I.
Преступенъ смѣхъ!-- твердитъ нашъ вѣкъ серьезный
И шутокъ надъ порокомъ даже онъ
Не переноситъ, ихъ бичуя грозно;
Поэтому приму я важный тонъ
(Исправиться вѣдь никогда не поздно);
Хочу признать серьезность какъ законъ.
И храмъ напомнятъ вамъ мои октавы --
Разрушенный, но все же величавый.
II.
Милэди Амондвиль была знатна
И древностью могла гордиться рода
(Ихъ родъ извѣстенъ былъ въ тѣ времена,
Когда норманны дѣлали походы).
Красавицей считалася она
Въ странѣ, гдѣ красота -- законъ природы.
(Здѣсь каждый патріотъ увѣренъ въ томъ,
Что совершенна Англія во всемъ).
III.
Пусть будетъ такъ; считаю споръ напраснымъ;
Предъ красотой склоняется весь свѣтъ;
Предъ нею наблюдателемъ безстрастнымъ,
Конечно, оставаться средства нѣтъ;
Прекрасный полъ останется прекраснымъ,
И вѣрить мы должны до зрѣлыхъ лѣтъ,--
О, дочери плѣнительныя Евы,--
Что красотою свѣтъ дивите всѣ вы!
IV.
Но жизнь течетъ; доживъ до грустныхъ дней,
Когда въ насъ нѣтъ ужъ прежняго задора
И равнодушье гаситъ пылъ страстей,
Не отдаемъ мы сердца безъ разбора
И разсуждаемъ, дѣлаясь умнѣй.
Но все жъ нельзя съ годами вынесть спора;
Они на насъ кладутъ свою печать,
И молодежи надо мѣсто дать.
V.
Есть люди, принимающіе мѣры,
Чтобъ скрыть отъ всѣхъ гнетущій ихъ разладъ;
Но ихъ желанья -- жалкія химеры:
Дни юности нельзя вернуть назадъ;
Но можно орошать струей мадеры
Сухую степь, гдѣ гаснетъ нашъ закатъ;
Есть также и другія утѣшенья:
Парламентъ, сходки, выборы и пренья
VI.
Религія, налоги, миръ, война
Занять собою могутъ наше время;
Порою (страсть къ отличіямъ сильна!)
Честолюбивыхъ думъ насъ давитъ бремя.
Да, наконецъ, намъ ненависть дана;
Когда ея запало въ душу сѣмя,
Лишь ей одною дышитъ человѣкъ;
Онъ любитъ мигъ, а ненавидитъ вѣкъ.
VII.
"Люблю лишь тѣхъ, что ненавидятъ смѣло!"
Такъ Джонсонъ, критикъ грубый, но прямой,
Служенью правдѣ преданный всецѣло,
Открыто говорилъ въ сатирѣ злой.
Шутилъ ли онъ, мнѣ до того нѣтъ дѣла;
Я не актеръ, а зритель лишь простой,
Такой же, какъ у Гете Мефистофель:
Увидѣвъ ликъ, желаю зрѣть и профиль.
VIII.
И пылъ любви, и ненависти ядъ
Въ моей душѣ изгладились съ годами;
Смѣюся я, но правдой смѣхъ богатъ;
Къ тому жъ съ моими свыкся онъ стихами.
Въ бѣдѣ помочь я былъ бы людямъ радъ,
Хотѣлъ бы зло искоренить словами,
Но что такой ошибоченъ разсчетъ --
Намъ доказалъ безсмертный Донъ Кихотъ.
IX.
Печальнѣе романа нѣтъ на свѣтѣ,
Тѣмъ болѣе, что онъ толпу смѣшитъ:
Герой его имѣетъ лишь въ предметѣ
Борьбу со зломъ; пороки онъ клеймитъ
И хочетъ, чтобы сильный былъ въ отвѣтѣ,
Когда неправъ. Безуменъ лишь на видъ
Другъ чести, Донъ Кихотъ! Грустнѣй морали
Той эпопеи сыщемъ мы едва ли.
IX.
Карать несправедливость, слабыхъ женъ
Поддерживать; спасать отъ угнетенья
Народы, признавая какъ законъ
Лишь правду -- вотъ высокія стремленья!
Ужели доблесть -- только свѣтлый сонъ,
На дѣлѣ жъ -- миѳъ иль свѣтлое видѣнье
Изъ царства грезъ? Ужель Сократъ -- и тотъ
Лишь мудрости злосчастный Донъ Кихотъ?
XI.
Духъ рыцарства сатира Сервантеса
Въ Испаніи сгубила. Ѣдкій смѣхъ
Направилъ бѣдный край на путь прогресса,
Но въ немъ -- увы!-- героевъ вывелъ всѣхъ,
Какъ только романтизмъ лишился вѣса,
Исчезла доблесть. Дорого успѣхъ
Писателя его отчизнѣ стоилъ:
Насмѣшкою онъ жизнь ея разстроилъ.
XII.
Опять призналъ я отступленій власть;
Однакожъ вновь займусь той милой дамой,
Съ которою пришлось Жуану пасть.
Не удалося имъ спастись отъ ямы,
Что вырыли для нихъ судьба и страсть.
(Судьбу жестокосердую всегда мы
Винимъ во всемъ: всесильна вѣдь она).
Я не Эдипъ, но съ сфинксомъ жизнь сходна.
XIII.
Скрывая фактовъ тайныя причины,
Я за разсказъ примуся -- "Davus Sum".
Склонялись всѣ предъ лэди Аделиной;
Превознося ея красу и умъ,
Къ ней съ льстивыми рѣчами шли мужчины;
А женщины, полны тревожныхъ думъ,
Нѣмѣли передъ ней. Явленье это,
Конечно, рѣдкость въ лѣтописяхъ свѣта.
XIV.
Злословье прикусило язычокъ,
Она была примѣрною женою,
Супругъ ея, невозмутимъ и строгъ,
Доволенъ былъ и ею, и собою;
Онъ важенъ былъ и холоденъ, но могъ,
Разгорячившись, дѣйствовать съ душою,
Обоихъ свѣтъ лелѣялъ и ласкалъ
И не жалѣлъ для нихъ своихъ похвалъ.
