В ДЕМИДОВСКИХ ЛЕСАХ
Глухарь повалился на бок, жадно треб крыльями горячий песок, осыпал им себя. Камешки, подброшенные сильным крылом, отлетали далеко, стукались в кору сосен, в серые глыбы, подскакивали и булькали где-то внизу под глыбами в невидимую воду.
Солнце било в упор сюда, на россыпь больших камней, а кругом поднимались прямые, как свечи, сосны, и под навесом ветвей был прохладный зеленый полусвет. Дикий лес стоял вокруг, и пахло в нем растопленной смолой да теми белыми звездочками-цветами, что растут поодиночке на коротких стебельках и прячутся во мху у самых корней деревьев.
Глухарь попурхался, затих, нежась на припеке. И вдруг взлетел. Прямо с лежки бросил себя в лёт, даже хвостом проехал по соседнему камню. Громко, часто захлопал крыльями и унесся за стволы.
Птицу спугнул непонятный звук из лесу, какое-то мерное позвякиванье. Звук приближался к солнечной прогалине, и когда глухарь вдали обрушился на вершину дерева, к камням вышел человек.
Усталыми шагами, хромая и волоча за черенок железную лопату, человек дотащился до первого камня и опустился на него. Лопата, наугад приставленная сбоку, упала со звоном. Человек не поднял ее, подвернул ногу и стал снимать разбитый лапоть. Морщился, ощупывал мозоли на ступне. Взялся было за другой лапоть, но тут увидел ямку в песке, где купался глухарь. Сейчас же перелез к ней, стал у ямки на колени и пальцами зарылся в песок. Крупные гальки отбрасывал, песок сыпал с ладони на ладонь, отдувая пыль, разглядывая отдельные песчинки. Похоже — потерял человек в песке иголку и старается отыскать ее.
Слой песку во впадине был неглубок, скоро показалась серая спина камня. Человек с ожесточением плюнул на нее. Вернулся на камень, где лежал лапоть, и тут, видимо, совсем ослабел. Снял пустую котомку из-за плеч, скомкал ее себе под голову и лег лицом к палящему солнцу — одна нога босая, другая так и осталась неразутой.
Человек этот — Егор Сунгуров. Третью неделю бродит он по лесам, ищет золото. Ночует под кустами, на постели из еловых лап, питается травой-кислицей, луковицами саранки и остатками сухарей, взятых из дому. Как-то подшиб тетерку, поздно взлетевшую с гнезда. Испек птицу в золе костра, съел в один присест, — вот это была удача.
С одной кислицы ровно бы и ноги волочить трудно, а Егор утрами вставал из-под куста бодрый, готовый целый день итти или землю лопатой перекидывать.
Зверей Егор не боялся, знал: зверь первый почует человека и постарается тихо скрыться. Однажды только и увидал зверя: волк рвал что-то в кустах и не заметил, как Егор подошел шагов на сорок. Егор свистнул и бегом, подняв лопату, бросился к волку — не удастся ли отбить у серого добычу. Может, у него заяц или козел. Волк исчез и, жалко, с добычей вместе, только кровавые брызги остались на траве.
Нет, звери не страшны. Хуже было бы нарваться на демидовских людей, — вот этого Егор очень боялся. Вернее всего, что тут же и пристукнут и бросят на болоте. А если и уведут в Невьянск, — не легче. Не поможет и сам Татищев; ведь как сюда попал? — обманно. Отпросился у Юдина искать медную руду по реке Пышме, а махнул за демидовский рубеж. Ни защиты, ни оправдания, надеяться можно только на себя. И Егор знал, на что пошел, за долгую зиму всё передумано.
От людей стерегся тем, что по дорогам не ходил, даже пересекал их с большой опаской, костры зажигал редко, притом из самого сухого леса, чтобы без дыму, а гасил их сразу, как надобность минует. Где лопатой разроет, там потом моху накидает, чтоб следа не оставить. На это уходило много времени; но лучше вдвое в лесу проходить, чем зря в беду попасть.
