Молодые люди полюбили друтъ друга. Георгъ чувствовалъ, какъ отъ довѣрчиваго, ровнаго и спокойнаго отношенія Анжелики согрѣвается его душа, и все больше убѣждался, что найдетъ съ ней вѣрное, тихое счастье. Она была красива, здорова и такъ чиста, что врядъ ли ей и во снѣ грезился какой-нибудь мужчина, кромѣ Георга. Она любила его еще сильнѣе, чѣмъ онъ ее, безъ всякихъ тревогъ и сомнѣній.
Любовь ихъ почти не подвергалась испытаніямъ. Вначалѣ Гиммельмейеръ пробовалъ еще бороться за Георга и настойчиво отговаривалъ его отъ женитьбы.
-- Ты еще совсѣмъ не жилъ, Георгъ, а у тебя душа артиста,-- говорилъ онъ.-- Ты зачахнешь около этой добродѣтельной дѣвицы. Тебя непремѣнно охватитъ непреодолимая потребность яркой, сильной страсти, и тогда ты вдвойнѣ почувствуешь, какъ тяжело быть прикованнымъ къ такому кринолину. Оставь ее какому-нибудь провинціальному купцу. Уѣдемъ отсюда.
Но Георгъ не поддавался.
Тогда капельмейстеръ взялся за дѣвушку.
-- Георгъ влюбчивъ. Онъ будетъ измѣнять вамъ.
-- Посмотрите, какіе у него глаза,-- спокойно отвѣчала она.-- Въ душѣ онъ всегда останется мнѣ вѣренъ, а мелкія увлеченія мнѣ не страшны. Вѣдь онъ на двѣнадцать лѣтъ старше меня.
-- Это то, положимъ, ничего не значитъ,-- смѣясь сказалъ Гиммельмейеръ.
-- Ну, такъ я буду кормить его, чтобы онъ растолстѣлъ, и тогда всему этому наступитъ конецъ,-- рѣшительно заявила она.
-- Но вѣдь онъ женится на васъ не по слѣпой любви. Въ другихъ онъ былъ влюбленъ совсѣмъ иначе. Онъ женится на васъ изъ холоднаго расчета, потому что знаетъ, что вы постоянны, добры и не капризны.
-- Вотъ видите,-- обрадованно сказала она,-- вы плохого мнѣнія о постоянствѣ артистовъ. Я -- тоже. И если бы Георгъ былъ безумно увлеченъ мною, тогда, дѣйствительно, было бы плохо. Вы отзываетесь съ похвалой объ его умѣ, образованности. Послушайте, да я очень рада, что понравилась ему именно благодаря тѣмъ моимъ качествамъ, о которыхъ вы упомянули. Значитъ, чувство его будетъ прочно.
Когда Анжелика разсказала Георгу о своей бесѣдѣ съ Гиммельмейеромъ, Георгъ такъ разсердился, что сталъ избѣгать его и даже, чтобы по возможности не встрѣчаться съ нимъ, отказался отъ своего мѣста въ театрѣ и переѣхалъ въ городокъ, гдѣ жила Анжелика. Вскорѣ онъ открылъ тамъ музыкальную школу.
Черезъ годъ они женились, поселились въ маленькомъ, уютномъ домикѣ, перевезли старую мебель Тавернари и зажили тихой, спокойной жизнью. Старинные большіе часы тикали въ тактъ ровной походкѣ Анжелики, широкія кресла ласково принимали въ свои объятія ея стройную рослую фигуру, на старомъ клавесинѣ молодые супруги играли въ четыре руки Генделя, Баха, Гайдна и Моцарта и восхищались пѣвучимъ тономъ дѣдовскаго инструмента. Вокругъ круглаго стола въ столовой нерѣдко собирались родители учениковъ Георга, относившіеся къ нему съ сердечнымъ уваженіемъ. Только книжный шкафъ покойнаго Тавернари, съ толстыми томами философовъ, классиковъ и гуманистовъ, внушалъ Анжеликѣ боязливое почтеніе.