XV.
Жуана съ лордомъ сблизили сношенья
Служебныя. Съ нимъ видясь какъ съ посломъ,
Надменный лордъ, не знавшій увлеченья,
Былъ восхищенъ талантами, умомъ
И ловкостью Жуана. Уваженье
Къ искусному послу вселилось въ немъ.
Затѣмъ пріязнью это чувство стало.
(Не разъ пріязнь намъ дружбу замѣняла).
XVI.
Надмененъ былъ и крайне сдержанъ лордъ;
Въ него съ трудомъ вселялось убѣжденье;
Но, взглядъ себѣ составивъ, онъ былъ твердъ,
И для него былъ вовсе безъ значенья
Вердиктъ молвы общественной. Кто гордъ,
Тотъ никогда не измѣняетъ мнѣнья
И, повинуясь взгляду своему,
Въ любви и злобѣ вѣренъ лишь ему.
XVII.
Въ сужденіяхъ излишнюю поспѣшность
Лордъ Генри гналъ, и потому въ обманъ
Его ввести была безсильна внѣшность;
Незыблемъ въ мнѣньяхъ, какъ законъ мидянъ,
Онъ въ собственную вѣрилъ непогрѣшность
И ставилъ произволъ на первый планъ;
Припадковъ лихорадочныхъ пристрастья
Не вѣдалъ онъ, даря свое участье.
XVIII.
"Семпроній! намъ судьба дарить успѣхъ,
Но ты схитри; не будь его достоинъ!"
И удивишь своей удачей всѣхъ;
Терпи и унижайся; будь спокоенъ;
Лови моментъ и не считай за грѣхъ
Предъ силой отступать. Кто жъ въ полѣ воинъ,
Когда одинъ? О совѣсти забудь;
Ей выправкой укажешь правый путь.
XIX.
Первенствовать лордъ Генри, безъ сомнѣнья,
Любилъ; да кто жъ бѣжитъ отъ льстивыхъ словъ?
Тѣ даже, чье ничтожно положенье,
Стараются найти себѣ льстецовъ;
Гнетъ гордости тяжелъ въ уединеньи
И потому гордецъ всегда готовъ
Имъ подавлять, среди кантатъ побѣдныхъ,
Верхомъ катаясь, пѣшеходовъ бѣдныхъ.
XX.
Какъ лордъ, богатъ и знатенъ былъ Жуанъ
И съ нимъ былъ равенъ саномъ и чинами;
Но лордъ считалъ славнѣйшею изъ странъ
Британію, гордясь ея правами;
Кто въ мірѣ былъ свободнѣй англичанъ?
Къ тому жъ онъ старше былъ его годами
И славился пространностью рѣчей
(Парламентъ оставлялъ онъ всѣхъ позднѣй).
XXI.
Гордился лордъ и тѣмъ, что зналъ не мало
Интригъ придворныхъ (онъ министромъ былъ);
Съ дворцовыхъ тайнъ срывая покрывало,
О нихъ распространяться онъ любилъ
И думалъ, что ничто не ускользало
Отъ зоркости его; трудовъ и силъ
Онъ не жалѣлъ, чтобъ родинѣ оплотомъ
Служить, и былъ горячимъ патріотомъ.
XXII.
Его плѣнилъ серьезностью своей
Любезный Донъ Жуанъ; въ пустые споры
Онъ не вступалъ, касаясь мелочей,--
И съ знаньемъ дѣла велъ переговоры
Безъ рѣзкости. Лордъ Генри зналъ людей
И юность не лишалъ своей опоры
За промахи, не видя въ этомъ бѣдъ,
Созрѣетъ хлѣбъ-глядишь- и плевелъ нѣтъ.
XXIII.
Они вели бесѣды межъ собою
О тѣхъ странахъ, гдѣ безъ контроля власть
И гдѣ рабы покорною толпою
Всегда готовы въ прахъ предъ нею пасть;
О скачкахъ рѣчь вели они порою;
Къ ѣздѣ верхомъ питалъ лордъ Генри страсть;
Жуанъ же управлялъ конемъ такъ смѣло,
Какъ деспотъ, что съ рабомъ имѣетъ дѣло.
XXIV.
Они встрѣчались всюду; съ каждымъ днемъ
Ихъ дружба все росла. Усвоивъ взгляды
И тонъ большого свѣта, моднымъ львомъ
Сталъ Донъ Жуанъ; всѣ были видѣть рады
Посла, что красотою и умомъ
Всѣ головы кружилъ. Сознаться надо,
Что всякій могъ вельможу въ немъ признать,
И потому къ Жуану льнула знать.
XXV.
Близъ площади Трехъ Звѣздъ... Я изъ приличья
Не назову той улицы, боясь
Присущаго всѣмъ людямъ злоязычья:
А то, пожалуй, къ сплетникамъ какъ разъ
Меня причтутъ, не дѣлая различья
Межъ фикціей и правдой. Мой разсказъ
Любовныхъ тайнъ коснется, и нарочно
Я лорда Генри не далъ адресъ точно.
XXVI.
Еще причина есть не называть
Той улицы: безъ крупнаго скандала
Сезонъ проходитъ рѣдкій; наша знать
Семейныхъ драмъ ужъ видѣла не мало.
Случайно скверъ могу я указать,
Гдѣ приключился грѣхъ, злословья жало
Какъ будто въ ходъ пуская. Чтобъ ничѣмъ
Не заслужить хулы -- останусь нѣмъ.
XXVII.
На Пикадилли, не прибѣгнувъ къ лести,
Я могъ бы указать. Невинность тамъ
Царитъ; но умолчу объ этомъ мѣстѣ.
(Причинъ на то не сообщу я вамъ).
Когда бъ я уголъ зналъ, гдѣ можно бъ Вестѣ
Воздвигнуть, чтя невинность, свѣтлый храмъ,--
Конечно, я бъ не скрылъ его отъ свѣта;
Но самъ не знаю я, гдѣ мѣсто это.
XXVIII.
Итакъ скажу, что лорда Генри домъ
Собою красилъ площадь "Безъ названья".
