Conosceste i dubiosi desiri?
Dante.
I.
Скользятъ галеры легкія и лодки
Въ Коронской бухтѣ. Льется сквозь рѣшетки
Сіянье лампъ. Заранѣе паша
Устроилъ пиръ, отпраздновать спѣша
Грядущую побѣду надъ врагами.
Онъ повлечетъ ихъ, скованныхъ цѣпями
Пиратовъ, въ свой побѣдоносный станъ.
Порукой въ томъ Аллахъ и ятаганъ.
И вѣрныя фирману и призыву,
Построились галеры по заливу.
Ихъ много здѣсь. Громка здѣсь похвальба.
Предрѣшена разбойниковъ судьба.
Хоть далеко враги, но имъ -- презрѣнье.
Взовьются паруса и, безъ сомнѣнья,
Увидитъ солнце завтрашняго дня
Враговъ въ плѣну, а гавань средь огня.
Пусть стража спитъ,-- она и въ сновидѣньѣ
Казнитъ враговъ, такъ что-жъ ихъ ждетъ въ сраженьѣ!
Разсыпались по берегу залива
Тѣ, что желали доблести порывы
Излить на грековъ. И такой походъ
Имъ, чалмоноснымъ хвастунамъ,-- почетъ
Передъ рабомъ сталь обнажить въ гордынѣ!
Опустошить жилища! Впрочемъ, нынѣ
Они не убиваютъ безъ войны.
Они сегодня жалости полны.
Порой лишь кровь окраситъ мечъ героя;
Но лишь затѣмъ, чтобъ руку прежде боя
Испробовать. Въ разгулѣ и пирахъ
Бѣгутъ часы. Пусть каждый, кто желаетъ
Остаться живъ, улыбкой ихъ встрѣчаетъ.
И радость мусульманъ растетъ, растетъ.
А оскорбленный турками народъ
Таитъ въ себѣ проклятія и горе,
Пока галеры ихъ не выйдутъ въ море.
II.
Въ своемъ дворцѣ Сеидъ на возвышеньи
Покоится. Вокругъ него, въ почтеньи
Стоятъ вожди брадатые. Онъ въ бой
Съ Корсаромъ поведетъ ихъ за собой.
Оконченъ пиръ. Пилавъ съ стола убрали.
Но упивался онъ, какъ утверждали,
Напитками запретными. Несутъ
Рабы душистый кофе тѣмъ, что чтутъ
Уставъ Корана. Синій и душистый,
Изъ чубуковъ восходитъ дымъ струистый.
Подъ дикія мелодіи кругомъ
Алмеи пляшутъ. Съ утреннимъ лучемъ
Герои вступятъ на суда. Но волны
Во тьмѣ ночной коварствомъ тайнымъ полны.
На шелковыхъ постеляхъ дома спать
Не то, что надъ пучиною витать.
Но веселись, кто хочетъ. И покуда
Не пробилъ часъ, о битвѣ думать худо.
Да и тогда надежда мусульманъ
Вѣрнѣй не на умѣнье -- на коранъ.
Войскъ у Сеида столько, что безспорно
Ему побѣдой хвастать не зазорно.
III.
Съ почтительностью робкой въ дверь чертога
Вступилъ невольникъ, стерегущій строго
Ворота; онъ, склоняясь головой,
Коснулся пола преданной рукой:
Доноситъ, что явился дервишъ плѣнный,
Бѣжавшій отъ пиратовъ; онъ, смиренный,
Желалъ бы самъ повѣдать свой разсказъ;
Рабъ уловилъ въ глазахъ паши приказъ;
Святому мужу дверь онъ отворяетъ,
Скрестивши руки на груди, вступаетъ,
Въ темнозеленый облаченъ халатъ,
Святой дервишъ; онъ слабъ; потупленъ взглядъ.
Но, видимо, не годы, а лишенья
Состарили его, -- отъ изнуренья
И покаянья, -- не отъ страха, -- нѣтъ,
Блѣдны его ланиты. Чтя обѣтъ,
Не стригъ онъ кудрей длинныхъ; возвышалась
Надъ ними шапка гордо. Грудь скрывалась
Одеждой грубой, длинной; это тотъ,
Кого одно небесное влечетъ.
Смиренно, но лицомъ и взоромъ свѣтелъ,
Пытливый взглядъ безтрепетно онъ встрѣтилъ,
Повѣдать въ нетерпѣніи спѣша
Все, что такъ медлитъ вывѣдать паша.
IV.
"Откуда, дервишъ, ты"?
"Я изъ притона
Разбойника, бѣжавшаго закона".
"Гдѣ и когда ты былъ плѣненъ, старикъ*?
