстоятельство, что сказалъ ему безъ гнѣва въ голосѣ.

-- Какъ, ты здѣсь, вмѣсто того, чтобы быть въ постели?

-- Я думалъ, что могу пригодиться вамъ въ опасности, отвѣчалъ Густавъ.

-- Ступай въ свою комнату, сказалъ отецъ, смягченный отвѣтомъ сына. А вы, обратился онъ къ незнакомцу, идите за мной.

Они оба замолчали, какъ игроки, не довѣряющіе другъ другу. У генерала начались даже зловѣщія предчувствія. Незнакомецъ уже тяготилъ его сердце, какъ кошмаръ; но, подчиняясь данному слову, онъ повелъ его черезъ корридоры и лѣстницы дома и ввелъ въ большую комнату во второмъ этажѣ, какъ разъ надъ залой. Эта нежилая комната служила зимой сушильней и не сообщалась съ другими комнатами. Ея четыре пожелтѣвшія стѣны не имѣли никакого убранства, кромѣ плохого зеркала, оставленнаго на каминѣ прежнимъ владѣльцемъ, и большого зеркала, для котораго не нашлось употребленія во время переѣзда генерала и которое было поставлено пока противъ камина. Полъ этой большой комнаты никогда не подметался, воздухъ былъ въ ней ледяной и два старыхъ стула составляли въ ней всю мебель. Поставивъ на каминъ фонарь, генералъ сказалъ незнакомцу: ваша безопасность требуетъ, чтобы эта жалкая комната послужила вамъ пріютомъ, и такъ какъ я далъ вамъ слово въ соблюденіи тайны -- я васъ тутъ запру.

Незнакомецъ опустилъ голову въ знакъ согласія.

-- Я просилъ только убѣжища, тайны и воды, прибавилъ онъ.

-- Я принесу вамъ воды, отвѣчалъ маркизъ. Затѣмъ онъ тщательно заперъ дверь и ощупью пробрался въ залу, чтобы взять тамъ свѣчку и идти самому въ буфетъ за графиномъ воды.

-- Ну, что случилось? съ живостью спросила у мужа маркиза.

-- Ничего, моя милая, отвѣчалъ онъ холоднымъ тономъ.

-- Но однако же мы хорошо слышали, что вы кого-то провели на верхъ...

-- Елена, сказалъ генералъ, смотря на дочь, которая обратила къ нему голову, помни, что честь твоего отца зависитъ отъ твоей скромности. Ты ничего не слыхала.

Молодая дѣвушка отвѣтила утвердительнымъ движеніемъ головы. Маркиза осталась, смущенная и внутренно уколотая тѣмъ пріемомъ, какой употребилъ ея мужъ, чтобы заставить ее молчать. Генералъ взялъ графинъ и стаканъ и поднялся опять въ комнату, гдѣ былъ его плѣнникъ. Послѣдній стоялъ, прислонясь къ стѣнѣ около камина. Онъ былъ безъ шляпы. Она была брошена на одинъ изъ стульевъ. Незнакомецъ, повидимому, не ожидалъ, что очутится при яркомъ освѣщеніи. Лобъ его нахмурился и лицо сдѣлалось озабоченнымъ, когда онъ встрѣтился глазами съ проницательнымъ взглядомъ генерала; но онъ смягчился и сдѣлалъ даже любезное лицо, чтобы выразить благодарность своему покровителю. Когда генералъ поставилъ графинъ и стаканъ на каминъ, незнакомецъ прервалъ молчаніе, бросивъ на него опять сверкающій взглядъ.

-- Милостивый государь, сказалъ онъ голосомъ, который все еще выдавалъ внутреннее волненіе,-- я покажусь вамъ страннымъ. Извините мнѣ причуды, вызванныя необходимостью. Если вы останетесь здѣсь, я попрошу васъ не смотрѣть на меня, когда я буду пить.

Недовольный тѣмъ, что долженъ постоянно подчиняться человѣку, который ему не нравился -- генералъ круто повернулся. Незнакомецъ вынулъ изъ кармана бѣлый платокъ и завернулъ имъ правую руку, затѣмъ онъ схватилъ графинъ и выпилъ изъ него въ одинъ пріемъ всю воду. Не думая о томъ, что онъ молча нарушаетъ клятву, генералъ машинально посмотрѣлъ въ зеркало: отраженіе въ обоихъ зеркалахъ позволило ему отлично разсмотрѣть незнакомца и онъ увидѣлъ, что платокъ вдругъ покраснѣлъ отъ прикосновенія къ рукамъ, которыя были всѣ выпачканы кровью.

-- Вы смотрѣли на меня, воскликнулъ незнакомецъ, окидывая генерала подозрительнымъ взглядомъ.

Онъ уже напился и опять закутывался въ шубу.

-- О, я погибъ. Они идутъ. Вотъ они!

-- Я ничего не слышу, сказалъ маркизъ.

-- Вы не заинтересованы, какъ я, чтобы слышать въ пространствѣ.

-- Вѣрно вы дрались на дуэли, что такъ покрыты кровью? спросилъ генералъ, нѣсколько взволнованный цвѣтомъ большихъ пятенъ, которыя онъ различалъ на одеждѣ своего гостя.

-- Да, на дуэли, вы вѣрно говорите, сказалъ незнакомецъ съ горькой усмѣшкой на губахъ.

Въ эту минуту вдали раздался топотъ нѣсколькихъ лошадей, скачущихъ въ галопъ; но звукъ этотъ былъ слабъ, какъ первые лучи разсвѣта.

Привычное ухо генерала различило размѣренный топотъ эскадронныхъ лошадей.

-- Это жандармы, сказалъ онъ.

Бросивъ на своего плѣнника взглядъ, который долженъ былъ разсѣять сомнѣнія, которыя онъ могъ въ немъ вызвать своей невольной нескромностью, онъ взялъ свѣчку и вернулся въ залу. Не успѣлъ онъ положить на каминъ ключъ отъ верхней комнаты, какъ топотъ кавалеріи усилился и такъ скоро раздался около самой дачи, что онъ задрожалъ отъ испуга.

Дѣйствительно, лошади остановились у дверей дома. Обмѣнявшись съ товарищами нѣсколькими словами, одинъ изъ всадниковъ слѣзъ съ лошади и такъ застучалъ въ дверь, что принудилъ генерала пойти отворить. Послѣдній не могъ побороть тайнаго волненія при видѣ шести жандармовъ, шапки которыхъ, обитыя серебромъ, блестѣли при лунномъ свѣтѣ.

-- Ваше сіятельство, сказалъ ему ефрейторъ,-- не слыхали ли вы сейчасъ, какъ одинъ человѣкъ пробѣжалъ къ заставѣ?

-- Къ заставѣ? Нѣтъ.

-- Вы никому не отпирали дверей?

-- Развѣ я имѣю обыкновеніе самъ отпирать у себя двери?

-- Но простите, генералъ, въ эту минуту, мнѣ кажется, что...

-- Да что вы шутите что ли со мной? воскликнулъ сердито генералъ.-- Какое вы имѣете право...

-- Ничего, ничего, ваше сіятельство, тихо отвѣчалъ ефрейторъ.-- Простите пожалуйста. Мы знаемъ отлично, что пэръ Франціи не станетъ принимать у себя убійцу въ такой часъ ночи. Но желаніе получить какія нибудь свѣдѣнія...

-- Убійцу! воскликнулъ генералъ.-- Но кого же...

-- Маркизъ де-Мони разрубленъ Богъ знаетъ на сколько кусковъ, отвѣтилъ жандармъ.-- Но за убійцей послана погоня. Мы увѣрены, что онъ въ окрестностяхъ и мы его возьмемъ. Извините, генералъ.

Жандармъ говорилъ, садясь на лошадь, такъ что по счастью не могъ видѣть лица генерала. Привыкнувъ ко всякаго рода подозрѣніямъ, они могли бы, можетъ быть, зародиться у ефрейтора, при видѣ этого открытаго лица, на которомъ такъ вѣрно отражались всѣ душевныя движенія.

-- Извѣстно ли имя убійцы? спросилъ генералъ.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ всадникъ.-- Онъ не дотронулся до конторки, которая была полна золотомъ и банковыми билетами.

-- Это месть, сказалъ маркизъ.

-- Старику-то?.. Нѣтъ, нѣтъ.

И жандармъ пустился догонять товарищей, которые были уже далеко. Генералъ остановился на минуту въ смущеніи, которое не трудно понять. Скоро онъ услыхалъ голоса слугъ, которые возвращались, горячо о чемъ-то разговаривая. Голоса ихъ раздавались въ Монтрейльскомъ переулкѣ. Когда они пришли, гнѣвъ его, которому нужно было на кого нибудь излиться, обрушился на нихъ, какъ ударъ грома. Голосъ его раздавался по всему дому. Но вдругъ онъ утихъ, когда самый смѣлый и ловкій изъ слугъ объяснилъ ихъ запозданіе тѣмъ, что они были остановлены у Монтрейльской заставы жандармами и агентами сыскной полиціи, посланными на поимку убійцы. Генералъ вдругъ замолчалъ. И такъ какъ слова ихъ напомнили ему о странности его положенія -- онъ сухо приказалъ людямъ тотчасъ же ложиться, оставя ихъ удивляться той легковѣрности, съ которой онъ принялъ ложь лакея.

Но въ то время, какъ всѣ эти событія происходили во дворѣ, обстоятельство, очень повидимому незначительное, измѣнило положеніе другихъ лицъ этой исторіи. Только что маркизъ вышелъ, маркиза, взглянувъ предварительно на ключъ отъ комнаты и на Елену, наклонилась къ ней и сказала потихоньку:

-- Елена, отецъ оставилъ ключъ на каминѣ.

Удивленная молодая дѣвушка подняла голову и робко посмотрѣла на мать, глаза которой горѣли любопытствомъ.

-- Ну такъ что же, мама? спросила она испуганнымъ голосомъ.

-- Мнѣ хотѣлось бы знать, что тамъ такое происходить? Если тамъ есть человѣкъ, то онъ еще не шевельнулся. Сходи туда...

-- Какъ, я?.. спросила молодая дѣвушка съ нѣкоторымъ ужасомъ.

-- Развѣ ты боишься?

-- Нѣтъ, но, кажется, я слышала мужскіе шаги.

-- Если бы я могла пойти сама, я не стала бы просить тебя, Елена, возразила мать съ холоднымъ достоинствомъ.-- Если твой отецъ вернется и не найдетъ меня здѣсь -- онъ будетъ меня искать, тогда какъ твоего отсутствія онъ и не замѣтитъ.

-- Если вы приказываете; я пойду, отвѣчала Елена, но я потеряю уваженіе отца...

-- Какъ, сказала маркиза ироническимъ тономъ:-- если ты приняла серьезно то, что было просто шуткой, то въ такомъ случаѣ я приказываю тебѣ идти и посмотрѣть, что дѣлается наверху. Вотъ ключъ, дочь моя. Твой отецъ, приказывая тебѣ хранить молчаніе о томъ, что теперь здѣсь происходитъ, не запретилъ тебѣ входить въ ту комнату. Ступай и знай, что дочь никогда не должна судить свою мать...

Сказавъ послѣднія слова со всею строгостью оскорбленной матери, маркиза взяла ключъ и отдала его Еленѣ, которая молча встала и вышла изъ залы.

-- Мать всегда съумѣеть получить прощеніе отца; но я погибну въ его глазахъ. Неужели она хочетъ лишить меня его нѣжности и выгнать изъ его дома?