Жуанъ, какъ другъ, всегда былъ принятъ въ немъ.
Въ томъ кругѣ обращаютъ лишь вниманье
На знатность и богатство. Кто притомъ
Взлелѣянъ модой -- свѣтскаго собранья
Всегда кумиръ. Тамъ рѣдкій гость -- талантъ
И всюду первенствуетъ модный франтъ.
XXIX.
Премудрый Соломонъ сказалъ когда-то,
Что тѣмъ дѣла успѣшнѣе идутъ,
Чѣмъ болѣе совѣтниковъ. Палата
Прямой примѣръ того, а также судъ+
Не оттого ли Англія богата,
Не оттого ль всѣ блага къ ней текутъ,
И счастлива она, что безъ стѣсненья
Въ ней царствуетъ общественное мнѣнье?
XXX.
Полезно многолюдство и для дамъ;
Когда слѣдятъ за женщиною строго,
Ей страшенъ грѣхъ, и выборъ труденъ тамъ,
Гдѣ налицо поклонниковъ есть много,
Съ опаскою несется по волнамъ
Пловецъ, когда невѣдомой дорогой
На скрытый рифъ наткнуться можетъ онъ;
Вздыхателей толпа -- охрана женъ.
XXXI.
Но добродѣтель лэди Аделины
Въ такомъ щитѣ нуждаться не могла;
Опасность представляютъ ли мужчины
Для дамы твердыхъ правилъ? Козней зла
Бояться ей, конечно, нѣтъ причины;
Пустая лесть и жалкая хвала
Для гордой лэди были безъ значенья:
Ужъ ей давно прискучили хваленья.
XXXII.
Ея привѣтъ былъ холодно-учтивъ;
Даря инымъ порой свое вниманье,
Ей чуждъ былъ сердца пламенный порывъ.
И видъ ея средь пышнаго собранья
Всегда былъ величавъ и горделивъ.
Ея привѣтъ былъ лестное признанье
Какихъ-нибудь заслугъ, но въ немъѵ увы!
Искать души напрасно стали бъ вы.
XXXIII.
Какъ слава тяжела! Одни мученья --
Удѣлъ молвой прославленныхъ людей;
Что слава имъ приноситъ? -- лишь гоненья.
Они вкушаютъ ядъ, сроднившись съ ней;
Взгляните и на тѣхъ, что исключенье
Изъ правила: средь солнечныхъ лучей,
Которые ихъ обливаютъ свѣтомъ,
Увидите вы тучи въ блескѣ этомъ.
XXXIV.
Была еще особенность одна,
Сроднившаяся съ нравомъ Аделины:
Равно скрывать имѣла даръ она
И радость торжества, и гнетъ кручины
(Въ безстрастіи порядочность видна).
Такъ держатся въ Китаѣ мандарины,
Не удивляясь ничему. Примѣръ
Не съ нихъ берутъ ли люди высшихъ сферъ?
XXXV.
Признавъ "nil admirari" тайной счастья,
На тотъ же путь Горацій насъ ведетъ.
(Увы! артистамъ чуждо безпристрастье
И разны мнѣнья ихъ на этотъ счетъ).
Опасно выражать свое участье,
И сдержанность порой прямой разсчетъ;
Къ тому же "свѣтъ" твердитъ, исполненъ чванства,
Что энтузіазмъ -- лишь нравственное пьянство.
XXXVI.
Но холодъ лэди былъ лишь напускной.
Такъ иногда (избитое сравненье!)
Подъ снѣгомъ лава огненной струей
Проносится. (Вулкана изверженье
Воспѣто ужъ въ поэмѣ не одной,
А мнѣ всегда противны повторенья).
Вулканъ, мнѣ жаль тебя! Твой вѣчный дымъ,
Встрѣчаяся въ стихахъ, невыносимъ!
XXXVII.
Старинное сравненіе отбросьте;
Другое есть и лучше, и новѣй:
Шампанскаго бутылку заморозьте,
И вы найдете выморозки въ ней;
Вкушая ихъ, въ восторгъ приходятъ гости:
Напитка нѣтъ пріятнѣй и цѣннѣй;
Клокочетъ онъ подъ ледяной корою,
Сверкая искрометною струею.
XXXVIII.
Тѣ капли -- квинтъ-эссенція вина
Искусно замороженной бутылки.
Такъ иногда лишь съ виду холодна
Красавица, ея же чувства пылки;
Подъ маскою скрываетъ ихъ она,
И ледъ играетъ только роль настилки.
Кто раздробить съумѣетъ этотъ ледъ,
Тотъ драгоцѣнный кладъ подъ нимъ найдетъ.
XXXIX.
Однакожъ не легко сквозь эти льдины
Найти проходъ, чтобъ въ душу заглянуть.
Обманчивы опасныя пучины:
Носясь по нимъ, не трудно утонуть!
Ввѣряться имъ, конечно, нѣтъ причины.
Такъ, къ полюсу отыскивая путь,
Ужъ не одинъ корабль терпѣлъ крушенье;
Средь вѣчныхъ льдовъ возможно ли спасенье?
XL.
Лишь въ юности легко крейсировать
По океану страсти; скрыться надо
Въ надежный портъ, когда на васъ печать
Кладетъ сѣдое время; хуже яда
Fuimus дней промчавшихся спрягать,
Когда въ быломъ лишь теплится отрада,
Когда подагра скоро скоситъ васъ,
Наслѣдникамъ даря блаженства часъ.
XLI.
Но небу нужны тоже развлеченья;
Что жъ дѣлать, если тягостенъ ихъ гнетъ!
Людская жизнь все жъ стоитъ изреченья,
Что ,къ лучшему на свѣтѣ все идетъ".
Доктрина персовъ -- странное ученье
О двухъ началахъ жизни -- не даетъ
Намъ на вопросы жгучіе отвѣта;
Но не темнѣй другихъ доктрина эта.
XLII.
Прошла зима; прощаемся мы съ ней
Въ іюлѣ, чтобъ къ ней въ августѣ вернуться.
То время -- сущій рай для почтарей.
Въ свои помѣстья всѣ тогда несутся,
Почтовыхъ не жалѣя лошадей.