Музыка, жившая въ душѣ Георга со времени его пробужденія въ Бахерскихъ горахъ, не измѣнила ему и теперь. Преподаваніе его было полно свѣта и радости, и ученики были отъ него безъ ума. Они разсказывали дома, что новый учитель читаетъ имъ цѣлыя лекціи о музыкѣ и о другихъ искусствахъ, и многіе изъ родителей обратились къ Георгу съ просьбой преподавать ихъ дѣтямъ литературу, такъ что вскорѣ у Георга, помимо музыкальныхъ классовъ, образовалось нѣчто вродѣ античной академіи. Только теперь, въ срединѣ четвертаго десятка, онъ понялъ, какъ отрадно было Гиммельмейеру общеніе съ нимъ и его обожаніе. И то самое, чему его научилъ Гиммельмейеръ -- созерцанію, умѣнію проникаться всякимъ настроеніемъ, находить жизнь и интересъ въ самой незначительной мелочи -- теперь привязывало къ нему и его учениковъ.
Однажды, когда школа стояла уже прочно и пользовалась отличной репутаціей, Георгъ встрѣтился съ Иреной, бывшей возлюбленной Гиммельмейера. Она была все еще хороша, и каріе глаза ея были такъ же ясны и ласковы, хотя утратили былой блескъ и задорность. Она сейчасъ же засыпала Георга разспросами и, подъ конецъ, сказала:
-- Вы непремѣнно должны взять въ ученицы мою дочь, милый Георгъ.
-- Да вѣдь вы сами отличная музыкантша,-- смѣясь, возразилъ Геортъ.
-- Ахъ, дѣло не въ одной музыкѣ,-- сказала она.-- Правда, у васъ его прекрасный ударъ, его увлекательный смычокъ, его чарующая кантилена. Но не это главное. Въ васъ живетъ и его душа. Его ученіе наложило печать даже на ваше лицо, и всѣ чувствуютъ, что отъ васъ исходятъ ясность, примиреніе и гармонія, что у васъ можно научиться счастью. Я знаю, что у васъ это отъ него, и хочу, чтобы, черезъ васъ, онъ продолжалъ жить въ моемъ ребенкѣ и далъ ему счастье.
-- Постойте-ка,-- задумчиво проговорилъ Георгъ,-- да сколько же лѣтъ вашей дѣвочкѣ?
-- Двѣнадцать.
-- Двѣнадцать лѣтъ!-- горестно воскликнулъ Георгъ.-- Уже двѣнадцать! Ахъ, Ирена, живешь и какъ будто не замѣчаешь, что старѣешь, когда случится оглянуться на свою жизнь, тогда пугаешься всякаго молодого существа, которое помнилъ совсѣмъ безпомощнымъ ребенкомъ, а теперь вдругъ является передъ тобой разумнымъ и взрослымъ человѣкомъ. Ну, что-жъ, пусть Луиза придетъ ко мнѣ.
На другой же день Луиза Хеймъ явилась къ нему. Это была тоненькая дѣвочка съ нѣжнымъ цвѣтомъ лица и пышными черными волосами, вившимися надъ красивымъ чистымъ лбомъ, какъ у Гиммельмейера. И съ его глазами, съ его голубыми, смѣющимися, счастливыми и ясными глазами! Только на обрамленномъ темными кудрями дѣвичьемъ лицѣ они сіяли еще яснѣе и довѣрчивѣе. У Гиммельмейера они смѣялись, у нея:-- чуть не пѣли отъ счастья.
Георгъ долго болталъ съ веселой дѣвочкой, умѣвшей такъ заразительно смѣяться. "Почему я никогда еще не встрѣчалъ дѣйствительно веселой женщины,-- думалъ онъ.-- Должно быть, такая женщина -- величайшее счастье на землѣ. Или истинная веселость дана только дѣтямъ? Даже моя жена только спокойна и ровна. Но такой веселости, такой радостности нѣтъ и въ ней".
Луиза прилежно занималась и имѣла только одинъ недостатокъ, доставлявшій иногда Георгу тяжелыя минуты угрызеній совѣсти. При всякомъ удобномъ случаѣ она заставляла его жертвовать на нѣмецкій школьный союзъ.
-- Откуда это у тебя?-- спрашивалъ онъ, наполовину весело, наполовину въ тягостномъ волненіи, потому что ея просьбы напоминали ему о горькомъ страданіи его собственной юности. Откуда это у тебя, дитя? Вѣдь ты даже никогда не видала, какъ живется тамъ, на границѣ.