Так и пробирался, держа на полночь, вдоль главного хребта, — за болотами — непролазные чащи, за чащами — крутые скалы, а там опять болотная топь. И всегда — впереди горы.
Золото в песке, говорил Андрей. Пески надо искать. В лесу под мхами и травами песку не видать, приходилось копаться на открытых местах — по склонам гор, по берегам ручьев. Узнал, какие пески разные, один на другой не похожие.
Накопав кучку песку, Егор садился около нее и сыпал понемногу на ладонь, разбирал пальцами. Сколько раз его обманывали желтенькие блестки слюды: захватывало дух, рука начинала дрожать — «оно»! Отводил глаза, пережидал минуту, чтоб успокоиться, потом вылавливал блестящий кусочек. Нет, плоская легкая слюдинка.
Попадались красивые галечки. Особенно хороша огненно-красная вениса с натуральными гранями. Всё по ручьям, в мокром песке ее находил — отмытая, блестящая, так в глаза и кидается. Венисы, самой крупной и прозрачной, в первую же неделю набрал десятки. В зеленом песке нашел невиданный крушец вроде чугуна, серый, но еще тяжелее. Гладкий окатыш, с маленькую репку, оттягивал руку, как тяжелая гиря. Таскал его в котомке три дня; потом, рассердившись, выбросил и репку и венису: только тягость лишняя, ничего не надо, кроме золота.
В одиночестве одичал Егор. Как язычник, разговаривал с золотом, со скалами. Выдумал как-то, что удача будет, если сыпать песок левой рукой на правую ладонь. Неудобно было, а долго на этот лад пробовал. Недобром поминал уроки рудознатца Гезе — без пользы оказалась вся долбежка. Девять сортов есть каменьев, из которых горы составляются. Из них в четырех могут быть рудные жилы. Эти камни они у Гезе и изучали, а остальные пять, в том числе песок, почти вовсе не трогали. Как бы теперь пригодились знания о песке! С лозой походить, что ли? Без толку: способ этот, говорил Гезе, лишь для отыскания разных жил, флецов и фалов, а песчиночки золота лоза указывать не будет… Одно остается: пальцами, наощупь, пробовать разные пески. Демидовы нашли же. Кержак тот нашел. Авось и Егору повезет.
Утро было. Солнечно, птичьим гомоном лес полон. Егор наточил лопату бруском, осторожно, стараясь не очень звенеть. После ставил на свои лохмотья заплаты из мешочной ряднины — для тепла и чтоб комары не ели. В котомке оставались лишь пара запасных лаптей и сухарные крошки.
Егор размышлял о том, что началась у него «куриная слепота». С голодухи, конечно. Как солнце зайдет, ничего уж и не видно. Вечера теперь светлые, до полночи бело, хоть читай. А у кого куриная слепота, тот и в яму свалится и на дерево лбом найдет. Оно бы, кажется, ничего. Пораньше вставать на ночевку, пораньше, с солнцем, выходить в путь. Но стало страшно: вдруг, не разобравшись, разведет огонек близ дороги. Его будут ловить, будут его издали видеть, а он, слепой, станет тыкаться в кусты и падать на каждом шагу. Даже знать не будет, с какой стороны преследуют, сам на погоню набежит. Ух ты, страх!
И бочком пролезла в голову мысль, сомнение одно. Не бросить поиск, нет, — на этот счет Егор закостенел, не позволил бы себе заколебаться. А только не прервать ли его на время? Вернуться тайно домой, к Маремьяне, отъесться, куриную слепоту вылечить, — есть для того верное средство — коровья печенка, — как рукой снимет! — запас сухарей взять, да побольше, и опять сюда… Опять, значит, через демидовские заставы проходить, да еще дважды. А времени полмесяца зря уйдет. Не дело! Егор недолго эту мысль в голове держал, встал и пошел. Но был уже отравленный, слабость почувствовал. Мозоли на ногах заболели, лопата стала тяжелой, двухпудовой. Нос всё ловил дух горячей, дымящейся вареной печенки: так захотелось говядины — челюсти сводит. Егор злился на себя: как пустил в голову дурную мысль об отдыхе? Наказывал себя ожесточенной работой. Сколько он в тот день закопушек сделал — не сосчитать!
