I.
Учили персовъ встарь: стрѣлять изъ лука,
Владѣть копьемъ и гнать сурово ложь.
Взрощенъ былъ славный Киръ такой наукой;
Сроднилась съ ней и наша молодежь;
Но только ей коня загнать не штука
И для нея тогда лишь лукъ хорошъ,
Когда съ двойной онъ сдѣланъ тетивою;
Всѣ лгутъ притомъ, но спины гнутъ дугою.
II.
"Печальный фактъ немыслимъ безъ причинъ",
Но недосугъ мнѣ заниматься ими.
Хотя грѣшокъ за мною не одинъ,
Хоть я бродилъ проселками глухими,
Все жъ мною созданъ цѣлый рядъ картинъ,
Что поражаютъ красками своими;
Притомъ всегда я искренность цѣнилъ
И велъ борьбу со зломъ по мѣрѣ силъ.
III.
Я въ мнѣньяхъ твердъ; что сказано, то свято.
Всегда я къ цѣли смѣло шелъ впередъ,
И пѣснь моя лишь правдою богата,
Хоть жолчь я подливалъ порою въ медъ,
Но горечи, однако, маловато
Въ моихъ словахъ, коль примете въ разсчетъ,
Что съ музой говорить мы не стѣснялись
De rebus cunctis et quibusdam aliis.
IV.
Провозгласилъ не мало истинъ я,
Но будетъ всѣхъ безспорнѣй, безъ сомнѣнья
Та, о которой рѣчь пойдетъ моя.
Вы вѣрить не хотите въ привидѣнья,--
Но знаете ль вы тайны бытія?
Необъяснимы многія явленья.
Я докажу, что призраки -- не дымъ;
Колумбъ былъ правъ, а кто жъ не спорилъ съ нимъ?
V.
Иные вѣрятъ хроникамъ Тюрпина
И Монмута; а всѣхъ сказаній ихъ
Чудесное -- основа и причина.
Сомнѣнья всѣ разсѣять можетъ вмигъ
Авторитетъ святого Августина,
Онъ, что вполнѣ религію постигъ,
Чудесное условьемъ вѣры ставитъ
И "quia impossibile" лишь славитъ.
VI.
Итакъ всему, что невозможно, свѣтъ
Обязанъ смѣло вѣрить. Это ясно;
Къ тому же вѣрить на-слово совѣтъ
Я всѣмъ даю. Есть темы, что напрасно
Оспаривать; отъ преній толку нѣтъ;
Вопросы есть, что поднимать опасно;
Чѣмъ яростнѣй нападки, тѣмъ сильнѣй
Пускаетъ корни ложь въ сердца людей.
VII.
Замѣтьте, что ужъ шесть тысячелѣтій
Въ явленья духовъ вѣритъ родъ людской;
Хоть здравый смыслъ, бичуя бредни эти,
Воюетъ съ ними -- тщетенъ жаркій бой:
Все жъ суевѣрье царствуетъ на свѣтѣ;
Навѣрно, что-то сильное горой
Стоитъ за духовъ, имъ служа защитой --
Такъ какъ же ихъ преслѣдовать открыто?
VIII.
И танцамъ, и веселой болтовнѣ
Насталъ конецъ; порядкомъ всѣ устали
И разошлись, мечтая лишь о снѣ;
Оконченъ пиръ; ужъ рѣчи нѣтъ о балѣ;
Какъ облако, что таетъ въ вышинѣ,
Послѣдняя исчезла дама; въ залѣ
Все смолкло; только были въ ней видны
Блескъ догоравшихъ свѣчъ и свѣтъ луны,
IX.
Конецъ пировъ веселыхъ схожъ съ бокаломъ,
Что пѣной серебристой неодѣтъ;
Съ системой философскою, что жаломъ
Язвитъ сомнѣнье злое, тяжкій вредъ
Тѣмъ нанося завѣтнымъ идеаламъ;
Иль съ зельтерской водой, гдѣ газа нѣтъ;
Иль съ волнами, что послѣ бури стонутъ,
Хоть небеса въ лазури яркой тонутъ.
X.
И опіумъ съ нимъ сходенъ. Таково
И сердце человѣка. Дать понятья
О немъ нельзя. Сравненья для него
Не въ состояньи даже и прибрать я --
Такъ намъ никто не скажетъ, изъ чего
Приготовлялся тирскій пурпуръ. Платья
Онъ украшалъ тирановъ. Дай то Богъ,
Чтобъ такъ, какъ онъ, ихъ слѣдъ исчезнуть могъ!
XI.
Несносно одѣваться! скучно тоже
Снимать нарядъ; печаленъ нашъ удѣлъ!
Халатъ, хотя съ нимъ платье Несса схоже,
Нашъ вѣрный другъ и намъ не надоѣлъ;
Въ часы хандры онъ намъ всего дороже.
О днѣ, погибшемъ даромъ, Титъ скорбѣлъ,
А дней такихъ какъ много въ жизни нашей!
(Бываютъ, впрочемъ, ночи, что ихъ краше),
XII.
Прійдя къ себѣ, взволнованъ былъ Жуанъ;
Невольно онъ все думалъ объ Аврорѣ;
Чтобъ облегчить судьбу сердечныхъ ранъ,
Онъ могъ бы философствовать, чѣмъ въ горѣ
Намъ утѣшаться легкій способъ данъ;
Но дѣло въ томъ, что мы всегда съ нимъ въ ссорѣ,
Когда онъ оказать бы помощь могъ.
Жуанъ вздыхалъ, но часто грустенъ вздохъ.
XIII.
Итакъ, вздыхалъ онъ томно, взоръ бросая
На полную луну. Какъ часто въ ней
Подругу находила скорбь нѣмая!
Луна -- всѣхъ вздоховъ грустный мавзолей;
Слова: "О, ты- безсчетно повторяя,
Онъ отъ нея не отводилъ очей
И былъ готовъ ей посвятить посланье, --
Луна вѣдь любитъ нѣжныя признанья.
XIV.
Любовникъ, астрономъ, поэтъ, пастухъ
На лунный свѣтъ глядятъ съ любовью нѣжной;
Онъ ихъ живитъ и укрѣпляетъ духъ.
(При этомъ и простуды неизбѣжны).
Онъ нѣжныхъ тайнъ повѣренный и другъ;
Мечты людей и океанъ безбрежный
Ему подвластны; также свой законъ
Даетъ сердцамъ (коль вѣрить пѣснямъ) онъ.
XV.
Жуанъ не спалъ, плѣненъ мечтой игривой;
Подъ сводами готическихъ палатъ
Былъ ясно слышенъ ропотъ волнъ залива;
Заснувшій міръ молчаньемъ былъ объятъ.
Какъ водится, дрожа, шумѣла ива
Подъ окнами; вдали ревѣлъ каскадъ
И, освѣщенный блѣдною луною,
То вспыхивалъ, то вновь сливался съ тьмою.
XVI.