Эти мысли бродили въ ея воображеніи въ то время, какъ она шла впотьмахъ по корридору, въ глубинѣ котораго была таинственная комната. Когда она до нея дошла, въ ея безпорядочныхъ мысляхъ было уже что-то роковое. И эти смутныя мысли пробудили тысячи чувствъ, затаенныхъ до тѣхъ поръ въ ея сердцѣ. Не вѣря уже въ счастливое будущее, въ этотъ страшный моментъ она окончательно отчаялась въ своей жизни. Она конвульсивно дрожала, поднося ключъ къ замочной скважинѣ, и ея волненіе усилилось до того, что она остановилась на минуту и приложила руку къ сердцу, какъ бы желая утишить его сильное біеніе. Наконецъ она открыла дверь. Скрипъ петель, конечно, не дошелъ до уха убійцы, хотя слухъ его былъ очень тонокъ. Онъ стоялъ, какъ будто приросши къ стѣнѣ, и былъ погруженъ въ свои мысли. Его слабо освѣщалъ кругъ свѣта отъ фонаря, и въ этомъ раіонѣ полусвѣта онъ походилъ на тѣ темныя фигуры всадниковъ, которыя стоять обыкновенно въ углу какой нибудь темной гробницы подъ готическими часовнями. Капли холоднаго пота катились по его желтому, широкому лбу. Невѣроятная дерзость сверкала на этомъ сильно искаженномъ лицѣ. Казалось, его огненные, сухіе глаза пристально смотрѣли на бой, происходившій впотьмахъ передъ нимъ. Бурныя мысли пробѣгали по этому лицу, твердое выраженіе котораго говорило о недюжинной думѣ. Его тѣло, поза, сложеніе соотвѣтствовали его дикому генію. Человѣкъ этотъ весь былъ воплощеніе силы и могущества и олицетворялъ собою тьму, какъ видимый прообразъ своего будущаго. Генералъ, привыкшій видѣть энергическія фигуры гигантовъ, толпившихся вокругъ Наполеона, и пораженный любопытнымъ нравственнымъ явленіемъ не обратилъ вниманія на физическія особенности этого необыкновеннаго человѣка, но Елена, чуткая, подобно всѣмъ женщинамъ, къ внѣшнимъ впечатлѣніямъ, была поражена этой смѣсью свѣта и тьмы, величія и страсти, этимъ поэтическимъ хаосомъ, придававшимъ незнакомцу видъ Люцифера, возстающаго изъ своего паденія. Вдругъ буря на этомъ лицѣ утихла какъ бы по волшебству, черты приняли свой обыкновенный видъ и лобъ озарился потокомъ мыслей. Молодая дѣвушка, очарованная можетъ быть необыкновенностью этого свиданія или тайной, въ которую она проникла, увидѣла передъ собой кроткое, привлекательное лицо. Охваченная чувствами, еще неизвѣстными до сихъ поръ ея юной душѣ, она нѣсколько времени смущенно молчала; но скоро, потому ли, что у Елены вырвалось восклицаніе, или движеніе, или потому что убійца, перейдя изъ міра идеальнаго въ реальный, услышать постороннее дыханіе, но только онъ повернулъ голову къ дочери своего хозяина и различилъ неясно, въ тѣни, божественное лицо и величественныя формы существа, которое онъ долженъ былъ принять за ангела, за какое-то смутное видѣніе.

-- Милостивый государь, пролепетала она трепещущимъ голосомъ.

Убійца вздрогнулъ.

-- Женщина! тихо воскликнулъ онъ. Возможно ли? Уйдите, сказалъ онъ. Я ни за кѣмъ не признаю права жалѣть меня, прощать или обвинять. Я долженъ жить одинъ. Уйдите, дитя мое, прибавилъ онъ съ повелительнымъ жестомъ. Я дурно отплатилъ бы за услугу хозяина этого дома, если бы позволилъ кому нибудь изъ живущихъ у него дышать однимъ воздухомъ со мною. Нужно подчиняться законамъ свѣта.

Послѣдняя фраза произнесена была шопотомъ. Понявъ своимъ глубокимъ ясновѣдѣніемъ, что эта грустная мысль пробуждаетъ страданія, онъ бросилъ на Елену змѣиный взглядъ и пробудилъ въ сердцѣ этой странной дѣвушки цѣлый міръ мыслей, еще дремавшихъ въ ней. Какъ будто бы свѣтъ озарилъ передъ ней невѣдомыя страны. Душа ея была поражена, покорена и она не находила въ себѣ силы защищаться отъ власти этого магнетическаго взгляда. Она ушла, сконфуженная и дрожащая, и вернулась въ залу лишь за минуту до возвращенія отца, такъ что ничего не могла сказать матери.

Генералъ, чрезвычайно озабоченный, ходилъ мѣрными шагами молча, скрестивъ руки, отъ оконъ, выходившихъ на улицу, къ окнамъ, выходившимъ въ садъ. Жена его сидѣла подлѣ спавшаго Авеля. Моина беззаботно спала въ креслѣ, какъ птица въ гнѣздѣ. Старшая сестра держала въ одной рукѣ шелковую швейную подушку, въ другой иголку и смотрѣла на огонь. Глубокая тишина, царившая въ залѣ, вокругъ дома и въ самомъ домѣ нарушалась только медленными шагами слугъ, которые уходили другъ за другомъ спать, ихъ сдержаннымъ смѣхомъ, послѣднимъ отголоскомъ радости ихъ свадебнаго празднества -- и затѣмъ стукомъ дверей, въ моментъ, когда они раскрывали ихъ, разговаривая другъ съ другомъ, и снова закрывали. Нѣсколько глухихъ звуковъ раздалось еще около кроватей. Упалъ стулъ. Слабо раздался кашель стараго кучера и замолкъ. И скоро наступило то темное величіе, которое царствуетъ повсюду въ заснувшей природѣ въ полночь. Однѣ звѣзды горѣли. Холодъ сковалъ землю. Ни одно существо не говорило и не двигалось. Только трещалъ огонь, какъ бы заставляя постичь всю глубину молчанія. На Монтрейльскихъ часахъ пробило часъ. Въ эту минуту въ верхнемъ этажѣ раздались чрезвычайно легкіе шаги. Маркизъ и дочь его, увѣренные въ томъ, что заперли убійцу господина де-Мони, приписали это движеніе одной изъ горничныхъ и не удивились, услыхавъ, какъ отворяются двери смежной комнаты съ залой. Вдругъ среди нихъ появился убійца. Изумленіе маркиза, живое любопытство матери и удивленіе дочери дали ему возможность дойти почти до середины залы.

-- Два часа истекаютъ, ваше сіятельство, сказалъ онъ генералу необыкновенно спокойнымъ и мелодичнымъ голосомъ.

-- Вы здѣсь! воскликнулъ генералъ. Какимъ образомъ?

И онъ съ ужасомъ посмотрѣлъ вопросительнымъ взглядомъ на жену и на дочь. Елена покраснѣла, какъ огонь.

-- Вы, сказалъ многозначительнымъ голосомъ генералъ -- вы среди насъ! Убійца, покрытый кровью, здѣсь! Вы мараете эту картину! Уходите, уходите! прибавилъ онъ яростно.

При словѣ убійца маркиза вскрикнула. Что же касается Елены, это слово какъ будто рѣшило ея жизнь; на лицѣ ея не выразилось ни малѣйшаго удивленія. Она какъ будто ждала этого человѣка. Ея неопредѣленныя мысли пріобрѣтали смыслъ. Наступало наказаніе, приготовленное ей небомъ за ея проступки. Считая себя такой же преступницей, какъ и этотъ человѣкъ, молодая дѣвушка смотрѣла на него яснымъ взглядомъ: она была его сестрой, его подругою. Она видѣла въ этомъ обстоятельствѣ повелѣніе Божіе. Нѣсколько лѣтъ спустя, разумъ оправдалъ бы ея угрызенія совѣсти: но въ данный моментъ они дѣлали ее безумной. Незнакомецъ стоялъ неподвижно, холодная улыбка презрѣнія сквозило въ чертахъ его лица и на его пунцовыхъ губахъ.

-- Вы очень дурно оцѣниваете благородство моихъ поступковъ относительно васъ, сказалъ онъ медленно. Я не хотѣлъ коснуться руками стакана, въ которомъ вы принесли мнѣ воду для утоленія жажды. Мнѣ и въ голову не пришла мысль вымыть подъ вашей кровлей мои окровавленныя руки, и я ухожу отъ васъ, оставивъ отъ моего преступленія только идею его (при этомъ губы его сжались), стараюсь пройти, не оставивъ здѣсь слѣда. Наконецъ, я даже не позволилъ вашей дочери...

-- Моей дочери! воскликнулъ генералъ, бросая на Елену взглядъ ужаса. О, несчастный!-- Уходи или я тебя убью!

-- Два часа еще не прошли. Вы не можете ни убить, ни предать меня, не теряя уваженія къ самому себѣ, а также и моего къ вамъ уваженія.

При послѣднихъ словахъ изумленный генералъ попробовалъ взглянуть на преступника, но долженъ былъ опустить глаза: онъ чувствовалъ себя не въ силахъ вынести невыносимый блескъ взгляда, во второй разъ переворачивавшаго ему душу. Онъ боялся опять размякнуть, чувствуя, что воля его уже слабѣетъ.

-- Убить старика! Развѣ вы никогда не видали семьи? сказалъ онъ, указывая ему отеческимъ жестомъ на жену и на дѣтей.

-- Да, старика, повторилъ незнакомецъ, при чемъ лобъ его слегка наморщился.

-- Разрѣзать его въ куски!

-- Я изрѣзалъ его въ куски, спокойно сказалъ убійца.

-- Бѣгите! воскликнулъ генералъ, не глядя на своего гостя. Нашъ договоръ нарушенъ. Я не убью васъ. Нѣтъ! Я никогда не буду поставщикомъ для эшафота. Но уходите. Вы внушаете намъ отвращеніе.

-- Я знаю это, покорно отвѣчалъ преступникъ. Во Франціи нѣтъ клочка земли, на который я могъ бы безопасно поставить ногу; но если бы правосудіе могло подобно Богу судить проступки людей, если бы оно снизошло до того, чтобы разсудить, кто изъ двухъ чудовище -- убійца или жертва -- я гордо остался бы между людьми. Неужели вы не угадываете, что изрубленный человѣкъ совершалъ раньше преступленія? Я сдѣлался его судьею и палачомъ, я замѣнилъ безсильное человѣческое правосудіе. Вотъ моя вина. Прощайте, милостивый государь. Несмотря на горечь, пролитую на ваше гостепріимство, я буду о немъ помнить. Въ душѣ у меня будетъ еще жить чувство благодарности къ одному человѣку въ мірѣ, и человѣкъ этотъ -- вы... Но я хотѣлъ бы, чтобы вы были великодушнѣе.

И онъ пошелъ къ двери. Въ эту минуту молодая дѣвушка нагнулась къ матери и сказала ей что-то на ухо.

-- Ахъ!.. Отъ этого крика, вырвавшагося у жены, генералъ такъ вздрогнулъ, какъ будто увидалъ Моину мертвою.

Елена стояла, а убійца инстинктивно обернулся, при чемъ лицо его выражало нѣкотораго рода безпокойство за эту семью.

-- Что съ вами? спросилъ генералъ.

-- Елена хочетъ идти съ нимъ.

Убійца покраснѣлъ.

-- Если моя мать передаетъ такъ дурно почти невольно вырвавшееся у меня восклицаніе -- я исполню ея желаніе.

И, окинувъ вокругъ себя гордый, почти дикій взглядъ, она опустила глаза и приняла очаровательно скромный видь.

-- Елена, сказалъ генералъ, значитъ, ты ходила наверхъ, въ комнату, куда я заперъ...