"Внимай мнѣ: плылъ на Хіосъ нашъ саикъ
Изъ Скаланово. Но Аллахъ всесильный
Не улыбался путникамъ: обильный
Барышъ купцовъ-магометанъ попалъ
Во власть пирата. Цѣпью оковалъ
Онъ наши члены. Нечего мнѣ было
Бояться смерти, небо наградило
Меня однимъ богатствомъ: по морямъ
Свободно плыть, -- оно погибло тамъ.
Но какъ то ночью, лодка рыболова
Дала надежду стать свободнымъ снова.
Я выбралъ мигъ, -- и вотъ, теперь я тутъ,
Могучій вождь, незыблемъ твой пріютъ".
"Что слышно у измѣнниковъ? Корсары
Готовы-ли отъ насъ принять удары,
Отстаивать добычу, корабли?
И знаютъ ли, что мы здѣсь обрекли
На гибель гнѣзда хищниковъ жестоко
Огнемъ, мечемъ?
"Паша! Пригодно-ль око
Закованнаго плѣнника къ тому,
Чтобы шпіонить! Грезился ему
Одинъ побѣгъ. Я слышалъ только всплески
Враждебныхъ волнъ; я видѣлъ солнце въ блескѣ
Нетлѣнной славы, небо... Но оно
Казалось слишкомъ мнѣ озарено.
Я чувствовалъ, что цѣпь должна разбиться
Скорѣй, чѣмъ грудь отъ слезъ освободится.
Порукою побѣгъ мой, что они
Опасность не предвидятъ въ эти дни,
Иначе-бы надзоръ былъ строгъ и ясно,
Что ждать свободы было-бъ мнѣ напрасно,
Безпечна стража. Мой побѣгъ она
Не услѣдила -- такъ тебѣ-ль страшна!
Но, вождь! Отъ истощенья слабы члены.
Моя природа послѣ волнъ и плѣна
Ждетъ отдыха и пищи. Разрѣши
Мнѣ удалиться, отдохнуть въ тиши.
Миръ и тебѣ, и всѣмъ кто здѣсь пируетъ.
О, отпусти! Пусть грудь покой врачуетъ".
"Стой, дервишъ!.. Да, еще вопросъ.. Постой.
Внимай и повинуйся. Сядь, съ тобой
Я долженъ говорить. Пришельцу ужинъ
Рабъ принесетъ. Гдѣ пиръ богатъ и друженъ,
Голодныхъ быть не можетъ. Голодъ свой
Ты утоли и дай отвѣтъ прямой
На всѣ мои вопросы. Мнѣ ужасно
Таинственность противна!"
Но напрасно
Надѣяться проникнуть этотъ взоръ:
Недружелюбно гость глядитъ въ упоръ;
Онъ утолить не алчетъ голодъ пищей
И холодно на нихъ взираетъ нищій!
По тѣлу дрожь зловѣщею струей
Скользнула. Но... онъ овладѣлъ собой
И молча сѣлъ, и взоръ его открытый
Вновь пріобрѣлъ покой, на мигъ забытый.
Онъ не коснулся яствъ, какъ будто въ нихъ
Таился ядъ: отъ вкусныхъ блюдъ такихъ
Усталый постникъ отказался. Странно!
Подобная воздержанность нежданна.
"Ты боленъ, дервишъ? Ѣшь. Иль нашъ диванъ
Тебѣ чужой? Вѣдь ты средь мусульманъ,
А отвергаешь соль, залогъ священный:
Онъ за столомъ смиряетъ мечъ надменный,
Соединяетъ въ мирѣ племена
Враждебныя, предъ нимъ молчитъ война.
Соль приправляетъ тонкихъ блюдъ избытокъ".
"Моя ѣда -- коренья, а напитокъ
Вода ручья. Обѣтъ суровый мой
И ордена кладетъ запретъ святой
Хлѣбъ преломлять съ врагомъ и другомъ. Это --
Чудно. Но мнѣ грозитъ боязнь отвѣта.
Опасность надъ моей лишь головой.
Ни власть твоя, ни даже золотой
Султана тронъ во вѣки не принудитъ
Меня обѣтъ нарушить. Да осудитъ
Меня пророкъ, когда я разрѣшу
Твой хлѣбъ и пиръ, и тѣмъ себя лишу
Паломничества въ Мекку".
"Я согласенъ.
Коль ты аскетъ,-- мой уговоръ напрасенъ.
Отвѣть еще и съ миромъ уходи:
Ихъ много?.. Какъ! Но день вѣдь впереди!
Звѣзда, иль солнце тамъ среди залива!
Потокъ огня! Прочь! Прочь! Измѣна! Живо!
Сюда! Ко мнѣ! Гей, стража! Мечъ! Мой мечъ!
Галеры жгутъ. Проклятье! Эта рѣчь --
Измѣна! Дервишъ, шпіонъ презрѣнный!
Сразить его! Схватить"!
Но, дерзновенный,
Воспрянулъ дервишъ, дико озаренъ
Огнемъ пожара. Вдругъ преображенъ,
Внушаетъ ужасъ онъ. Вотъ плащъ монаха
И шапку прочь отбросилъ онъ съ размаха.