Вѣдь люди о себѣ однихъ пекутся.
(Отцы порой жалѣютъ и сынковъ,
Но если нѣтъ у нихъ большихъ долговъ).
XLIII.
Въ іюлѣ -- иногда еще позднѣе --
Конецъ условной лондонской зимы;
Клянусь, я правъ! барометра вѣрнѣе,
Чѣмъ сессіи палатъ, не знаемъ мы.
Пусть радикалъ, отъ злости пламенѣя,
Парламентъ называетъ царствомъ тьмы
И объ его плачевной долѣ тужитъ,--
Онъ все жъ намъ альманахомъ лучшимъ служитъ.
XLIV.
Во всѣ концы, лишь кончится сезонъ,
Летятъ фургоны, кэбы и кареты;
Густая пыль летитъ со всѣхъ сторонъ;
Не рыщутъ львы, по модѣ разодѣты,
На Ротенъ-Ро: отъѣздъ для всѣхъ законъ;
Купцы снуютъ, надеждою согрѣты
По счетамъ получить; но въ этотъ мигъ
Длиннѣе длинныхъ счетовъ лица ихъ.
XLV.
Платить долги намъ вовсе нѣтъ охоты
И къ чорту отсылаютъ торгашей,
А вмѣстѣ съ ними дутые ихъ счеты.
Безъ денегъ, въ ожиданьи лучшихъ дней,
Приходится имъ посвящать заботы
Дисконту долгосрочныхъ векселей.
Одно ихъ утѣшаетъ въ этомъ горѣ,
Что длинные ихъ счеты съ правдой въ ссорѣ.
XLVI.
"Впередъ, впередъ! давайте лошадей!*
Всѣ, суетясь, спѣшатъ въ свои усадьбы,
И лошади мѣняются быстрѣй,
Чѣмъ пламенныя чувства послѣ свадьбы.
Всѣхъ щедро награждаютъ почтарей,
Издержекъ не жалѣя,-- только гнать бы
Во весь опоръ, несясь стрѣлой впередъ,
Что для возницъ и конюховъ доходъ.
XLVII.
Подачки баръ ихъ оживляютъ лики;
Въ дормезѣ ѣдетъ лордъ съ своей женой,
А сзади камердинеръ -- плутъ великій --
Съ служанкою, вострушкой продувной,
Сидятъ, "Cosi viagglno i ricchi!"
Слова я иностранныя порой
Пускаю въ ходъ, чтобъ публика узнала,
Что въ жизни я пространствовалъ не мало.
XLVIII.
Кончалася столичная зима,
И вмѣстѣ съ ней ужъ проходило лѣто;
Скажите, развѣ городъ не тюрьма,
Когда природа пышно разодѣта?
Пустымъ рѣчамъ, безъ проблесковъ ума,
Легко ль внимать и несться въ вихрѣ свѣта,
Тогда какъ соловей въ саду поетъ?
(Но лорды не спѣшатъ; вѣдь нѣтъ охотъ
XLIX.
До осени). Простите отступленье.
Опять вернусь къ разсказу. Высшій свѣтъ
Отправился искать уединенья,
Слугъ тридцать взявъ съ собой и на обѣдъ
Гостей сзывая столько жъ. Приглашенья
Мы щедро разсылаемъ; спора нѣтъ,
Что радуютъ насъ гости, но не очень
Ихъ качествомъ британецъ озабоченъ.
L.
Лордъ Амондвиль былъ знатенъ и богатъ;
Въ свой замокъ родовой, согласно съ модой,
Уѣхалъ онъ. Тамъ предковъ длинный рядъ
Напоминалъ, что древняго онъ рода;
Вблизи отъ тѣхъ готическихъ палатъ
Дубовый лѣсъ, что пощадили годы,
Стоялъ какъ славы памятникъ нѣмой:
Въ немъ каждый дубъ надгробной былъ плитой.
LI.
Отъѣздъ вельможи занялъ всѣ газеты;
Вотъ современной славы жалкій плодъ,
Что быстро поглощаютъ волны Леты;
О насъ трубятъ, а насъ забвенье ждетъ!
Самъ "Morning Posf, кумиръ большого свѣта,
О фактѣ томъ подробный далъ отчетъ.
"Лордъ Амондвиль -- гласило такъ извѣстье --
Уѣхалъ съ лэди А. въ свое помѣстье.
LII.
Обширный кругъ знакомыхъ и друзей
Почтенный лордъ созвалъ въ свое имѣнье
И въ пышной резиденціи своей
Всю осень проведетъ. Ужъ приглашенья
Разосланы. Въ числѣ другихъ гостей,
Охотничьи дѣля увеселенья,
Тамъ будетъ герцогъ Д. На весь сезонъ
Посланникъ русскій также приглашенъ".
LIII.
Въ извѣстья "Morning Post'а" вѣрить твердо,
Какъ. въ догматъ англиканскій, мы должны;
Итакъ, Жуанъ въ роскошномъ замкѣ лорда,
Плѣняя всѣхъ, пробудетъ до весны
Средь свѣтской знати, чопорной и гордой.
Не странно ль, что въ тяжелый годъ войны
Газеты объ обѣдахъ толковали
Пространнѣй, чѣмъ о тѣхъ, что въ битвахъ пали?
LIV.
Вотъ вамъ примѣръ: "Въ четвергъ большой обѣдъ
Давалъ графъ X.". Затѣмъ на полъ-страницѣ
(Вѣдь всѣхъ интересуетъ высшій свѣтъ!)
Перечтены всѣ бывшія тамъ лица.
А ниже -- точно намъ и дѣла нѣтъ
До тѣхъ, что не находятся въ столицѣ --
Лишь въ двухъ строкахъ передаетъ журналъ,
Что полкъ какой-то сильно пострадалъ.
LV.
Въ свой замокъ, бывшій нѣкогда аббатствомъ,
Уѣхалъ лордъ. Готическихъ временъ
Исчадьемъ замокъ былъ. Своимъ богатствомъ
И красотой плѣнялъ туристовъ онъ.
Построенный благочестивымъ братствомъ,
Не на горѣ онъ былъ расположенъ.