Горѣла на столѣ въ тотъ поздній часъ
У Донъ-Жуана лампа. (Въ самой спальной,
Въ уборной ли,-- не знаю; мой разсказъ
Всегда правдивъ и точенъ). Взоръ печальный
Вдаль устремляя, къ нишѣ прислонясь,
Стоялъ Жуанъ. Красой монументальной,
Рѣзьбой и рядомъ стеколъ расписныхъ
Она являла слѣдъ временъ былыхъ.
XVII.
Дверь настежь отворивъ, хоть было поздно,
Жуанъ прошелся рядомъ галлерей,
Любуясь ночью ясной, но морозной.
Портреты дамъ и доблестныхъ вождей
Глядѣли непривѣтливо и грозно
При тускломъ блескѣ мѣсячныхъ лучей.
(Портреты мертвыхъ въ сумракѣ туманномъ
Пугаютъ взоръ невольно видомъ страннымъ).
XVIII.
Когда луна бросаетъ тусклый свѣтъ,
Живыми представляются намъ лики
Героевъ и святыхъ минувшихъ лѣтъ;
Намъ чудится, что мы ихъ слышимъ крики,
Что призраки бѣгутъ за нами вслѣдъ,
Носясь въ пространствѣ, сумрачны и дики,
И шепчутъ: "Что же сонъ бѣжитъ отъ васъ?
Теперь для мертвыхъ только бдѣнья часъ!"
XIX.
Улыбки дамъ, что стерло время злое
Съ лица земли, румянецъ ихъ ланитъ
И взглядовъ выраженіе живое
На полотнѣ -- все это говоритъ
О царствѣ вѣчной тьмы. Портретъ, былое,
Все быстро въ мірѣ измѣняетъ видъ;
Еще картина въ раму не попала,
А прежняго ужъ нѣтъ оригинала.
XX.
О суетности жизни мой герой
Мечталъ, а можетъ быть о глазкахъ милой,
Что, впрочемъ, очень сходно. Тишиной
Объятъ былъ замокъ мрачный и унылый.
Какой то шорохъ вдругъ, смутясь душой,
Онъ услыхалъ; не мышь ли полъ точила?
Шумъ мыши за обоями не разъ
Смущалъ своей таинственностью насъ.
XXI.
Нѣтъ! мыши не избрали мѣстомъ сходки
Ту залу. Тихо шелъ по ней монахъ,
Пугая взоры странностью походки.
Завѣшенъ капюшономъ, онъ въ рукахъ
Перебиралъ, храня молчанье, четки;
Онъ шелъ, купаясь въ мѣсячныхъ лучахъ;
Когда жъ съ Жуаномъ очутился рядомъ,
Его окинулъ онъ сверкавшимъ взглядомъ.
XXII.
Жуанъ на мѣстѣ замеръ. Онъ слыхалъ,
Что въ замкѣ бродитъ тѣнь; но въ это чудо
Не вѣрилъ онъ. Когда же свѣтъ не лгалъ?
Лишь правду трудно вырвать изъ-подъ спуда.
(Такъ рѣдокъ въ обращеніи металлъ,
А между тѣмъ бумажныхъ денегъ груда).
Жуанъ стоялъ взволнованъ и смущенъ --
Ужель тотъ странный призракъ былъ не сонъ?
XXIII.
Три раза духъ прошелся предъ Жуаномъ,
Который не спускалъ съ него очей
И сходенъ былъ съ безмолвнымъ истуканомъ;
На головѣ его, какъ груда змѣй,
Сплетались волоса. Какъ бы арканомъ
Его душило что то. Безъ рѣчей
Стоялъ онъ передъ духомъ, страхомъ скованъ;
Не могъ сорвать съ себя его оковъ онъ.
XXIV.
Три раза духъ являлся. Безъ слѣда
Затѣмъ исчезло въ мракѣ привидѣнье;
Исчезло незамѣтно -- но куда?
Дверей тамъ было много; безъ сомнѣнья,
Не только духъ -- и смертный безъ труда
Уйти бы могъ, не возбудивъ смятенья;
Но Донъ Жуанъ, попавъ въ волшебный кругъ,
Не могъ понять, какъ скрылся мрачный духъ.
XXV.
Недвижно онъ стоялъ какъ изваянье,
Вперяя взоръ туда, гдѣ духъ предсталъ.
Какъ долго продолжалось ожиданье --
Жуанъ, объятый ужасомъ, не зналъ.
Казался вѣкомъ мигъ. Прійдя въ сознанье,
Себя хотѣлъ увѣрить онъ, что спалъ,--
Нѣтъ, наяву онъ увидалъ монаха!
И въ свой покой ушелъ, исполненъ страха.
XXVI.
Какъ прежде, лампа тамъ бросала свѣтъ,
Но не было въ немъ синяго отлива,
Чѣмъ духовъ обнаруживался слѣдъ
Во время оно. Очи торопливо
Протеръ Жуанъ и, пачку взявъ газетъ,
Двѣ-три статьи прочелъ безъ перерыва.
Въ одной изъ нихъ встрѣчали власть хулой;
Рекламу ваксѣ дѣлали въ другой.
XXVII.
Дѣйствительность опять предъ нимъ предстала,
Но руки продолжали все дрожать;
Онъ заперъ дверь; еще статью журнала
О Тукѣ прочиталъ и легъ въ кровать;
Прижался онъ къ подушкѣ; одѣяло
Накинулъ на себя и сталъ мечтать
О видѣнномъ. Хоть опіумъ, безъ спора,
Вѣрнѣй нагналъ бы сонъ -- заснулъ онъ скоро.
XXVIII.
Чуть свѣтъ Жуанъ проснулся и не зналъ,
Какъ поступить: повѣдать ли о тѣни,
Таинственно бродившей въ мракѣ залъ,
Иль умолчать о ней? Онъ рядъ сомнѣній
Боялся возбудить; иной нахалъ
Могъ осмѣять разсказъ; въ недоумѣньи,
Жуанъ не зналъ, какъ лучше поступить;
Но вотъ слуга пришелъ его будить.
XXIX.
Съ обычнымъ прилежаніемъ не могъ онъ
Одѣться; быстро платье онъ надѣлъ;
На лобъ его небрежно падалъ локонъ;
Предъ зеркаломъ минуты не сидѣлъ
Въ тотъ день Жуанъ; казалося, поблекъ онъ
За эту ночь и такъ оторопѣлъ,
Что галстукомъ себя совсѣмъ сконфузилъ:
Былъ на боку его мудреный узелъ.
XXX.
За чайный столъ усѣлся онъ смущенъ
И вѣрно бъ не замѣтилъ чашки чая,
Что передъ нимъ стояла, если бъ онъ
Ей не обжегся. Блѣдность гробовая
Его лица, его унылый тонъ --
Всѣхъ тотчасъ поразили; но какая
Была причина тѣхъ его тревогъ --
Никто, конечно, угадать не могъ.
XXXI.
Внезапно Аделина поблѣднѣла,
Замѣтивъ, что Жуанъ унылъ и нѣмъ;
Въ то время лордъ нашелъ, что неумѣло
Тартинки приготовлены; межъ тѣмъ
Молчала герцогиня и глядѣла
Все время на Жуана; онъ никѣмъ
Не занимался, занятъ тайной думой;
Смутилъ Аврору видъ его угрюмый.
