Плавание по Геллеспонту. -- Замечание англичанина. -- Дорога завоеваний. -- Музей и Байрон. -- Оргии и ослы Лампсака. -- Каталаны и подвиги женщин. -- Аргонавты. -- Гробница Ганнибала. -- Селиврея. -- Первый вид Константинополя и пристань мертвецов. -- Башня сераскира. -- Сераль и кипарисы. -- Босфор. -- Румелихисары. -- Ночная казнь.
На рассвете мы снялись, в с попутным ветром поплыли между Дарданельских крепостей. Два берега местами сводятся довольно близко, и эта заставило одного англичанина сказать, что Геллеспонт в том смысле назван у Гомера широким, в котором дамы, говоря о вечности, подразумевают шесть недель. Европа с Азией сошлись здесь так близко, для того чтобы от времени до времени перебрасывать чрез пролив враждующие волны своих народов. То персы оковывают свободный Геллеспонт, и воспевая гимны солнцу идут на Европу; то Греция с своим двадцатилетним героем переплывает его на кораблях, чтобы представить в хаос древнего мира быстрый метеор Всемирной монархии; то орлы Рима его перелетают, чтобы[22] разгромить Понтийского героя. Потом наступает другая эпоха: короли и императоры Запада нашивают на свой мантии алый крест, и с целыми народами идут по трудному пути в Палестину, на завоевание гроба, как всякий христианин, по примеру Спасителя, неся свой крест, идет ко гробу по утомительной тропинка жизни. И на том месте где волны Геллеспонта приветствовали воинов Христа, спустя два века фанатическое племя с мечем и с Кораном переходит впервые пролив, чтобы стереть с Европы одинокий, обветшалый след древнего мира, и водрузить полумесяц над столицей христианства (Фредерик Барбарусса в третьем Крестовом походе прошел Геллеспонт между Галлиполи и Лампсаком со всем своим войском. Потом Солиман, сын султана Орхана с восьмидесятые воинами в темную ночь, как тать, пристал к Сестосу; это был первый шаг завоевателей на Европейский материк, на том самом месте где был построен мост Ксеркса.).
Но среди этих кровавых воспоминаний сияет над Геллеспонтом неугасимый луч воспоминаний поэтических. Звучный, пролив древнего Абидоса еще оплакивает любовь и смерть[23] зло получного Леанидра (Музей). На одичалом берегу, где плющь обвивает бледную развалину, праздновались игры Венеры и Адониса, и на этих играх родилась страсть Леандра к Венериной жрице. Сладострастные ночи Геллеспонта были свидетельницами их любовных восторгов, в факеле зажигался на этом берегу, как звезда любви путеводительница смелого пловца. После той бурной ночи, которая завистлива потушила факел влюбленной жрицы -- она встревоженная увидела на рассвете тело своего друга, принесенное привычными волнами к ее башне. Геро бросилась в волны, чтобы разделить с ним последнее ложе любви в смерти.
Вот предание, родившее одно из самых нежных творений древней музы. В поэме Музея любовь выражена со всем чувством антологического века поэзии; она дышит тем избытком страсти, в котором излились последнее вздохи жизни древнего мира, когда поблекли все его величия, когда усталый человек, как бы в предчувствии рокового потока, долженствовавшего разрушить стройное[24] здание стольких веков, поспешно допивал последние капли из чаши наслаждений, и оставил нам одни отрывистые отголоски своей поэзии.
Байрон создал на этих берегах другую мечту; и это поэтическое выражение, нашего века поставлено подле светлых картин древности, так как на берегу Геллеспонта растут вместе кипарис и томный мирт, эмблемами суровых дел и сладострастной неги.
И как живо, как поэтически отражаются в этих двух поэмах эпохи их породившие; в одной спокойное сладострастье древности, одетое роскошными образами мифологии, в другой буйное сладострастье Востока, очерченное кровно. Одна оканчивается плачем Нимф, когда молодая жрица тонет в волнах, другая-- пистолетным выстрелом.
Поворотив при одном из изгибов Геллеспонта, мы, с усиливавшимся южным ветром, прошли между двумя последними его городами. Галлиполи и Лампсак сидят на двух материках при устьях Мраморного моря. Любовные воспоминания Абидоса невольно были заменены в моем воображении грубыми оргиями[25] древнего Лампсака; он и теперь тонет в богатом прозябании садов, напоминающих любимое божество его жителей, цинического Приапа в его ослов..... Как бы для противоположности, Галлиполи пользуется всеобщим уважением правоверных, по находящимся в нем гробницам дервишей-святош. Но и Галлиполи имеет свои романтические воспоминания; он служил место пребыванием Каталан, когда эти искатели приключении пришли от Запада защищать и грабить Восточную империю. Подобно нордманам северных морей, соединяя пылкое, беспокойное геройство и рыцарскую честь с жаждою грабежа и с неугомонной склонностью к разбою, они выбрали Галлиполи гнездом своим, и как хищные орлы вылетали отселе на Фракию, на Малую Азию и на Грецию. Однажды в крепости оставалось только двести воинов с семействами товарищей. Генуэзский адмирал Дория замыслил тогда овладеть ею, чтобы избавить империю от беспокойных гостей; а Генуя называла тогда империю своим садом. Кашаланки вооружились, и как львицы дрались на бастионах, и покрыли стыдом храброго[26] Дория; а мужья их нашли потом, что рубцы придают особенную прелесть женскому лицу (Это с большими подробностями описано у Муншамера, историка Калтланов; он сам начальствовал женским гарнизоном.).