Монахи, вѣроятно, не хотѣли,
Чтобъ вѣтра вой тревожилъ миръ ихъ келій.
LVI.
Стоялъ тотъ замокъ сумраченъ и тихъ,
Въ долинѣ живописной. Онъ лѣсами
Былъ окруженъ. Дубы, временъ иныхъ,
Шептали о друидахъ и вѣтвями
Стремились въ небеса. Изъ чащи ихъ
Олень-самецъ съ вѣтвистыми рогами
Предъ стадомъ выбѣгалъ, на водопой
Къ волнамъ ручья его ведя, зарей.
LVII.
Предъ самымъ замкомъ озеро красиво,
Сверкая, разстилалось. Съ нимъ смѣшавъ
Свои струи, что въ даль неслись бурливо,
Рѣка смирялась, силу потерявъ.
Мирьяды птицъ ютились суетливо
Среди прибрежныхъ зарослей и травъ.
До озера спускался лѣсъ дремучій,
Волшебно отраженъ волной пѣвучей.
LVIII.
Изъ озера стремглавъ неслася внизъ
Рѣка съ зловѣщимъ грохотомъ и трескомъ;
Какъ водопадъ, струи ея лились,
Чаруя взоръ молніеноснымъ блескомъ;
Затѣмъ рѣка, какъ дѣвочки капризъ,
Смиряла гнѣвъ и дальше съ тихимъ плескомъ
Среди лѣсовъ струилась,-- неба сводъ
И зелень отражая въ лонѣ водъ.
LIX.
Развалины готическаго храма
Виднѣлись въ сторонѣ. Одинъ лишь сводъ
Отъ зданья уцѣлѣлъ и велъ упрямо
Борьбу со схваткой лѣтъ и непогодъ.
Среди руинъ одинъ стоялъ онъ прямо,
Удерживая времени полетъ,
Невольно этотъ памятникъ искусства
Будилъ въ артистѣ горестныя чувства.
LX.
Рядъ нишъ пустыхъ виднѣлся вдоль стѣны.
Тамъ изваянья нѣкогда стояли
Двѣнадцати святыхъ, но въ дни войны,
Когда Стюарта лорды защищали,
Ихъ въ прахъ повергли. Вѣрные сыны
Престола кровь напрасно проливали
За короля, что, потерявши власть,
Ни править не умѣлъ, ни съ славой пасть,
LXI.
Не тронута войною и годами,
Мадонна уцѣлѣла лишь одна
Какимъ-то чудомъ. Съ этими мѣстами,
Ихъ освятивъ, сроднилася она.
Когда руины храма передъ нами,
Душа благочестивыхъ чувствъ полна.
Религіозность, суевѣрье ль это --
Я не могу дать точнаго отвѣта.
LXII.
Въ былые дни огромное окно
Блестѣло въ храмѣ стеклами цвѣтными;
Теперь зіяло пропастью оно;
Не оглашался гимнами святыми
Разрушенный тотъ храмъ, гдѣ ужъ давно
Лишь мракъ царилъ подъ сводами нѣмыми,
И замѣняли пѣніе псалмовъ
Унылый вѣтра вой и крики совъ.
LXIII.
Когда жъ луна таинственно сіяла
И вѣтеръ дулъ съ извѣстной стороны,
Руина вдругъ какъ будто оживала:
Грустна, какъ тихій стонъ иль плескъ волны,
Тамъ дивная мелодія звучала;
Иные говорили, что слышны
Лишь отзвуки далекаго каскада
И что другихъ причинъ искать не надо.
LXIV.
Народъ же былъ глубоко убѣжденъ,
Что мѣстный духъ, носяся по руинѣ,
Молчанье ночи будитъ. Такъ Мемнонъ,
Согрѣтый солнцемъ пламеннымъ пустыни,
Зарею издаетъ протяжный стонъ.
Тотъ грустный стонъ я помню и донынѣ;
И я хоть много разъ внималъ ему,
Но все жъ его причины не пойму.
LXV.
Фонтанъ среди двора своей структурой
Шепталъ о вѣкѣ, что давно угасъ;
Его и украшенья, и контуры
Причудливостью формъ кололи глазъ.
Изъ странныхъ ртовъ гранитныя фигуры
Въ бассейнъ бросали воду, что, дробясь,
Вся въ брызги разлеталась; такъ безслѣдно
Минутной славы гибнетъ призракъ блѣдный.
LXVI.
Слѣды давно забытой старины
Кой-гдѣ въ огромномъ зданьи уцѣлѣли;
Мѣстами были ясно въ немъ видны
Остатки комнатъ, трапезы и келій.
Удары лѣтъ и бѣдствія войны
Все жъ не вполнѣ своей достигли цѣли:
Часовня сохраняла видъ былой,
Среди руинъ сіяя красотой.
LXVII.
Но не изящность древняго строенья
Дивила всѣхъ, а колоссальность залъ.
(Глядя на великана, безъ сомнѣнья,
Никто, любуясь имъ, въ разсчетъ не бралъ
Естественно ль подобное явленье?)
Такъ всякаго невольно поражалъ
Массивностью своихъ громадныхъ рамокъ
Готическихъ временъ старинный замокъ.
LXVIII.
Портреты предковъ въ рамкахъ золотыхъ
Служили украшеньемъ галлереи:
Здѣсь рыцари въ доспѣхахъ боевыхъ;
Тамъ рядъ вельможъ съ подвязкою на шеѣ;
Красавицы, въ костюмахъ дней иныхъ,
Блистали между ними, словно феи;
Богато разодѣтыхъ старыхъ дамъ
Не мало также видѣлося тамъ.
LXIX.
Пестрѣли тутъ и судьи съ строгимъ взоромъ
Въ обшитыхъ горностаемъ епанчахъ;
Встрѣчались вы и съ мрачнымъ прокуроромъ,
Который цѣлый вѣкъ, внушая страхъ,
Давалъ лишь ходъ тяжелымъ приговорамъ;
Тамъ красовались также на стѣнахъ
Духовные отцы, которыхъ нравы
Мирились плохо съ пастырскою славой;
LXX.