Кольчуга блещетъ на груди. Лучемъ
Сверкаетъ сабля. Шлемъ горитъ на немъ
Султаномъ чернымъ осѣненъ; огнями
Глаза зажглись подъ черными бровями.
На мусульманъ, какъ злобный духъ Афритъ
Взираетъ онъ, и этотъ взоръ разитъ
Губительно надежду на спасенье.
Дымъ факеловъ и дикое смятенье,
Крикъ ужаса и стали грозный звонъ
Сливаются въ безумный адъ и стонъ.
Снуютъ рабы; безумными очами
Глядятъ на кровь прибрежную, на пламя,
Разлитое по плещущей волнѣ.
И крикъ паши не внятенъ имъ. "Ко мнѣ!
Взять сатану!". Но тотъ ужъ спохватился,
Увидѣвъ общій ужасъ, онъ рѣшился
Остаться здѣсь; погибнуть: тотъ приказъ,
Что отданъ имъ, увы, на этотъ разъ
Исполненъ слишкомъ скоро; до сигнала
Убійственное пламя запылало.
И ободренъ ихъ ужасомъ схватилъ
Онъ звонкій рогъ и громко протрубилъ.
Вотъ и отвѣтъ... "Поспѣли вы прекрасно,
Отважные товарищи! Напрасно
Я сомнѣвался въ быстротѣ ихъ ногъ.
Я здѣсь не могъ остаться одинокъ"!
И линіи кривыя чертятъ рьяно
Кружащіеся взмахи ятагана.
Онъ первую медлительность вокругъ
Наверстываетъ грозно: ихъ испугъ
Начало далъ, гнѣвъ грозно продолжаетъ.
Передъ однимъ толпа дрожитъ и таетъ.
Разрубленныхъ тюрбановъ лоскутки
Устлали полъ. Нѣтъ силъ поднять руки
Ни у кого къ защитѣ. Озадаченъ
И самъ паша. Онъ бѣшенствомъ охваченъ,
Онъ, не сдаваясь, отступилъ. Ударъ
Страшитъ его, хоть онъ не трусъ. Корсаръ
Настолько возвеличенъ общей свалкой!
Горятъ суда; терзаетъ видъ ихъ жалкій
Глаза паши; рветъ бороду Сеидъ
И съ пѣной на губахъ бѣжитъ.
Вотъ ворвались въ гаремъ его пираты
И вносятъ смерть. Всѣ ужасомъ объяты;
Отброшены мечи. Вопль, крики, стонъ...
Одинъ, другой -- колѣнопреклоненъ --
Но тщетно. Разлились враги рѣкою.
Дымится кровь багровою струею.
Они вездѣ, гдѣ рогъ вождя звучитъ.
Моленья, вопли, крикъ,-- все говоритъ,
Что смѣлый подвигъ выполненъ на славу,
Что время кончить страшную расправу.
Они его привѣтствуютъ. А онъ,
Какъ тигръ, пресыщенъ, но не утоленъ.
Привѣтъ ихъ кратокъ, но отвѣтъ Конрада
Еще короче: "Хорошо, но надо
Казнить Сеида; онъ бѣжитъ, онъ цѣлъ.
Вы славно потрудилися, но дѣлъ
Еще осталось много. Догораетъ
Пожаръ галеръ. Пусть городъ запылаетъ.
V.
Отъ слова -- къ дѣлу. Вотъ они схватились
За факелы, и стѣны задымились,
Дворецъ и минаретъ вдругъ запылалъ.
И радостью зловѣщей засверкалъ
Конрада взоръ. Но радость вдругъ затмилась:
Какъ похороннымъ звономъ огласилось
Все воплемъ женъ. Онъ къ шуму битвъ привыкъ,
Но въ грудь ему ударилъ женскій крикъ.
"Ворвитеся въ гаремы, но пощада
Всѣмъ женщинамъ! Пираты! Помнить надо,
Что передъ ними каждая вина
На нашихъ женахъ будетъ отмщена.
Враги -- мужья, и гибель ихъ законна,
Но женщинъ мы щадили неуклонно
И будемъ впредь беречь ихъ отъ обидъ.
О, я забылъ! И небо не проститъ,
Коль мой приказъ погубитъ безоружныхъ.
За мной! У насъ есть время отъ ненужныхъ
Злодѣйствъ себя избавить. Поспѣшимъ"!
По лѣстницѣ бѣжитъ Конрадъ; подъ нимъ
Она горитъ. Разбита дверь ударомъ.
Его нога опалена пожаромъ.
Клубяся, дымъ дыханіе тѣснитъ.
Но все-жъ изъ двери въ дверь Конрадъ бѣжитъ.
Они повсюду ищутъ и спасаютъ.