-- Да, папа.

-- Елена, спросилъ онъ прерывающимся отъ конвульсивной дрожи голосомъ: ты въ первый разъ видишь этого человѣка?

-- Да, папа.

-- Въ такомъ случаѣ неестественно, чтобы у тебя явилось намѣреніе...

-- Если это и неестественно, то по крайней мѣрѣ это вѣрно.

-- О, дочь моя!.. сказала маркиза шопотомъ, но такъ, чтобы мужъ могъ ее слышать. Елена, ты отступаешь отъ всѣхъ принциповъ чести, скромности и добродѣтели, которые я старалась развивать въ твоемъ сердцѣ. Если ты была до этого рокового часа одною воплощенною ложью, то тебя не стоитъ и жалѣть. Ужъ не нравственное ли совершенство этого незнакомца прельщаетъ тебя? или, можетъ быть, того рода сила, какая необходима людямъ, совершающимъ преступленіе?.. Я слишкомъ уважаю тебя, чтобы предполагать...

-- О, вы можете все предполагать, сударыня, холодно отвѣчала Елена.

Но, несмотря на силу характера, доказываемую ею въ данный моментъ, огонь ея глазъ съ трудомъ могъ истощать навертывавшіяся у ней слезы. По слезамъ молодой дѣвушки незнакомецъ угадалъ рѣчь матери и посмотрѣлъ своимъ горящимъ взоромъ на маркизу; какая-то непреодолимая сила заставила ее взглянуть на этого страшнаго обольстителя. И когда глаза этой женщины встрѣтились съ ясными, сверкающими глазами этого человѣка, она почувствовала въ душѣ такое же сотрясеніе, какое мы испытываемъ при видѣ пресмыкающагося или при прикосновеніи къ лейденской банкѣ.

-- Другъ мой! воскликнула она, обращаясь къ мужу. Это дьяволъ! Онъ угадываетъ все.

Генералъ всталъ, чтобы позвонить.

-- Онъ губить васъ, сказала Елена убійцѣ.

Незнакомецъ улыбнулся, сдѣлалъ шагъ, остановилъ руку маркиза и принудилъ вынести взглядъ, лишавшій его энергіи.

-- Я отплачу вамъ за ваше гостепріимство, сказалъ онъ, и мы будемъ квиты. Я избавлю васъ отъ безчестья, предавъ самого себя. Въ концѣ концовъ, что теперь мнѣ остается въ жизни?

-- Вы можете раскаяться, сказала Елена, подавая ему одну изъ тѣхъ надеждъ, которыми могутъ горѣть только взоры молодой дѣвушки.

-- Я никогда не раскаюсь, сказалъ убійца звучнымъ голосомъ и гордо поднялъ голову.

-- Руки его запачканы въ крови, сказалъ отецъ дочери.

-- Я оботру ихъ.

-- Но, возразилъ генералъ, не осмѣливаясь указать ей на незнакомца,-- знаешь ли ты, желаютъ ли тебя взять?

Убійца подошелъ къ Еленѣ, красота которой, не смотря на все ея цѣломудріе и сдержанность, была какъ будто освѣщена какимъ-то внутреннимъ свѣтомъ, отраженія котораго окрашивали и дѣлали, такъ сказать, рельефнѣе ея малѣйшія черточки и самыя нѣжныя линіи, и, бросивъ на это восхитительное созданіе кроткій взглядъ, все еще горѣвшій страшнымъ огнемъ, онъ сказалъ ей съ видимымъ волненіемъ.

-- Отказаться отъ вашего самоотверженія не значитъ ли это любить васъ для васъ самихъ и расплатиться за два часа существованія, подаренныхъ мнѣ вашимъ отцомъ?

-- И вы тоже меня отталкиваете! воскликнула Елена раздирающимъ сердце голосомъ. Въ такомъ случаѣ, прощайте всѣ, я не хочу больше жить!

-- Что это значитъ? разомъ спросили отецъ и мать.

Она замолчала и опустила глаза, бросивъ сначала на маркизу вопросительно-краснорѣчивый взглядъ. Съ той минуты, какъ генералъ и жена его попробовали противодѣйствовать словомъ или дѣйствіемъ странной привилегіи, которую присвоилъ себѣ незнакомецъ, оставаясь между ними, и какъ онъ посмотрѣлъ на нихъ ошеломляющимъ взглядомъ своихъ огненныхъ глазъ, они точно впали въ какое-то необъяснимое оцѣпенѣніе: ихъ застывшій умъ плохо помогалъ имъ свергнуть сверхъестественную силу, подъ власть которой они подпали. Воздухъ сдѣлался для нихъ тяжелъ, и они съ трудомъ дышали, не смѣя обвинить того, кто ихъ такъ давилъ, хотя внутренній голосъ и говорилъ имъ, что именно этотъ необыкновенный человѣкъ и есть причина ихъ безсилія. Среди этой нравственной пытки генералу пришло въ голову, что всѣ его усилія должны быть направлены къ тому, чтобы повліять на колеблющійся разумъ дочери: онъ взялъ ее за талію и увелъ въ амбразуру окна, далеко отъ убійцы.

-- Дорогая моя дѣвочка, тихо сказалъ онъ ей: если какая-нибудь странная любовь внезапно родилась въ твоемъ сердцѣ, то жизнь твоя, полная невинности, твоя чистая и благочестивая душа дали мнѣ столько доказательствъ силы твоего характера, что я не могу представить себѣ, чтобы у тебя не хватило энергіи для того, чтобы побороть безумное побужденіе. Въ твоемъ поведеніи, вѣрно, скрывается тайна. Но сердце мое полно состраданія къ тебѣ -- ты можешь во всемъ ему довѣриться; и если ты даже растерзаешь его, я молча перенесу мои страданія и свято сохраню твою исповѣдь. Ужъ не ревнуешь ли ты нашу любовь къ твоимъ братьямъ и сестрѣ? Или, можетъ быть, у тебя горе отъ любви? Или ты здѣсь несчастлива? Говори же, объясни мнѣ причины, заставляющія тебя бросить семью, лишая ее самаго большого ея украшенія, бросить мать, братьевъ и маленькую сестру.

-- Я не ревнива и ни въ кого не влюблена, отецъ, сказала она, ни даже въ вашего друга дипломата, господина де-Ванденеса.

Маркиза поблѣднѣла и дочь, наблюдавшая за ней, остановилась.

-- Вѣдь рано или поздно я должна буду жить подъ покровительствомъ мужчины?

-- Это правда.

-- А всегда ли мы знаемъ, продолжала она, съ кѣмъ связываемъ свою судьбу? Я вѣрю въ этого человѣка.

-- Дитя, сказалъ генералъ, возвышая голосъ, ты не думаешь о всѣхъ страданіяхъ, которыя тебя постигнутъ.

-- Я думаю о его страданіяхъ...

-- Что за жизнь! сказалъ отецъ.

-- Женская жизнь, отвѣчала тихо дочь.

-- Вы очень опытны, воскликнула маркиза, къ которой вернулся даръ слова.

-- Вопросы диктуютъ мнѣ отвѣты, но если вы желаете, я буду говорить яснѣе.

-- Говори все, дочь моя, я мать.

Тутъ дочь посмотрѣла на мать, и этотъ взглядъ заставилъ маркизу пріостановиться.

-- Елена, лучше я вынесу твои упреки, чѣмъ видѣть, что ты идешь за человѣкомъ, отъ котораго всѣ отворачиваются съ ужасомъ.

-- Вы видите, что безъ меня онъ былъ бы одинокъ.

-- Довольно, сударыня, воскликнулъ генералъ, у насъ теперь только одна дочь.-- И онъ посмотрѣлъ на все еще спавшую Моину. Я запру тебя въ монастырь, сказалъ онъ, обращаясь къ Еленѣ.

-- Хорошо, отвѣчала она съ отчаяннымъ спокойствіемъ. Я тамъ умру. А за мою жизнь и его душу вы отвѣтственны только передъ Богомъ.

За этими словами послѣдовало глубокое молчаніе. Дѣйствующія лица этой сцены, въ которой все шло наперекоръ обыденнымъ чувствамъ общественной жизни, не смѣли смотрѣть другъ на друга. Вдругъ маркизъ увидѣлъ свои пистолеты, схватилъ одинъ изъ нихъ, зарядилъ его и направилъ на незнакомца. При звукѣ курка человѣкъ этотъ обернулся и спокойно и проницательно посмотрѣлъ на генерала, рука котораго вслѣдствіе какой-то непреодолимой силы ослабѣла и тяжело опустилась, а пистолетъ упалъ на коверъ...

-- Дочь моя, сказалъ тогда отецъ, побѣжденный этой невѣроятной борьбой: ты свободна. Поцѣлуй свою мать, если она позволить. Что до меня касается -- я не хочу ни видѣть тебя, ни слышать...

-- Елена, сказала мать, подумай только, вѣдь ты будешь въ нищетѣ.

Что-то вродѣ хрипѣнія, вырвавшагося изъ груди убійцы, обратило на него всѣ взоры. На лицѣ его выражалось презрѣніе.

-- Дорого обошлось мнѣ оказанное вамъ гостепріимство! воскликнулъ генералъ, вставая. Вы сейчасъ убили не только одного старика; здѣсь вы убили цѣлую семью. Что бы ни случилось, въ домѣ этомъ будетъ несчастіе.

-- А если дочь ваша счастлива? спросилъ убійца, пристально смотря на генерала.

-- Если она можетъ быть счастлива съ вами, отвѣчалъ отецъ, дѣлая надъ собою невѣроятное усиліе, я объ ней не сожалѣю.

Елена робко встала передъ отцомъ на колѣни и сказала ему ласковымъ голосомъ:

-- О, мой отецъ! я васъ люблю и уважаю; будете ли вы осыпать меня своей любовью или будете ко мнѣ суровы и немилостивы... Но, умоляю васъ, пусть ваши послѣднія слова не будутъ словами гнѣва.

Генералъ не смѣлъ смотрѣть на дочь. Въ эту минуту подошелъ незнакомецъ и, гладя на Елену съ улыбкой, въ которой было вмѣстѣ и что-то адское и небесное, сказалъ:

-- Вы, ангелъ милосердія, не пугающійся убійцы, идите, разъ вы настаиваете на томъ, чтобы вручить мнѣ свою судьбу.

-- Непостижимо! воскликнулъ отецъ.

Маркиза бросила на дочь необыкновенный взглядъ и открыла ей свои объятія. Елена бросилась въ нихъ со слезами.

-- Прощайте, говорила она, прощайте.

Елена сдѣлала рѣшительный знакъ незнакомцу. Поцѣловавъ руку отца, она мимоходомъ, но безъ удовольствія, поцѣловала Авеля и Моину и исчезла вмѣстѣ съ убійцей.

-- Куда они пошли? воскликнулъ генералъ, слушая удалявшіеся шаги бѣглецовъ. Мнѣ все кажется, что я еще во снѣ: въ этомъ приключеніи кроется для меня какая-то тайна, и вы должны знать ее, сударыня, сказалъ онъ обращаясь къ женѣ.

Маркиза задрожала.

-- Съ нѣкоторыхъ поръ, отвѣчала она, дочь ваша сдѣлалась необыкновенно романична и экзальтирована. Несмотря на всѣ мои старанія побѣдить это направленіе въ ея характерѣ...

-- Это неясно...

Онъ не кончилъ. Ему послышались въ саду шаги дочери и незнакомца и онъ быстро- отворилъ окно.

-- Елена! закричалъ онъ.