-- А вашъ концертъ въ Цилли, который вы устраивали въ пользу нѣмецкихъ школъ? Развѣ вы забыли? Мама мнѣ все разсказала. И она разсказала мнѣ, какъ словинцы били ея учениковъ, когда они въ лѣсу пѣли нѣмецкія пѣсни. Вы думаете, я ничего не знаю? Нѣтъ, я помню все, что мнѣ разсказывала мама.
Георгъ сталъ задумываться. Тоска по родинѣ никогда не утихала въ немъ вполнѣ. Теперь, подъ вліяніемъ словъ Луизы, онъ стремился уѣхать на свой солнечный, благодатный югъ. Но школа удерживала его. Кромѣ того, Анжелика ожидала ребенка, а онъ слишкомъ любилъ ее, чтобы покинуть одну въ такіе трудные для нея дни.
Но свѣтозарный югъ, который онъ такъ любилъ, что даже бѣжалъ прочь, лишь бы не видѣть его страданій, манилъ и призывалъ его тысячами голосовъ. Неужели онъ не можетъ какъ-нибудь помочь своей странѣ? Въ то время какъ разъ затѣвалась постройка крупныхъ желѣзнодорожныхъ линій черезъ славянскія земли къ морю. Если проектъ этотъ осуществится, его милая Штирія останется уже совсѣмъ въ сторонѣ и будетъ отрѣзана отъ общенія съ міромъ. Что сдѣлать, чтобы заставить нѣмцевъ посѣтить эту чудную страну, а еще лучше, поселиться среди ея благословенныхъ холмовъ? Почему никакой знаменитый врачъ не построитъ тамъ санаторій? И не въ видѣ грандіознаго учрежденія, нѣтъ, а просто маленькіе уютные домики, разбросанные среди рощъ и виноградниковъ.
Что, если онъ, такъ хорошо знающій эту страну, напишетъ о ней книгу, путеводитель? Теперь вѣдь всѣ интересуются новыми мѣстами.
И онъ написалъ эту книгу, въ которой излилъ свою любовь и тревогу за родной народъ. Онъ озаглавилъ ее "Календарь Вендовъ" и главамъ далъ названіе по мѣсяцамъ. Каждая глаза была проникнута особымъ настроеніемъ, въ каждой выводились нѣмецкіе люди и ихъ судьбы, и въ каждой угнетенная нѣмецкая душа скорбно плакала о прекрасной странѣ, откуда ее изгоняли. Со всѣхъ страницъ этой удивительной книга дышали любовь и печаль, трогательная красота и яркая поэзія, и всѣ онѣ были пропитаны живымъ ароматомъ этой единственной въ мірѣ, чудесной страны.
"Бѣлые домики на тѣхъ холмахъ еще принадлежать нѣмцамъ,-- заканчивалъ Георгъ.-- Кто придетъ закрѣпить эту полную красоты и очарованія жизнь?"
Георгъ послалъ книгу своему другу, евангелическому пастору, и получилъ восторженный отвѣтъ. Пасторъ звалъ его пріѣхать и обѣщалъ послать книгу знакомому издателю. И не успѣлъ еще Георгъ успокоиться отъ волненія, вызваннаго въ немъ письмомъ пастора, какъ пришло и письмо отъ издателя, предлагавшаго ему очень выгодныя условія для изданія.
И вотъ, наконецъ, Георгъ достигъ того, чего желала для него Бабетта: сдѣлался знаменитостью, потому что и друзья его и враги въ равной мѣрѣ содѣйствовали успѣху его книги. Въ Южной Штиріи его боготворили или пламенно ненавидѣли, потому что безпристрастія Георгъ отнюдь не проявилъ: ни но отношенію къ церкви, ни къ образованнымъ славянамъ, хотя среди нихъ, несомнѣнно, были благородные и талантливые люди.
Георгъ склонился на просьбы жены, захотѣвшей увидѣть страну, которую онъ такъ любилъ, и они вмѣстѣ отправились въ Штирію.