Они руками сильными хватаютъ
Красавицъ, чаръ не разбирая; страхъ
Стараяся разсѣять въ ихъ сердцахъ.
Умѣлъ смирять ихъ лютость атаманъ
И бѣшенство ихъ рукъ окровавленныхъ.
Но кто она, кого изъ раскаленныхъ
Пожаромъ стѣнъ, гдѣ въ битвѣ льется кровь,
Несетъ въ рукахъ Конрадъ? Она -- любовь
Того, чьей крови жаждетъ здѣсь онъ нынѣ,
Звѣзда гарема, но паши -- рабыня.
VI.
Нѣтъ времени привѣтствовать Гюльнару,
Но удалось весь страхъ ея корсару
Однимъ-двумя словами разогнать.
Порывомъ жалости пришлось прервать
Войну на время. Но, предъ отступленьемъ
Враги съ невольнымъ видятъ изумленьемъ,
Что вслѣдъ никто не гонится, -- и тутъ
Замедлилось ихъ бѣгство. Вотъ сомкнутъ
За рядомъ рядъ. Готова оборона.
Опомнился Сеидъ, глядитъ взбѣшенно,
И видитъ, какъ отрядъ корсара малъ.
Онъ покраснѣлъ за промахъ, увидалъ,
Какъ много зла принесъ имъ ужасъ дикій!
"Алла! Алла!" -- взываютъ къ мщенью крики.
Стыдъ бѣшенствомъ становится; Сеидъ
Потребуетъ возмездья и отмститъ.
Да, кровь -- за кровь, пожаръ -- взамѣнъ пожара.
Измѣнчива удача для корсара.
Вскипаетъ бой, и тѣ, кто ждалъ въ борьбѣ
Побѣды, ждутъ спасенья лишь себѣ.
Конрадъ опасность видитъ, видитъ ясно,
Что рать его слабѣетъ ежечасно,
Отражена воспрянувшимъ врагомъ.
Одно усилье кругъ прорвать, -- и въ томъ
Спасенье ихъ. Они сомкнулись строемъ.
Бросаются, и все съ послѣднимъ боемъ
Потеряно. Они осаждены,
Сомкнувшимся врагомъ окружены,
И все-же бьются, бьются безнадежно,
Но мужественно, гордо и мятежно.
Но ужъ теперь разбитъ и стиснутъ строй.
Ихъ топчутъ, давятъ вражеской пятой,
Но каждый стойко бьется окруженный,
И падаетъ скорѣй изнеможенный,
Чѣмъ побѣжденный. Но и тутъ корсаръ
Съ дыханіемъ послѣднимъ свой ударъ
Врагу наноситъ, ослабѣвъ, доколѣ
Оружье смерть не вырветъ поневолѣ.
VII.
Но прежде, чѣмъ сомкнулись рати снова
И строй на строй обрушился сурово,
Гюльнара и рабыни спасены
Конрадомъ; имъ онѣ водворены
Къ единовѣрцу въ домъ. Тамъ осушились
Тѣ слезы, что изъ дивныхъ глазъ струились
За жизнь и честь. Когда же, въ тишинѣ
Гюльнара все припомнила вполнѣ,--
Отчаянье, испугъ -- ее не мало
Привѣтливость пирата удивляла.
Какъ ласковъ голосъ былъ его и взглядъ!
И, странно, онъ, кровавый вождь, пиратъ,
Тогда казался ласковѣй Сеида.
Въ любви паши ей чуялась обида:
Какъ милость, онъ ей ласку расточалъ.
Конрадъ-же, страхъ разсѣявъ, охранялъ
Ея покой, какъ будто долгъ законный
Тѣмъ отдавалъ онъ женщинѣ плѣненной.
"Мое желанье грѣшно... хуже,-- тщетно,
И все же я желаю беззавѣтно
Корсара видѣть и благодарить
За то, что въ страхѣ я могла забыть,
За жизнь свою: вѣдь онъ ея спаситель,
Спасти ее забылъ мой повелитель".
VIII.
И тамъ, гдѣ бой ужаснѣйшій кипѣлъ,
Она его увидѣла, средь тѣлъ,
Живымъ, несчастнымъ тамъ, межъ мертвецами,
Отъ войска онъ отрѣзанъ былъ врагами,
Но дорого досталось поле имъ,
Проигранное полчищу однимъ.
Изрубленный, онъ, смерти лишь желая,
Обманутъ смертью, кровью истекая,
Захваченъ въ плѣнъ, чтобъ зло все искупить,
И пощаженъ, чтобы въ томленьи жить,
Пока ему измыслитъ муку мщенье
И кровь уйметъ, даруя исцѣленье,
Чтобы потомъ по каплѣ проливать
И жадный глазъ Сеида насыщать
Своею агоніей ежечасной.
Ужель то вождь побѣдоносный, властный?
Такимъ предсталъ ей такъ недавно онъ,
И взмахъ руки кровавой -- былъ законъ.