Бароны тѣхъ эпохъ, когда булатъ
Одерживалъ побѣды надъ врагами,
А не свинецъ; военные безъ латъ,
Но въ парикахъ напудренныхъ, съ косами
Мальбруковскихъ временъ; придворныхъ рядъ
Съ ключами золотыми иль жезлами,
Встрѣчался и угрюмый патріотъ,
Вкушавшій неудачъ унылый плодъ.
LXXI.
Картины Карло Дольче, Тиціана,
Плѣняя взоръ, встрѣчались также тамъ;
Амуры сладострастные Альбана
Съ улыбками неслись навстрѣчу вамъ;
Вернета кисти -- волны океана
Рвались, покрыты пѣной, къ берегамъ;
А вотъ и Спаньолетто; онъ съ любовью
Живописалъ не красками, а кровью!
LXXII.
Тутъ и пейзажъ, что подписалъ Лорренъ;
Здѣсь Рембрандтъ тѣни смѣшиваетъ съ свѣтомъ;
Тамъ Караваджъ, любитель мрачныхъ сценъ,
Является съ сѣдымъ анахоретомъ;
А дальше, лѣтъ не знающій измѣнъ,
Теньеръ веселымъ тѣшитъ васъ сюжетомъ;
Такъ симпатиченъ видъ его пивныхъ,
Что пить весь вѣкъ я былъ бы счастливъ въ нихъ.
LXXIII.
Условій надо выполнить не мало,
Чтобъ заслужить читательскій дипломъ.
(Опять дорогу муза потеряла
И понеслась проселочнымъ путемъ!)
Для этого читайте все съ начала
И пропусковъ не дѣлайте при томъ;
А если вы начнете съ заключенья,
Все жъ до начала доводите чтенье!
LXXIV.
Читатель! длинной описью своей
Я надоѣсть успѣлъ тебѣ не въ мѣру.
Смутилъ и Феба тонъ моихъ рѣчей:
Въ оцѣнщика, перемѣнивъ карьеру,
Не превратился ль я на склонѣ дней?
Хоть перечни присущи и Гомеру,
Все жъ я тебя, читатель, пощажу:
Объ утвари ни слова не скажу.
LXXV.
Настала осень; жатва золотая
Давно вся убрана; гостей синклитъ
Ужъ съѣхался, чтобъ, время убивая,
Охотиться. Не мало лѣсъ таитъ
Звѣрей и птицъ; ягдташъ свой наполняя,
Охотникъ за собакою спѣшитъ.
Но вы не попадайтесь, браконьеры!
Холопамъ съ баръ опасно брать примѣры.
LXXVI.
Хотя у насъ не зрѣетъ виноградъ,
Какъ въ солнечныхъ странахъ, гдѣ климатъ жарокъ,
Но погребъ англичанина богатъ
И клэретомъ, и ромомъ лучшихъ марокъ.
(Мѣнять товаръ на деньги кто жъ не радъ?)
Пусть не дала природа намъ въ подарокъ
Пурпурныхъ гроздій -- плакать нѣтъ причинъ:
Сравнится ль виноградникъ съ складомъ винъ?
LXXVII.
Увы! не щеголяетъ наша осень
Тепломъ и яркимъ свѣтомъ южныхъ странъ;
Деревьевъ обнаженныхъ, мрачныхъ сосенъ
Печаленъ видъ; невыносимъ туманъ,
Гнетущій насъ, и вѣчный дождь несносенъ.
Все это такъ -- за то намъ комфортъ данъ;
А онъ миритъ насъ съ скучнымъ желтымъ цвѣтомъ,
Что зелень замѣняетъ намъ и лѣтомъ.
LXXVIII.
Сезонъ охотъ веселіемъ богатъ;
Такъ хороша у насъ villeggiatura,
Что ею и святой увлечься бъ радъ;
Нимвродъ, не устрашенъ погодой хмурой
И облачивши Мельтона нарядъ,
Явиться бъ могъ, покинувъ степи Дура.
Нѣтъ кабановъ у насъ въ лѣсахъ густыхъ,
Но всякой дичи много и безъ нихъ.
LXXIX.
Изъ высшихъ сферъ лишь избранныя лица
Въ старинный замокъ съѣхались толпой.
Въ гостяхъ у лорда былъ весь цвѣтъ столицы.
Изяществомъ плѣняя и красой,
Блистали тамъ чарующія львицы,
И нѣжныхъ миссъ носился свѣтлый рой.
(Иную миссъ, что агнца видъ имѣла,
Вы съ козлищемъ сравнить могли бы смѣло!)
LXXX.
Я не могу назвать по именамъ
Семейства графовъ, герцоговъ, бароновъ
И важныхъ лицъ, въ то время бывшихъ тамъ.
То были сливки лондонскихъ салоновъ.
Я умолчу о прошломъ милыхъ дамъ;
Ихъ свѣтъ ласкалъ. Рабамъ его законовъ
Не угрожаетъ тяжкій приговоръ;
Ихъ въ свѣтѣ ждетъ почетъ, а не позоръ.
LXXXI.
Нашъ высшій свѣтъ похожъ на фарисея:
Кто лицемѣръ, тотъ у него въ чести.
Всегда великосвѣтская Медея
Себѣ Язона можетъ завести --
Пріятное соединять умѣя
Съ полезнымъ -- и приличья соблюсти.
Такъ думаетъ Горацій; такъ же -- Пульчи.
"Omne tulit punctum quae miscuit utile dulci":
LXXXII.
Порою свѣтъ пустячную вину
Безжалостно клеймитъ, какъ преступленье;
Я видѣлъ безупречную жену,
Которую втоптали въ грязь гоненья;
Притомъ знавалъ матрону не одну,
Что, несмотря на странность поведенья,
Какъ Сиріусъ, блестя, свершала путь,
Насмѣшками не смущена ничуть.
LXXXIII.
(Еще о многомъ могъ бы передать я,
Да не о всемъ, что знаешь, говори!)
Всѣ гости лорда были, безъ изъятья,
Брамины модъ и высшихъ сферъ цари;
Но не о всѣхъ вамъ ясное понятье
Могу я дать,-- ихъ было тридцать-три!