Его голосъ потерялся въ ночной темнотѣ. Но это имя, на которое уже ничто въ свѣтѣ не могло больше откликнуться, какъ будто разрушило чары, которыми какая-то дьявольская сила окутала генерала. На лицѣ его блеснула мысль. Онъ ясно увидѣлъ передъ собой происшедшую сцену и проклялъ свою слабость, которой самъ не могъ понять. Горячая дрожь пробѣжала у него отъ сердца къ головѣ и къ ногамъ; онъ сдѣлался опять самимъ собою, страшнымъ, жаждущимъ мести, и закричалъ ужаснымъ голосомъ:

-- Помогите! помогите!

Онъ побѣжалъ къ звонкамъ и началъ дергать ихъ такъ, что оборвалъ снурки. Вся прислуга проснулась въ испугѣ. Затѣмъ, продолжая кричать, онъ открылъ на улицу окно, позвалъ жандармовъ, отыскалъ пистолеты и началъ изъ нихъ стрѣлять, чтобы ускорить пріѣздъ жандармовъ, пробужденіе прислуги и чтобы созвать сосѣдей. Собаки, узнавъ голосъ хозяина, залаяли, лошади заржали и начали бить копытомъ землю. Шумъ произошелъ ужасный. Сходя съ лѣстницы, чтобы бѣжать за дочерью, генералъ увидѣлъ свою испуганную прислугу, сбѣжавшуюся со всѣхъ сторонъ.

-- Дочь моя!.. Елену похитили. Ступайте въ садъ! Караульте улицу! Откройте жандармамъ!

Однимъ яростнымъ усиліемъ онъ разбилъ цѣпь, на которой была привязана собака.

-- Елена! Елена! сказалъ онъ ей.

Собака прыгнула, какъ левъ, яростно залаяла и бросилась въ садъ такъ быстро, что генералъ не могъ за ней поспѣть. Въ эту минуту на улицѣ раздался топотъ лошадей, и генералъ поспѣшилъ самъ открыть дверь.

-- Ефрейторъ! воскликнулъ онъ.-- Ступайте, отрѣжьте путь убійцѣ господина де-Мони. Онъ уходитъ черезъ мой садъ. Оцѣпите скорѣй дороги въ Пикардію, а я обыщу всѣ земли, парки и дома. А вы, сказалъ онъ своимъ слугамъ,-- караульте на улицѣ и держите цѣпь отъ заставы до Версаля. Всѣ впередъ!

Онъ схватилъ ружье, принесенное ему лакеемъ, и бросился въ садъ, крича собакѣ: "Шершъ!" Издалека послышался ему въ отвѣтъ страшный лай, и онъ пошелъ по направленію, откуда онъ доносился.

Въ семь часовъ утра оказалось, что всѣ поиски жандармовъ, генерала, его прислуги и сосѣдей тщетны. Собака не вернулась. Измученный усталостью и уже состарѣвшійся отъ горя маркизъ вернулся къ себѣ въ гостиную, которая была для него теперь пуста, хотя въ ней были всѣ трое его дѣтей.

-- Вы были очень холодны къ дочери, сказалъ онъ, смотря на жену.-- И вотъ что намъ отъ нея осталось, прибавилъ онъ, указывая на пяльцы съ начатымъ цвѣткомъ.-- Сейчасъ только она была здѣсь, а теперь она погибла, погибла!

И онъ заплакалъ, закрывъ лицо руками и простоялъ съ минуту молча, не смѣя смотрѣть на эту комнату, представлявшую для него раньше самую сладкую картину семейнаго счастія. Первые лучи разсвѣта боролись съ потухающимъ свѣтомъ лампъ, свѣчи догорали, все какъ бы согласовалось съ отчаяніемъ отца.

-- Нужно будетъ это уничтожить, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія, указывая на пяльцы.-- Я не буду въ состояніи видѣть ничего, что намъ напоминаетъ ее...

Ужасная рождественская ночь, въ которую маркизъ и жена его имѣли несчастіе потерять свою старшую дочь, не имѣя возможности противиться странной власти ея невольнаго похитителя, была для нихъ какъ бы предостереженіемъ судьбы. Банкротство одного биржевого маклера разорило маркиза. Онъ заложилъ имѣнія жены, чтобы начать спекуляцію, выгоды которой должны были вернуть семьѣ ея прежнее состояніе; но эта затѣя докончила его разореніе. Рѣшившись съ отчаянія испробовать все -- онъ уѣхалъ изъ Франціи. Прошло шесть лѣтъ со времени его отъѣзда. Хотя семья его рѣдко получала отъ него письма, но за нѣсколько дней до признанія Испаніей независимости американскихъ республикъ -- онъ написалъ о своемъ возвращеніи.

Итакъ, въ одно прекрасное утро нѣсколько французскихъ негоціантовъ находились на испанскомъ бригѣ въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Бордо. Они торопились вернуться на родину съ богатствами, добытыми ими цѣною долгихъ трудовъ и опасныхъ путешествій то въ Мексику, то въ Колумбію. Одинъ человѣкъ, преждевременно состарѣвшійся отъ усталости или отъ горя, стоялъ, опершись на сѣтку и, казалось, оставался равнодушенъ къ зрѣлищу, развертывавшемуся передъ взорами пассажировъ, столпившихся на палубѣ. Избѣгнувъ морскихъ опасностей и увлекшись чуднымъ днемъ, всѣ вышли на мостикъ, какъ бы для того, чтобы привѣтствовать родную землю. Большинство изъ нихъ непремѣнно хотѣло видѣть вдали маяки, зданія Гасконіи, Кордуанскую башню, перемѣшанныя съ фантастическими нагроможденіями бѣлыхъ облаковъ, поднимавшихся на горизонтѣ.

Не будь серебряной бахромки впереди брига и длинной, быстро стиравшейся борозды за нимъ, путешественники могли бы вообразить, что стоятъ неподвижно среди океана, до того море было спокойно. Небо было восхитительной чистоты. Темносиній сводъ его, блѣднѣя постепенно, сливался въ концѣ концовъ съ цвѣтомъ голубоватыхъ водъ, обозначая точку соединенія линіей, блестѣвшей такъ же ярко, какъ блестятъ звѣзды. Милліоны плоскостей на необъятномъ просторѣ моря горѣли подъ лучами солнца, такъ что обширныя водныя равнины горѣли можетъ быть ярче небесныхъ. Бригъ надулъ всѣ свои паруса; вѣтеръ былъ необыкновенно мягокъ, и эти бѣлые, какъ снѣгъ, паруса, эти желтые развѣвающіеся флаги и весь этотъ лабиринтъ веревокъ необыкновенно отчетливо вырисовывались на сверкающемъ фонѣ воздуха, неба и океана, на которомъ не было другой тѣни, кромѣ тѣни, падавшей отъ надутыхъ парусовъ. Чудный день, свѣжій вѣтеръ, видъ родины, спокойное море, меланхолическій шумъ, хорошенькій одинокій бригъ, скользившій по океану, какъ женщина, летящая на свиданье -- все это представляло картину, полную гармоніи, мѣсто дѣйствія, съ котораго душа человѣческая могла охватить неподвижныя пространства, исходя отъ точки, гдѣ все было движеніемъ. Была удивительная противоположность безмолвія и жизни, шума и тишины и притомъ такъ, что нельзя было сказать, гдѣ были шумъ и жизнь, и гдѣ были бездна и молчаніе; и ни одинъ человѣческій голосъ не прерывалъ этого небеснаго очарованія. Испанскій капитанъ, его матросы французы сидѣли или стояли, погруженные въ религіозный экстазъ, полный воспоминаній. Въ воздухѣ была нѣга. Разцвѣтшія лица говорили о полномъ забвеніи прошлыхъ несчастій, и люди эти качались на этомъ маленькомъ суднѣ, какъ въ золотомъ снѣ. Только старый господинъ, опиравшійся на сѣтку, посматривалъ время-отъ-времени на горизонтъ съ нѣкотораго рода безпокойствомъ. Во всѣхъ чертахъ его лица сквозило недовѣріе къ судьбѣ и онъ, казалось, боялся, что никогда не доберется до родной земли. Человѣкъ этотъ былъ маркизъ. Судьба не осталась глуха къ его отчаяннымъ усиліямъ и крикамъ. Послѣ пятилѣтнихъ испытаній и тяжелыхъ трудовъ онъ увидѣлъ себя обладателемъ значительнаго состоянія. Горя нетерпѣніемъ увидѣть родину и принести счастье семьѣ, онъ послѣдовалъ примѣру нѣсколькихъ французскихъ негоціантовъ изъ Гаванны и сѣлъ вмѣстѣ съ ними на испанскій корабль, шедшій въ Бордо. Тѣмъ не менѣе воображеніе его, уставшее видѣть впереди только дурное, рисовало ему очаровательные образы его прошлаго счастія. Смотря вдаль, на темную линію земли, ему казалось, что онъ видитъ жену и дѣтей. Онъ былъ на своемъ мѣстѣ у камина и чувствовалъ, что его ласкаютъ, обнимаютъ. Онъ представлялъ себѣ Моину красивою, большою, серьезною, какъ молодая дѣвушка. И когда эта фантастическая картина сдѣлалась слишкомъ реальной, слезы навернулись у него на глазахъ и, чтобы скрыть свое волненіе, онъ посмотрѣлъ на горизонтъ, противъ туманной линіи, обозначавшей землю.

-- Это онъ, сказалъ онъ,-- онъ идетъ за нами.

-- Что такое? воскликнулъ испанскій капитанъ.

-- Корабль, тихо отвѣчалъ генералъ.

-- Я уже вчера его видѣлъ, отвѣчалъ капитанъ Гомезъ. И онъ вопросительно посмотрѣлъ на француза.-- Онъ всегда на насъ охотился, сказалъ онъ на ухо генералу.

-- И не знаю, почему ему никогда не удалось васъ поймать, сказалъ генералъ:-- у него ходъ лучше, чѣмъ у вашего проклятаго Сенъ-Фердинанда.

-- У него были аваріи, течь.

-- Онъ насъ догоняетъ! воскликнулъ французъ.

-- Это колумбійскій корсаръ, сказалъ ему на ухо капитанъ.-- Мы еще въ шести миляхъ отъ земли, а вѣтеръ слабѣетъ.

-- Онъ не идетъ, а летитъ, какъ будто знаетъ, что черезъ два часа его добыча отъ него уйдетъ. Какая смѣлость!

-- Онъ! воскликнулъ капитанъ.-- О! онъ не безъ основанія называется "Отелло". Недавно онъ пустилъ ко дну испанскій фрегатъ, и между тѣмъ у него не больше тридцати пушекъ! Я только его и боялся, потому что зналъ, что онъ крейсируетъ въ Антильскомъ морѣ. Ого! сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія, во время котораго онъ смотрѣлъ на паруса своего корабля: -- вѣтеръ крѣпнетъ, мы придемъ. А это необходимо: парижанинъ былъ бы безпощаденъ.

-- Онъ тоже подвигается! отвѣчалъ маркизъ.

Отелло былъ не болѣе какъ въ трехъ миляхъ.

Хотя экипажъ и не слышалъ разговора маркиза съ капитаномъ Гомезомъ, но появленіе этого паруса привлекло большинство матросовъ и пассажировъ къ тому мѣсту, гдѣ стояли собесѣдники; почти всѣ принимали бригъ за купеческое судно и наблюдали за нимъ съ интересомъ; но вдругъ одинъ изъ матросовъ воскликнулъ:

-- Чортъ возьми! за нами погоня, это парижскій капитанъ.