XXXII.
Замѣтя, что надъ нимъ стряслась бѣда,
Здоровъ ли онъ?-- спросила Аделина.
Жуанъ, вздохнувъ, отвѣтилъ: "нѣтъ и да".
(Была жъ его волненію причина).
Домашній врачъ, что въ замкѣ жилъ всегда,
Испуганный Жуана грустной миной,
Его пощупать пульсъ ужъ былъ готовъ,
Но Донъ Жуанъ поклялся, что здоровъ
XXXIII.
Собравшійся кружокъ былъ чрезвычайно
Его противорѣчьями смущенъ;
Коль даже онъ не боленъ, все же крайне
Какимъ нибудь событьемъ потрясенъ;
Всѣ поняли, что у него есть тайна,
Скрываемая имъ; что если онъ
Нуждаться въ чьей нибудь и можетъ лептѣ,
То ужъ никакъ не въ докторскомъ рецептѣ.
XXXIV.
Тартинки съѣвъ, что раньше похулилъ,
И шоколадъ откушавъ, лордъ замѣтилъ,
Что Донъ Жуанъ болѣзненно унылъ,
Хоть нѣтъ дождя и день при этомъ свѣтелъ.
Затѣмъ у герцогини онъ спросилъ,
Что герцогъ на ея письмо отвѣтилъ;
Подагрою страдалъ ея супругъ.
(Подагра любитъ мучить высшій кругъ).
XXXV.
Затѣмъ къ Жуану обратился снова
Лордъ Генри и сказалъ: "Глядя на васъ,
Подумать могутъ всѣ,-- даю вамъ слово,--
Что къ вамъ чернецъ являлся въ поздній часъ!"
-- "Я чернеца не знаю никакого",
Сказалъ Жуанъ, какъ будто удивясь.
Онъ видъ спокойный принялъ, въ той надеждѣ,
Что скроетъ страхъ, но сталъ блѣднѣй, чѣмъ прежде.
XXXVI.
"Какъ, о монахѣ не слыхали вы?"
-- "Нѣтъ, никогда".-- "Я удивленъ не мало;
Такъ я вамъ повторю разсказъ молвы,
Что, впрочемъ, ложь не разъ распространяла.
(Обычаи такіе не новы!)
Однако тѣнь являться рѣже стала,
Не знаю почему. Быть можетъ, ей
Отвага измѣнила прежнихъ дней.
XXXVII.
Въ послѣдній разъ явился инокъ черный"...
Тутъ лэди прервала разсказа нить,
Замѣтя, что Жуанъ молчитъ упорно
И страха своего не въ силахъ скрыть.
"Прервать разсказъ я васъ прошу покорно,--
Такъ молвила она: -- коль вы шутить
Хотите, лучше темы есть для шутокъ;
Несносно повторенье старыхъ утокъ".
XXXVIII.
-- "Въ годъ нашей свадьбы духъ явился намъ;
Вы знаете, что говорю серьезно".
-- "Зачѣмъ же, волю давъ своимъ мечтамъ,
О прошлыхъ дняхъ вы вспомнили такъ поздно?
Я звуками легенду передамъ".
Тутъ лэди, какъ Діана граціозна,
Надъ арфою склонилась и съ душой
Сыграла пѣсню: Жилъ монахъ сѣдой.
XXXIX.
"Безъ словъ" -- замѣтилъ лордъ -- "темна баллада;
Вы сочинили къ музыкѣ слова,
И, право, ихъ теперь вамъ спѣть бы надо!*
Какъ только до гостей дошла молва,
Что муза посѣщать милэди рада,
На славу барда ей даря права,
Всѣмъ захотѣлось слышать въ то жъ мгновенье
Ея игру, ея стихи и пѣнье,
XL.
Не соглашалась долго пѣть она
(Такъ принято, жеманство дамамъ мило;
Разстанется ли съ нимъ хотя бъ одна!),
Затѣмъ глаза милэди опустила
И, чувства неподдѣльнаго полна,
Запѣла, арфѣ вторя, съ дивной силой
И простотой, что рѣдкость въ наши дни:
Мы въ свѣтѣ видимъ вычуры одни.
БАЛЛАДА.
I.
Невольный страхъ внушаетъ черный инокъ!
Въ полночный часъ, во мглѣ,
Твердя слова таинственныхъ поминокъ,
Сидитъ онъ на скалѣ.
Лордъ Амондвиль старинную обитель
Повергъ когда-то въ прахъ,
Съ тѣхъ поръ остался въ ней, какъ вѣчный житель,
Одинъ нѣмой монахъ.
2.
Явился лордъ, за тѣнь сопротивленья
Суля огонь и мечъ.
(Онъ, короля имѣя разрѣшенье,
Могъ убивать и жечь),
Но не ушелъ одинъ лишь инокъ гордый
И часто по ночамъ
Сталъ посѣщать и древній замокъ лорда,
И опустѣвшій храмъ.
3.
Для всѣхъ загадка: радость или горе
Сулитъ его приходъ.
Въ чертогѣ Амондвилей, съ свѣтомъ въ ссорѣ,
Всегда монахъ живетъ.
У брачнаго ихъ ложа, въ день вѣнчанья,
Витаетъ эта тѣнь,
Являясь -- но чужда слезамъ страданья --
И въ ихъ кончины день.
4.
Когда у нихъ въ семьѣ наслѣдникъ новый,
Монаха слышенъ стонъ;
А если скорбь ихъ посѣтить готова,
По замку бродитъ онъ.
Беззвучно онъ скользитъ по мрачнымъ заламъ
Средь мѣсячныхъ лучей;
Не виденъ ликъ его подъ покрываломъ*
Лишь ярокъ блескъ очей.
5.
Но это -- очи призрака.. Безспорно,
Живя среди руинъ,--
Таинственный монахъ въ одеждѣ черной
Здѣсь властвуетъ одинъ.
Здѣсь только днемъ владыки -- Амондвили,
А ночью онъ царитъ;
Его права столѣтья освятили --
Предъ нимъ кто не дрожитъ?
6.
Всегда хранитъ молчанье призракъ странный;
Людскіе голоса
Не слышитъ онъ, являяся нежданно,
Какъ на травѣ роса.
Кто бъ ни былъ этотъ блѣдный гость могилы,
Духъ свѣта или тьмы,--
За упокой души его унылой
Должны молиться мы!
XLI.
Умолкла Аделина; рокотъ нѣжный
Звенѣвшихъ струнъ съ пѣвицею утихъ;
Всѣ замерли; но вотъ насталъ мятежный
Восторженныхъ рукоплесканій мигъ.
(Въ салонахъ одобренья неизбѣжны;
Плодитъ порой одна учтивость ихъ).
Стихи, игра и голосъ Аделины
Овацій бурныхъ сдѣлались причиной.
XLII.
Талантъ, плѣнявшій силою своей,
Въ ея глазахъ имѣлъ значенья мало;
Онъ ей служилъ забавой, но друзей
Она порою голосомъ плѣняла;
Казалось всѣмъ, что нѣтъ претензій въ ней,
Въ душѣ жъ она тщеславіе скрывала
И доказать была всегда не прочь,
Что всякій трудъ легко ей превозмочь,
XLIII.