Въ числѣ особъ, гостившихъ у вельможи,
Два-три абсентеиста было тоже.
LXXXIV.
Тутъ Паррольсъ былъ -- законовѣдъ-наглецъ,
Всѣхъ изумлявшій наглостью запросовъ,
Хоть трусости являлъ онъ образецъ.
Тутъ былъ и Рэккеймъ,-- мало цѣнныхъ взносовъ
Поднесшій музамъ юноша-пѣвецъ;
Былъ и лордъ Парро, критикъ и философъ,
А также -- забулдыга и буянъ --
Сэръ Поттельдипъ, что рѣдко былъ не пьянъ.
LXXXV.
Былъ герцогъ Дэшъ, что съ головы до пятокъ
Былъ герцогомъ; тамъ всякій знатный пэръ
Носилъ происхожденья отпечатокъ,
Собой являя доблести примѣръ.
Шесть юныхъ миссъ (мой перечень не кратокъ!)
Всѣхъ поражали скромностью камеръ,
Но жениховъ имѣли лишь въ предметѣ
Поймать въ искусно брошенныя сѣти.
LXXXVI.
Почтенныхъ лицъ (рѣшить я не берусь,
Заслуженно ль встрѣчали ихъ съ почетомъ)
Не мало было тамъ. Одинъ французъ,
Извѣстный по уму и по остротамъ,
Все общество смѣшилъ. Маркизъ де-Рюзъ,
Однако, не любилъ платить по счетамъ
И въ клубахъ онъ успѣха не имѣлъ,
Играя и словами, и на мѣлъ.
LXXXVII.
Тамъ были вольнодумцы-сибариты;
Ученый, давшій самъ себѣ дипломъ;
Тамъ былъ и проповѣдникъ знаменитый,
Что съ грѣшниками больше, чѣмъ съ грѣхомъ,
Боролся; тамъ же, лаврами увитый,
Былъ спортсмэнъ, онъ на скачкахъ слылъ царемъ;
Тамъ лордъ Плантадженегь, виверъ опасный,
Блисталъ въ пари своей любовью страстной.
LXXXVIII.
Тамъ былъ одинъ гвардеецъ-великанъ
И старый генералъ, военный геній,
Но на словахъ почтенный ветеранъ
Разилъ враговъ успѣшнѣй, чѣмъ въ сраженьи.
(Сопротивляться могъ ли вражій станъ!)
Тамъ былъ судья, охотникъ до глумленій
И прибаутокъ; такъ онъ былъ остеръ,
Что юморомъ смягчалъ свой приговоръ.
LXXXIX.
Какъ съ шахматной доскою жизнь людская
Сходна! Въ ней короли и пѣшки есть,
Шуты и королевы; но слѣпая
Судьба должна тѣ куклы къ цѣли весть.
О, муза! ты, какъ бабочка порхая,
Для отдыха нигдѣ не можешь сѣсть;
Будь у тебя при крыльяхъ также жало --
Какъ отъ тебя бы зло затрепетало!
ХС.
Я позабылъ -- а это, право, грѣхъ! --
Оратора, что заслужилъ хваленья
За первый свой дебютъ; его успѣхъ
Газеты подтвердили; впечатлѣнье
Онъ произвелъ громадное на всѣхъ;
Изъ рѣчи той явились извлеченья,
И всѣми "образцовою" она
Была единогласно названа.
ХСІ.
Утѣшенъ цицероновскою славой,
Онъ былъ всегда порисоваться радъ
И видъ имѣлъ надменно-величавый;
Хоть не былъ онъ познаньями богатъ,
Но былъ увѣренъ, что имѣетъ право
Ученостью гордиться. Рядъ цитатъ
Онъ помнилъ наизусть и зачастую
Ихъ вклеивалъ усердно въ рѣчь пустую.
ХСІІ.
Два юныхъ адвоката было тамъ,
Что рознились по взглядамъ и по мнѣньямъ;
Одинъ былъ сдержанъ, холоденъ и прямъ,
Другой лишь жилъ однимъ воображеньемъ;
Но всѣ внимать любили ихъ рѣчамъ;
Одинъ бы смѣло выдержалъ сравненье
Со скакуномъ; другой же былъ Катонъ:
Краснорѣчивъ, но холоденъ былъ онъ.
XCIII.
Одинъ изъ нихъ былъ сходенъ съ фортепьяно,
Съ эоловою арфою -- другой;
Одинъ всегда впередъ стремился рьяно,
Другого былъ невозмутимъ покой;
Извѣстность имъ въ удѣлъ досталась рано.
И свѣтъ встрѣчалъ ихъ съ лаской и хвалой.
Они не шли дорогою избитой
И были безусловно даровиты.
XCIV.
Быть можетъ вы найдете, что гостей
Въ деревнѣ собралось уже не въ мѣру;
Но скучный tête-à-tête еще скучнѣй.
Всѣ измѣнили нравы, тонъ, манеру;
Прошла пора, когда смѣшить людей
Конгреву удавалось и Мольеру
Обильемъ типовъ глупости людской;
Теперь -- увы!-- всѣ на одинъ покрой.
XCV.
Конечно, дураковъ еще не мало,
Но стороны смѣшныя отошли
На задній планъ; такъ жизнь плетется вяло,
Что дни обильныхъ жатвъ давно прошли;
Все въ обществѣ однообразнымъ стало,
И люди до того теперь дошли,
Что на два вида ихъ дѣлить сподручно:
На скучныхъ и на тѣхъ, которымъ скучно.
XCVI.
Приходится -- такъ скуденъ жизни путь --
Довольствоваться колосомъ помятымъ;
Читатель! ты на нивѣ жизни будь
Воозомъ, благодѣтелемъ богатымъ,
Мнѣ жъ Русью быть не совѣстно ничуть.
Къ инымъ придти я могъ бы результатамъ,
Но не хочу, приличія любя,
Смутить излишней смѣлостью тебя!
ХСѴІІ.