Шел как раз вдоль узкого лесного ручья, — песку чистого много. Чтобы от голоду не мутило, держал во рту листочек кислицы. Ручей, думал Егор, выведет к болотине, надо будет молодых утят половить или утиных яиц хоть найти. Не беда, если и насиженные.
Ручей потерялся в каменной россыпи. Так Егор вышел к прогалинке, с которой спугнул глухаря.
Проснувшись на камне, Егор обругал себя: дни и так ему коротки стали, а он спать вздумал. Обулся, пожевал кислицы и потащился дальше.
Высокий сосновый лес оборвался разом. Начался склон, покрытый березняком. Между последними соснами возвышалась скала из округленных темно-серых камней. Егор взобрался на нее, чтобы поглядеть поверх берез вдаль. Склон спускался сначала круто, а потом полого и превращался в многоверстную долину. На ней виднелись и луговые места с зарослями больших кустов — должно быть, черемухи. Горы с хвойными лесами теснились далеко впереди.
Внизу, где кончался крутой спуск, блеснула в зелени берез вода. К ней Егор и направился. Под горку спускаться было легко. Чтобы не очень разбежаться, Егор хватался рукой за стволы, отталкивался и бежал углами. Пара зайцев оторопело выскочила из-под самых ног и заковыляла, в сторону. Егор погнался за ними, зайцы тогда повернули в гору и ускакали очень быстро.
Вода внизу оказалась узким ручьем с разливами, очень извилистым. В ручей склонились кусты длиннолистого тальника. Егор прежде всего попробовал, каков-то песок. Песок был мелкий, черноватый от ила. Разбирать такой пальцами неудобно. Егор придумал промывать его на лопате. Дело пошло быстрее, — жалко, лопата плоска, песчинки задерживаются только у выгиба, где насажен черенок. Остаток промытого песка Егор брал на ладонь и пальцем размазывал по ней. В песке, взятом с пятой или шестой лопаты, блеснуло желтенькое. Но Егор понял это только тогда, когда уже опрокинул ладонь над водой — до чего привык, что песок всегда пустой. Быстро повернул руку — к ладони прилипли три серых песчинки, остальное булькнуло в воду.
Призрак золота опять поманил Егора. Он пробовал песок ручья до тех пор, пока не посерело в глазах.
Встал, огляделся. Солнце садилось, туманная мгла наползала из-за кустов. Куриная слепота давала себя знать. Надо скорее искать место для ночлега. Голодным спать придется. Ну уж завтра полдня можно затратить, а только раздобыться уткой. Бывает ли у птиц печень?
Шел между кустами черемухи. Большие кусты, как избы. Приходилось в таких ночевать, — ничего, только сыро всегда. Нырнул в один — в середине листьев нет, стволы, десятки изогнутых стволов тянутся из одного центра, а густая листва шатром от самой земли. Тут сохранно спать. Наощупь поискал удобного места и не нашел: очень часто насажены стволы.
Вылез из куста, подошел к другому, руку протянул отвести ветку — и отдернул ее, как от змеи. Окно! Настоящая изба перед ним. Протер быстро глаза, попробовал рукой — бревна, мох набит меж бревнами, угол крошечного оконца с натянутым пузырем. Глаза это видят, рука подтверждает. Стал пятиться помаленьку. Изба превращалась в серое пятно, такое же, каких много вокруг. Ему почудилось, что стоит он среди деревни, — сейчас собаки залают, люди сбегутся.
Допятился до куста, у которого раньше был, почувствовал горький и гниловатый черемуховый запах. Втиснулся между шершавых стволов, сильно оцарапал щеку сухим сучком. И затих.