Не такъ ли (не сердитесь за сравненье,
Что крайне педантично) циникъ разъ
Хотѣлъ Платона вывесть изъ терпѣнья,
Надъ гордостью философа глумясь?
Коверъ его испортивъ въ озлобленьи,
Свою гордыню только на показъ
Онъ выставилъ; сконфуженный не мало,
"Аттической пчелы* узналъ онъ жало.
XLIV.
То Аделина дѣлала шутя,
Что дѣлаютъ, рисуясь, дилетанты,
Которые, тщеславью дань платя,
Готовы превращать свои таланты
Въ профессію. Не вправѣ ль это я
Сказать, когда дѣвицы-музыканты
Немилосердно слухъ терзаютъ нашъ,
Тѣмъ приводя въ восторгъ своихъ мамашъ,
XLV.
О вечера съ дуэтами и тріо,
Какъ безконечно длинны вы подчасъ!
Всѣ эти "Mamma mia", "Amor mio"
Намъ доводилось слушать сотни разъ;
Забыть ли и дрожащее "addio"?
Мы португальцевъ пѣснь "Tu mi chamass"
Готовы пѣть; міръ итальянскихъ пѣсенъ
Для меломановъ-бриттовъ вѣрно тѣсенъ.
XLVI.
Бравурныхъ арій бріо и задоръ
Передавать любила Аделина;
Она любила также пѣсни горъ
Шотландіи и свѣтлаго Эрина;
Напѣвы тѣ, слезой туманя взоръ
Изгнанника, знакомыя картины
Рисуютъ передъ нимъ. Увы! онѣ
Ему являться могутъ лишь во снѣ.
XLVII.
Она порою тѣшилась стихами,
Но не всегда записывала ихъ;
Какъ водится, смѣялась надъ друзьями
Ихъ въ эпиграммахъ не щадя своихъ;
Но не якшалась съ синими чулками
И Попа (къ удивленію иныхъ)
Считала замѣчательнымъ поэтомъ,
Публично признаваться смѣя въ этомъ.
XLVIII.
Аврора же, мнѣ кажется, была *
Во всемъ значеньи слова типъ Шекспира
Она средь сферъ, казалося, жила,
Что далеки отъ суетнаго міра,
И потому, душой чуждаясь зла,
Здѣсь не могла создать себѣ кумира.
Ея былъ всеобъемлющъ свѣтлый умъ,
Но свѣтъ не зналъ ея глубокихъ думъ.
XLIX.
Съ ней герцогиня Фицъ-Фолькъ сходства мало
Имѣла. Эта Геба среднихъ лѣтъ
Свой умъ лишь въ оживленьи проявляла.
Ея лицо ума являло слѣдъ,
Ея языкъ язвилъ порой, какъ жало.
Такъ что же въ томъ? Безъ яда дамы нѣтъ;
Не будь ехидствомъ женщинъ свѣтъ терзаемъ,
Земля могла бъ намъ показаться раемъ.
L.
Къ поэзіи и музамъ холодна,
Она читала "Батскій Гидъ"ц порою
И трудъ Гайлея: "Кроткая жена",
Къ той книгѣ относясь всегда съ хвалою;
Какъ въ зеркалѣ, въ ней видѣла она
Всѣ муки, что ей бракъ принесъ съ собою;
Стихи жъ она лишь признавала тѣ,
Что дань ея платили красотѣ.
LI.
Зачѣмъ свою балладу лэди спѣла,
Замѣтивъ, что таинственную связь
Тревога Донъ Жуана съ ней имѣла?
Желала ли она, надъ нимъ смѣясь,
Его сконфузить выходкою смѣлой,
Иль можетъ быть, наоборотъ какъ разъ,
Желала, чтобъ онъ вѣрилъ въ привидѣнье?
Не разрѣшить мнѣ вашего сомнѣнья.
LII.
Однако жъ, моментально мой герой
Пришелъ въ себя, простясь съ своей тревогой;
Кто занимаетъ общество собой --
Обязанъ съ нимъ идти одной дорогой.
Съ ханжами въ свѣтѣ надо быть ханжой,
Подчасъ шутить, подчасъ держаться строго;
Безъ маски лицемѣрья трудно намъ
Не вывесть изъ себя капризныхъ дамъ.
LIII.
Жуанъ, совсѣмъ оправясь отъ смятенья,
Сталъ уязвлять насмѣшками тѣней;
Не придавала призракамъ значенья
И герцогиня. Знать хотѣлось ей
Обычаи и нравы привидѣнья,
Когда оно средь мрака галлерей
Является, покорно вражьей силѣ,
Въ дни свадебъ и въ дни смерти Амондвилей.
LIV.
Но все ужъ было сказано о немъ;
Одни считали духа небылицей
И жалкимъ суевѣрія плодомъ;
Другіе же держалися традицій
И вѣрили, что въ сумракѣ ночномъ
Порою бродитъ призракъ блѣднолицый.
Не нравился Жуану этотъ споръ
И онъ замять старался разговоръ.
LV.
Но пробилъ часъ, и расходиться стало
Все общество; къ бездѣлію однихъ,
Другихъ же къ дѣлу утро призывало;
Для нѣкоторыхъ утро длилось мигъ,
Для прочихъ же шло медленно и вяло.
Заводскій конь со стаею борзыхъ
Скакалъ въ тотъ день, и большинство собранья
Пошло смотрѣть на это состязанье.
LVI.
Еще торгашъ пріѣхалъ. Онъ привезъ
Картину Тиціана, что дивила
Красою всѣхъ художниковъ. Хоть спросъ
Былъ на нее большой (вѣдь, геній -- сила!)
Но даже королю не удалось
Ее купить. На это не хватило
Тѣхъ денегъ, что король, страну любя,
Съ нея беретъ, чтобъ содержать себя.
LVII.
Картины той счастливый обладатель,
Узнавъ, что лордъ -- знатокъ и меценатъ
И рѣдкостей извѣстный собиратель,
Привезъ ему свой драгоцѣнный кладъ;
Ему цѣнитель милъ -- не покупатель;
И дивную картину онъ бы радъ
Такому знатоку отдать безъ денегъ,
Не будь теперь карманъ его пустенекъ.
LVIII.
Тамъ архитекторъ былъ; пріѣхалъ онъ,
Чтобъ привести въ исправность тѣ постройки,
Что тронули года; со всѣхъ сторонъ
Аббатство осмотрѣвъ, строитель бойкій
Рѣшилъ, что замокъ долженъ быть снесенъ,
Не лучше ль, бросивъ къ чорту перестройки,
Готическій чертогъ воздвигнуть вновь?
(Вотъ къ памятникамъ древности любовь!)
LIX.
Потребуются жалкія затраты...
(Такъ зодчіе всегда намъ говорятъ,
Но какъ ихъ смѣтъ плачевны результаты!
Лишь шагъ впередъ -- и тысячи летятъ).
Прославятъ лорда пышныя палаты,
Что красотою прежнія затмятъ.
Всѣхъ удивитъ готическое зданье --
Гиней британскихъ гордое созданье.