Да, это онъ,-- разбитъ, обезоруженъ,
Но все-же бодръ. Жизнь, этотъ даръ, не нуженъ
Тому, кто радъ ту руку цѣловать,
Что смерть ему стремилась даровать.
Но не опасны раны. Боже! Или,
Нѣтъ ни одной, чтобъ духъ освободили
Летѣть. Куда? Едва-ль преступный мнилъ
О небѣ. О, зачѣмъ онъ сохранилъ
Одинъ изъ всѣхъ дыханье? Онъ сражался
Сильнѣе всѣхъ, сильнѣй и къ смерти рвался.
Онъ чувствовалъ весь ужасъ, что должны
Испытывать сердца, потрясены
Измѣною фортуны безсердечной:
Свершенныя злодѣйства, безконечный
Рядъ пытокъ, мукъ, которыми Сеидъ
За мигъ стыда себя вознаградитъ.
Онъ все проникъ; но сердца гордость злая,
Рукой преступной прежде управляя,
Скрыть помогла все маской ледяной.
По виду онъ не узникъ, а герой.
Онъ изнуренъ кровавой раной, боемъ,
Но взоръ его, исполненный покоемъ,
Не выдаетъ страданья. Далеко
Шумитъ толпа, свой страхъ забывъ легко.
Но лучшіе изъ воиновъ, на дѣлѣ
Видавшіе Конрада, не хотѣли
Надъ нимъ глумиться: въ яростной борьбѣ
Онъ имъ внушалъ невольный страхъ къ себѣ.
Конрада провожая къ каземату,
Дивились стражи храброму пирату.
IX.
Вотъ врачъ,-- его не состраданіе къ Конраду
Послало. Нѣтъ, Сеиду знать лишь надо,
Какъ стоекъ плѣнникъ. Врачъ нашелъ, что тотъ
Цѣпь самую тягчайшую снесетъ,
Почувствуетъ всѣ муки истязанья.
До завтра! Да! Вечернее сіянье
Освѣтитъ пытку остраго кола.
А по утру, румяна и свѣтла,
Заря увидитъ, стойко иль презрѣнно
Онъ вынесъ казнь. Средь пытокъ несравненна
Та, что съ ужасной пыткою коломъ
Соединяетъ жажду. День за днемъ
Идетъ, но жажду смерть не утоляетъ...
А стая жадныхъ коршуновъ летаетъ
Надъ головой.-- "Воды! Воды!" -- Но нѣтъ!
Глумится злобно ненависть въ отвѣтъ
На просьбу жертвы: дать ему напиться,--
И онъ умретъ. Судьба! Вотъ удалиться
Спѣшитъ и врачъ, и стража. Онъ одинъ,
Окованный цѣпями властелинъ.
X.
Не описать тѣхъ чувствъ, что охватили
Конрада. Онъ едва-ль и самъ былъ въ силѣ
Постичь ихъ. О, непостижимый мигъ!
Борьба и хаосъ мыслей, вдругъ застигъ
Его, какъ вихрь, и, скрежеща зубами,
Одна лишь совѣсть сердце рветъ когтями.
Она, какъ демонъ, что досель молчалъ,
Кричитъ: вѣдь я тебя предупреждалъ!
Слова напрасны. Духъ неукротимый
Лишь корчится отъ муки нестерпимой,
Но только слабый кается. Порой,
Въ часъ одиночества, когда душой
Мы глубже, все открыто намъ и ясно,
Ни страсть, ни мысль не затмеваютъ властно
Того, что было тайною предъ тѣмъ.
Но,-- страшный мигъ,-- когда душа надъ всѣмъ
Царитъ, слѣдя незримыми очами.
Все выплываетъ тысячью путями:
Несбывшіеся честолюбья сны
Печаль любви и славы тлѣнъ; весны
Измѣнчивая радость, и презрѣнье
Иль ненависть ко всѣмъ безъ исключенья,
Желающимъ насиловать нашъ рокъ.
Минувшее безъ проблеска,-- потокъ
Грядущаго, стремительный и бурный --
Таитъ-ли адъ онъ или рай лазурный,
И помыслы, и рѣчи, и дѣла
Не помнили ихъ,-- пусть! Но не могла
Забыть ихъ память. То, что привлекало,
Когда оно творилося, то стало
Теперь, по размышленіи, грѣхомъ;
И тайное злодѣйство предъ судомъ
Сознанія, что жжетъ такъ ядовито
Тѣмъ болѣе, чѣмъ глубже въ сердцѣ скрыто,
Все, что того пугаетъ, кто не слѣпъ.
Вѣдь сердце обнаженное, что склепъ,
Сердца всѣ леденитъ, когда открыто,
Обнажено совсѣмъ, что въ немъ зарыто.