При этомъ ужасномъ имени на бригѣ распространилось непередаваемое смятеніе. Испанскій капитанъ своею рѣчью, обращенной къ матросамъ, внушилъ имъ кратковременную энергію и въ этой опасности, желая достичь берега какою бы то ни было цѣною, онъ попробовалъ быстро поднять всѣ паруса, верхніе и нижніе, съ правой и съ лѣвой стороны судна, и такимъ образомъ подставить вѣтру всю площадь полотна, имѣвшагося у него на реяхъ. Но ему удалось совершить этотъ маневръ лишь съ большими затрудненіями, потому что у него естественнымъ образомъ не хватало того чуднаго единства, которое такъ плѣняетъ въ военныхъ судахъ. Хотя "Отелло" летѣлъ какъ ласточка, благодаря направленію своихъ парусовъ, но казалось, будто онъ шелъ такъ тихо, что несчастные французы впали въ сладкое заблужденіе. Вдругъ въ тотъ самый моментъ, когда послѣ неслыханныхъ усилій "Сенъ-Фердинандъ" понесся съ новой силой, благодаря искуснымъ маневрамъ, которымъ капитанъ Гомезъ содѣйствовалъ самъ и жестами, и голосомъ,-- рулевой, конечно преднамѣренно, дурнымъ поворотомъ румпеля, положилъ бригъ на бокъ. Паруса, сбитые вѣтромъ на бокъ, быстро начали полоскаться, реи обломились и онъ былъ близокъ къ погибели. Капитанъ, отъ ярости, сдѣлался бѣлѣе своихъ парусовъ. Однимъ прыжкомъ набросился онъ на рулевого и съ такимъ ожесточеніемъ ударилъ его кинжаломъ, что промахнулся; но онъ бросилъ его въ море, затѣмъ, схвативъ румпель, онъ попробовалъ поправить дѣло и уничтожить страшный безпорядокъ, приводившій въ волненіе его храброе судно. Слезы отчаянія катились у него изъ глазъ; потому что измѣна, уничтожающая результаты нашихъ плановъ, огорчаетъ насъ больше, чѣмъ неминуемая смерть. Но чѣмъ больше ругался капитанъ, тѣмъ тише шло дѣло. Онъ самъ выстрѣлилъ изъ сигнальной пушки, разсчитывая быть услышаннымъ на берегу. Въ отвѣтъ на это раздался пушечный выстрѣлъ съ корсара, летѣвшаго съ отчаянной скоростью. Ядро упало въ десяти саженяхъ отъ "Сенъ-Фердинанда".

-- Чортъ возьми! какъ мѣтко! воскликнулъ генералъ.-- У нихъ особо приспособленныя пушки.

-- О, когда онъ заговоритъ, надо молчать, отвѣчалъ матросъ.-- Парижанинъ не побоится англійскаго корабля...

-- Все кончено! воскликнулъ отчаянно капитанъ. Онъ смотрѣлъ въ подзорную трубу и ничего не различалъ со стороны берега...-- Мы еще дальше отъ Франціи, чѣмъ я предполагалъ.

-- Зачѣмъ отчаяваться? сказалъ генералъ.-- Всѣ ваши пассажиры французы. Они наняли у васъ судно. Вы говорите, что этотъ корсаръ парижанинъ? Вывѣсьте въ такомъ случаѣ бѣлый флагъ.

-- А онъ пуститъ насъ ко дну, отвѣчалъ капитанъ.-- Развѣ онъ не является всѣмъ, чѣмъ нужно быть, смотря по обстоятельствамъ, чтобы овладѣть богатой добычей?

-- Да, если это пиратъ!

-- Пиратъ! сказалъ сурово матросъ.-- Онъ всегда поступаетъ по закону.

-- Въ такомъ случаѣ, воскликнулъ генералъ, поднимая глаза къ небу,-- покоримся.

И у него еще хватило силы удержаться отъ слезъ.

При этихъ словахъ раздался другой, болѣе удачно направленный выстрѣлъ изъ пушки. Ядро попало въ кузовъ корабля и прошло насквозь.

-- Надо лечь на дрейфъ, сказалъ грустнымъ тономъ капитанъ.

И матросъ, защищавшій честь парижанина, сталъ очень умѣло помогать приведенію въ исполненіе этого отчаяннаго маневра. Цѣлые томительные полчаса экипажъ ждалъ въ смертельномъ безпокойствѣ. На "Сенъ-Фердинандѣ" было четыре милліона піастровъ, составлявшихъ богатство пяти пассажировъ; генералу принадлежали милліонъ сто тысячъ франковъ. Наконецъ, "Отелло", находившійся тогда на разстояніи десяти ружейныхъ выстрѣловъ, ясно показалъ жерла своихъ двѣнадцати пушекъ, готовыхъ стрѣлять. Казалось, что онъ несся по вѣтру, которымъ нарочно подгонялъ его самъ дьяволъ, но глазъ опытнаго моряка легко угадывалъ тайну этой быстроты. Достаточно было одну минуту посмотрѣть на уклонъ брига, на его вытянутую форму, его узость, на высоту его мачтъ, форму его парусовъ, на необыкновенную легкость его оснастки и на искусство, съ какимъ его матросы, всѣ, какъ одинъ человѣкъ управляли великолѣпной бѣлой площадью его парусовъ. Все говорило о необыкновенной силѣ этого легкаго деревяннаго созданія, такого же быстраго и умнаго, какъ бѣговая лошадь или хищная птица. Экипажъ корсара молчалъ, готовый, въ случаѣ противодѣйствія, пожрать несчастное купеческое судно. По счастію, оно стояло спокойно, какъ ученикъ, пойманный на мѣстѣ преступленія учителемъ.

-- У насъ есть пушки! воскликнулъ генералъ, сжимая руку испанскаго капитана.

Послѣдній посмотрѣлъ на стараго воина взглядомъ, полнымъ мужества и отчаянія, и сказалъ:

-- А люди?

Маркизъ посмотрѣлъ на экипажъ "Сенъ-Фердинанда" и задрожалъ. Четыре негоціанта были блѣдны и дрожали, между тѣмъ, матросы, собравшись вокругъ одного изъ своихъ, казалось, совѣщались о томъ, чтобы перейти на "Отелло"; они смотрѣли на корсара съ алчнымъ любопытствомъ. Боцманъ, капитанъ и маркизъ были единственные люди, обмѣнявшіеся между собою взглядами и великодушными мыслями.

-- О, капитанъ Гомезъ, я уже прощался разъ съ болью въ сердцѣ и съ родиной и со своею семьею, неужели мнѣ предстоитъ опять разстаться съ ними, и именно тогда, когда я несу, радость и счастье своимъ дѣтямъ?

Генералъ отвернулся къ морю, чтобы скрыть слезы ярости, и увидѣлъ рулевого, плывшаго къ корсару.

-- На этотъ разъ, отвѣчалъ капитанъ,-- вы, конечно, распрощаетесь съ ними навсегда.

Французъ испугалъ испанца тѣмъ тупымъ взглядомъ, какимъ онъ на него посмотрѣлъ.

Въ эту минуту оба корабля были почти бокъ-о-бокъ и при видѣ непріятельскаго экипажа генералъ повѣрилъ роковому предсказанію Гомеза. Три человѣка стояли около каждой пушки. Глядя на ихъ атлетическое сложеніе, на ихъ угловатыя черты, на ихъ голыя, нервныя руки можно было принять ихъ за бронзовыя статуи. Смерть убила бы ихъ, но не поколебала. Хорошо вооруженные, дѣятельные, живые и сильные матросы стояли неподвижно. Всѣ эти энергическія лица сильно загорѣли отъ солнца и огрубѣли отъ работъ. Глаза ихъ блестѣли, какъ огненныя точки, и говорили объ энергическомъ умѣ и объ адской радости. Глубокое молчаніе, царствовавшее на этой палубѣ, черной отъ людей и шляпъ, свидѣтельствовало о неумолимой дисциплинѣ, въ которой могучая воля держала этихъ людей-дьяволовъ. Капитанъ стоялъ у подножія гротъ-мачты, скрестивъ руки; онъ былъ безоруженъ, только у ногъ его лежалъ топоръ. На головѣ у него, для защиты отъ солнца, была войлочная шляпа съ большими полями, оставлявшими лицо въ тѣни. Канониры, солдаты и матросы, подобно собакамъ, лежащимъ передъ господиномъ, поперемѣнно обращали взоры то на капитана, то на купеческое судно. Когда оба судна столкнулись -- толчокъ вывелъ корсара изъ задумчивости, и онъ сказалъ два слова на ухо лейтенанту, стоявшему въ двухъ шагахъ отъ него.

-- Энтеръ-дрэки! закричалъ лейтенантъ.

И "Сенъ-Фердинандъ" былъ съ необыкновенной быстротою прицѣпленъ къ "Отелло".

Слѣдуя приказаніямъ, которыя отдавалъ потихоньку корсаръ, а лейтенантъ повторялъ, люди, предназначенные для приведенія въ исполненіе этого приказанія, пошли, какъ семинаристы въ церковь, на палубу взятаго корабля, чтобы перевязать руки матросамъ и пассажирамъ и овладѣть сокровищами. Въ одну минуту бочки, наполненныя піастрами, жизненные припасы и экипажъ "Сенъ-Фердинанда" были перенесены на палубу "Отелло". Генералъ чувствовалъ себя точно во снѣ, когда онъ съ связанными руками очутился на какомъ-то тюкѣ, какъ будто самъ онъ былъ товаромъ. Между корсаромъ, лейтенантомъ и матросомъ, исполнявшимъ повидимому роль боцмана началось совѣщаніе. Оно длилось недолго. По окончаніи его матросъ позвалъ свистомъ людей; по его приказу, всѣ они перепрыгнули на "Сенъ-Фердинандъ", полѣзли по веревкамъ и начали обирать реи, паруса, снасти съ такою же поспѣшностью, съ какою на полѣ сраженія солдатъ раздѣваетъ убитаго товарища, сапогами и шинелью котораго онъ захотѣлъ воспользоваться.

-- Мы погибли, холодно сказалъ маркизу испанскій капитанъ, слѣдившій глазами за жестами трехъ вожаковъ во время совѣщанія и за движеніями матросовъ, грабившихъ его судно.

-- Какъ такъ? холодно спросилъ генералъ.

-- Что же вы хотите, чтобы они съ нами сдѣлали? отвѣчалъ испанецъ.-- Они сейчасъ убѣдились, что имъ трудно было бы продать "Сенъ-Фердинандъ" во французскихъ и испанскихъ портахъ, и они пустятъ его ко дну, чтобы отъ него избавиться. Что же насъ касается, то неужели они могутъ взять насъ на свое иждивеніе, когда не знаютъ, въ какомъ портѣ имъ можно пристать?

Не успѣлъ онъ докончить этихъ словъ, какъ генералъ услышалъ ужасный крикъ, сопровождавшійся шумомъ глухого паденія нѣсколькихъ тѣлъ въ море. Онъ обернулся и увидѣлъ только четырехъ негоціантовъ. Руки восьми канонировъ были еще въ воздухѣ, когда генералъ съ ужасомъ взглянулъ на нихъ.

-- Вѣдь я говорилъ вамъ, холодно сказалъ ему испанскій капитанъ.

Маркизъ быстро всталъ, но море было уже попрежнему спокойно и онъ даже не могъ узнать мѣста, гдѣ исчезли его несчастные спутники, которые въ этотъ моментъ катились подъ волнами со связанными руками и ногами, если ихъ уже не съѣли акулы. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него предатель рулевой и матросъ "Сенъ-Фердинанда", говорившій о могуществѣ парижскаго капитана, братались съ корсарами и указывали пальцами на тѣхъ моряковъ брига, которыхъ они считали достойными быть принятыми въ составъ экипажа "Отелло"; что же касается до другихъ, то два юнги связывали имъ ноги, не смотря на ихъ страшныя проклятія.