LX.
Тамъ были два дѣльца; они заемъ,
Залогомъ обезпеченный, хотѣли
Устроить для милорда и притомъ
Двѣ тяжбы завести въ виду имѣли,
Чтобъ руки понагрѣть. Какъ агрономъ,
Преслѣдуя хозяйственныя цѣли,
Лордъ Генри въ замкѣ выставку открылъ --
Улучшенныхъ породъ: онъ скотъ любилъ.
LXI.
Захваченные констэблемъ суровымъ,
Два браконьера были также тамъ
Съ крестьянкой молодой въ плащѣ пунцовомъ.
(Не любъ мнѣ тотъ нарядъ, признаюсь вамъ;
Меня онъ въ грѣхъ вводилъ, а съ добрымъ словомъ
Не отношуся я къ былымъ грѣхамъ!)
Тотъ алый плащъ, развернутый случайно,
Двухъ лицъ въ одномъ порой являетъ тайну.
LXII.
(Подобный фактъ вполнѣ необъяснимъ;
Его лицо мы видимъ наизнанку;
Рѣшить предоставляю я другимъ,
Какъ мотовило можно всунуть въ стклянку),
Лордъ Генри былъ судьею мировымъ
И строгій констэбль Скутъ, поймавъ крестьянку
Въ любовномъ браконьерствѣ, чтя законъ,
Ее привелъ (о нравахъ пекся онъ).
LXIII.
Сознаться надо,-- судьямъ дѣла много;
Ихъ попеченьямъ просто нѣтъ границъ;
Они и дичь оберегаютъ строго,
И охраняютъ нравственность дѣвицъ,
Стараясь ихъ вести прямой дорогой.
Легко ль оберегать звѣрей и птицъ,
Не забывая дѣвушекъ красивыхъ?
Заботы тѣ изъ самыхъ щекотливыхъ.
LXIV.
Казалось, у виновной на щекахъ
Не краски жизни видны, а бѣлила;
Межъ тѣмъ всѣ лица свѣжи въ деревняхъ
И блѣдны только модныя свѣтила
(Въ минуту пробужденья); робость, страхъ
Дышали въ ней; бѣдняжкѣ стыдно было --
Вотъ почему она была блѣдна;
Краснѣть умѣетъ только знать одна.
LXV.
Она склоняла долу взоръ печальный,
Чтобъ слезы скрыть, что капали изъ глазъ;
И плаксой не была сантиментальной,
Что выставляетъ чувства на показъ;
Не будучи достаточно нахальной,
Чтобъ зломъ платить за зло, она, трясясь
Отъ страха и тяжелаго томленья,
Ждала съ тоской судебнаго рѣшенья.
LXVI.
Конечно, лица, собранныя тамъ,
Далеко находились отъ гостиной,
Гдѣ раздавался говоръ милыхъ дамъ;
Дѣльцы сидѣли въ кабинетѣ чинно;
Крестьянамъ, браконьерамъ и быкамъ
Обширный дворъ обители старинной
Давалъ пріютъ; въ пріемной помѣстясь,
Торгашъ и зодчій ждали счастья часъ.
LXVII.
Въ то время, какъ сидѣлъ за кружкой эля
Суровый Скутъ (онъ пива не любилъ
За то, что въ томъ напиткѣ мало хмеля,
И только съ крѣпкимъ элемъ друженъ былъ),
Несчастная крестьянка, еле-еле
Живая и почти лишившись силъ,
Ждала въ огромной залѣ, чтобъ безъ фальши
Судья рѣшилъ, что бѣдной дѣлать дальше.
LXVIII.
Какъ видите, лордъ, не жалѣя силъ,
Трудился, помышляя о побѣдѣ
H а выборахъ. Кому успѣхъ не милъ!
Въ тотъ самый день весь округъ на обѣдѣ
Присутствовать у лорда долженъ былъ;
Землевладѣльцы крупные сосѣдей
Сбираютъ у себя въ недѣлю разъ;
Такъ искони заведено у насъ.
LXIX.
Не будучи приглашены заранѣ
(Разъ навсегда ужъ каждый званъ сосѣдъ),
Являлись къ лорду мѣстные дворяне
Въ извѣстный день недѣли на обѣдъ,
Чтобъ всласть поѣсть, не забывая дани,
Что Бахусъ радъ принять. Въ тѣ дни бесѣдъ
Мотивъ всегда былъ тотъ же: злы и колки,
О выборахъ шли за обѣдомъ толки.
LXX.
Лордъ Генри въ ходъ пускалъ уловокъ тьму,
Чтобъ одержать побѣду, но затраты
Значительныя дѣлалъ потому,
Что съ нимъ тягался знатный и богатый
Шотландскій графъ съ нимъ равный по уму
И дружный съ оппозиціей палаты.
(Хоть личный эгоизмъ для всѣхъ законъ,
Былъ фракціи ему враждебной онъ).
LXXI.
Вотъ почему лордъ Генри мелкимъ бѣсомъ
Предъ всѣми разсыпался и душой
Казался преданъ мѣстнымъ интересамъ:
Однихъ привлечь стараясь добротой,
Протекціей другихъ (вѣдь, лордъ былъ съ вѣсомъ),
Онъ рядомъ обѣщаній округъ свой
Задабривалъ и дѣлалъ ихъ такъ много,
Что даже имъ не могъ подвесть итога.
LXXII.
Землевладѣльцевъ и свободы другъ,
Онъ преданъ былъ правительству съ тѣмъ вмѣстѣ;
Положимъ, службѣ онъ дарилъ досугъ
И находился при доходномъ мѣстѣ, --
Но могъ ли онъ лишать своихъ услугъ
Монарха? Не заботясь о протестѣ
Противниковъ и съ ними на ножахъ,
Почтенный лордъ былъ всякихъ новшествъ врагъ.
LXXIII.
Лордъ Генри нападалъ на нихъ съ отвагой
И находилъ, что къ нимъ опасна страсть;
Готовый всѣмъ пожертвовать для блага
Родной страны и видя въ нихъ напасть,
Онъ долженъ былъ вести борьбу съ ватагой,
Что рада бы въ странѣ низринуть власть;
Не мѣсто жъ онъ оберегалъ, конечно,
Что денегъ не даетъ, а мучитъ вѣчно,
LXXIV.
Онъ говорилъ, что знаетъ только Богъ,
Какъ противъ воли службою онъ связанъ,
Какъ рвется сердцемъ къ жизни безъ тревогъ;
Но короля онъ защищать обязанъ,
Когда мятежъ готовитъ демагогъ,
Идя путемъ, который не указанъ, --
Когда порвать тѣ цѣпи хочетъ онъ,
Что связываютъ лордовъ, чернь и тронъ.
LXXV.
Пусть будетъ лагерь красныхъ недоволенъ,
Все жъ мѣсто онъ оставитъ за собой,
Пока не будетъ форменно уволенъ.
Онъ хочетъ только долгъ исполнить свой
Безъ помысловъ корыстныхъ. Обездоленъ,
Конечно, будетъ край его родной,
Коль должности всѣ уничтожатъ разомъ;
Но Англію считаетъ онъ алмазомъ.