Но гордость у души, когда пробуждена,
Рветъ зеркало, въ которое она
Глядѣлась и на части разбиваетъ.
Все можетъ скрыть она, и все скрываетъ,
А мужество всѣмъ можетъ пренебречь,
Покуда смерть не властна все пресѣчь.
Свой страхъ у всѣхъ. Кто болѣе спокоенъ,
Тотъ лицемѣръ и похвалы достоинъ.
Болтливый трусъ бѣжитъ при похвальбѣ,
А тотъ, кто дерзко смерти и судьбѣ
Глядитъ въ глаза и гибнетъ молчаливо,
Онъ мыслью духъ свой закалилъ ревниво,
Все раньше взвѣсилъ и на полпути
Встрѣчаетъ то, чего не обойти.
XI.
Въ высокой башнѣ, въ камерѣ высокой
Въ цѣпяхъ Конрадъ томился одинокій,
Сеида плѣнникъ. Пламень сокрушилъ
Дворецъ паши,-- онъ въ крѣпость помѣстилъ
И узника, и свиту. Заключенный
Не могъ пенять на приговоръ вмѣненный.
Будь врагъ плѣненъ, такой-же жребій онъ
Извѣдалъ бы. Въ раздумье погруженъ,
Конрадъ читалъ въ душѣ своей пытливо,
Проникся мужествомъ, но терпѣливо
Ужасной мысли избѣгалъ одной:
"Какъ встрѣтитъ вѣсть Медора?" Въ тьмѣ ночной
Онъ потрясалъ гремящими руками
И въ бѣшенствѣ рвалъ цѣпи, и глазами
Горящими глядѣлъ на нихъ, потомъ
Нашелъ-ли онъ отраду, или въ томъ
Себя увѣрилъ, что нашелъ онъ,
Но скорбь отвергъ, надъ ней насмѣшкой полонъ.
"Пусть пытки, смерть,-- я съ радостью умру,
Но для грозящей казни поутру
Мнѣ все-же нуженъ отдыхъ". Еле-еле
Доползъ Конрадъ израненный къ постели
И задремалъ, каковъ бы ни былъ сонъ.
О полуночномъ боѣ грезитъ онъ:
За планомъ наступало выполненье,
Не терпитъ проволочки -- разрушенье;
Всѣ виды преступленій свершены
Пиратами въ ту ночь войны жестокой.
Лишь часъ одинъ прошелъ съ тѣхъ поръ, какъ издалека
Онъ за приливомъ шелъ, а ужъ успѣлъ
Переодѣться, былъ открытъ, съумѣлъ
Всѣхъ побѣдить, спасалъ и самъ былъ вскорѣ
Врагами схваченъ. Онъ, корсаръ на морѣ,
На сушѣ -- атаманъ, приговоренъ,
Въ темницу брошенъ и вкушаетъ сонъ.
XII.
Онъ спалъ и грудь вздымалась равномѣрно.
Будь смертью сонъ,-- онъ былъ бы счастливъ вѣрно.
Онъ спалъ. Но кто-жъ надъ спящимъ въ полутьмѣ
Склонился? Врагъ ушелъ, и нѣтъ въ тюрьмѣ
Его друзей. Иль серафимъ, сіяя,
Принесъ ему прощеніе изъ рая?
Нѣтъ, то съ лицомъ небеснымъ гость земной.
Въ одной рукѣ свѣтильникъ, а другой
Прикрылъ онъ свѣтъ отъ глазъ, что лишь для муки
Откроются предъ вѣчностью разлуки.
О, дивный образъ съ черными очами,
Прекрасными ланитами, кудрями,
Перевитыми нитью жемчуговъ!
Съ волшебною беззвучностью шаговъ,
Ногой, какъ снѣгъ блестящей, обнаженной
Она прошла средь стражи полусонной.
Ахъ, чѣмъ не можетъ женщина рискнуть,
Когда ей жалость наполняетъ грудь?
Гюльнара не спала. Паша забылся
Дремотой, бормоталъ во снѣ, и снился
Ему пиратъ. Вотъ перстень золотой
Съ его гербомъ, съ печатью именной,
Служившій ей забавою безплодной,
У ней на пальцѣ, и она свободно
Скользитъ средь стражи. Перстень тутъ
Законъ для тѣхъ, что двери стерегутъ.
Солдаты, изнуренные сраженьемъ
И счастіемъ измѣнчивымъ и бдѣньемъ,
Продрогшіе, у двери въ казематъ,
Едва стоятъ, шатаясь, иль лежатъ,
Завидуя уснувшему Конраду.
Кольцо паши достаточно ихъ взгляду,
Чтобъ пропустить, не спрашивая,-- какъ,
Зачѣмъ и кто? Кольцо надежный знакъ.
XIII.
Гюльнара въ изумленіи. "Онъ можетъ
Спокойно спать въ то время, какъ тревожитъ
Другія очи рокъ его и плѣнъ?