Окончивъ выборъ, восемь канонировъ взяли осужденныхъ и побросали ихъ безъ церемоніи въ море. Корсары смотрѣли съ злостнымъ любопытствомъ, какъ эти люди въ разнообразныхъ положеніяхъ падали въ море, какія они дѣлали гримасы, какъ мучились; но лица разбойниковъ не выражали ни насмѣшки, ни удивленія, ни жалости. Для нихъ это было самое обыкновенное явленіе, къ которому они, казалось, привыкли. Тѣ, которые были постарше, смотрѣли съ мрачной улыбкой преимущественно на боченки съ піастрами, поставленные у подножія гротъ-мачты. Генералъ и капитанъ Гомезъ, сидя на тюкѣ, молча переглядывались почти безучастными взглядами. Скоро они остались одни изъ всего экипажа "Сенъ-Фердинанда". Семь матросовъ, выбранныхъ двумя шпіонами изъ испанскихъ моряковъ, уже радостно преобразились въ перувіанцевъ.

-- Что за негодяи! воскликнулъ вдругъ генералъ, въ которомъ честное и великодушное негодованіе заставило замолкнуть и боль, и осторожность.

-- Они подчиняются необходимости, холодно отвѣчалъ Гомезъ.-- Встрѣться вамъ одинъ изъ этихъ людей, вѣроятно вы проткнули бы его шпагой?

-- Капитанъ, сказалъ лейтенантъ, обращаясь къ испанцу:-- парижанинъ слышалъ объ васъ. Вы, говорятъ, единственный человѣкъ, знающій проливы въ Антильскомъ морѣ и берега Бразиліи. Не желаете ли...

Капитанъ прервалъ молодого лейтената презрительнымъ восклицаніемъ и отвѣчалъ:

-- Я умру морякомъ, вѣрнымъ испанцемъ и христіаниномъ. Слышишь?

-- Въ море! крикнулъ молодой человѣкъ.

По этому приказу два канонира схватили Гомеза.

-- Вы подлецы! воскликнулъ генералъ, останавливая корсаровъ.

-- Не горячитесь, старина! сказалъ ему лейтенантъ.-- Если ваша красная ленточка и производитъ нѣкоторое впечатлѣніе на нашего капитана, то я надъ нею смѣюсь... Мы съ вами сейчасъ тоже поговоримъ немножко.

Въ эту минуту глухой шумъ, къ которому не примѣшивалось ни одной жалобы, далъ понять генералу, что храбрый Гомезъ умеръ, какъ истинный морякъ.

-- Мое богатство или смерть! воскликнулъ онъ въ страшномъ припадкѣ ярости.

-- А, вы благоразумны, отвѣчалъ ему насмѣшливо корсаръ.-- Теперь ужъ вы можете быть увѣрены, что что нибудь отъ насъ получите...

Потомъ, по знаку лейтенанта, два матроса бросились связывать ноги французу, но тотъ ударилъ ихъ съ непредвидѣнной дерзостью и, неожиданнымъ движеніемъ выхвативъ саблю, бывшую на боку у лейтенанта, началъ играть ею съ легкостью стараго кавалерійскаго генерала, знающаго свое ремесло.

-- Ахъ, разбойники! Нѣтъ, вамъ не удастся бросить въ воду, какъ устрицу, стараго наполеоновскаго солдата.

Пистолетные выстрѣлы, сдѣланные почти въ упоръ по упрямому французу, привлекли вниманіе парижанина, занятаго наблюденіемъ за переноской снастей, которыя онъ велѣлъ взять на "Сенъ-Фердинандѣ". Хладнокровно подошелъ онъ сзади къ храброму генералу, поднялъ его, поднесъ къ борту и собирался швырнуть его въ воду, какъ кусокъ негоднаго дерева. Въ эту минуту генералъ встрѣтился съ похитителемъ своей дочери. Отецъ и зять тотчасъ признали другъ друга. Капитанъ, придавъ своему размаху противоположное направленіе съ такою легкостью, какъ будто маркизъ ничего не вѣсилъ, вмѣсто того, чтобы бросить въ море, поставилъ его около гротъ-мачты.

На палубѣ раздался ропотъ; но корсару достаточно было бросить взглядъ на своихъ людей и тотчасъ же воцарилось глубочайшее молчаніе.

-- Это отецъ Елены, сказалъ капитанъ яснымъ, твердымъ голосомъ.-- Горе тому, кто посмѣетъ не уважать его.

Радостное урра! раздалось на палубѣ и поднялось къ небу, какъ церковная молитва. Юнги раскачивались на веревкахъ, матросы бросали вверхъ шапки, канониры топали ногами, всѣ волновались, рычали, свистѣли, кричали. Отъ такого дикаго проявленія радости генералъ сдѣлался сумраченъ и безпокоенъ. Приписывая это чувство какой нибудь ужасной тайнѣ, первымъ его крикомъ, когда къ нему вернулся даръ слова, былъ крикъ: "Дочь моя! гдѣ она?" Корсаръ посмотрѣлъ на генерала тѣмъ глубокимъ взглядомъ, который, по необъяснимой причинѣ, переворачивалъ всегда самыя безстрашныя души. И, къ великому удовольствію матросовъ, видѣвшихъ, что ихъ начальникъ имѣетъ власть надъ всѣми существами, генералъ замолчалъ. Капитанъ свелъ его съ лѣстницы, подвелъ къ двери каюты и, быстро открывъ ее, сказалъ: "Вотъ она". Затѣмъ онъ исчезъ. Старый воинъ стоялъ, пораженный представившейся ему картиной. Услышавъ, что дверь быстро отворилась -- Елена встала съ дивана, на которомъ лежала. При видѣ маркиза у ней вырвался крикъ изумленія. Она такъ измѣнилась, что надо было имѣть глаза отца, чтобы признать ее. Тропическое солнце придало смуглый оттѣнокъ бѣлизнѣ ея лица и сдѣлало его поэтичнѣе; оно дышало твердостью, величіемъ и тѣмъ глубокимъ чувствомъ, которое производить впечатлѣніе даже на самыя грубыя души. Ея длинные, густые волосы падали локонами ей на шею, придавая еще больше могущества этому горделивому лицу. Въ позѣ, въ жестахъ Елены проглядывало сознаніе своей власти. Ея розовыя ноздри раздувались слегка чувствомъ побѣдоноснаго удовлетворенія и спокойное счастье сквозило во всей ея развернувшейся красотѣ. Въ ней была въ одно и то же время и какая-то прелесть дѣвственности и особаго рода гордость, свойственная возлюбленнымъ. Раба и повелительница она хотѣла подчиняться, потому что могла повелѣвать. Костюмъ ея былъ полонъ прелести и изящества. Онъ состоялъ весь изъ индѣйской кисеи; но диванъ ея и подушки были обтянуты кашемиромъ, персидскій коверъ покрывалъ полъ обширной каюты, а четверо дѣтей ея играли у ея ногъ, строя замки изъ жемчужныхъ ожерельевъ, драгоцѣнныхъ камней и дорогихъ вещей. Въ фарфоровыхъ севрскихъ вазахъ, разрисованныхъ мадамъ Жакото, благоухали рѣдкіе цвѣты: мексиканскіе жасмины, камеліи, среди которыхъ маленькія ручныя американскія птички порхали, какъ живые рубины, сапфиры и кусочки золота. Въ комнатѣ стояло піанино, а на деревянныхъ стѣнахъ, обтянутыхъ желтымъ атласомъ, тамъ и сямъ висѣли картины; онѣ были небольшаго размѣра, но принадлежали кисти лучшихъ мастеровъ: "Закатъ Солнца" Гудена висѣлъ рядомъ съ "Тербургомъ"; "Рафаэлевская Мадонна" соперничала въ поэтичности съ эскизомъ Жирадета; Жероръ Доу затмѣвалъ Драллинга. На лакированномъ китайскомъ столѣ стояла золотая тарелка, наполненная великолѣпными фруктами. Словомъ, Елена казалась царицей большого царства, въ будуарѣ которой ея коронованный возлюбленный собралъ самые изящные въ мірѣ предметы. Дѣти смотрѣли на дѣда живыми, проницательными глазами; пріученные жить среди сраженій, бурь и волненій -- они походили на маленькихъ римлянъ, заинтересованныхъ войной и кровью, которыхъ Давидъ изобразилъ на своей картинѣ "Брутъ".

-- Какъ это могло случиться! воскликнула Елена, обнимая отца, какъ бы для того, чтобы убѣдиться въ реальности этого видѣнія.

-- Елена!

-- Отецъ!

Они упали другъ другу въ объятія.

-- Вы были на этомъ кораблѣ?

-- Да, отвѣчалъ онъ грустнымъ тономъ, садясь на диванъ и смотря на дѣтей, которыя, столпившись вокругъ него, разсматривали его съ наивнымъ любопытствомъ.-- Я бы погибъ безъ...

-- Безъ моего мужа, прервала она,-- я угадываю.

-- О, воскликнулъ капитанъ, для чего было нужно, чтобы я нашелъ тебя здѣсь, моя Елена, тебя, которую я такъ оплакивалъ! Мнѣ, значитъ, нужно снова оплакивать твою участь.

-- Зачѣмъ? спросила она, улыбаясь.-- Развѣ вы не будете довольны, узнавъ, что я счастливѣйшая изъ женщинъ?

-- Счастливая! воскликнулъ онъ, подскакивая отъ изумленія.

-- Да, мой дорогой отецъ, сказала она, взявъ его обѣ руки, цѣлуя ихъ и прижимая къ своему бьющемуся сердцу; и выраженіе ея лица, съ блестящими отъ удовольствія глазами, придавало еще большее значеніе этой ласкѣ.

-- Какимъ это образомъ? спросилъ онъ, интересуясь жизнью дочери и забывая все передъ этой сіяющей физіономіей.

-- Слушайте, отвѣчала она.-- Мой возлюбленный мужъ, слуга и господинъ -- человѣкъ, душа котораго также необъятна и безгранична, какъ море, и также обильна ласками, какъ небо, однимъ словомъ онъ -- богъ! Въ теченіе семи лѣтъ у него не вырвалось ни одного слова, ни одного чувства, ни одного движенія, которыя могли бы произвести диссонансъ съ божественной гармоніей его рѣчей, его ласкъ и его любви. Онъ смотритъ на меня съ дружеской улыбкой на устахъ и съ лучами радости во взглядѣ. Тамъ, наверху, его громовый голосъ заглушаетъ часто ревъ бури или шумъ боя; а здѣсь онъ кротокъ и мелодиченъ, кака музыка Россини, произведенія котораго до меня доходятъ. У меня есть все, что только можетъ пожелать капризъ женщины. Иногда желанія мои даже превзойдены. Словомъ, я царствую на морѣ, и мнѣ повинуются такъ, какъ могутъ повиноваться только королевѣ. О, счастлива ли я?-- прервала она сама себя,-- я не могу опредѣлить моего счастья словомъ "счастлива". Моя участь -- участь всѣхъ женщинъ! Испытывать любовь и безпредѣльную преданность къ тому, кого любишь, и встрѣчать въ его сердцѣ безпредѣльное чувство, въ которомъ теряется душа женщины. Развѣ это не счастье? Я здѣсь одна, я царствую. На этомъ благородномъ суднѣ никогда не было существа моего пола и Викторъ всегда тутъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня. Онъ не можетъ отойти отъ меня такъ же, какъ и кормчій отъ носовой части корабля, прибавила она съ шаловливымъ видомъ.-- Семь лѣтъ! Любовь, которая въ теченіе семи лѣтъ остается всегда радостной и выдерживаетъ это ежеминутное испытаніе -- развѣ это не любовь? Нѣтъ, о нѣтъ, это лучше всего, что я знаю въ жизни... языкъ человѣческій не въ состояніи выразить небеснаго счастья.