Чѣмъ дальше подвигался Георгъ, тѣмъ больше молодѣло въ немъ сердце, и быстрѣе обращалась кровь. Въ воздухѣ положительно пахло борьбой и мятежомъ. Народъ, казалось, кипѣлъ желаніемъ датъ отпоръ притѣснителямъ. Новыя времена тяжелымъ гнетомъ легли на нѣмецкую землю. Въ Крайнѣ нѣмцы почти совершенно были вытѣснены. Въ Штиріи оставались кое-гдѣ разрозненныя владѣнія. Новый законъ объ избирательномъ правѣ отнималъ у маленькихъ городковъ послѣднюю возможность бороться за свою самостоятельность. Въ то же время усилилась и клерикальная партія, представлявшая интересы церкви, отъ которой отвращались всѣ чистыя и глубокія души. Учащуюся молодежь принуждали посѣщать богослуженія, а постоянные допросы объ образѣ жизни и религіозныхъ убѣжденіяхъ родителей еще усиливали пагубное вліяніе этого воспитанія, подготовившаго въ цѣломъ поколѣніи отпаденіе отъ католицизма.
Таковы были жизненныя условія, въ которыя Георгъ попалъ послѣ долгихъ лѣтъ отсутствія. Но теперь онъ неожиданно нашелъ здѣсь какъ будто новыхъ людей.
Свиданіе съ старухой-матерью глубоко взволновало его. Она тихо вскрикнула, когда онъ вошелъ въ ея бѣдную комнатку. Несмотря на щедрую его матеріальную помощь, она откладывала почти все, что онъ присылалъ, для него же. Когда Георгъ спросилъ ее, почему она живетъ такъ бѣдно, она рукой закрыла ему ротъ, потомъ сказала: "Георгъ, я сомнѣвалась въ тебѣ всю жизнь, но ты простишь меня за это".-- И сжимая руки его женѣ, она прибавила: "Я исправлю это на внукѣ. Въ него я буду вѣрить.
Георгъ повидался и съ своимъ старымъ пріятелемъ, пасторомъ. Онъ сталъ еще толще и веселѣе. Въ Росбергѣ, противъ католической церкви уже стояла евангелическая кирка, и Георгъ съ изумленіемъ увидѣлъ, что прежніе равнодушные, даже совсѣмъ невѣрующіе люди превратились въ ревностныхъ христіанъ. Евангелическія общины въ Штиріи показались ему проникнутыми истиннымъ благочестіемъ.
Георгъ хорошо зналъ всѣхъ этихъ марбургцевъ, росбергцевъ, упрямыхъ резонеровъ и скептиковъ. Теперь, вперемежку съ бюргерами, на скамьяхъ кирки сидѣли коренастые, плотные саксонскіе крестьяне, обрѣтшіе въ долинѣ Драу новую родину. Въ послѣднее время потокъ переселенцевъ, вмѣсто Америки, устремился въ Южную Штирію.
Когда у Анжелики благополучно родился здоровый, крѣпкій мальчикъ, Георгъ рѣшилъ исполнить свое давнишнее желаніе и, вмѣстѣ съ пасторомъ, предпринять поѣздку по странѣ на велосипедѣ.
Двадцать лѣтъ прошло съ того времени, какъ Георгъ впервые увидѣлъ этотъ благословенный край виноградниковъ. И сердце его болѣзненно сжалось, когда на возвышенности передъ нимъ вновь появился замокъ Фааль, и кроткій покровитель виноградниковъ, аббатъ Урбанъ, выглянулъ изъ своей голубой ниши. На что ушли эти годы? Тогда онъ въ первый разъ проснулся для духовной жизни, чтобы снова, покорно, въ глухой печали, заснуть. Теперь онъ опять проѣзжалъ по-тѣмъ же мѣстамъ, но уже не какъ заблудившійся путникъ. Онъ самъ сдѣлался однимъ изъ тѣхъ, чья жизнь наполняла его восторгомъ, онъ самъ обладалъ способностью оживлять и творить жизнь. Двадцать лѣтъ грезъ и настроеній, любви и страданій, тоски и ненависти миновали, и вокругъ него умерло или исчезло то, что было ему дорого тогда.
Двадцать лѣтъ! Горящимъ взглядомъ обнималъ онъ раскрывшійся передъ нимъ любимый пейзажъ и чувствовалъ, что онъ снова молодъ, и во второй разъ вступаетъ въ жизнь.