Герои и героини отправлялись в те времена на Восток искать приключений и драться, так как теперь мирные путешественники идут смотреть на чудеса Востока, и искать других приключений.
Два дня плавали мы в Мраморном море, более придерживаясь азиатского берега, по следам того корабля, на коем Колумб древности вел первых рыцарей предприимчивой Греции к неизвестным им берегам. Золото Колхиды манило их тогда, как золото Перу манило испанцев. Бедные селения заменили города упоминаемые в плавании аргонавтов, и ознаменованные кулачным их боем в разными проказами. Но все эти предания и рассказы старины одеваются новою жизнию, когда случайно увидите на берегу городок, и при вопросе вашем лоцман ответит классическим именем древности, не подозревая того, что оно возбуждает в вас какое-нибудь[27] потерянное воспоминание уроков, затверженных в детстве.
На азиатском берегу укрылся в глубине своего залива за громадою Мраморного острова, тот город, в котором одержала первое торжество религия Христа, в котором вдохновенный сонм Святителей завещал ликующей церкви ее вечный символ.
Около вечера открылись на горизонте нашем холмы и минареты Стамбула. Свежее дыхание мусульманских зефиров Босфора заставило нас чертить бесполезные галсы. Приближаясь то к Европе, то к Азии, мы при всяком повороте находили на берегах какой-нибудь городок, и вспоминали заблудшее его имя в истории. Берега Мраморного моря были усеяны городами, это целая область предместий всемирной столицы. Сим берегам завещал и великий Аннибал свою гробницу, вдалеке от враждебного Рима; его не тревожило предчувствие, что здесь воцарится новый императорский город с торжествующими орлами, со всеми своими величиями, что сюда склонит к успокоению главу исполин всемирной империи соскучивший в Италии, что столица мира,[28] нося в себе зародыш неисцелимого недуга, перейдет к этим берегам, чтоб почерпнуть в живительном воздухе Босфора жизненные силы, и влачить болезненное существование целое тысячелетие.
Селиврея, городок европейского берега, разделил несколько времени с Константинополем славу, быть столицей империи, когда эта столица была уже вдова всемирного царства, вдова сохраняющая только грустное воспоминание своих торжеств, и как тень исчезала пред полумесяцем.
На рассвете мы штилевали между предместьем Св. Стефана и Скутарским кладбищем. С какой стороны вы ни войдете в мусульманский город можете быть уверены, что дорога вата лежит между кладбищ; пристань предместья названа пристанью мертвецов; от нее ежедневно гробы правоверных переплывают море к берегам успокоения; к материку Азии, где пребывают все мусульманские святыни, и благочестивые города Мекка и Медина. Светлый Босфор здесь представляет картину Ахерона; есть и особенные лодки для[29] мертвецев, и старики Хароны также взимают с них свой обол.
Утреннее дыхание Босфора шутило одну за другою последние звезды, и осторожно снимало с гор дымчатое покрывало тумана. Мечети венчающие холмы города оделись первыми лучами восходящего солнца, но местами еще лежал сомнительный полусвет, как ленивое облако над утренними снами и утреннею негою Стамбула.
Между широкими куполами и тонкими минаретами Константинопольских мечетей поднимается тяжелая башня Сераскира; массивная, оловянная, коническая крыша надета на ней, как дервишская шапка. Это памятник последнего великого переворота турецкой империи; башня Сераскира построена после истребления янычар, и она первая приветствует взоры путешественника над столицею Махмуда, отражая новую ее физиономию, так как купол Святого Петра над католическим Римом, как готические шпицы над германскими городами, как золотой шпиц северной столицы над гробом северного Великана.
Несколько часов мертвое безветрие держало[30] фрегат неподвижным пред входом в Босфоре. Необъятная картина Константинополя с его цветущими предместьями, единственное и самое величественное в мире зрелище, было раскинуто пред нами, освещенное праздничным блеском июльского дня. Широкий полуостров выдается в море, обтянутый каменным поясом древних стен. Босфор и Мраморное море смиренно омывают эти стены; воздушные сады с высоты террас смотрятся в прозрачную воду, и промеж темной зелени кипарисов выглядывает золоченная кровля и непроницаемая решетка. Несколько зданий, то тяжелых и раздавленных под свинцовыми куполами; то стройных и легких и фантастически разнообразных, сбежались в группу чтобы очаровать взор.