И изъ ея воспаленныхъ глазъ градомъ покатились слезы. Четверо дѣтей съ жалобнымъ крикомъ подбѣжали къ ней, какъ цыплята къ матери, и старшій ударилъ генерала, смотря на него съ угрожающимъ видомъ.

-- Авель, сказала она,-- я плачу отъ радости, ангелъ мой.

Она взяла его на руки, и ребенокъ ласково обвился руками вокругъ ея шеи, какъ львенокъ, вздумавшій поиграть съ матерью.

-- И ты не скучаешь? воскликнулъ генералъ, ошеломленный экзальтированнымъ отвѣтомъ дочери.

-- Да, отвѣчала она,-- на сушѣ, когда мы тамъ бываемъ; но и тогда я не разстаюсь съ мужемъ.

-- Но ты любила празднества, балы, музыку?

-- Музыка -- это его голосъ, мои празднества -- это уборы, которыя я для него придумываю. Когда ему нравится какой нибудь нарядъ -- то это все равно какъ будто мною восхищается вся вселенная. И только поэтому я не выбрасываю въ море эти брильянты, ожерелья, діадемы изъ драгоцѣнныхъ камней, эти богатства, цвѣты и образцы искусствъ, которыя онъ мнѣ приносить и говорить: Елена, разъ ты не бываешь въ свѣтѣ, пускай свѣтъ приходитъ къ тебѣ.

-- Но у васъ на суднѣ есть дерзкіе, жестокіе люди, страсти которыхъ...

-- Я понимаю васъ, сказала она, улыбаясь.-- Но успокойтесь. Ни одна императрица не была окружена большимъ уваженіемъ, чѣмъ я. Эти люди суевѣрны; они считаютъ меня за ангела-хранителя этого судна, ихъ предпріятій и успѣховъ. Но онъ ихъ богъ! Разъ, одинъ только разъ одинъ матросъ выказалъ мнѣ неуваженіе... на словахъ, прибавила она, смѣясь.-- И прежде чѣмъ Викторъ объ этомъ узналъ, люди экипажа бросили его въ море, не смотря на то, что я его простила. Они любятъ меня, какъ своего добраго ангела, потому что я ухаживаю за ними во время болѣзней и имѣла счастье даже спасти жизнь нѣкоторымъ изъ нихъ. Эти несчастные въ одно и то же время гиганты и дѣти.

-- А когда бываютъ сраженія?

-- Я къ нимъ привыкла и дрожала только въ первый разъ... Душа моя создана для опасностей и даже... я, ваша дочь -- я люблю ихъ.

-- А если бы онъ погибъ?

-- Я тоже погибну.

-- А дѣти?

-- Они дѣти океана и опасностей и раздѣляютъ жизнь родителей... Наше существованіе слито воедино. Мы всѣ живемъ одной жизнью, всѣ вписаны въ одну страницу, всѣ несемся на одной ладьѣ; мы это знаемъ.

-- Значитъ, ты любишь его больше всего на свѣтѣ?

-- Больше всего, повторила она.-- Но не будемъ касаться этой тайны. Смотрите. Вотъ стоитъ ребенокъ -- это опять же онъ!

И, прижавъ къ себѣ съ необыкновенною силою Авеля -- она начала покрывать страстными поцѣлуями его щеки, волосы...

-- Но я не могу забыть! воскликнулъ генералъ,-- что онъ только что бросилъ въ воду девять человѣкъ.

-- Вѣрно это было необходимо, потому что онъ гуманенъ и великодушенъ. Онъ проливаетъ такъ мало крови, какъ только это возможно, для охраненія интересовъ того маленькаго мірка, которымъ онъ управляетъ, и того священнаго права, которое онъ защищаетъ.

-- А его преступленіе? сказалъ генералъ, какъ бы разговаривая съ самимъ собою.

-- Но если это было доброе дѣло? возразила она съ холоднымъ достоинствомъ.-- Если людское правосудіе не могло отмстить за него?

-- Мстить за самого себя! воскликнулъ генералъ.

-- А что такое адъ, спросила она,-- какъ не вѣчное мщеніе за проступки одного дня?

-- О, ты погибла! Онъ околдовалъ тебя, извратилъ. Ты безразсудствуешь.

-- Поживите тутъ одинъ день и, если вы захотите послушать его, посмотрѣть на него, вы его полюбите.

-- Елена, сказалъ серьезно генералъ,-- мы въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Франціи...

Она задрожала, посмотрѣла въ окно и, указывая на необъятную пелену зеленой воды, сказала, топнувъ кончикомъ ноги по ковру.

-- Вотъ моя родина.

-- Но развѣ ты не пріѣдешь посмотрѣть на мать, на сестру, на братьевъ?

-- Да, сказала она со слезами въ голосѣ -- если онъ захочетъ и будетъ въ состояніи ѣхать вмѣстѣ со мною.

-- Значитъ, у тебя ничего нѣтъ больше, Елена, строго сказалъ генералъ:-- ни семьи, ни родины?

-- Я его жена, сказала она съ гордымъ видомъ. Вотъ первая радость въ теченіе семи лѣтъ, которую я получаю не отъ него, сказала она, схвативъ, руку отца и цѣлуя ее, и первый упрекъ, который я слышу.

-- А твоя совѣсть?

-- Моя совѣсть? Но онъ моя совѣсть.

Въ эту минуту она сильно задрожала.

-- Вотъ онъ, сказала она.-- Даже въ бою, среди всѣхъ шаговъ я различаю его шаги на палубѣ.

И вдругъ краска залила ея щеки и озарила черты; глаза ея заблестѣли и цвѣтъ лица сдѣлался матовобѣлый... Въ ея мускулахъ, въ жилахъ, въ невольномъ трепетѣ всего ея существа -- были счастье и любовь. Проявленіе такого чувства тронуло генерала. Дѣйствительно, черезъ минуту вошелъ корсаръ. Онъ сѣлъ на кресло, взялъ старшаго сына и началъ съ нимъ играть.

Наминуту воцарилось молчаніе. Генералъ задумчиво смотрѣлъ на эту изящную каюту, похожую на гнѣздо зимородка, въ которой эта семья въ теченіе семи лѣтъ носилась по океану между небомъ и водою, довѣряясь человѣку, который велъ ее и черезъ опасности войны, и черезъ бури совершенно такъ же, какъ глава семьи ведетъ ее въ жизни среди общественныхъ бѣдъ... Онъ съ восхищеніемъ смотрѣлъ на дочь, на этотъ фантастическій образъ морской богини, блещущій красотою и счастьемъ и заставляющій блѣднѣть всѣ окружавшія ея сокровища передъ сокровищами своей души, передъ огнемъ своихъ глазъ и передъ несказанной поэтичностью всего своего существа. Это положеніе представляло своему крайне страннымъ; эта смѣсь сильнѣйшей страсти съ крайней разсудительностью положительно не вязалась съ общепринятыми взглядами. Передъ этой картиной забывались холодные и узкіе общественные разсчеты. Старый воинъ почувствовалъ все это, а также понялъ, что дочь его никогда не откажется отъ жизни, такой широкой, такъ богатой контрастами и наполненной такой искренной любовью и потомъ, если разъ она попробовала опасности, не испугавшись ея -- она уже не могла бы болѣе вернуться къ мелочной жизни лживаго и ограниченнаго свѣта.

-- Я васъ стѣсняю? спросилъ корсаръ, прерывая молчаніе и глядя на жену.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ генералъ.-- Елена мнѣ все сказала. Вижу, что она потеряна для насъ.

-- Нѣтъ, живо возразилъ корсаръ... Еще нѣсколько лѣтъ и юридическая давность дозволить мнѣ вернуться во Францію. Если совѣсть чиста и если человѣкъ, попирая ваши соціальные законы, послушался...

Онъ замолчалъ, считая за униженіе оправдываться.

-- Но какъ можете вы не имѣть угрызеній совѣсти, прервалъ его генералъ,-- за новыя убійства, совершившіяся передъ моими глазами.

-- У насъ нѣтъ жизненныхъ припасовъ, спокойно отвѣчалъ корсаръ.

-- Но высадивъ людей этихъ на берегъ...

-- Они отрѣзали бы намъ путь какимъ-нибудь кораблемъ и мы не пріѣхали бы въ Чили.

-- Прежде чѣмъ они успѣли бы изъ Франціи увѣдомить испанское адмиралтейство... прервалъ его генералъ.

-- Во Франціи можетъ не понравиться, что человѣкъ, еще подлежащій ея суду, воспользовался судномъ, нанятымъ бордосскими гражданами. Къ тому же, не случалось ли вамъ на полѣ сраженія сдѣлать нѣсколько липшихъ выстрѣловъ?

Генералъ замолчалъ, смущенный взглядомъ корсара; дочь посмотрѣла на него взглядомъ, выражавшимъ въ одно и то же время и грусть, и торжество.

-- Генералъ, сказалъ глухимъ голосомъ корсаръ,-- я поставилъ себѣ за правило никогда ничего не отдѣлять изъ добычи; но внѣ всякаго сомнѣнія моя часть будетъ значительнѣе вашего состоянія. Позвольте же мнѣ вернуть вамъ его, только другими деньгами...

И онъ взялъ изъ ящика въ пьянино пачку банковыхъ билетовъ и, пересчитавъ ихъ, подалъ маркизу милліонъ.

-- Вы понимаете, сказалъ онъ,-- я не могу довольствоваться тѣмъ, чтобы смотрѣть на проѣзжающихъ по дорогѣ въ Бордо... Поэтому, если только васъ не плѣняютъ опасности нашей цыганской жизни, южноамериканскія сцены, наши тропическія ночи, наши битвы и удовольствія, доставляемыя побѣдами молодой націи или славой Симона Боливара -- въ такомъ случаѣ намъ надо разстаться... Васъ ожидаютъ шлюпка и преданные люди. Будемъ надѣяться на третью встрѣчу при обстоятельствахъ, уже вполнѣ счастливыхъ...

-- Викторъ, мнѣ бы хотѣлось, чтобы отецъ остался еще немного, сказала Елена недовольнымъ тономъ.

-- Десять лишнихъ минутъ могутъ поставить насъ лицомъ къ лицу съ фрегатомъ. Впрочемъ, ничего! мы немножко позабавимся. Наши люди скучаютъ.

-- О, уѣзжайте, батюшка, воскликнула Елена,-- и отвезите моей сестрѣ, братьямъ... и матери, прибавила она, вотъ это отъ меня на память. Она взяла горсть драгоцѣнныхъ камней, ожерельевъ и, завернувъ ихъ въ кашемиръ, робко подала отцу.

-- А что я долженъ сказать имъ отъ тебя? спросилъ онъ, изумленный повидимому колебаніемъ Елены передъ словомъ мать.

-- О, можете ли вы сомнѣваться въ моемъ сердцѣ? Я молюсь ежедневно о ихъ счастіи.

-- Елена, сказалъ старикъ, внимательно смотря на нее,-- можетъ быть я не увижу тебя больше. Неужели же я никогда не узнаю причины твоего бѣгства?

-- Эта тайна мнѣ не принадлежитъ, сказала она серьезно.-- Да еслибъ я и имѣла право сообщить ее вамъ, вѣроятно, я бы этого не сдѣлала. Въ теченіе десяти лѣтъ я терпѣла неизъяснимыя муки.