LXXVI.
Онъ все же независимѣе тѣхъ,
Которыхъ не удерживаетъ плата;
Такое мнѣнье выразить не грѣхъ:
Вѣдь новобранецъ стараго солдата
Не стоитъ; такъ блудницу ждетъ успѣхъ,
Когда коснется дѣло до разврата;
Министръ, когда его надмененъ видъ,
Съ лакеемъ схожъ, что нищаго язвитъ.
LXXVII.
За исключеньемъ фразъ строфы послѣдней,
Все это лордъ въ собраньяхъ повторялъ.
Увы, для насъ не новость эти бредни!
Правительству служащій либералъ
Ихъ повторяетъ въ залѣ и передней ..
Но чу! звонокъ къ обѣду прозвучалъ,
Псаломъ прочтенъ, и мнѣ бъ молиться надо,
Да слишкомъ опоздалъ я -- вотъ досада!
LXXVIII.
То былъ большой обѣдъ, достойный дней,
Когда гордилась Англія пирами.
(Какъ будто можно жадностью людей
Гордиться и накрытыми столами!)
Что можетъ быть такихъ пировъ скучнѣй?
Отдѣлываясь общими мѣстами,
Безъ оживленья гости рѣчь ведутъ.
Яствъ много, но не счесть простывшихъ блюдъ.
LXXIX.
Въ тѣ дни мелкопомѣстные сосѣди
Развязно-чинный тонъ пускаютъ въ ходъ;
Съ вниманіемъ относятся къ нимъ лэди
И лорды (верхъ надъ всѣмъ беретъ разсчетъ).
Не по себѣ и слугамъ на обѣдѣ;
Оплошность съ рукъ имъ даромъ не сойдетъ:
Вѣдь могутъ за неловкія услуги
Лишиться мѣстъ и господа, и слуги.
LXXX.
Охотниковъ и спортсмэновъ лихихъ
Порядкомъ было тамъ; одни хвалили
Своихъ коней; другіе -- псовъ своихъ,
Не мало всѣмъ въ глаза пуская пыли.
Дородные пасторы, благъ земныхъ
Усердные поклонники, тамъ были;
Но не псалмы на умъ пасторамъ шли --
Однѣ лишь пѣсни грѣшныя земли.
LXXXI.
У лорда остроумье проявляли
Весельчаки сосѣднихъ деревень;
Встрѣчались тамъ и дэнди, что вздыхали
О городѣ, гдѣ легче холить лѣнь,
Гдѣ по утрамъ они такъ сладко спали;
Сидѣлъ со мною рядомъ въ этотъ день
Викарій Питъ, что крикомъ на обѣдѣ
Всѣхъ оглушалъ испуганныхъ сосѣдей.
LXXXII.
Находчивъ и остеръ, онъ былъ въ чести
У знати. Роль играя лизоблюда,
Искусно онъ умѣлъ дѣла вести
И въ ходъ пошелъ, что далеко не чудо.
Но Промысла невѣдомы пути;
Не знаемъ мы, что хорошо, что худо:
Приходъ онъ получилъ въ странѣ болотъ,
Гдѣ лихорадки царствуютъ весь годъ.
LXXXIII.
Шутя онъ проповѣдывалъ и шутку
Порою въ наставленье превращалъ;
Но тамъ его bon mot иль прибаутку
Народъ неразвитой не понималъ.
Увы! пришлося краснобаю жутко;
Ни отъ кого не слышалъ онъ похвалъ,
И для того, чтобъ нравиться народу,
Кривляться долженъ былъ ему въ угоду.
LXXXIV.
Есть разница -- такъ пѣсня учитъ насъ --
Межъ гордой королевой и холопкой.
Хотя съ женой вѣнчанною подчасъ
Обходятся грубѣй, чѣмъ съ нищей робкой.
Простой горшокъ не стоитъ цѣнныхъ вазъ
И ростбифа съ спартанскою похлебкой
Сравнить нельзя, хоть не одинъ герой
Былъ вскормленъ этой пищею простой.
LXXXV.
Однако же ничто такъ не различно,
Какъ городъ и деревня. Кто ведетъ
Интриги и на жизнь глядитъ практично;
Кто хочетъ честолюбья горькій плодъ
Вкусить, идя дорогою обычной, --
Тотъ, безъ сомнѣнья, городъ предпочтетъ,
Гдѣ легче скрыть мучительныя раны
И выполнить свои удобнѣй планы.
LXXXVI.
Эроту скучны шумные пиры;
Въ кругу друзей и Вакха, и Цереры
Плоды намъ сладки. Къ смертному добры
Тѣ боги и притомъ -- друзья Венеры;
Шампанское и трюфеля -- дары,
Которые ей любы. Чувство мѣры
Отрадно ей, но, не мирясь съ постомъ,
Она его считаетъ тяжкимъ зломъ.
LXXXVII.
Былъ скуки полнъ пріемъ офиціальный,
Хоть лязгъ ножей на битву походилъ;
Всегда шумливъ обѣдъ провинціальный.
Жуанъ сидѣлъ, разсѣянъ и унылъ,
Какой-то занятъ думою печальной.
Ужъ дважды рыбы у него просилъ
Одинъ субъектъ, что рядомъ съ нимъ обѣдалъ,
Но все жъ Жуанъ сосѣду рыбы не далъ.
LXXXVIII.
Какъ въ третій разъ тарелку протянулъ
Къ нему сосѣдъ съ замѣтною досадой,
Жуанъ, прійдя въ себя, на всѣхъ взглянулъ.
И что жъ? Надъ нимъ смѣялись. Хуже яда
Для умныхъ смѣхъ глупцовъ. Свирѣпо ткнулъ
Онъ ложкой въ блюдо рыбы (промахъ надо
Поправить свой!) и, не жалѣя силъ,
Сосѣду онъ полъ-рыбы отвалилъ.
LXXXIX.
Сосѣдъ сказалъ ему за то спасибо:
Онъ былъ обжора; но проснулась злость
Въ другихъ, когда имъ улыбнулась рыба.
(Не очень-то глодать пріятно кость!)
Къ тому жъ Жуанъ такого былъ пошиба,
Что цѣнъ не зналъ базарныхъ. Вотъ такъ гость!
За то, что лордъ зоветъ юнцовъ незрѣлыхъ,
Онъ трехъ шаровъ въ тотъ день лишился бѣлыхъ.
ХС.
Вѣдь не могли, конечно, гости знать,
Что Донъ Жуанъ отъ призрака въ смущеньи;
Да это ихъ и не могло бъ занять:
Одинъ разсчетъ имѣлъ для нихъ значенье
И клалъ на лица ихъ свою печать.
Глядя на нихъ, являлось подозрѣнье,
Что нѣтъ у нихъ души, а если есть --
Какой ей крестъ тяжелый надо несть!
ХСІ.
Жуана непонятная тревога
Интриговала сквайровъ и ихъ женъ:
Извѣстно было имъ, что въ свѣтѣ много
Одерживалъ побѣдъ блестящихъ онъ.
Вѣдь мелкота слѣдитъ за знатью строго,
Лишь признавая высшихъ сферъ законъ.