Глубоко снизу, изъ долины, доносились задорныя славянскія пѣсни. То шла толпа враждебныхъ соколовъ, направлявшихся къ Святой Кунигундѣ. Времена были тяжелыя: грозила война съ балканскими государствами и съ могучимъ сѣвернымъ славянскимъ сосѣдомъ.. Горе, если Австрія будетъ побѣждена, южные славяне раздавятъ тогда маленькія нѣмецкія общины и уничтожатъ послѣдніе слѣды нѣмецкой культуры!
По попрежнему улыбались въ неземномъ покоѣ зеленые холмы. Далекія, буйныя пѣсни не нарушали величавой мирной красоты. И Георгъ и пасторъ тоже улыбнулись. Они знали, что въ минуту опасности нѣмецкій народъ сумѣетъ постоять за себя.
Георгъ почти не узнавалъ холмовъ, на которые нѣкогда смотрѣлъ изъ имѣнія Тавернари. Тогда здѣсь стояли жалкія, бѣдныя крестьянскія избушки, виноградники были сожжены солнцемъ или опустошены филоксеррой, почва истощена, въ домахъ царили нищета и лѣнь.
Теперь повсюду виднѣлись нарядныя, чистенькія крестьянскія усадьбы, обнесенныя бѣлыми и синими заборами, и тамъ, гдѣ прежде хмуро смотрѣло запустѣніе славянской безхозяйственности, теперь весело смѣялся достатокъ и зажиточность, парни и дѣвушки свѣтлыми нѣмецкими глазами взглядывали на проѣзжихъ и привѣтливо кланялись знакомому пастору. Какъ разъ въ этой части селились переселенцы. Изъ тѣхъ самыхъ участковъ, на которыхъ едва-едва можетъ прокормиться, безъ помощи дорогихъ наемныхъ рукъ, многодѣтная крестьянская семья, и на которыхъ славяне не могли свести концы съ концами,-- выходцы изъ Швабіи и Пфальца черпали силу и счастье. Легкомысленные славяне воздѣлывали то, что можно было продать за деньги: виноградъ и кормовыя травы. Крестьянину же меньше всего нужны наличныя деньги, и толковые нѣмцы не соблазнялись даже высокими цѣнами на эти продукты. Они превратили нѣкоторые изъ виноградниковъ въ луга, и вмѣстѣ съ изобиліемъ корма, возросло и количество скота, а это дало возможность удобрять истощенную землю. Въ два-три года, эти люди, переселившіеся совершенно неимущими на отведенную имъ землю, сумѣли создать себѣ благосостояніе и сдѣлались хозяевами всей мѣстности. Славяне стали бояться этихъ безпокойныхъ сосѣдей, которые вставали въ три часа утра, работали до поздней ночи, а по праздникамъ, вмѣсто того, чтобы идти въ трактиръ, собирались другъ у друга, пили вино собственнаго издѣлія и пѣли свои родныя пѣсни.
-- Теперь славяне хотятъ продать свои участки, и хотя у насъ нѣтъ и десятой части тѣхъ денегъ, какія нужны для того, чтобы скупить всѣ эти земли, все равно, черезъ десять лѣтъ у насъ здѣсь образуется прочный оплотъ, съ которымъ не такъ-то легко будетъ справиться,-- сказалъ пасторъ.
-- Давай Богъ!-- весело воскликнулъ Георгъ.
Онъ смотрѣлъ кругомъ, слышалъ милый, внятный пфальцскій говоръ, видѣлъ, какъ, съ наступленіемъ тихаго праздничнаго вечера, парни шли въ гости къ сосѣднимъ дѣвушкамъ, какъ между усадьбами словно протягивались нѣжныя нити юной любви, и зналъ, что это залогъ будущихъ семей, будущаго прочнаго заселенія.
-----
Вскорѣ послѣ возвращенія въ Росбергъ, Георгъ вмѣстѣ съ женой, ребенкомъ и матерью переѣхалъ въ купленное имъ имѣніе покойнаго Тавернари. Славянскій адвокатъ, больше занятый разжиганіемъ національной вражды, запустилъ хозяйство, запутался въ дѣлахъ, и имѣніе было продано съ молотка.