Она не продолжала и протянула отцу подарки, предназначенные для семьи. Генералъ, пріученный войною къ довольно широкимъ взглядамъ на добычу, принялъ подарки дочери, утѣшая себя мыслью, что подъ вліяніемъ такой чистой, возвышенной души, какъ душа Елены, парижскій капитанъ оставался честнымъ человѣкомъ, воюя съ Испаніей. Его страсть къ храбрости побѣдила его. Полагая, что если бы онъ сталъ щепетильничать, то показался бы смѣшнымъ, онъ сильно потрясъ руку корсара и горячо поцѣловалъ свою Елену, свою единственную дочь, и смочилъ слезами это гордое, мужественное лицо, столько разъ ему улыбавшееся. Тронутый морякъ поднесъ ему дѣтей для благословенія. Затѣмъ, всѣ простились въ послѣдній разъ долгимъ, не лишеннымъ нѣжности взглядомъ.

-- Будьте счастливы! воскликнулъ дѣдъ, бросаясь на палубу.

На морѣ генерала ожидало удивительное зрѣлище. "Сенъ-Фердинандь", преданный пламени, горѣлъ, какъ огромный снопъ соломы. Матросы, занимавшіеся потопленіемъ испанскаго брига, замѣтили на немъ грузъ рома, и такъ какъ этого напитка на "Отелло" было въ изобиліи -- они вздумали позабавиться и зажгли огромную пуншевую чашу въ морѣ. Спускаясь съ корабля въ шлюпку "Сенъ-Фердинанда", генералъ невольно смотрѣлъ то на пожаръ, то на дочь, стоявшую, опираясь на корсара, на заднемъ концѣ своего судна. Въ присутствіи столькихъ воспоминаній и при видѣ легкаго бѣлаго платья Елены, развѣвавшагося подобно парусу, и этого чуднаго величественнаго лица, достаточно внушительнаго, чтобы повелѣвать всѣмъ и даже Океаномъ, онъ съ беззаботностью военнаго забывалъ, что плыветъ надъ могилою храбраго Гомеза. Надъ нимъ, подобно черной тучѣ, вставалъ столбъ дыма, и солнечные лучи, пронизывая его въ разныхъ направленіяхъ, производили поэтическое освѣщеніе. Это было второе небо,-- темный балдахинъ, подъ которымъ словно горѣли люстры и надъ которымъ разстилался неизмѣнный лазуревый небосклонъ, казавшійся въ тысячу разъ прекраснѣе отъ этой кратковременной противоположности. Причудливые оттѣнки этого дыма, то желтые, то золотистые, то красные, то черные покрывали искрившійся, трещавшій и шипѣвшій корабль. Пламя со свистомъ разливалось по веревкамъ и по различнымъ частямъ постройки, подобно тому, какъ народное волненіе разливается по улицамъ города. Ромъ производилъ синій огонь, который прыгалъ и извивался, какъ будто морской духъ мѣшалъ эту бурную жидкость совершенно такъ же, какъ рука студента заставляетъ двигаться веселый огонь пунша во время оргіи. Но солнце, болѣе могущественное и какъ бы негодующее на этотъ дерзкій огонь, едва отражало цвѣтъ пожара въ своихъ лучахъ. Что-то вродѣ сѣтки или шарфа носилось вокругъ потока его лучей. Чтобы уйти, "Отелло" спѣшилъ воспользоваться тѣмъ небольшимъ вѣтромъ, какое онъ могъ схватить, дувшимъ въ этомъ новомъ направленіи, и наклонялся то на одинъ бокъ, то на другой, подобно бумажному змѣю, качающемуся въ воздухѣ. Хорошенькій бригъ шелъ къ югу; онъ то скрывался изъ глазъ генерала, исчезая за прямымъ столбомъ, тѣнь отъ котораго фантастично падала на воду, то показывался, граціозно поднимаясь и убѣгая. Каждый разъ, какъ только Елена могла видѣть отца, она махала ему платкомъ. Скоро "Сенъ-Фердинандъ" пошелъ ко дну, и на поверхности остались пузыри, но и тѣ скоро исчезли. Отъ всей этой сцены осталось только облачко, колеблемое вѣтеркомъ. "Отелло" былъ далеко; шлюпка приближалась къ землѣ; облачко встало между ею и бригомъ. Генералъ увидѣлъ въ послѣдній разъ свою дочь сквозь трещины этого волнующагося дыма. Пророческое видѣніе! Бѣлый платокъ и бѣлое платье однѣ выдѣлялись на этомъ черномъ фонѣ. Между зеленой водой и голубымъ небомъ брига не было даже видно. Елена была едва замѣтной точкой, граціозной тонкой черточкой, ангеломъ въ небѣ, идеей, воспоминаніемъ.

Поправивъ свое состояніе, маркизъ умеръ отъ усталости и истощенія. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ его смерти, маркиза принуждена была везти Моину въ Пиренеи. Капризное дитя захотѣло полюбоваться красотами этихъ горъ. Она вернулась въ О-де-Баннъ и вотъ какая ужасная сцена разыгралась при ея возвращеніи.

-- Боже мой! говорила Моина,-- мы очень дурно сдѣлали, мама, что не остались еще на нѣсколько дней въ городѣ! Тамъ намъ было лучше, чѣмъ здѣсь. Неужели ты не слышала безконечныхъ стоновъ этого противнаго ребенка и болтовни этой несчастной женщины. Должно быть, она говоритъ на какомъ нибудь провинціальномъ нарѣчіи, потому что я не поняла ни слова изъ того, что она говорила. Что за людей помѣстили по сосѣдству съ нами? Я въ жизнь свою не проводила такой ужасной ночи.

-- Я ничего не слыхала, отвѣчала маркиза.-- Но я поговорю съ хозяйкой, моя милочка, и попрошу ее отдать мнѣ и эту комнату. Такимъ образомъ, мы будемъ однѣ во всемъ этомъ помѣщеніи и не услышимъ больше шума. Какъ ты себя чувствуешь сегодня утромъ? Ты устала?

И съ послѣдними словами, маркиза встала и подошла къ постели Моины.

-- Ну что? спросила она, ища ее руку.

-- О, оставь меня, мама, отвѣчала Моина,-- ты холодная.

При этихъ словахъ молодая дѣвушка уткнулась въ подушку капризнымъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ такимъ граціознымъ движеніемъ, что мать не въ силахъ была обидѣться. Въ эту минуту въ сосѣдней комнатѣ раздался тихій протяжный стонъ.

-- Но если ты слышала это всю ночь, отчего ты не разбудила меня? мы бы... Другой, болѣе глубокій стонъ прервалъ маркизу.-- Кто нибудь тамъ умираетъ, воскликнула она и вышла изъ комнаты.

-- Пошли мнѣ Полину, закричала Моина,-- я буду одѣваться.

Маркиза поспѣшно сошла внизъ и нашла хозяйку во дворѣ, окруженною кучкою людей, которые съ интересомъ ее слушали.

-- Сударыня, вы помѣстили рядомъ съ нами какую-то больную...

-- Ахъ, ужъ не говорите! воскликнула хозяйка,-- я только что послала за мэромъ. Вообразите, эта женщина пришла вчера вечеромъ пѣшкомъ. Она идетъ изъ Испаніи безъ денегъ и безъ паспорта. На спинѣ у ней былъ умирающій ребенокъ. И я просто не въ состояніи былъ отказать ей. Сегодня утромъ я сама пошла на нее взглянуть, потому что вчера, когда она пришла, она ужасно меня растрогала. Бѣдняжечка! Она лежитъ рядомъ съ ребенкомъ и оба борятся со смертью.

-- Сударыня, говоритъ она мнѣ, снимая золотое кольцо съ пальца.-- У меня, кромѣ этого ничего нѣтъ, возьмите это вмѣсто денегъ; этого, будетъ довольно, потому что я недолго здѣсь пробуду. Бѣдный малютка! Мы умремъ вмѣстѣ, говоритъ она, глядя на ребенка. Я взяла у ней кольцо и спросила, кто она такая; но она не захотѣла сказать мнѣ своего имени... Я сейчасъ послала за докторомъ и за мэромъ.

-- Сдѣлайте для нея все, что будетъ нужно! воскликнула маркиза.-- Боже мой! Можетъ быть, еще можно ее спасти. Я уплачу вамъ все, что вы на нее истратите.

-- О, сударыня, у нея очень гордый видъ, и не знаю, пожелаетъ ли она этого.

-- Я пойду къ ней...

И маркиза тотчасъ пошла наверхъ къ незнакомкѣ, не думая о томъ, что ея траурное платье могло произвести дурное впечатлѣніе на умирающую. При видѣ ея, маркиза поблѣднѣла. Не смотря на то, что ужасныя страданія исказили прекрасное лицо Елены -- маркиза признала въ ней свою старшую дочь. При видѣ женщины, одѣтой въ трауръ, Елена поднялась на постели, страшно закричала и медленно опустилась на подушки. Она узнала мать.

-- Дочь моя! сказала мадамъ д'Эглемонъ.-- Что я могу для тебя сдѣлать? Полина!.. Моина!..

-- Мнѣ ничего больше не нужно, отвѣчала Елена ослабѣвшимъ голосомъ.-- Я надѣялась увидѣть отца; но по вашему трауру я вижу...

Она не кончила; прижавъ къ сердцу ребенка, какъ бы для того, чтобы его согрѣть, она поцѣловала его въ лобъ и посмотрѣла на мать взглядомъ, въ которомъ читался еще упрекъ, но уже смягченный прощеніемъ. Маркиза не желала видѣть этого упрека; она забыла, что Елена -- ребенокъ, зачатый когда-то въ отчаяніи и слезахъ, что это былъ ребенокъ, явившійся причиной величайшихъ ея несчастій; она тихо подошла къ своей старшей дочери, помня только одно, что Елена первая дала ей почувствовать всю сладость материнства. Глаза ея наполнились слезами и, цѣлуя дочь, она восклицала:

-- Елена, дочь моя!..

Елена молчала. Она только что приняла послѣдній вздохъ своего послѣдняго ребенка.

Въ эту минуту вошли Моина, ея горничная Полина, хозяйка гостинницы и докторъ. Маркиза держала похолодѣвшую руку дочери въ своихъ рукахъ и смотрѣла на нее съ истиннымъ отчаяніемъ. Внѣ себя отъ горя, жена моряка, только что избѣгнувшая кораблекрушеніе, причемъ ей удалось спасти отъ всей семьи только одного ребенка, сказала матери страшнымъ голосомъ: все это ваше дѣло!.. если бы вы были для меня тѣмъ...

-- Моина, уходи, уходите всѣ! закричала мадамъ д'Эглемонъ, стараясь заглушить своимъ голосомъ голосъ Елены.

-- Молю тебя, дочь моя, не будемъ возобновлять теперь грустную исторію...

-- Я буду молчать, отвѣчала Елена, дѣлая надъ собой сверхъестественное усиліе.-- Я мать, и знаю, что Моина не должна... Гдѣ мое дитя?

Моина вернулась, движимая любопытствомъ.

-- Сестра, сказала это балованное дитя, докторъ...

-- Все безполезно, отвѣчала Елена.-- О, зачѣмъ я не умерла тогда, когда хотѣла убить себя! Никогда нельзя найти счастье внѣ законовъ... Моина... ты...

И она умерла, склонивъ свою голову на голову своего ребенка, котораго она конвульсивно къ себѣ прижимала.

Вернувшись къ себѣ въ комнату, мадамъ д'Эглемонъ сказала Моинѣ, обливаясь слезами: твоя сестра хотѣла, конечно, сказать тебѣ, что дѣвушка никогда не можетъ найти счастье въ романической жизни, внѣ внушенныхъ ей правилъ и особенно вдали отъ матери.