Все то, что въ заикѣ дѣлалось, не мало
Всѣхъ этихъ мелкихъ сошекъ занимало.
ХСІІ.
Жуана нс печалилъ неуспѣхъ:
Въ такой средѣ онъ былъ ему не нуженъ,
Но, увидавъ Авроры милой смѣхъ,
Онъ этимъ былъ взволнованъ и сконфуженъ.
(Причину смѣха скрыть не въ власти тѣхъ,
Съ которыми онъ въ жизни рѣдко друженъ).
Хоть отъ Авроры Донъ Жуанъ любви
Не ждалъ,-- огонь пылалъ въ его крови.
XCIII.
Онъ покраснѣлъ невольно отъ досады,
Утративъ власть надъ волею своей;
А уязвлять могли ль Авроры взгляды?
Онъ жалость въ нихъ прочесть бы могъ скорѣй,
Чѣмъ осужденье; полонъ былъ отрады
Тотъ свѣтлый фактъ, что онъ замѣченъ ей.
Ему бы это бросилося въ очи,
Не будь испуганъ онъ видѣньемъ ночи.
ХСІѴ.
Но горе въ томъ, что, не смутясь ничуть,
Она, какъ Донъ Жуанъ. не покраснѣла;
Пришлося все жъ ей въ сторону взглянуть:
Она, волнуясь, блѣдность скрыть хотѣла.
Не безпокойство ль ей сдавило грудь?
Не знаю; мнѣ до этого нѣтъ дѣла...
Но впрочемъ яркихъ красокъ никогда
Въ ея лицѣ не видѣлось слѣда.
ХСѴ.
Усердно занимала Аделина
Своихъ гостей; любезна и мила,
Имъ предлагая кушанья и вина,
Она ихъ всѣхъ совсѣмъ съ ума свела,
Но важная на то была причина:
Она устроить мужнины дѣла
Старалась; чтобъ на выборахъ скандала
Не вышло, всѣхъ она равно ласкала.
ХСѴІ.
Она въ глаза бросала ловко пыль
И роль играла съ легкостью такою,
Съ какой протанцовала бы кадриль,
Вполнѣ своей довольная судьбою;
Но по душѣ прійтися ей могли ль
Труды такіе? Бѣглый взглядъ порою
Лишь выдавалъ ее, и Донъ Жуанъ
Подумать могъ, что ей присущъ обманъ.
ХСѴІІ.
Умѣніе разыгрывать всѣ роли --
По мнѣнью многихъ -- знакъ, что сердца нѣтъ;
Но ложенъ взглядъ такой; порою воли,
А не искусства въ этомъ виденъ слѣдъ;
Напраслиной не разъ глаза кололи;
Сливаются жъ порою мракъ и свѣтъ!
И тотъ, кто впечатлѣнью мига вѣренъ --
По моему, никакъ не лицемѣренъ.
ХСѴІІІ.
Поэтовъ, дипломатовъ, болтуновъ
Нерѣдко это свойство создавало;
Героевъ иногда, но мудрецовъ,
Конечно, нѣтъ. Мужей великихъ мало,
А много умныхъ знаемъ мы головъ;
Ораторовъ когда же не хватало?
А финансисты рѣдки въ наши дни;
Лишь цифрами морочатъ насъ они,
ХСІХ.
Поэты ариѳметики задачи
По своему рѣшаютъ. Доказать
Они способны, такъ или иначе,
Что дважды два даетъ въ итогѣ пять.
Намъ дорого ихъ стоятъ неудачи:
Четыре въ три умѣя превращать,
Они на части рвутъ доходы наши,
А все жъ намъ жизнь отъ этого не краше.
С.
Шалунья герцогиня, между тѣмъ,
Не подавая виду, подмѣчала
Всѣ стороны смѣшныя и за всѣмъ
Слѣдила, но скрывать умѣла жало.
Для свѣтскихъ пчелъ такой цвѣтникъ -- Эдемъ;
Онъ меду въ даръ приноситъ имъ не мало.
Собравъ его въ количествѣ большомъ,
Онѣ имъ наслаждаются потомъ.
СI.
Въ роскошномъ замкѣ день прошелъ отлично;
Вотъ поданъ кофе; кончился обѣдъ.
Присѣвъ, какъ присѣдать въ глуши прилично,
Простились дамы; гости ждутъ каретъ.
Раскланявшись съ неловкостью обычной,
За женами ушли супруги вслѣдъ,
Хваля любезность лорда на обѣдѣ
И въ полномъ восхищеньи отъ милэди.
CII.
Ея сердечность, тактъ хвалили всѣ,
Такъ искренность въ ея лицѣ дышала,
Какъ солнца лучъ играетъ на росѣ;
Она по праву мѣсто занимала;
Ея уму дивились и красѣ;
Предъ ней и зависть голову склоняла;
Хвалили также всѣ ея нарядъ,
Что былъ такъ простъ и вмѣстѣ съ тѣмъ богатъ.
CIII.
Межъ тѣмъ она доказывать старалась.
Что вѣренъ взглядъ уѣхавшихъ гостей;
У нихъ въ долгу она не оставалась:
За скуку, что пришлось извѣдать ей,
Ихъ чествуя, порядкомъ всѣмъ досталось.
Смѣшныхъ припомнивъ много мелочей,
Отдѣлала милэди безъ пощады
Прически ихъ, манеры и наряды.
СІѴ.
Она сама атаку не вела,
За то другихъ къ насмѣшкамъ подбивала.
(Такъ Адиссона "робкая хвала"
Хвалимыхъ имъ порою убивала.)
Остротамъ, шуткамъ не было числа.
Когда меня язвитъ злословья жало,
Друзья, прошу не защищать меня:
Защиты я боюся, какъ огня.
CV.
Не принималъ участья въ этомъ хорѣ
Забавныхъ эпиграммъ и шутокъ злыхъ
Лишь Донъ Жуанъ; а также и Аврорѣ,
Казалось, вовсе дѣла нѣтъ до нихъ.
Любя блистать въ веселомъ разговорѣ,
Не отставалъ онъ прежде отъ другихъ;
А тутъ сидѣлъ унылый и угрюмый,
Какой то удрученъ тревожной думой.
CVI.
За то, что онъ не расточаетъ брань
Заочно и -- въ порывѣ озлобленья --
Злословію, какъ всѣ, не платитъ дань,
Онъ заслужилъ Авроры одобренье.
(Должна же быть и злоязычью грань).
Хоть не имѣло этого значенья
Его молчанье -- все жъ Жуанъ былъ радъ,
Что встрѣтить могъ Авроры добрый взглядъ.
CVII.
Итакъ могильный гость, печать молчанья
Жуану наложивши на уста,
Помогъ ему добиться той вниманья,
Къ которой все рвалась его мечта;
Аврора воскресила въ немъ страданья
Минувшихъ дней; но дѣвственно чиста
Была такая страсть, что воплощала
Въ себѣ святую жажду идеала.
CVIII.