-- Это Сераль; его кипарисы не бросают своей грустной тени на кладбище; они как стражи ревниво закрывают под неувядающею зеленью игры и шалости серальских затворниц, коих жизнь укрылась в тени, как во гробе. Смотря с этой стороны на дворец Султанов, который занимает[31] пространство целого города (На месте занимаемом серальскими зданиями была древняя Византия: на противолежащем берегу Азии незначащее селение Кадикьои заменило древний Халкидон. О первоначальном основании Византии древние рассказывали, что Дельфийский оракул посоветовал Лакедемонским переселенцам основать новый город насупротив слепцов. Этого долго не могли понять; наконец пошли отыскивать городе слепцов; пришедши к устьям Босфора, и пораженные выгодами местоположения европейского берега, растолковали, что Пифонисса назвала слепцами халкидонян, за то что предпочли азиатский берег.), и в котором живут несколько тысяч невольников, невольниц, стражей и придворных, вы подумаете, что в нем нет живого существа, или что в нем все уснуло, как в заколдованных дворцах арабских сказок; султан Махмуд соскучился в неге этого эдема; его любимое местопребывание в новопостроенном дворце на азиатском берегу и в босфорских предместьях; может быть ему тяжки воспоминания юности, проведенной здесь в заточении....
Местоположение сераля превосходить всякое описание; с одной стороны взоры утопают в горизонте Мраморного моря, и его беспредельность внушает чувство отрадного успокоения, которое как капля росы освежает душу. Потом группа Княжеских островов[32] и азиатский берег -- эта цепь широких, цветущих холмов, предместий, долин и садов, переносит взоры в Босфор, кипучий жизнью, с его легкими гондолами, со стаями чаек, с мирными дельфинами, которые следуют за кораблем из Черного моря, с султанским флотом, с дворцами, и с кладбищами и с террасами садов; потом залив составляющий Константинопольский порт и названный золотым рогом, представляет глубокую перспективу многих тысяч домов и кораблей, по коей усталый взор бежит до мирного предместья Эюб, и над которою возвышаются холмы Стамбула в Перы и громады мечетей. Среди этих чудесь Константинополя, в центре амфитеатра составленного из Европы и Азии, небольшие здания сераля, перемеженные садами, производят самый живописный эффект. Никакая архитектура не могла бы лучше согласоваться с магической гармонией столь разнородных видов; и если бы огромный дворец стоял на этом месте, его масса казалась бы мелкою и ничтожною, он бы терялся в хаосе пейзажей.................... В начале прошлого века французТурнефор хотел, чтобы[33] серальские здания были разрушены до основания, в выстроился бы на этом месте дворец во вкусе Лувра.
Около полудня подул свежий ветерок; наш фрегате прошел пред султанским флотом с громом салютов; несколько раз ветер изменял ему в извивистом проливе, в лавируя в его узкости, легко накренившись, он грациозно летел под полными парусами к домам предместий, и при быстрых поворотах едва не задевал бушпиртом легких домов и киосок, в коих османлы, сидя на мягких диванах, курили свои вечные трубки и освежались дыханием Босфора.
Есть дома построенные над самым морем; брызги волн влетают в отворенные окна; занавесь надувается от ветра, как парус, и при порывах бури нередко шаткое деревянное здание трещит и гнется как корабль.
Пред вечером мы бросили якорь у замка Румели-Иссар, построенного на европейском берегу, против азиатского замка Анатоли-Иссар. Он сидит падь пленным Босфором, как каменная печать завоевателя. Каждая из[34] пяти башен соответствует одной из букв его ужасного имени. Он построен Магометом II не задолго до взятия Константинополя, когда империя Константинов заключалась вся в стенах столицы. Рассказывают о его построении старую басню Дидоны с кожею быка (Кантемир. Кн. 3., Гл. I); но Магомет не нуждался тогда в позволении греческого императора, чтобы строиться на его земле. Румели-Иссар памятен тем, что сам султан и все вельможи работали при его постройке, а поселян, которые не были довольно усердны в работе, иди падали изнеможенные, застраивали в основаниях. Европейцы назвали его потом замком забвения, потому что в нем содержались в вечном заточении преступники.
Каикчи (гребцы константинопольских кайков) турок, который вез меня в тот вечер с фрегата в Буюкдере, об этом ничего не знал; но он с особенным ужасом показывал мне низкие ворота у моря, из которых в одну ночь выбросили в море несколько тысяч янычар; их уверили,[35] что они помилованы, что каики их ожидают для перевоза в Азию; узкий коридор под крепостной стеною ведет к этому выходу, и по мере того как они нагнувшись выходили, палачи их хватали, душили и бросали в Босфор.
Подобными воспоминаниями изобилует Константинополь; среди восторгов возбуждаемых роскошной природой Босфора, они обдают вас холодом.