Блуждаетъ здѣсь мой взоръ, средь этихъ стѣнъ,
Увлаженный слезами, вопрошая:
Не волшебство-ль, что жизнь совсѣмъ чужая
Мнѣ такъ близка? Онъ, правда, жизнь мнѣ спасъ
И болѣе,-- онъ оградилъ всѣхъ насъ
Отъ худшаго, чѣмъ горе". Но ужъ тщетно
Объ этомъ думать. Сонъ его замѣтно
Нарушенъ. Онъ такъ тяжело вздохнулъ;
Вотъ поднимаетъ голову, взглянулъ,
И ослѣпленный взоръ его отъ свѣта
Въ сомнѣньи,-- на яву онъ видитъ это
Или во снѣ. Рукой шевелитъ онъ,
И цѣпь гремитъ; доказываетъ звонъ,
Что онъ покуда живъ еще. Но кто онъ,
Кто этотъ гость? Коль плѣнникъ очарованъ
Не призракомъ воздушнымъ, что проникъ
Въ его тюрьму, прекрасенъ стража ликъ.
"Вождь, ты меня не знаешь. Я Гюльнара,
Явилась я благодарить Корсара
За подвигъ въ эту мрачную тюрьму.
Ты совершалъ подобные ему
Не часто. Такъ взгляни и вспомнишь ясно:
Ты спасъ меня своей рукою властно
Изъ пламени, но что страшнѣй,-- изъ рукъ
Твоихъ друзей, твоихъ кровавыхъ слугъ.
Къ тебѣ пришла я въ тьмѣ ночной. Не знаю,
Зачѣмъ,-- но зла тебѣ я не желаю.
Тебя увидѣть мертвымъ о, пиратъ
Я не хочу!"
"О если такъ, твой взглядъ
Одинъ сіять не будетъ въ упоеньѣ,
Любуяся на это развлеченье.
Имъ выпала удача. Что-жъ, она
Ихъ право, пусть используютъ сполна.
Но все-жъ тебѣ иль имъ я благодаренъ,
Что мой алтарь сейчасъ -- такъ лучезаренъ:
Готовъ я исповѣдаться". Хотя
И странно, какъ веселье онъ, шутя,
Слилъ съ скорбью той, что сердце больно ранитъ,
Но скорбь души шутливость не обманетъ;
И все-жъ улыбка въ горечи видна,
Мудрѣйшимъ людямъ свойственна она;
Не разъ ей плаха эхомъ отвѣчала,
Но радость въ ней для вида лишь звучала.
Она другихъ обманывать могла,
Но не того, кѣмъ создана была.
Однако, что въ Конрадѣ вдругъ сверкнуло,
Его чело разгладило, вдохнуло
Веселья звукъ въ насмѣшливость рѣчей,
Какъ будто онъ въ короткой жизни сей,
Хотя въ разрѣзъ съ своей природой, снова
Въ послѣдній разъ веселія земного
Желалъ душой, которую судьба
Не тѣшила, опутала борьба.
XIV.
"Произнесенъ твой приговоръ, корсаръ --
Но есть часы, когда во власти чаръ
Моихъ смягчать пашу. Я-бъ пощадила --
Тебя... О, нѣтъ, спасла! Но гдѣ-же сила
Въ твоей груди? Гдѣ время? Что могу,--
Я сдѣлаю. Быть можетъ, казнь врагу,
Назначенную завтра, онъ отсрочитъ.
А сдѣлать больше? Гибелью пророчитъ
Подобная попытка намъ. О, нѣтъ,
Я и сама читаю твой отвѣтъ".
"Да, ты права. Я не ищу спасенья --
Моя душа отъ муки униженья
Закалена... Иль пала, можетъ быть...
Но искушенье -- ты должна забыть,
Оно и безполезно, и опасно.
Мнѣ-ль на побѣгъ надѣяться напрасно!
Я побѣжденъ. Одинъ я живъ изъ всѣхъ.
Бѣжать и жить считалъ бы я за грѣхъ.
Но есть одна. Мои воспоминанья
Стремятся къ ней. Ея любовь, страданья
Въ моей груди рождаютъ рой тревогъ.
Опорами мнѣ въ жизни были: Богъ,
Мой мечъ, подруга и корабль. Отъ Бога
Я смолоду отрекся. Нынѣ строго
Меня Онъ покаралъ. Въ его рукахъ
Мнѣ врагъ -- оружье. Въ мукахъ и слезахъ
Его алтарь съ трусливымъ униженьемъ
Не оскорблю отчаяннымъ моленьемъ,
Довольно! Я дышу! Я буду нѣмъ.
Мечъ изъ руки исторгнутъ. О, зачѣмъ
Я сохранить не могъ клинокъ столь вѣрный!