Здѣсь Георгъ зажилъ спокойной, разумной и дѣятельной жизнью. Этотъ нѣмецкій протестантъ, котораго окрестные крестьяне не могли приглашать въ крестные отцы къ своимъ дѣтямъ, какъ старика Тавернари, сдѣлался духовной опорой всей округа. Вездѣ, гдѣ была нужда, онъ являлся съ щедрой помощью. И побѣда его была тѣмъ больше, что всякій невольно сравнивалъ его великодушную щедрость и отзывчивость съ чванствомъ и грубостью его предшественника -- адвоката. Однако, въ его собственномъ лагерѣ находились люди, обвинявшіе его за то, что онъ помогаетъ врагамъ, такъ какъ при видѣ истинной нужды Георгъ не дѣлалъ различія между нѣмцемъ и славяниномъ.
Такъ шло время. У Георга, кромѣ перваго сына, родилась еще хорошенькая дѣвочка. Жизнь текла размѣренно и ровно, какъ вдругъ однажды онъ получилъ письмо, пробудившее въ немъ всѣ воспоминанія далеко отошедшей юности.
"Другъ, я не спрашиваю, долго ли ты будешь еще сердиться на меня. Я просто прошу твоей помощи. Я похитилъ несовершеннолѣтнюю и долженъ привезти ее къ тебѣ.
"Ты очень испугался? Эта особа -- моя дочь Луиза. Вотъ, до чего дошелъ твой старый учитель.
"Бѣдняжка не могла забыть того вѣянія жизни, какимъ дышала около тебя. Пятнадцати лѣтъ она кончила школу, и, несмотря на страстное ея желаніе, пріемный отецъ не позволяетъ ей продолжать образованіе. Ирена принуждена молчать, потому что почтенный купецъ сейчасъ же принимается читать ей мораль. Луиза должна ждать жениха, или поступить въ почтамтъ. Онъ даже не позволилъ ей сдѣлаться учительницей. Тогда Луиза написала мнѣ письмо, которое посылаю тебѣ, не прибавляя къ нему отъ себя ни слова. Если у тебя сохранилось еще немножко любви ко мнѣ, ты будешь знать, что отвѣтить своему старому учителю Виллибальду".
Письмо Луизы было кратко:
"Отецъ, я чувствую въ себѣ твою кровь, а мой пріемный отецъ приказываетъ, чтобы во мнѣ была его кровь. Я рвусь на просторъ, а онъ требуетъ, чтобы я оставалась въ тискахъ. Онъ хочетъ, чтобы я ждала мужа, а я хочу и безъ мужа стать человѣкомъ. Я на колѣняхъ умоляла его позволить мнѣ учиться. Неужели міръ навѣки долженъ остаться для меня тайной? А я такъ хочу знать все. Помоги мнѣ. Я сказала ему прямо, что ты мнѣ поможешь. А онъ отвѣтилъ: "если ты пойдешь къ нему, то можешь у него оставаться". Отецъ, я не спрашиваю, можно ли мнѣ пріѣхать. Черезъ двѣнадцать часовъ послѣ этого письма я буду у тебя. Вѣдь, я твоя, твоя дочь Луиза".
-- Бѣдненькій синій чулочекъ,-- сказала Анжелика своимъ глубокимъ, задушевнымъ голосомъ.-- Да и Гиммельмейеръ, должно быть, ужъ совсѣмъ сѣдой, больной и слабый. Пусть пріѣдутъ къ намъ.
Гиммельмейеръ и Луиза пріѣхали. Но Гиммельмейеръ вовсе не былъ сѣдъ, а только обзавелся маленькой плѣшью, не больше тонзуры какого-нибудь щеголеватаго аббата, и былъ все такъ же веселъ, красивъ и строенъ, какъ будто ему и не шелъ седьмой десятокъ.
Луиза подошла только послѣ того, какъ оба друга крѣпко обнялись, и радостно заглянула въ глаза своему бывшему учителю.
Она выросла и стала совсѣмъ красавицей. Ея тихая походка, черты лица, руки, волосы, даже мелкія, золотистыя веснушки вокругъ носа, вызвали въ Георгѣ болѣзненное воспоминаніе о Бабеттѣ Тавернари. Разница была только въ контрастѣ изсиня черныхъ пышныхъ волосъ и свѣтлыхъ голубыхъ глазъ.
А она смотрѣла на него, такого гибкаго и молодого, хотя и онъ тоже уже перешагнулъ за сорокъ, и едва рѣшилась протянуть ему руку, которую онъ слабо пожалъ.