За неимѣньемъ зеренъ, и соломой
Довольствоваться надо. Все жъ извлечь
Изъ мелкихъ крохъ должны добро свое мы;
Опять о замкѣ поведу я рѣчь:
Забытый мной, одинъ болтунъ знакомый
Старался всѣхъ вниманіе привлечь,
И для того, чтобъ быть на первомъ планѣ,
Свои bon-mots готовитъ онъ заранѣ.
XCVIII.
Но какъ неблагодаренъ трудъ такой!
Вѣдь нуженъ остряку удобный случай,.
Чтобъ выступить съ готовой остротой,
Всѣхъ удивляя фразою трескучей,
Онъ часто даромъ трудъ теряетъ свой --
И вмѣсто лавровъ только тернъ колючій
Сжинаетъ.-- Въ дни иные, какъ на грѣхъ,
Его не хочетъ радовать успѣхъ.
ХСІХ.
Я могъ бы дать вамъ описанье пира;
Лордъ Генри каждый день своихъ гостей
Банкетомъ угощалъ; поэта лира
Никакъ не пала бъ въ мнѣніи людей,
Обѣды воспѣвая. Счастье міра,--
Съ тѣхъ поръ какъ Ева жадностью своей
Сгубила насъ, запретный плодъ отвѣдавъ,--
Какъ знаютъ всѣ -- зависитъ отъ обѣдовъ.
С.
Не потому ль евреямъ Богъ сулилъ
"Кипящую и молокомъ, и медомъ"
Богатую страну? Намъ тоже милъ
Звонъ золота. Старѣя съ каждымъ годомъ,
Забывъ любовь, утративъ свѣжесть силъ,
Мы равнодушно къ жизненнымъ невзгодамъ
Относимся; но можно ли тебя,
О, золото! лишиться не скорбя?
CI.
Охотились мужчины утромъ рано,
Стараясь отъ ennui себя спасать;
Пусть скука -- плодъ британскаго тумана,
Названье ей мы не съумѣли дать.
Хотя она мучительна какъ рана
И, духъ гнетя, мѣшаетъ даже спать,
Однако, чтобы дать о ней понятье,
Французскій терминъ долженъ былъ прибрать я.
CII.
Иные занимались чтеньемъ книгъ
Иль о картинахъ важно разсуждали;
Другіе же въ тѣни аллей густыхъ,
Любуясь садомъ, медленно гуляли;
Однихъ газеты тѣшили; другихъ
Оранжереи замка занимали;
Но всякій былъ идти къ обѣду радъ:
Вѣдь въ шесть часовъ въ деревнѣ ѣсть хотятъ.
СІІІ.
Никто не зналъ малѣйшаго стѣсненья;
Лишь звономъ возвѣщавшійся обѣдъ
Служилъ для всѣхъ звеномъ соединенья;
Свободно вы могли вставать чуть свѣтъ
Иль въ поздній часъ; искать уединенья
Иль общества; свой дѣлать туалетъ
По усмотрѣнью; двигаться безъ цѣли
И завтракать, когда и какъ хотѣли.
СІѴ.
Верхомъ катались дамы по утрамъ,
Когда была хорошая погода;
А въ дождь онѣ читали по угламъ
Иль пѣли; чинно обсуждали моды;
Учили новый па иль язычкамъ
Давали волю; пользуясь свободой,
Писали письма длинныя порой,
Рисуясь и являя юморъ свой.
СѴ.
Когда вамъ дама пишетъ, пламенѣя
Отъ страсти, иль какъ другъ посланье шлетъ,
Всегда васъ обойти въ виду имѣя,
Загадочность она пускаетъ въ ходъ.
Со свистомъ вѣроломнымъ Одиссея,
Сгубившаго Долона, грустный плодъ
Ея интригъ сравнить, конечно, можно.
Отвѣтъ всегда пишите осторожно!
CVI.
У лорда Амондвиля для гостей
Не мало было всякихъ развлеченій:
Бильярдъ и карты въ дождь (игра костей
Находитъ только въ клубахъ примѣненье);
Коньки въ морозъ; въ теченье теплыхъ дней
Ѣзда, катанье въ лодкахъ иль уженье.
(Послѣднее, по моему, порокъ,
Являющій, какъ человѣкъ жестокъ!)
CVII.
За ужиномъ шутили и смѣялись
(Тамъ розами былъ устланъ жизни путь);
По вечерамъ дуэты раздавались...
Кому они не волновали грудь!
Порой двѣ миссъ на арфахъ отличались,
Чѣмъ случай представлялся имъ блеснуть,
При исполненьи модуляцій нѣжныхъ,
Красою плечъ и ручекъ бѣлоснѣжныхъ.
CVIII.
Когда же не случалося охотъ,
По вечерамъ усердно танцовали;
Любезный мадригалъ пускался въ ходъ,
И дамы съ граціозностью порхали;
Но бальныхъ дней -- увы!-- былъ кратокъ счетъ:
До танцевъ ли мужчинамъ, что устали
Отъ травли и ѣзды? Къ прискорбью дамъ,
Всѣ расходились къ девяти часамъ,
СІХ.
Политикъ, гдѣ-нибудь въ углу, подробно
Воззрѣнье развивалъ; острякъ иной
Старался уловить моментъ удобный,
Чтобъ помѣстить bon-mot готовый свой;
Но это для терпѣнья камень пробный!
Какъ рѣдко мигъ является такой...
Но вотъ онъ наступаетъ, все готово,
А тутъ-то прерываютъ острослова!
СХ.
Условна, монотонна, холодна
Въ средѣ великосвѣтской жизнь неслася,
По внѣшности плѣнительной сходна
Съ роскошнымъ изваяньемъ Фидіаса.
Тамъ увлеченій дама ни одна
Не знала. Ужъ давно перевелася
Порода забулдыгъ и легкихъ львицъ:
Мы сборища лишь видимъ строгихъ лицъ.
СХІ.
Въ деревнѣ раньше луннаго захода
Всѣ дамы расходились по угламъ,
Заботясь о здоровьи. Только мода
Въ столицѣ не ложиться по ночамъ;
Но хуже яда жизнь такого рода.
Нѣтъ ничего полезнѣе для дамъ,
Живыхъ цвѣтовъ, какъ спать ложиться рано.
Вѣдь сонъ здоровый -- лучшія румяна.