Мой бригъ погибъ. Въ любви не лицемѣрной
Все-жъ голосъ мой готовъ еще съ мольбой
Взывать къ Творцу. Она одна собой
Меня еще съ землей соединяетъ,
Но смерть моя ей смертью угрожаетъ.
Она увянетъ. О, Гюльнара! Вѣрь,
Пока тебя не встрѣтилъ я теперь,
Не зналъ красы подобной".
"Ахъ, другую
Ты любишь!.. Что-жъ! Нѣтъ, нѣтъ, я не ревную
Но любишь... О, завидна участь той,
Кто отдыхаетъ сердцемъ и душой
Близъ сердца столь же вѣрнаго,
Не знаетъ
Ни пустоты, ни бреда, что терзаетъ
Меня всегда".
"Гюльнара! Развѣ ты
Не отдаешь всю нѣгу красоты
Тому, для чьей утѣхи изъ пожара
Я спасъ тебя?"
"Ты думалъ, что Гюльнара
Сеида любитъ? Не любовью, нѣтъ,
Владѣетъ онъ. На страсть его въ отвѣтъ
Пыталась я любить его,-- безплодно:
Любовь сильна, когда она свободна,
А я раба любимая. Я съ нимъ
Дѣлю всю пышность жизни, и такимъ
Избраніемъ должна я быть довольна.
Увы, не разъ звучалъ вопросъ невольно
Въ моей душѣ: Ты любишь? Но она
Твердила "нѣтъ". Моя-ли здѣсь вина,
Что такъ невыносимо эту нѣжность
Поддерживать и подавлять небрежность!
Еще больнѣе холодъ чувствъ таить,
Скрывать любовь къ другому можетъ быть.
Онъ за руку-ль возьметъ,-- я безучастна,
Не подаю и не борюсь напрасно.
Кровь не застынетъ, не забьетъ она,
Какъ и душа, спокойна, холодна.
Когда-жъ рука опустится уныло
Изъ рукъ того, кого я не любила
На столько, чтобы ненависть питать,
Къ моимъ устамъ прильнетъ онъ,-- я опять
Ему любовный жаръ не возвращаю
И съ ужасомъ лобзанья вспоминаю.
Когда бы страсть я съ нимъ пережила,
Она бъ излиться въ ненависть могла.
Уйдетъ онъ,-- не тоскую я; вернется,--
Отъ радости душа не встрепенется.
Мысль далека, когда порой я -- съ нимъ.
Въ раздумья часъ, -- а онъ неодолимъ,--
Боюсь, что онъ мнѣ ненавистенъ станетъ.
Раба я; все-же эта цѣпь не ранитъ
Такъ, какъ неволя быть его женой.
О, если бы плѣнился онъ другой,
Мнѣ далъ свободу! Такъ бы я сказала
Еще вчера, но, если расточала
Ему я нѣжность нынѣ,-- не забудь,
Все для того, чтобъ цѣпь твою стряхнуть,
Чтобъ отплатить пирату за спасенье
И возвратить тебя для упоенья,
Моей души невѣдомаго, -- ей.
Прощай. Заря на небѣ все свѣтлѣй.
Пора спѣшить. Какъ это ни опасно,--
Мнѣ смерть сама сегодня не ужасна".
XV.
И руки, отягченныя цѣпями,
Прижавши къ сердцу нѣжными руками,
Она, склонивши голову, ушла.
Не греза-ль то беззвучная была!
Онъ одинокъ. Жемчужина упала
На цѣпь его и ярко заблистала.
То самая священная изъ слезъ:
Въ ней за другихъ страданіе зажглось,
Изъ жалости сошла она, блистая
Сіяніемъ божественнаго рая.
О, женская слеза! Какъ ты свѣтла
И непреложна! Слабость власть нашла,
Чтобы спасти иль покорить. Рыданья --
Оружье женщинъ. Бойтесь ихъ вліянья,
Сдается добродѣтель, смущена
Бываетъ мудрость, если вдругъ она
Съ нѣжнѣйшей скорбью встрѣтится. Средь боя
Что обратило въ бѣглеца героя?
Слезинка Клеопатры. Но вина
Да будетъ тріумвиру прощена,
Тамъ, гдѣ не только землю, счастье рая
Теряютъ люди, душу предавая
Врагу небесъ, и, о себѣ забывъ,
Щадятъ блудницы горестный порывъ.
XVI.
Взошла заря. Лучи ея играютъ
Въ чертахъ его лица, гдѣ умираютъ
Вчерашнія надежды. О, пиратъ!
Быть можетъ, трупъ твой озаритъ закатъ
И, можетъ быть, зловѣщими крылами
Твой трупъ обвѣетъ воронъ подъ скалами;
Передъ бездушнымъ окомъ небеса
Покинетъ солнце. Блѣдная роса
Падетъ вечернимъ стынущимъ туманомъ
По членамъ костенѣющимъ и ранамъ,
Все влагою своей животворя,
И лишь его не оживитъ заря.