Такое чувство -- свѣтлая любовь
Къ прекрасному, желанье лучшей доли;
Съ надеждой насъ оно сродняетъ вновь;
Съ нимъ жалокъ "свѣтъ". Намъ тяжекъ гнетъ неволи,
Когда оно намъ согрѣваетъ кровь.
Любимый взглядъ даритъ намъ счастья болѣ,
Чѣмъ обольщенья славы. Если страсть
Клокочетъ въ насъ, какъ ихъ ничтожна власть!
СІХ.
Хоть меркнутъ и лучи и дни безъ счета,
Хоть времени на всемъ видна печать,
Не перестанетъ міръ, ища оплота,
Къ Венерѣ страстной руки простирать.
Одинъ Анакреонъ стрѣлу Эрота
Могъ свѣжимъ миртомъ вѣчно украшать.
А все жъ, усердно чествуя Венеру,
Не въ силахъ мы въ нее утратить вѣру.
СХ.
Когда настала полночь, въ свой покой
Ушслъ Жуанъ. Мы смѣло думать можемъ,
Что не ко сну стремился мой герой,
Не макъ, а ивы вѣяли надъ ложемъ
Жуана. Грезъ его баюкалъ рой;
Онъ былъ такими думами тревожимъ,
Что въ скептикѣ лишь пробуждаютъ смѣхъ,
Влюбленнымъ же готовятъ рядъ утѣхъ.
СХІ.
Луна, какъ въ ночь прошедшую свѣтила.
Жуанъ -- по платью сущій sans-culotte --
Сидѣлъ въ одномъ халатѣ. Трудно бъ было
Костюмъ придумать легче. Только тотъ,
Кто сталкивался въ жизни съ вражьей силой --
Жуана положеніе пойметъ.
Онъ ожидалъ, конечно, не безъ страха
Вторичнаго явленія монаха.
СХІІ.
Онъ ожидалъ не тщетно... Чу! слышны,
Вселяя страхъ, глухіе звуки гдѣ-то...
Не крадется ли призракъ вдоль стѣны?
Ахъ! чортъ ее побралъ бы -- кошка это!
Ея шаги чуть слышные сходны
Съ походкою жильца иного свѣта
Иль барышни, что ночью въ первый разъ
Спѣшитъ на rendez-vous, всего боясь.
СХІІІ.
Опять!.. То появленье ль силы вражьей,
Иль просто вѣтеръ? Съ мѣрностью стиховъ
(Мѣрнѣе виршъ поэтовъ новыхъ даже)--
Идетъ монахъ таинственъ и суровъ.
Все спитъ кругомъ; темно во всемъ этажѣ;
Глухая ночь бросаетъ свой покровъ;
Алмазами свѣтилъ лишь небо блещетъ;
Жуанъ глядитъ на духа и трепещетъ.
СХІѴ.
На скрипъ стекла, что мокрымъ пальцемъ трутъ,
На шумъ дождя, что раздается глухо,
Похожъ былъ рѣзкій звукъ, который тутъ
Нежданно до его донесся слуха.
Смутился онъ, и это всѣ поймутъ:
Кого не потрясетъ явленье духа?
Кто даже слѣпо вѣритъ въ міръ иной --
Боится съ нимъ вступать въ союзъ прямой.
CXV.
Съ открытымъ ртомъ, глаза раскрывши тоже,
Стоялъ Жуанъ. Отъ страха смертный нѣмъ,
А ротъ онъ раскрываетъ, и похоже,
Что рѣчь сказать намѣренъ. Между тѣмъ
Все приближался, страхъ Жуана множа,
Могильный гость. Глаза и ротъ совсѣмъ
Раскрывъ, стоялъ Жуанъ; въ немъ сердце билось,
А вотъ и дверь таинственно раскрылась.
СХѴІ.
И шумъ, и скрипъ въ зловѣщій гулъ слились,
Напоминая Данта стихъ тревожный:
"Входя сюда, съ надеждою простись!*
Предъ силою безплотной какъ ничтожна
Земная плоть! Герой, какъ ни храбрись,
Тебѣ бороться съ духомъ невозможно!
Вѣдь плоти нѣтъ защиты отъ тѣней,--
Вотъ почему при нихъ такъ страшно ей.
СХѴІІ.
Со скрипокъ дверь скользить на петляхъ стала
И растворилась тихо. Все кругомъ,
Одѣто тьмой, таинственно молчало;
Двѣ свѣчи у Жуана хоть огнемъ
Горѣли яркимъ, все жъ свѣтили мало.
И вотъ у двери, въ сумракѣ ночномъ,
Явился инокъ въ черномъ капюшонѣ,
Играя роль пятна на темномъ фонѣ.
СХѴІІІ.
Сначала испугался Донъ Жуанъ,
Затѣмъ въ немъ пробудилося сомнѣнье;
Что если этотъ призракъ -- лишь обманъ?
Стыдясь своей ошибки, въ то жъ мгновенье
Онъ, бодръ душою, выпрямилъ свой станъ
И, всякія отбросивъ опасенья,
Рѣшился доказать, что плоть съ душой
Не могутъ быть слабѣй души одной.
СХІХ.
Испугъ его сталъ гнѣвомъ. Свирѣпѣя,
Жуанъ къ дверямъ направился. Монахъ
Попятился немного; не робѣя,
Жуанъ пошелъ за нимъ, отбросивъ страхъ;
Узнать хотѣлъ онъ правду. Пламенѣя,
Въ немъ кровь струилась; гнѣвъ сверкалъ въ очахъ;
Монахъ, что отступалъ, грозясь рукою,
Остановился, встрѣтившись съ стѣною.
СХХ.
Онъ въ статую, казалось, превращенъ;
Жуанъ хотѣлъ схватить его руками,
Но до стѣны лишь дотронулся онъ,
Стѣны, одѣтой лунными лучами.
Онъ этимъ былъ испуганъ и смущенъ.
Но можно ль -- посудите только сами --
Не испугаться чуда? Міръ тѣней
Пугаетъ насъ безплотностью своей.
CXXI.
А призракъ все не двигался. Могила,
Не потушивъ огонь его очей,
Его дыханье даже пощадила
И золотистый шелкъ его кудрей.
Когда жъ луна волшебно озарила
Его лицо игрой своихъ лучей,
Какъ жемчуга его сверкнули зубки;
Ихъ обрамляли розовыя губки.
СХХІІ.
Тогда Жуанъ рѣшился протянуть
Вторично руки къ призраку. Волненье
Его росло, и вотъ онъ тронулъ грудь
Упругую и теплую; біенье
Подъ ней онъ сердца слышалъ и ничуть
Не вѣяло могилой отъ видѣнья.
Жуану стало ясно, что смутясь,
Онъ глупый промахъ сдѣлалъ въ первый разъ.
CXXIII.
То былъ ли духъ? Сомнѣнья неизбѣжны:
Безплотность вѣдь для призраковъ законъ;
А этотъ призракъ съ шейкой бѣлоснѣжной
Казался полонъ жизни; также онъ
Душою обладалъ живой и нѣжной;
Но вотъ свалился черный капюшонъ,
И герцогини Фицъ-Фолькъ шаловливой
Жуанъ, смутясь, увидѣлъ ликъ красивый...
Павелъ Козловъ.